Текст книги "Банджо"

Гэс свернул с шоссе и повел караван на север, в те места, где не было никаких поселений и где он когда-то охотился на кроликов. По пути им встретился небольшой каньон, заканчивающийся тупиком; на холме стояла ветряная мельница и маленький сарай. Место было идеальным для того, чтобы остановиться на ночь.

– Поставь грузовики так, чтобы в случае чего легко было смыться, – сказал Гэс.

После того, как грузовики были поставлены нужным образом, Гэс сказал своим уставшим людям, что поедет и разузнает, какова обстановка, и привезет чего-нибудь свеженького на ужин. Левшу и Мердока он поставил в караул. Вместе с Соленым и в сопровождении пикапа он вернулся к развилке дорог, на которой не было никакого опознавательного знака, и свернул направо.

– Я думаю, мой брат будет только рад продать нам какой-нибудь еды, – сказал Гэс.

На следующей развилке проселочной дороги, так хорошо ему знакомой, он снова свернул направо и поехал по дороге, по которой столько раз ездил на своем пони и на повозке с родителями. Дорога пошла немного в гору, и с вершины невысокого холма он увидел желтый шпиль церкви Святого Олафа, вздымающийся к небесам. А вокруг, насколько хватало глаз, простирались поля пшеницы. Проезжая мимо кладбища у церкви, огражденного забором со столбами из известняка, он увидел, что свободного места там оставалось все меньше.

Они проехали мимо фермы Маккоев, заросшей сорняками, мимо других ферм, которыми когда-то владел – по крайней мере, на бумаге, – его отец. И Гэс ощутил душевную боль – неужели так нужно возвращаться в родной дом, где прошли детство и юность? И с этой болью он ничего не мог поделать; такое возвращение – всегда погружение в прошлое, в те бездумные годы, когда все наполнено чувством, а не разумом. И безвозвратно ушедшее терзает душу, наполняя ее загадкой бытия, прошлого, настоящего и будущего.

Наконец, они, спустившись с холма, подъехали к центральному дому фермы Гилпинов. Гилпины оказались в этих местах очень давно; они были среди первопроходцев, которым потом пришлось бороться за свою землю с крупными дельцами, как в свое время их предкам приходилось бороться с индейцами, а тем, в свою очередь, – с неисчислимыми стадами бизонов. А теперь кто будет зариться на эту землю? Джон Рокфеллер? Пендергаст? Генерал Першинг? Кто заберет эту, с такими трудами отвоеванную землю?

Перед конюшней стоял красный трактор со стальными колесами. Дом выглядел запущенным – краска во многих местах облезла. Двор зарос травой – этого мама никогда бы не допустила! Возле трактора стоял человек в комбинезоне и раздраженно и пристально смотрел на подъезжающие машины. Скрыться от этих глаз было невозможно: взгляд был невероятно цепкий – так язык ящерицы хватает муху.

Гэса потрясло, как выглядел Мартин – он за эти несколько лет очень постарел. Если бы не глаза, которые приобрели хищный взгляд рыси – кроличьего в них ничего не осталось, – он ничем не отличался от тысяч других фермеров, выращивающих пшеницу в необъятных прериях. Но глаза оставались молодыми, сверкающими. Гэс выучился читать по глазам и легко определял, лгут ли они, глаза ли это убийцы, говорят ли они правду, простую, без прикрас, есть ли в них уважение, достоинство, чувство чести. Но он не смог ничего увидеть в зеленых глазах Мартина, не смог проникнуть в их глубину и подсмотреть – что же у брата на уме?

– Привет, Мартин, – сказал Гэс, выбираясь из машины. – Это я, Гэс.

– Я узнал тебя, Гэс, – ответил Мартин. – Похоже, что у тебя дела идут хорошо. Все приумножаешь…

Его голос был сухим, как высохший початок кукурузы; когда они пожимали друг другу руки, его рука показалась Гэсу маленькой и какой-то заржавелой.

– Как все наши? – спросил Гэс.

– Да так себе. Мамаша мозгами совсем тронулась. Пришлось отослать ее в заведение, тут неподалеку. Кейти превратилась в свинью. Приносит помет каждый год. Все графство полно ее ублюдками! Я взял в упряжку Лили Вайтгенгрубер. Ну, вот, пожалуй, и все.

– Да, дела вроде бы в гору не пошли с тех пор, как я уехал. – Гэсу казалось, что мрачное настроение Мартина душит его, как густая пыль.

– Да нет, дела не так уж плохи, – сказал Мартин. – Мне удалось удержать пару ферм. Цена на пшеницу снова пошла вверх. Может, я даже стану членом правления банка.

– А как там Хундертмаркс поживает? Он тогда заявил, что я ограбил банк.

– Ну, поговаривали тут, что в банке обнаружили большую недостачу. Вроде Хундертмаркс какие-то свои махинации проворачивал. Ну, вот он и попытался спихнуть недостачу на кого-то другого. Но потом провели ревизию. Вроде все сошлось. Теперь он большой человек в наших краях. Уважаемый.

– Не беспокойся, – сказал Гэс, – я зла не держу.

– А что тебя сюда привело? – спросил Мартин, подозрительно поглядывая на желтую машину и на пикап.

– Нам нужно жратвы человек на пятнадцать. Голодных как волки. Хорошие, толстые бифштексы, картошечку, кофе. Рано утром мы едем дальше – в город.

– А я вот как раз на прошлой неделе зарезал свинью… но не знаю – продавать что-нибудь таким вот… – осторожно сказал Мартин. – Мне не нужно неприятностей.

– “Такие вот” – это я и мои люди. И нам тоже не нужны неприятности, как и всем остальным.

Гэс заметил нечто вроде презрительной ухмылки, мелькнувшей на обветренном, хитром, недоверчивом крестьянском лице. Гэсу стало ясно, что брат ни за что не поймет того мира, в котором Гэс теперь живет.

– Знаешь, мама передала владение всей этой землей мне. Теперь тут все принадлежит мне.

– Я не буду предлагать тебе больших денег, – сказал Гэс, – но кое-что выделить могу. Лили сможет купить себе стиральную машину или что-нибудь еще.

– Пятнадцать человек! Целая армия! – Мартин опустил голову; казалось, он внимательно рассматривает свои тяжелые поношенные ботинки, покрытые коровьим навозом.

– Ладно. Двадцать пять долларов, – сказал Гэс. – И к мясу и всему остальному ты можешь прибавить свое благословение.

– Но это будет в первый и последний раз?

Напряжение Гэса неожиданно спало, и его смех прокатился по двору. Его охватило величайшее облегчение. Боже, как ему повезло, что он убежал от этой однообразной, скучной, иссушающей душу жизни! И теперь никто не может внушить ему страх – ни Мики Зирп, ни шериф по имени Гроувер Дарби. Он понял, что оставил страх и отчаяние далеко позади, и что возврата к ним нет. Что он может вести такую жизнь, которую считает достойной человека.

Чем больше смеялся Гэс, тем кислее становилось выражение на лице Мартина.

– На, возьми сотню, – сказал Гэс, вынимая из кармана пачку денег. – Кстати, ты знаешь, как в нашем деле поступают с доносчиками?

– Не знаю. Как?

– Их отправляют в путешествие, из которого не возвращаются.

– Лили сейчас принесет все, что ты просил, – сказал Мартин, поворачиваясь на каблуках; потом быстро пошел к заднему крыльцу дома.

Гэс понял, что отнюдь не случайно его не пригласили зайти в дом. Уже стоя у дверей, Мартин повернулся и, уже почти невидимый в наступившей темноте, громко сказал:

– А я-то думал, что ты спросишь, как поживает та девица из семейства Маккоев, которую ты испортил.

– Ну и как она поживает?

– Она шлюха из шлюх. Промышляет в “Честерз-Плейс”. Берет сорок центов за один раз. Не брезгует ни всякой швалью, ни черномазыми!

Гэс отвернулся; его не охватили ни гнев, ни отчаяние – больше всего его поразило то, насколько злым может быть человек…

…Маленькая, веснушчатая Сэлли… порванное платьице… веселая, смеющаяся, как мальчишка… и не он, Гэс, ее “испортил”, а тот вонючий банкир…

Гэс направился к машине, к поджидавшему Соленому.

– В чем дело, босс? – спросил Солтц. – Тебе плохо?

– Мне нужно съездить в город, – сказал Гэс тихо. – Ты знаешь Додж?

– Ну, немного знаю. – На лице Соленого отразилось беспокойство – он почувствовал, что возникла какая-то непредвиденная проблема.

– Рядом с Фронт-стрит есть большой склад. Действительно большой.

– Я знаю это место.

– Все, что тебе нужно сделать – загнать грузовики на этот склад. Рано утром, на рассвете. И разгрузить их. Человека, который заведует складом, зовут Хесс. Это наш человек.

– А проблем с полицией не возникнет?

– Закон там в руках шерифа Дарби. Он, вроде бы, подкуплен, но Фитцджеральд не очень ему доверяет. Поэтому его и не очень теребили. Выжидали, как он себя поведет.

– Понятно, – сказал Соленый.

Гэс отдал ему часть денег.

– Если я не объявлюсь – ты знаешь, что делать дальше.

– Может, тебе не надо ехать одному, а, босс? – В голосе Соленого слышалось явное беспокойство. – Жратву Порки может привезти ребятам сам.

– То, что я собираюсь сделать, я должен сделать сам, один, – сказал Гэс. – Но я тебе рассказал, что делать, просто так, на всякий случай. Думаю, что вернусь в лагерь часа через два.

Гэс обогнул дом, потом, выехав на дорогу, повернул к городу. Длинный, тяжелый путь, который они проделали, утомил его, но откладывать поездку в город он не мог.

Он хорошо знал, что за место “Честерз-Плейс”. Еще до того, как он уехал в Канзас-Сити, “Честерз-Плейс” был гадким притоном, который пользовался самой дурной репутацией.

Гэс поставил машину у кромки тротуара, засыпанного ржавыми консервными банками и битым стеклом. Медленно огляделся, высматривая, не устроена ли где-нибудь на него засада. У двери “Честерз-Плейс” стояли попрошайки и, судя по их поведению, ничего необычного вокруг не происходило. Он раздал всю мелочь, что была в карманах, и вошел в дом. Когда-то тут находили прибежище заезжие одинокие, уставшие от жизни ковбои. А теперь со всего города сюда стекалось всякое опустившееся жулье. Как только Гэс вошел, на него пахнуло вонью грязного туалета и дешевого пива, которое так часто здесь разливалось на пол. Словно от старого козла воняло.

За стойкой бара стоял крошечный человечек в очках, над которыми торчал зеленый целлулоидный козырек. Пристально присматриваясь к нему, Гэс попытался определить, на чьей стороне мог бы быть этот человек: Фитцджеральда или Зирпа? И решил, что скорее всего такой тип продастся Зирпу.

– Чего угодно?

– Девочки есть свободные?

– Парочка есть. Можете даже выбирать. Сорок центов. Платить здесь.

– Я бы хотел… – начал Гэс, но потом решил, что ничего объяснять не стоит. Он швырнул на прилавок доллар и сказал: – На сдачу дайте выпить тем, кто у вас тут есть.

И стал подниматься по лестнице на второй этаж. Гном взял доллар со стойки, положил его в карман. И нажал потайную кнопку.

В небольшой нише коридора сидели две женщины: одна – расплывшаяся, крайне вульгарного вида мексиканка; вторая – худая, с веснушками на лице, на котором видны были следы постоянного беспокойства и усталости; ее волосы были ярко выкрашены хной, на лоб спадали маленькие завитки.

Гэс боялся, что в любую секунду он может передумать, повернуться и убежать. И поэтому он очень быстро проговорил:

– Пойдем, Сэл.

– Привет, парниша! – заверещала она. – Тебе повезло. Ты получаешь свеженькую девственницу! А откуда ты знаешь мое настоящее имя? – тараторила она по пути в крошечную комнату, в которой едва помещалась кровать. В комнате стоял запах гниющей рыбы.

Сэлли прижалась к Гэсу, обхватив его одной рукой за талию, а другой проводя по бедру.

Гэс посмотрел в ее пустые глаза. Вряд ли она поймет что-нибудь из того, что я хотел ей сказать, подумал Гэс. Но она, по крайней мере, хоть не сидит на героине – скорее всего, какие-нибудь стимулирующие таблетки или что-нибудь еще в таком роде.

– Сэл, – сказал он, – это я, Гэс. Гэс Гилпин. Собери все свои вещи. И пойдем отсюда.

– Гэс?! – взвыла она дрожащим, резким голосом. – Ах-ах, добрый старина Гэс объявился! Мой милый! С детским личиком… – А потом уже нормально: – Боже, Гэс, это ты! Трудно поверить.

– Сэл, у меня мало времени. Пойдем отсюда. Я помогу тебе с этим всем покончить.

– Неужто? – насмешливо сказала она. – Слыхала я про такую помощь… Помогли уже один раз… когда цена на пшеницу упала и пришел банкир за своими денежками! – Ее голос снова сорвался на визг. Она была близка к истерике – смеялась так, будто услышала невероятно забавную шутку.

Гэс стоял потрясенный, не зная, что сказать, что сделать.

– Послушай, дорогуша, – продолжала она, немного успокоившись, – не бери дурного в голову. Ты ни в чем не виноват. Понимаешь? Хундертмаркс требовал деньги… Ну, я и подумала – может, чем-то смогу помочь семье… А дальше – пошло-поехало. Так часто бывает в жизни!

Она взвизгнула и зашлась безумным смехом.

– Сэлли… я ничего не знал, – наконец выдавил из себя Гэс. – Твои родители уехали так неожиданно… вроде земля разверзлась и поглотила их… Я взял кнут, поехал в город, хотел отстегать Хундертмаркса, за сестру… за тебя… Ничего большего тогда я не мог сделать…

– Да не мучай себя, красавчик, – сказала Сэлли, усмехнувшись. – Все прошло, все в прошлом. У меня все в порядке. Мой дружок собирается купить небольшую гостиницу… совсем скоро, как только скопим деньжат.

– Сэл, я не собираюсь выкупать тебя у здешнего сводника… но я дам тебе тысячу долларов прямо сейчас, если ты соберешься и уедешь со мной в Канзас-Сити. А там я найду тебе приличное жилье, пойдешь учиться в какой-нибудь колледж.

– О, а может, ты прибавишь к денежкам и свидетельство о браке? – Она снова хихикнула. – Я просто так не даю.

– Если ты поедешь со мной, вместе мы жить не будем. Ничего такого не будет.

– А, у тебя есть подружка! Так, Гэс? – Она улыбалась во весь рот; ее лицо с ярко накрашенными губами, румянами на щеках и осыпающейся с ресниц тушью являло собой жуткое зрелище. – Не надо мне никуда ехать. Дай мне просто свою тыщу – и покувыркаемся в постели. Давай так и сделаем, дорогуша, а?

– Нет, спасибо, уже слишком поздно… я… то есть слишком поздно – тебя отсюда уже не вытащить.

– А ты что, хотел увидеть свежую, красивую лошаденку? А увидел кусок гнилого купленного и проданного мяса… Да пошло оно все к черту, дорогуша!

– Сэлли, Сэлли, – сказал Гэс тихо, смиренно. – Мне очень-очень жаль, что все так получилось… поверь!

И эти слова прорвались к ее сердцу. Мутные глаза прояснились, обрели прежнюю голубизну – и она вернулась к реальности.

– Гэс, я тут много чего наговорила, – ответила Сэлли так же тихо, – но одного я не сказала… Тебе подготовили встречу… тебя ждали…

– Кто?

– Полицейские всякие, и из нашего штата, и из федеральной полиции. Дружок твой – и мой тоже – Гроувер Дарби, и еще кое-кто – похуже, чем все они, вместе взятые… Все это гадко, очень гадко… – Ее голос снова пополз вверх, превращаясь в визг. – Но мы все, рано или поздно, куда-нибудь да вляпаемся, а?

– Сэл, отсюда есть еще какой-нибудь выход? – спросил Гэс.

Но она не слышала его – она снова бессмысленно хихикала и гладила его по ноге.

Гэс открытой ладонью сильно ударил ее по лицу.

– Есть отсюда еще какой-нибудь выход? – крикнул он.

– Нет, нету, – сказала она глухо. – У хозяев нет денег даже на то, чтобы соорудить пожарную лестницу.

Гэс подошел к окну, выходившему на глухую, темную улицу. Высоко. Слишком высоко.

Гэс услышал тяжелые шаги обутых в сапоги людей, поднимающихся по лестнице. Выбора у него не оставалось.

– Пока, Сэл. Спасибо… Извини.

Гэс открыл окно и вылез в него ногами вперед. Держась руками за подоконник, он носками туфель водил по стене в надежде найти какую-нибудь трещину или выступ на старой кирпичной стене. Ничего. Оставалось лишь разжать руки и лететь вниз, надеясь, что у стены стоит какая-нибудь хибарка, крыша которой замедлит или остановит его падение.

Услышав сухой стук в дверь комнаты Сэлли, Гэс разжал руки.

Он упал на цемент среди мусорных ящиков и почувствовал острейшую боль, пронзившую ногу. Уже теряя сознание, он увидел лицо с длинным, блестящим носом, ястребиными глазами, кривым ртом – лицо Мики Зирпа. Гэс попытался приподняться, броситься на горбатого стервятника, защитить себя, но на его голову обрушился удар дубинкой. И мир погрузился в черноту.

– Осторожнее, осторожнее, – сказал Гроувер Дарби. – Не убей его сразу.

Горбатый убийца еще раз ударил по светловолосой голове, словно демонстрируя, что вполне может это сделать.

– Попался, попался! – заорал Зирп; его крик сплелся с истерическим визгом Сэлли, стоявшей у открытого окна. – Эй, там! Заткните эту суку! – крикнул Зирп, и мгновение спустя крик Сэлли неожиданно прервался, сменившись хрипом человека, которому сдавливают горло.

Гэс пришел в себя – и тут же вернулась боль; он увидел, что вокруг него собирается группа каких-то людей.

– Вставай! – приказал кто-то ледяным голосом, и острый носок ботинка врезался ему в ребра. – Вставай-вставай!

Даже не ощупывая себя, Гэс понял, что пистолеты у него уже отобрали; понял он и то, что левая нога была в таком состоянии, что стоять он не сможет.

Острый носок ударил его в живот.

– Вставай! Вставай!

Гэс немного приподнялся на локтях и сказал:

– Ладно, в чем дело? Что вам от меня нужно?

Гэс внимательно посмотрел на человека, который пинал его ногами. Такое запоминается на всю жизнь: нос, похожий на пенис, глаза рептилии, скособоченные тонкие губы; Гэсу показалось даже, что от него исходит зловоние, как из вскрытого склепа.

Гэс перевел взгляд на других людей, стоявших вокруг него: три громилы Зирпа, Гроувер Дарби, жующий зубочистку, с нечищенной, криво подвешенной звездой шерифа на груди; два полицейских в сапогах и шляпах, какие обычно носят бойскауты, и еще четверо полицейских в серой форме. Они казались еще гнуснее громил Зирпа. Мафия, шериф и полицейские в одной упряжке…

– Где грузовики? – спросил Зирп.

– Забавно, что вы все снюхались, – сказал Гэс. – Но воняете одинаково.

Зирп ударил его по голове ручкой пистолета; голова дернулась в сторону, и Гэс снова потерял сознание.

Пришел в себя он в тюремной камере. Старый Винкельман уже собирал свои инструменты в чемоданчик. Гэс почувствовал, что его сломанную ногу крепко сжимает шина.

– Спасибо, док, – сказал Гэс.

– Не стоит благодарностей. Я давал клятву Гиппократа. Я бы и собаку лечил.

– Я не собака, док!

– Может, и не собака, но ты связался с бандитской сворой. – Старый сельский доктор осуждающе покачал головой; у него были маленькие бегающие глазки, и с первого взгляда был виден любитель выпить. И Гэс догадался, как ему следует вести себя с Винкельманом.

– Док, мне нужно кое-чего кой-кому передать. Вам это не составит труда, а за услугу вы получите пять тысяч долларов.

– А если меня убьют? – Глаза врача слезились, а на лице сохранялось осуждающее выражение.

– Не бойтесь, не убьют. Мне нужно передать несколько слов человеку, который ждет вместе с несколькими грузовиками недалеко от города. Место называется Буффало-Хамп. Вы знаете, где это?

– Конечно, знаю. Я недалеко оттуда принимал роды. Двойня была. Зимой. Снегу намело столько, что моя лошаденка едва тащила повозку…

– Вам нужно поехать туда и сказать этому человеку, чтобы он сматывался. Вот и все. Скажите ему, что меня упрятали в тюрьму. Пускай везет груз назад на восток. И быстро.

– Ладно, это не сложно запомнить. А кто мне заплатит?

Гэс засунул руку в карман – там было пусто.

– Этот человек вам заплатит. Его зовут Солтц. Скажите ему, что я приказываю заплатить вам.

– Ну что ж, Гэс. Я постараюсь сделать то, что ты просишь.

Добродушного вида врач, сутулый, словно придавленный тысячами ошибок, которые он допустил в своей врачебной практике за свою долгую жизнь, пошел к двери камеры. Он постучал, и дверь открыл Гроувер Дарби.

Гэс притворился, что смотрит на пол, но прекрасно видел, как врач подмигнул Дарби; дверь закрылась, в замке повернулся ключ.

Гэс почувствовал, что может вздохнуть свободнее: Мики Зирп и легавые отправятся в Буффало-Хамп – место, противоположное тому, где стоят грузовики; на рассвете Соленый заедет в город с севера, а после того, как груз будет доставлен, отбить его уже не удастся – разве что по президентскому приказу пригонят войска.

А ему нужно продержаться до рассвета. Всего лишь до рассвета.

Но в тот момент он еще не подозревал, что для него будет значить “продержаться до рассвета”.

Когда дверь открылась, в камеру вошли горбун Зирп и его огромный телохранитель, от которого так же сильно пахло чесноком и оливковым маслом, как от Зирпа несло тленом и гниением. Гэс рассматривал шину, наложенную на левую ногу ниже колена. Он демонстративно не поднял голову.

Вслед за ними вошел толстый человек в дорогом костюме; на жилетке, облегающей выпирающий живот, болтались золотые цепочки. А, сам Хундертмаркс пожаловал.

– Послушай, Гиплин, – сказал Зирп, – мои ребята поехали проверить, стоят ли грузовики там, где ты сказал. Но я не верю ни одному твоему слову.

Гэс посмотрел на часы. Полночь. До рассвета часа четыре. Как продержаться это время?

– Ты слушаешь меня, Гилпин, – крикнул Зирп, – или, может, прочистить тебе ушки?

– Слушаю, – сказал Гэс. – И удивляюсь – как тебе удалось так подружиться с легавыми?

– Очень просто. Эл Капоне заключил с министром юстиции соглашение. Все заметано. Везде, где нужно, наши ребята из Сицилии. Нас не перешибешь! Твое дело труба, Гилпин.

А что, вы прибрали к рукам и армию, и флот, и морских пехотинцев?

Зирп фыркнул:

– Ты даже не поверишь, насколько у нас все отлажено! Если нам понадобятся услуги Национальной гвардии – пожалуйста, гвардейцы сделают все, что нам надо. Большой Эл держит всю страну в кармане!

– А кто держит твоего Большого Эла в кармане?

– Догадайся.

– Рокфеллер?

– Твоего Фитцджеральда сотрут, мальчик, – сказал Зирп. – Но тобой займемся первым. Ладно, говори, где груз?

– Отправился назад на восток.

– Брехня! А ну-ка, встряхни его немного, Бонзо!

Бонзо нанес Гэсу быстрый и сильный удар кулаком в живот. Ощущение было такое, будто внутри взорвалась бомба. Он едва успел добраться до параши – его стошнило.

– Уловил, что с тобой будет? – спросил Зирп. – Бонзо ловит кайф когда обламывает красавчиков вроде тебя.

– Нет, не уловил.

– Гилпин, я не собираюсь делать из тебя стукача, – сказал Зирп. – Ты просто скажешь нам, где грузовики. Это же не значит на кого-то стучать. Людей мы отпустим.

– Нет, – ответил Гэс. – Я не продам тех, на кого работаю.

– Ну, посмотрим. Времени у нас достаточно, – сказал Зирп, растягивая в ухмылке тонкие белесые губы. – А пока ты думаешь, я пойду жарить ту рыжую шлюху во все дырки. А ты думай, думай!

Гэс понял, что Зирп вовсе не шутит: горбун отправится к Сэлли, будет развлекаться с ней, а тем временем Бонзо будет обрабатывать Гэса. И от этой мысли у него сжалось сердце; его охватила бессильная ярость. Душевная боль казалась сильнее боли физической.

– Забавно, – сказал Бонзо, – так все забавно! У старины Мики сифилис. У него пунктик такой – награждать им других. Клевый парень этот Мики!

Гэс попытался парировать удар, но даже его могучая рука не смогла остановить огромный кулак, который обрушился на его скулу. Гэс изловчился и нанес удар правой прямо в челюсть Бонзо, но лишь повредил себе руку. Он попытался нанести еще один удар, но стоя на одной ноге сделать это было очень трудно; к тому же после всех побоев у него сильно кружилась голова. Бонзо улыбался, подставляя челюсть и приглашая Гэса ударить снова. И Гэс ударил, вкладывая в удар все силы, какие еще оставались. Бонзо удовлетворенно кивнул, будто отведал хорошего вина, и пробормотал:

– Прекрасно, просто отлично.

И в следующее мгновение нанес прыгающему на одной ноге Гэсу мощнейший удар снизу вверх. Гэс отлетел и, ударившись о стену, сполз на пол. Лицо у него было залито кровью. Вместе с кровью Гэс выплюнул зуб. Он попытался подняться, чтобы сохранить в драке хоть какое-то достоинство. Стоя у стены, он получил еще один удар в лицо, который чуть не выбил ему глаз. Пока он сползал вниз, Бонзо обрушил на него целый град ударов, сыпавшихся со всех сторон. Гэс пару раз слабо ткнул кулаком Бонзо в живот.

Глаза Бонзо сияли; слюна в уголках рта то появлялась, то, когда Бонзо делал вдох, затягивалась назад в рот. Он продолжал методично избивать уже почти бесчувственного Гэса и правой и левой рукой. Гэс завалился боком на цементный пол. Бонзо вздохнул и вытер рот.

На Гэса вывернули ведро холодной воды, и он пришел в себя. Во рту был вкус крови и блевотины. А в голове – одна мысль: продержись, продержись, уже немного осталось.

Перед глазами висел кровавый туман. О Господи, как у него все болит! Боль в ноге была просто нестерпимой. Лицо превратилось в бесформенную кровавую маску…

– Ладно, парень, – сказал кто-то добрым голосом, – все теперь будет в порядке.

Гэс попытался открыть глаза. Открылся один. Рядом с ним сидел Гроувер Дарби и влажной губкой обтирал ему лицо.

– Нога, – выговорил Гэс. – Очень болит нога.

– Да, эти ребята не церемонятся. А этого быка мне пришлось просто оттаскивать от тебя. Я ему заявил, что как шериф не потерплю в графстве Форд такого насилия.

– Спасибо, Гроувер. Я знал, что вы никому не продадитесь.

– Скажу тебе, что нелегко – ой как нелегко! – не поддаться ни тем ни другим, – сказал Гроувер, – но я стараюсь. И я постараюсь больше не подпускать к тебе этих не в меру резвых ребят. Но при условии, если ты будешь со мной честен.

– Честен? Что вы имеете в виду?

– Ну, понимаешь, ведь я ничего толком не знаю. Не понимаю, что, собственно, происходит. Против тебя выдвигают всякие, знаешь, весьма серьезные обвинения. Я хотел бы быть на твоей стороне, но я не знаю, что правда, а что нет.

Голос у Дарби был такой, какой, наверное, бывал у шерифов маленьких городков Дикого Запада в те времена, когда эти городки только начинали свое существование; казалось, он предлагает гостеприимство, свежезажаренный бифштекс… Ну прямо добрый, старый дядюшка Гроувер!

– Я понимаю, но если я вам что-то расскажу, они же за вас примутся!

– Ну, им вовсе не обязательно знать, что ты мне рассказал.

– Нет, будет все-таки надежнее, если вы не будете ничего знать. К тому же, может, они уже уехали, – сказал Гэс задумчиво.

– Уехали куда?

– Ну, между нами был такой договор: если я не возвращаюсь к полуночи, они должны были отправляться дальше на запад, вдоль реки, в Нортон, а потом развернуться и двигать на восток, в Линкольн-Сентер.

– Да, Гэс, занялся ты негодным делом, – сказал Гроувер печально. – Я еще и Лютеру, твоему брату, говорил когда-то – боюсь я, как бы этот парень – то есть ты – не встал на плохой путь.

– Гроувер, вытащите меня отсюда! Я же ничего у вас в городе противозаконного не сделал. Мне не предъявлено никаких обвинений. По какому праву меня здесь держат? Вы должны отпустить меня.

– К сожалению, это не в моей власти.

– Но по закону меня не имеют права здесь держать, Гроувер! Вы же представляете закон, а, Гроувер?

– Да, конечно, Закон и Порядок. Только не надо тут выступать. Вроде адвокат какой-то! Я свои обязанности знаю и выполняю.

И он вышел из камеры, тщательно заперев за собою дверь.

Может быть, теперь уловка Гэса позволит ему выиграть несколько часов? А этот Дарби, для деревенщины, сыграл свою роль совсем неплохо.

Гэс попытался заснуть, чтоб хотя бы немного восстановить силы; к тому же – что еще ему оставалось делать? Выбраться из тюрьмы он все равно не мог.

Через пару часов шериф Дарби снова открыл дверь камеры и сказал гробовым голосом:

– Ну, сынок, напрасно ты так. Это очень дурная привычка – лгать представителям закона.

– А у меня другого выбора не было, шериф, – ответил Гэс.

– Ладно, пойдем. Тебя ждут федеральные полицейские. И знаешь, они говорят, что могут очень быстро выдавить из человека все что угодно.

– Напрасная трата времени, шериф, – сказал Гэс. – Я все равно не выдам ни своих людей, ни своего босса.

– А может, и выдашь. А может быть – и сломаешься. Мне заплатили и с твоей стороны, и с другой, но мне очень любопытно посмотреть, как применяются эти новые методы по поддержанию Законности и Порядка. Я о них слышал, но не видел в действии.

Гэсу никто не помогал, и ему пришлось прыгать по коридору на одной ноге. Дарби открыл какую-то дверь и впустил Гэса в комнату, где ждали три полицейских из федерального управления. Тяжелые челюсти, гладко выбритые, до синевы, щеки, взгляд исподлобья. Гэса усадили на стул с высокой прямой спинкой. Полицейские выглядели до того похожими друг на друга, что Гэсу было трудно отличить одного от другого. Он говорил себе, что они все-таки человеческие существа, что, может быть, когда-то в них было что-то человеческое, и что даже если они теперь ощущают себя лишь вымуштрованными полицейскими собаками, с торчащими ушами и пустым, темным взглядом, они могут на какое-то время снова стать людьми, вспомнить о своей человечности и таким образом прийти к спасению.

– Сигарету?

– Нет, спасибо, – сказал Гэс. – Я не курю.

– Замечательно. – И один из полицейских затушил сигарету о руку Гэса.

Гэса охватила бессильная ярость: как же так? Он свободный американец, в свободной стране, а с ним обращаются таким зверским образом! И кто?! Те, кто должны являть пример добропорядочности! Эти скоты, живущие за счет налогоплательщиков!

Вспыхнул слепящий свет так близко от его лица, что он ощутил жар, исходящий от лампы. Он закрыл глаз, второй так заплыл, что вообще не открывался.

Его ударили по лицу.

– Открой глаза.

Один глаз открылся – второй нет. Еще одну сигарету затушили о его руку.

– Где груз? Где груз? Где груз? – повторяли полицейские один за другим скучными голосами. Их убедили, что федеральный агент всегда должен добиваться своего. И не важно, каким образом это будет достигнуто. И полицейские действовали в соответствии с этой убежденностью.

Гэса поддерживала его ярость, она была для него как питательный бульон; у него оставалось достаточно самоконтроля, чтобы не проговориться и при этом остаться в живых. Его истерзанная плоть дымилась, его глаз просто ослеп от света, бьющего прямо в лицо; от изощренной пытки, казалось, болел даже мозг. Но ярость его, человека, воспитанного в понятиях деревенской порядочности и честности, держала на плаву.

Через пару часов полицейские утомились, а дух Гэса оставался все таким же сильным.

Они стали зевать, развязывать узлы на галстуках, почесываться, даже перестали спрашивать без передышки: “Где груз”?”

В комнату зашел Зирп. Одного взгляда на полицейских ему было достаточно – он понял, что от Гэса пока ничего не добились. Зирп подскочил к Гэсу и ударил его ручкой своего пистолета по голове.

Придя в себя, он увидел, что снова в камере, но уже другой, подземной. Сколько времени прошло, он определить не мог. Он вспомнил, что, уже теряя сознание, расслышал, как кто-то сказал: уже начало четвертого. А который теперь час? Может быть, рассвет уже, наконец, пришел?

Гэс лежал на полу с закрытыми глазами; он старался дышать хрипло и притворяться, что еще без сознания. Но долго они ждать не будут… Приоткрыв один глаз, он увидел краги. Так, теперь за него примутся местные полицейские.