Текст книги "Банджо"

– Яжелаю, – сказал Гэс.

– Ты и будешь первым, кого я возьму в партнеры.

– А может Бесси меня навестить? – вдруг спросил Гэс.

– Гэс, – сказал Фитцджеральд со вздохом, – она не знает, где ты. Никто кроме меня не знает. Если бы Зирп пронюхал, что ты здесь, в таком состоянии, полностью беззащитный, он бы уже давно подослал своего человека, чтобы тебя убрать.

– А все-таки – где Бесси?

– Она в Чикаго. Поет в одном клубе. Вроде бы дела у нее идут отлично. Я уже отправил к ней человека, который должен привезти ее в Канзас-Сити ближайшим поездом. Если все пойдет хорошо, то к понедельнику тебя уже отпустят отсюда, К этому времени мы подыщем тебе квартиру, и она будет с тобой.

– Но я чувствую, что вы чего-то не договариваете.

– Гэс, она – наркоманка, – сказал Фитцджеральд медленно, осторожно, с неохотой, словно упоминание об этом было ему очень неприятно.

– И что… она постоянно…

– Да. Я обещал тебе приглядывать за ней, и можешь поверить мне, Гэс, я делал все, что от меня зависело. Но в конце концов стало ясно – она неисправима. Как заядлого игрока нельзя отучить от его страсти, так и эта красивая женщина – неизлечима.

– А я верю, что она бросит эту пакость, – сказал Гэс уверенно. – А как там вообще дела в мире?

– Акции на бирже продолжают падать, денег в обороте все меньше. Трудно сказать, к чему это все приведет. Президент Гувер заявляет, что все нормально, но я, старый стреляный воробей, я-то знаю, что дела далеко не в порядке.

– А ваше собственное дело?

– Представь себе – лучше, чем когда бы то ни было. Но эти ребята с востока хотят только одного – побыстрее зашибить деньгу. А на все остальное – им наплевать. Зарабатывают на чем угодно – на девочках, выпивке, наркотиках, наемных убийствах. Готовы мать родную продать! Ради денег они сделают все, что угодно! А этот Эл Капоне набрал такой силы – ну, почти Джон Рокфеллер!

Вошла медсестра, взглянула на Фитцджеральда по-особенному, будто сказала: все, довольно, больному пора отдыхать. Фитцджеральд тихо вышел из палаты, а Гэс тут же погрузился в сон. Он пока еще не отдавал себе отчета в том, что на дворе уже стоит 1931 год, а не 1928, что он отсутствовал в мире три года, что мир за это время здорово изменился. И далеко не в лучшую сторону.

Фитцджеральд сдержал обещание, данное Гэсу – для него была снята большая квартира, прекрасно меблированная, с окнами, выходящими в парк. В ней установили новейшие на то время электрические приборы, включая радиоприемник и электрические часы, которые не нужно было заводить.

Портной снял мерку с клиента, у которого было бледное лицо, а в глазах скрывались боль и печаль, так хорошо знакомые еврею-портному, приехавшему из Польши; клиент к тому же немного хромал. Ему был сшит новый двубортный костюм, плотно облегающий фигуру, к которому прилагалась белая шелковая рубашку с маленьким воротничком, желтые ботинки и трость из черного дерева с набалдашником из слоновой кости.

В таком наряде Гэс прогуливался по парку, приучая свои ноги к ходьбе, а глаза к созерцанию ярких красок живой природы; он снова учился видеть не только то, что происходит в центре его поля зрения, но и по самым краям. Только обладая этим умением можно было надеяться выжить.

Но его беспокоило отсутствие Бесси, которая, как ему сказали, должна была приехать лишь в следующую субботу.

– Мои люди присматривают за твоим домом, – рассказал ему Фитцджеральд. – Я думаю, здесь ты в безопасности. Но рано или поздно Зирп пронюхает, что ты вернулся, и если он достаточно умен – а судя по всему, этот сучий сын толковый, – он попытается поначалу подкупить тебя. Теперь тебя на свою сторону кто угодно был бы рад привлечь.

– Меня купить нельзя. Меня можно только убить.

– Гэс, боюсь, слишком скоро придет время, когда придется либо убивать – либо быть убитым.

– Мне не хочется убивать, но еще меньше мне нравится быть без толку убитым.

– Да, вот еще что я хотел тебе сказать. Наркоманы, сидящие на кокаине, стараются иметь под рукой кого-то, кто постоянно снабжал бы их этим зельем. Такие вот дела.

– Это значит – Бесси привезет с собой кого-то из этих поставщиков?

– Наверняка. Парочку каких-нибудь негодяев. Сами по себе они – ничто. Но они поставляют ей товар. Она сейчас зарабатывает много денег. Но все спускает на кокаин.

– Я понимаю.

– А я вот не уверен, что ты понимаешь все до конца. Если ты отошьешь их, она тебе устроит грандиозную сцену. И не потому, что они ей нравятся. Ей нужен наркотик постоянно, а эти типы ей всегда его раздобудут.

– А вы не могли бы мне достать – ну, полкило этой гадости? – спросил Гэс.

– Могу. После обеда тебе принесут. И вот еще что, Гэс. Как только ты совершенно поправишься, я тебя сделаю своим первым помощником.

– Спасибо. Я думаю, что к понедельнику я буду совсем в норме.

– Приходи ко мне в офис в понедельник в девять часов. Мы теперь располагаемся в здании “Юнион-Бэнк”.

– И большой у вас офис?

– Большой. Есть и бассейн, и солярий. Можно заниматься любыми упражнениями. Будешь поддерживать себя в форме. Мы теперь действуем как солидная корпорация. И надеюсь, все наши служащие довольны.

Чтобы получше разобраться в обстановке, Гэс читал не только текущую прессу, но и просмотрел подшивки газет. Из двух ведущих газет Канзас-Сити “Стар” была более консервативной и солидной, а “Джорнал Пост” более либеральной, но в ней чувствовался душок Дешевой сенсационности и продажности. Какой из газет можно было больше доверять? Никакой. Гэс пытался читать между строк. Он знал, что в стране десятки миллионов людей остались без работы, но обе газеты так усердно старались скрыть этот факт, что тот, наоборот, выпирал так, словно о нем сообщали аршинные заголовки на первой волосе. Цена на пшеницу упала до тридцати пяти центов за бушель. Боже Ты мой, еще немного, и пшеница будет дешевле угля!.. Так… Япония хочет иметь мощный военно-морской флот и, вероятно, уже приступила к постройке современных боевых кораблей… Капоне полностью доволен тем, как идут дела… Президент Гувер трезво оценивает обстановку… Джимми Уокер из Нью-Йорка отправился в Майами со своей очередной любовницей… Джек Демпси совершенно уверен… Джин Танни проявил большую мудрость… Дело Сакко и Ванцетти пересматривается”. И.И.Каммингс написал новое стихотворение… политик – это задница, на которой сидят все, кроме человека… ха-ха, как смешно!..

Газеты писали также о самых известных гангстерах, таких как Джонни Диллинджер, Элвин Карпис, Красавчик Флойд, Херувимчик Нельсон, Доктор Баркер, Голландец Шульц… У всех дела идут прекрасно. И все время от времени играют в гольф.

Наверх пытались проталкиваться и новенькие. О них пока еще писали в уголках, мелким шрифтом, их фотографии были пока неясными, зернистыми. Шустрый Даймонд, Здоровяк Джо Винтергрин, Дино Лукези, Пузо Гатт… Наемные убийцы… Надсмотрщики…

Мелвин Первис из ФБР обещал выкорчевать зло преступности, против которой объявлял крестовый поход; на фотографиях его тонкие губы всегда были раздвинуты в улыбке; он призывал всех включиться в борьбу со злом, поддерживая Законность и Порядок всеми доступными средствами. И по всей стране миллионы серых людей в серой заплатанной одежде стали патрулировать серые улицы каменных городов; они напоминали Гэсу заключенных, вышагивающих по длинному узкому двору тюрьмы Левенворт. И Гэса удивляло: почему они не взорвутся негодованием, почему не сожгут все вокруг? Ведь страна – как пороховая бочка. Зажги спичку и громко объяви: хочуработу, хочу права голоса, хочу быть хозяином на своей земле! Давай Джон Рокфеллер, делись – или все взлетит в воздух!

Но ничего такого не происходило – по крайней мере, пока не происходило, и Гэс не переставал этому удивляться.

Каждый день, помимо физических упражнений, он много часов посвящал стрельбе и тренировке по быстрому выхватыванию пистолетов – все тех же “кольтов” сорок пятого калибра. Он научился выхватывать их из кобуры, снабженной пружинами, в мгновение ока, и, по крайней мере, в двух первых выстрелах держать точный прицел, стреляя сразу из обеих рук. Возможности испробовать автомат, помещавшийся в специальный футляр, глядя на который нельзя было догадаться о его содержимом, у Гэса пока не было. Но иногда он брал его в руки, и было приятно ощущать знакомую тяжесть.

Огромное, закопченное здание вокзала “Юнион” было заполнено серыми людьми, которые скапливались там не потому, что им нужно было куда-то ехать, а потому, что они были бездомны. А там можно было спастись от холода и найти хоть какое-то прибежище от того ужаса, который окружал их в городе. Железнодорожная полиция не позволяла им спать, гоняя их с места на место, но воспретить им находиться на вокзале полицейские не могли.

Гэс раздавал мелочь всем попрошайкам, встречавшимся на его пути; некоторые, сутулясь и опустив глаза, бормотали: послушай, дружище, я ветеран, у тебя нет лишних десяти центов?

Это угнетало Гэса. Выпрашивая какие-то центы, они роняли свое достоинство, которое не вернешь за деньги.

Внутри грязного, закопченного вокзала, построенного компаниями “Юнион Пэсифик” и “Санта-Фе”, человек чувствовал себя подавленным его размерами. Толпы одиноких нищих, бродящих между колонн, являли собою страшное, возмутительное зрелище. Неужели, думал Гэс, в Америке можно так опуститься?

Все эти люди когда-то верили, что живут и работают в замечательной стране, где все идет от хорошего к лучшему. Они когда-то верили, что полиция создана для того, чтобы защищать их. Они когда-то верили, что Церковь создана для того, чтобы помочь им жить так, как подобает истинным христианам. Они когда-то верили, что американские политики – их верные слуги. Они когда-то верили, что любой человек мог получить работу, если ему этого действительно хотелось. Но теперь они обнаружили страшную, подлую правду: даже если ты очень способен, даже если у тебя золотые руки, даже если просто жаждешь получить работу, ты все равно останешься без нее. В то время, как болтуны-политики продолжали разглагольствовать о достоинствах индивидуализма и об американских ценностях, миллионы здоровых сильных мужчин не могли заработать на кусок хлеба для себя и своей семьи. Миллионы здоровых, сильных людей вели жалкое, нищенское существование; их вера в справедливость разрушалась от столкновения между прекрасным идеалом и мерзостными фактами жизни.

Где-то в глубине огромного зала играл оркестр; визжали трубы, ухал большой барабан, а хор девушек пел: “Вперед, солдаты Христовы!”. Гэс решил про себя, что после того как встретит Бесси, он обязательно подойдет к этому оркестру.

Когда он вышел на платформу, прибывающий из Чикаго поезд уже наполнял все вокруг дымом из трубы паровоза и острым запахом сгорающего угля.

В душе Гэса боролись два чувства: страх и трепетное ожидание встречи. Как она теперь выглядит? А что, если она его вообще не узнает? Раны на его лице зажили, но остались шрамы, которые ничем нельзя было скрыть. Гэс раньше даже не думал об этих шрамах, и только теперь его охватило беспокойство: а что если они его совершено обезобразили? О Боже, говорил он про себя, если бы не было этих трех лет, если бы можно было вернуться на три года назад, он бы занялся чем-то другим. Но прошедших лет не изменишь, сделанного – не переделать. И смог ли бы он вообще выжить, если бы занялся чем-то другим?

Но многое осталось прежним – в поезде, как и прежде, вагоны отдельно для белых и отдельно для черных. И Гэс знал, в какую сторону ему следует идти. Проводник того вагона, к которому подошел Гэс, был старым, седовласым негром. Он стоял у подножки и дикому, даже пожилым женщинам, не помогал спуститься на платформу. Просто стоял и смотрел своими золотистыми глазами на выходящих. У него был вид заносчивого раба. Гэс, обратился Гилпин к самому себе, ты раздражаешься по пустякам, это просто человек, и он не хуже и не лучше остальных.

Наконец, в дверях вагона появилась Бесси, с ангельской улыбкой на своем благородном лице, которое ничуть не изменилось за эти три года. Более того – оно казалось еще моложе, еще свежее, на нем не было и тени беспокойства; она еще больше была похожа на красавицу, достойную быть невестой Соломона, в ней еще более проявлялись невинная игривость дитя Нубии и хищная страсть восточной царицы.

Длинное белое платье скрывало ее невероятно длинные, стройные ноги и плотно облегало полную грудь. Две нитки коралловых бус ниспадали почти до самого пояса; на голове у нее была огромная шляпа, похожая на мягкий зонтик.

Созерцание ее красоты заставило сердце Гэса встрепенуться.

Гэс стоял, выжидая: узнает она его или не узнает?

И, увидев ее, он решил, что Фитцджеральд высказывал излишнее беспокойство по поводу ее наркомании. Ничто не указывало на то, что наркотики – какие бы они там ни были – разрушают ее.

– Гэс! – воскликнула Бесси, и ее огромные египетские глаза засверкали.

Через мгновение она была уже в его объятьях; она извивалась, сжигая ему губы поцелуем, крепко обнимая его, плотно прижимаясь к нему. От нее шел запах белых гардений.

Гэс, охваченный бурной радостью, почувствовавший, как улетучивается его напряжение, осознавший, что годы разлуки не сделали их чужими, едва не потерял сознание от напора всех этих чувств. Они раскрылись друг для друга мгновенно, как это бывает с истинно любящими людьми. Им не нужно было допытываться о своих чувствах – они и так знали, что любовь их жива.

Это был очень долгий и все-таки очень короткий поцелуй. Им хотелось, чтобы он длился вечно, но мир вокруг торопил их. Их толкали проходившие люди, на них с завистью смотрели зеваки.

– Боже, любовь моя, – сказал Гэс, – какой жизнью мы заживем! И только теперь увидел, что зрачки ее глаз сильно расширены.

– А, мистер Красавец, – ответила она, – сколько слов, а мало дела.

Гэс заметил двух негров небольшого роста, стоявших рядом с ними; они были одеты в невероятные клетчатые костюмы самого современного покроя; на жилетах болтались серебряные цепи от часов; у них были бегающие глазки, а зрачки тоже неестественно расширены.

– Эти ребята делают для меня кой-какую работу, – сказала Бесси. – Это Сэл, он аранжирует для меня музыку. – Она рассмеялась. – А это Риген, помощник моего аранжировщика.

– Привет. – Гэс пожимал их маленькие безвольные руки. – Можете отнести вещи Бесси в зеленую машину “дюсенберг”. Стоит у главного подъезда.

Они, одновременно повернув головы как близнецы, вопросительно посмотрели на Бесси.

– Бесси, отшей их. У меня есть тонна кокаина. Тебе больше не нужны… аранжировщики.

– Хорошо, мистер Красавец. И Бесси обратилась к Ригену:

– Найдите себе где-нибудь комнату и занимайтесь своими делами. Если вам подвернется кто-нибудь с интересным предложением – принимайте.

– Ты должна мне сотню, – сказал Сэл.

Гэс засунул стодолларовую бумажку в нагрудный карман Сэла и внимательно вгляделся в лицо Ригена. И то, что он там увидел, ему не понравилось. Этот миниатюрный наркоман наверняка готов на любую подлость, лишь бы сохранить в неприкосновенности свой маленький наркотический мирок.

– Не пытайся, парень, продать нас. – Гэс положил тяжелую руку на плечо Ригена; пиджак у того был с подкладными плечами.

– Пойдем, дорогой, – сказала Бесси. – Риген – плохой человек, но он понимает, что к чему.

Гэс остыл, повернулся к Бесси и взял ее за руку:

– Пойдем. Даже миллиона лет с тобой мне будет недостаточно. Когда они проходили через огромный зал вокзала, заполненный медленно перемещающимися сонными, серыми людьми, Бесси на секунду остановилась, глядя на безликую, безымянную массу человеческих существ. Она покрепче ухватилась за руку Гэса.

– Гэс, у нас столько всего, а у этих людей нет ничего, – прошептала она.

В дальнем углу огромного зала играл оркестр Армии Спасения; гремел большой барабан, выводили трели кларнеты, трещали кастаньеты.

– Пойдем, мистер Красавец, – сказала Бесси, – мы тоже можем сделать свой вклад.

Не ожидая ответа, она направилась к оркестру Армии Спасения, всегда готовой принять любое пожертвование. Оркестранты старались вовсю. Бесси, двигаясь как царица, подошла к ним вплотную – и одно ее присутствие превратило бетонную площадку в роскошную сцену.

– Ребята, сыграйте “Боевой Гимн Республики”, а я буду петь, – обратилась она к оркестрантам.

Корнетист кивнул; оркестр плавно перешел от популярной мелодия, которую они играли, к возвышенному гимну.

Глазам моим предстал Господь,

К нам нисходящий в славе вечной,

Чтоб растопить греховный лед,

Сковавший души человечьи.

К святым вершинам вознесет

Господь людей.

Даруй нам.

Господи, свободу поскорей!

Никогда раньше – а возможно, и в будущем больше никогда такого не произойдет – не замирал в абсолютной тишине огромный зал загаженного вокзала, созданного, казалось бы, специально для того, чтобы продемонстрировать полное равнодушие к человеку. Под его сводами разносился лишь всепроникающий голос Бесси, согревая каждую заскорузлую душу в огромной молчаливой серой массе людей.

Когда гимн закончился, наступила невыносимая тишина. Раздался вздох, как стон, потом стала всхлипывать какая-то женщина.

– А теперь сыграйте что-нибудь веселенькое! – воскликнула Бесси. – Например, “Позабудьте неприятности!”

Оркестр снова заиграл, и большинство стоявших в зале людей, на минуту позабывших о своих горестях, подхватило зажигательную песню:

Неприятности забудьте,

Спрячьте их в мешок,

Улыбайтесь чаще, люди,

Смех кругом, дружок!

Тысячи несчастных, обездоленных людей стояли, гордо подняв головы, выпятив грудь вперед; многие снимали с головы свои потертые мягкие шляпы и прикладывали их к сердцу; они вспоминали, что они, в конце концов, тоже люди, – и, клянусь Богом, вполне приличные люди! – и, поддерживая друг друга в тяжелую годину, все они вместе пели: “…Смех кругом, дружок!”

Со слезами на глазах обиженные судьбой мужчины и женщины вставали на цыпочки, пытаясь получше рассмотреть Бесси и молчаливо, в мыслях, поблагодарить ее.

Ей самой хотелось расплакаться, но она, рупором приложив руки ко рту, крикнула во все еще застывшую, зачарованную толпу:

– Приветствую всех вас, и вы поприветствуйте друг друга! Вы молодцы!

Гэс, подхватив Бесси под руку, вывел ее на привокзальную площадь. Толпа в огромном зале зашевелилась, зашаркали ноги по замусоленному бетонному полу, забормотали голоса:

– Двигайся, двигайся, здесь спать нельзя!

– Мистер, пожалуйста, мне очень неудобно просить, но не могли бы вы…

– Подайте, подайте Христа ради…

– Я очень голоден, подайте хоть десять центов!

Когда Гэс и Бесси подошли к машине, чемоданы были уже уложены в багажник.

– Поехали домой. Лаванда, – сказал Гэс, обращаясь к водителю, который обычно обслуживал Фитцджеральда.

– Нашего водителя действительно так зовут? – спросила Бесси игриво.

– Да, Джеймс Лаванда. Но эта фамилия не должна вводить тебя в заблуждение. Он участвовал в бесчисленных схватках. К тому же, он большой знаток взрывчатки.

– Мой дорогой, дорогой, дорогой белый мальчик с золотыми волосами! Мой дорогой петушок с веснушками! – шептала Бесси, улыбаясь,покусывая ему мочку уха и закрывая сонные глаза.

Водитель был в черных очках, кепка для гольфа низко надвинута на лоб; глядя прямо перед собой, он улыбался. Да, шикарная дамочка, думал он. Просто потрясная. Барышня – просто обалдеть. Прямо тебе черный сапфир. Не женщина – пантера. А пахнет как! Белыми гардениями!

Водитель восхищался этой женщиной, как восхищаются цветами; у него и в мыслях не было, что можно попытаться отбить ее у другого мужчины. Конечно, если бы она была свободной, он бы постарался завоевать ее, он бы сделал для нее что угодно – даже украл бы самый шикарный автомобиль. Но она не свободна, она принадлежит Гэсу. Ну и прекрасно! Гэс хороший человек, он ее заслуживает на все сто. И сам он, Лаванда, хороший человек, и если ему повезет, он и себе найдет достойную красавицу. Белую брать себе стремно, но уж зато среди черных можно найти настоящее чудо, кого-нибудь вроде этой Бесси.

– Мистер Гилпин, я вам еще сегодня вечером понадоблюсь? – спросил Лаванда, когда они подъехали к дому, где жил Гэс.

– Думаю, что нет, – сказал Гэс, помогая Бесси выйти из машины.

– Мистер Фитцджеральд попросил, чтобы я отвез его на званый ужин.

– Тем более. Если нужно будет куда-нибудь поехать, я всегда могу воспользоваться своей машиной.

Гэс и Бесси вошли в выложенный мрамором вестибюль; швейцар в ливрее очень тепло их приветствовал и проводил до лифта.

– Однако, мистер Красавец, ты пошел в гору! – сказала Бесси, с иронической улыбкой оглядывая роскошь и помпу, которые окружали их.

– Да, вроде бы. И представляешь, чтобы достичь этого, понадобилось всего три года. Но прожитых под чужим именем, – сказал Гэс, глядя на лифтера, мужчину средних лет, обритого наголо. Лифтер нажал нужную кнопку. Двери закрылись, и лифт пошел вверх.

– А теперь мне приходится осваивать науку управления. Нужно знакомиться с бухгалтерским делом, беседовать с менеджерами, ну и все такое прочее.

– Насколько я знаю, ты теперь вроде как вице-президент корпорации?

– Да, что-то вроде того. И знаешь, я сам был удивлен тому, насколько большой стала наша корпорация.

Во время этого разговора Гэс неотрывно смотрел на лифтера, стоявшего к ним спиной. Ему показалось, что уши лифтера слегка покраснели.

– Но первое, что я выучил у этой жизни – что стукачей, неважно, кто они, убирают немедленно, – сказал Гэс и, выхватив пистолет, приставил его к бритой голове.

– Сэр, я не… я совсем… – Голос лифтера дрожал.

– Слушать ты умеешь, а говорить ты тоже можешь? Стучишь?

– Нет, нет, что вы, сэр! Я – никогда…

– Я раньше тебя никогда не видел. А где наш обычный лифтер?

– Он заболел! Но ему не хотелось терять такую хорошую работу, и он попросил меня подменить его. Он муж моей сестры, у него четверо детей. Знаете, сэр, сейчас очень трудно найти работу…

Гэс вернул пистолет в кобуру. Он уже пожалел, что повел себя так. Но он чувствовал, что что-то не в порядке, хотя и не мог определить, что именно. Он вытащил из кармана деньги и засунул купюру в дрожащую руку лифтера.

– Никто ничего обо мне не должен знать, понятно?

– Не сомневайтесь, сэр, я никому ничего не скажу, – сказал лифтер, слегка заикаясь.

Гэсу поведение этого человека не нравилось все больше. Ему казалось, что лифтер плохо играет свою роль; инстинкт говорил ему, что его обманывают, но пока он не мог ничего с этим поделать. Бесси была уже напугана и явно нервничала.

Гэс в упор посмотрел в налитые кровью глаза лифтера.

– Если ты чего-то задумал, поверь мне, лучше для тебя будет, если ты откажешься от своей игры. И считай, что тебе повезло. Обычно я стреляю без предупреждения.

Гэсу показалось, что в глазах лифтера затаилась ненависть и решимость не отступать от задуманного.

Двери лифта закрылись. Гэс и Бесси прошли по небольшому коридору, застеленному ковром, и подошли к двери из орехового дерева.

– А чего это ты набросился на этого лифтера? – спросила Бесси, когда они вошли в большую гостиную.

– Мне показалось, что я расслышал раскаты грома, – сказал Гэс, снимая шляпу. – Я всем нутром чувствую – что-то зреет. Я всегда чувствовал, когда работал на ферме, что приближается гроза. Такое странное чувство. Чувство приближающейся опасности. Старик тоже обеспокоен.

– Гэс, дорогой, я тебя люблю, – сказала Бесси хрипловатым, но ласковым голосом. Она прильнула к нему и поцеловала его. Поцелуй был долгим и страстным. Гэс чувствовал, как вибрировало ее тело.

– Хочешь выпить? А может быть, хочешь порцию? – спросил Гэс.

– Нет, не хочу.

Бесси, открыв стеклянные двери, вошла в зимний сад. Зазвонил телефон. Звонил Фитцджеральд. Его тоже мучило ощущение приближающейся грозной опасности.

– Да, – подтвердил Фитцджеральд, – меня тоже что-то беспокоит. Мы можем отправиться на охоту прямо сейчас, а можем на время залечь на дно и потом нанести неожиданный удар.

– А вы знаете, по кому наносить этот удар?

– Мне только что сообщили, что Мики Зирп, Джо Винтергрин, Марти Лэнски, Фрэнки Мэдиген; Пузо Гатт, Прыткий Лукези и еще один… как его… а, Горилла Бонзо! – сегодня утром прибыли из Чикаго.

– А где они сейчас? – спросил Гэс, чувствуя, как внутри у него все сжимается.

– Я бы это тоже хотел знать. Я посадил на них все свои хвосты, но они сумели уйти от них и исчезнуть… Гэс, – тон голоса Фитцджеральда изменился, – будь очень осторожен.

– Знаете, я думаю, что они охотятся за вами, а не за мной. Я еще слишком зелен. Может, мне все это время быть рядом с вами? На всякий случай, а?

– Гэс, – сказал Фитцджеральд после очень небольшой паузы; голос его был твердым, и в нем совершенно не слышалось страха, – Гэс, если со мной что-то случится, ты немедленно занимаешь мое кресло. Немедленно! А я сейчас попытаюсь выяснить, где они все. Если я что-то узнаю, немедленно позвоню тебе и остальным нашим людям. Ты же, в случае чего, должен вести себя так, будто у тебя на руках все козыри.

– Не беспокойтесь, сэр, я не подведу, – сказал Гэс. Он восхищался мужеством этого человека, который жил под угрозой смерти столько лет – и ни разу не сник, не поддался страху. – До свиданья, сэр.

Серый, скучный день незаметно превращался в прохладный вечер. Но глядя на Бесси, стоящую на террасе, Гэс почувствовал прилив бодрости и радости.

Через дорогу возвышалась гостиница “Мюльбах”; вдалеке виднелись массивные здания боен и огромные элеваторы, переполненные дешевым зерном. Через город змеей вилась река Миссури, унося свои воды дальше на юг, туда, где она впадала в Миссисипи.

Этот ранний прохладный февральский вечер был на удивление хорош. В воздухе пахло свежевыпавшим снегом и дымом, но чувствовалось, что весна уже близко – она придет неожиданно; не успеешь оглянуться – а она здесь.

– Так замечательно, Гэс, – сказала Бесси после долгого молчания. – Смотришь на это все, дышишь этим воздухом – и будто вино пьешь…

– Жаль, что над этим всем мы не властны, – отозвался Гэс. – Можем лишь глядеть. А изменить ничего не можем.

– Ну и что? Так уж устроено. Но пойдем – я не люблю смотреть на закат солнца.

Он приготовил коктейли, а Бесси бродила по огромной квартире и время от времени восторженно восклицала:

– Боже мой, золотые краны!.. Ой, ты только посмотри – вот так кровать!.. Какие удобные кресла… Нет, но лучше всего – кровать! фантастика!

Гэс рассмеялся и пошел в спальню, где Бесси восхищалась ложем невероятных размеров.

– Ты, наверно, этому не поверишь, но после тебя я ни с кем из мужчин не была. А ведь прошло столько времени!

– Я тоже ни с кем не был, – сказал Гэс, – и я верю тебе, потому что я люблю тебя. Ты для меня – вроде как часть меня самого.

Они лежали на шелковых простынях, которыми была застлана огромная овальная кровать. На белом фоне ее тело отливало цветом древней бронзы; ее руки и длинные ноги были раскинуты в позе полного расслабления; Гэс в восхищении смотрел на ее крутые бедра, плотный, круглый живот, высокие, упругие груди. Бесси повернулась на бок, провела рукой по его телу, по его мускулистым рукам, широким плечам. Золотисто-белое и дымчато-огненное. Она считала его шрамы. Ей было немножко грустно и больно за Гэса, но она скрывала свои чувства за притворным подтруниванием.

– Мистер Красавец, я уже насчитала тридцать семь!

– А что будет, когда я наберу достаточное количество очков? – спросил Гэс, улыбаясь.

– Приз.

– Тогда это должен быть особый приз.

– А ты не думал о том, чтобы носить пуленепробиваемый жилет? – спросила Бесси, придвигаясь к Гэсу еще ближе, отдавая ему жар своего тела.

Она, мурлыча как кошка, продолжала свои подсчеты; она была похожа на девочку, подсчитывающую свои фантики; она целовала каждый шрам, он чувствовал горячий язык на своей коже; она ласкала его грудь, заросшую волосами, его мускулистый живот…

– Теперь насчитала шестьдесят девять, – прошептала она. Чуть приподнявшись на локте, она смотрела на него и улыбалась загадочной Улыбкой.

– Бесси, о Бесси, о Бесси, – сказал Гэс, будто вздохнул. Позже, много позже он первый нарушил тишину.

– Бесси, выходи за меня замуж.

– Нет, мистер Красавец, нет, сэр, ни за что. Разве нам плохо сейчас? Пойти в церковь – значит все испортить.

– Я боюсь за тебя, Бесси. Я не могу тебя защитить так, как мне этого хочется.

– Защищать меня не нужно.

Она сползла к краю кровати и включила радиоприемник. Передавали джазовую программу: Пола Уитмэна, Кинга Оливера, Альвино Рея.

– Ты знаешь, – сказала она в темноте, – я снова села на листик.

– Знаю, – тихо сказал Гэс.

– А тебя это что, не беспокоит?

– Ты самая красивая женщина в мире.

– И ко всему прочему, это стоит много денег.

– Я могу покупать тебе порошок оптом. – Он улыбнулся в темноте.

– Гэс, ты просто чудо! Но почему ты так обо мне заботишься? И почему ты мне ничего не рассказываешь… о том, что с тобой было?

– Бесси, я мог бы тебе столько рассказать… Я мог бы тебе рассказать о Перли, о Коули, о Чарли, о Хесусуе, о Вилли, о Роки… но все это очень печально. Нам с тобой очень повезло. У тебя есть я, а у меня есть ты.

По радио передавали композицию джаз-блюза.

– Послушай, – сказала Бесси.

– Что послушать? – спросил Гэс сквозь сон.

– Музыку послушай. Это для тебя, – сказала она. И он услышал ее голос, вырывающийся из радиоприемника – Бесси пела в сопровождении большого оркестра.

Я люблю его, он меня тик восхищает,

Но этого он никогда не узнает…

– Это действительно ты поешь? – спросил Гэс, с которого тут же слетел сон. – Правда ты?

– Это я, я, и я пою специально для тебя, мистер Красавец! А теперь вот слушаю, и хочется плакать.

– А я и не знал, что ты записывала пластинки.

– Еще сколько! Мне кажется, у меня неплохо получается. Ты, наверное, единственный, кто этого не знает.

– Тшш, дай мне послушать. Я тысячу лет не слушал, как ты поешь блюзы.

У Бесси был сильный голос, и она использовала его силу очень умело – песня наполнялась живым дыханием жизни.

Когда песня закончилась, ведущий сказал:

– Для вас пела Бесси Криспус, наша соловушка из Канзас-Сити. Исключительная девушка, кстати! Сплошные гардении. Хочу напомнить нашим слушателям, что ее пригласили дать концерт в Карнеги-Холл, а Карнеги-Холл, леди и джентльмены, располагается не где-нибудь, а в самом Нью-Йорке!

Гэс в изумлении уставился на Бесси.

– Ты знаешь, Бесси, я все же, наверное, единственный, кто не очень удивлен. Я всегда знал, что в пении тебе нет равных. Но однако – Карнеги-Холл! Там же обычно играют симфонические оркестры!

Бесси улыбнулась.

– Теперь там будут играть джаз! После моего концерта, после того, как там спою я и сыграют Бенни, и Каунт, и Джек Тигарден, и Бикс, и Тедди Вильсон, и Прес – там останется только джаз! Никто больше туда не попадет. Мы всех выкурим, всех! Наша музыка вытеснит всю остальную!