Текст книги "Банджо"

– Но извините, мы не ожидали… – Лицо администратора приняло каменное выражение.

Гэс вытащил из кармана довольно крупную купюру и подсунул ее под локоть кругленького администратора, которому так хотелось оставаться оплотом респектабельности в гостинице, куда съезжались гангстеры со всей страны.

– Я знаю, о чем вы подумали, – сказал Гэс, почувствовавший вдруг уверенность в себе. – Каждый раз, когда это происходит, ей становится очень неловко, хотя и не скажешь, что это бывает так уж часто… Понимаете, она дочь египетского короля Фарука, и с ней следует обращаться соответственно – как с принцессой.

Деньги исчезли; едва заметная улыбка смягчила камень.

– О, принцесса! Мы очень рады, что вы решили остановиться в нашей гостинице. Совсем рядом с полем для гольфа у нас есть замечательные отдельные домики, как раз на двоих. Там вам никто не будет мешать.

– Да, это как раз то, что нужно, – сказал Гэс.

Администратор позвонил в колокольчик и крикнул:

– Гости в коттедж первый!

Это прозвучало как окончательное признание их права на поселение в гостинице.

Выражение на лице Бесси изменилось: суровая, непроницаемая маска расовой отчужденности уступила место сверкающей улыбке озорной девчонки, которая получила то, чего ей очень хотелось. Ее плечи распрямились еще больше, и она действительно казалась дочерью древнеегипетского фараона.

Предложенный администратором коттедж и в самом деле оказался хорош – большой, чистый, уютный, в сторонке от других, – и Гэс решил про себя, что администратора еще нужно как-то отблагодарить.

С одной стороны коттеджа располагался бассейн, выложенный белой плиткой, с постоянно сменяемой, подогреваемой минеральной водой; с другой стороны простиралось поле для игры в гольф. Вокруг коттеджа росли большие, старые ореховые деревья, придававшие ему очарование и благородство старины.

Гэс раздал “на чай”, и когда их оставили одних, он повернулся к Бесси, обнял ее и поцеловал – ее губы сладки и свежи, как вода чистого ручья весенним утром. Гэс поднял Бесси на руки и занес ее в коттедж.

Он пронес ее сквозь гостиную, занес в просторную, полную свежего воздуха спальню и уложил на пуховые перины, громоздившиеся на кровати замысловатым сооружением с балдахином.

Бесси покусывала мочку его уха, охала, похихикивала, бормотала что-то тихим, хрипловатым голосом, мяла его плечи своими золотистыми пальцами…

Весь тот замечательный день казался сплошной идиллией и блаженством. Они плескались обнаженными в бассейне; Гэс не уставал восхищаться ее прекрасным телом; он смотрел на нее так, как художник разглядывает прекрасную модель. На нее можно смотреть бесконечно, изучать все ее текучие линии и формы…

А она пела – свободно, раскованно, мягким бархатным голосом, она пела песни, которые он никогда раньше не слышал; слова песен были разными, но во всех песнях воспевалась та радость, которая может родиться лишь после того, как преодолено отчаяние.

– Я люблю тебя, ты весь мой… я люблю тебя…

Когда она пела, ее улыбка становилась еще более открытой, еще более очаровательной, еще более искренней. Никто другой, думал Гэс, не умеет улыбаться, как Бесси. Большинство людей улыбаются как собаки, которые выпрашивают подачку, а она улыбается просто потому, что счастлива!

Чем больше он смотрел на нее, тем больше укреплялся в мысли, что она самая красивая женщина в мире; и при этом в ней жила тигрица, что позволяло ей отвоевать себе место в этом большом и жестоком мире.

Они занимались любовью в теплой воде, похожие на каких-то сказочных смеющихся водяных существ; лежа на одеяле в высокой траве, наблюдали за людьми, играющими в гольф, которые, облаченные в традиционные костюмы, невзирая на жару, размахивали своими битами, стремясь достичь заветной цели. Молочно-белая кожа Гэса покраснела под лучами солнца, а ее золотисто-коричневая – радостно впитывала солнечное тепло. Им принесли охлажденное шампанское, блюдо с тонко нарезанными бутербродами с куриным мясом, колбасой и булочки с маком.

Солнце, превратившись в тяжелый красный шар, зависло над горизонтом – еще немного, и оно исчезнет. Гэс лежал рядом с Бесси, положив голову между ее высоких, крепких, заостренных грудей; его рука безвольно лежала поверх ее лона; она бормотала что-то бессвязное, посмеивалась, всхлипывала:

– Не буди меня… неужели это правда… это слишком роскошный сон… надо проснуться… я сейчас проснусь… и увижу какую-нибудь пузатую вонючку… какой сладостный сон… сладостный как мой порошочек… сладостный… Гэс, Гэс, не буди меня…

Гэс слушал, но не слышал; исполненный блаженной истомы, он находился в полузабытьи; все тревоги внешнего мира отступили куда-то в сторону, весь мир уже казался чем-то невозможно далеким. И в том мире он был не более чем странником, который вот только теперь вернулся домой.

– Любовь моя, – прошептал он, – любовь моя.

– Как так получилось, что ты обратил на меня внимание? Почему ты захотел быть со мной?

– Так получилось – и все. Я просто увидел тебя и понял, что ты – моя, а я – твой.

– Интересно, долго ли ты сможешь мне такое говорить?

– Еще каких-нибудь тысячу лет, – сказал Гэс.

– Я никак не могу понять… Я не заслуживаю всего этого… – начала говорить Бесси, а потом перешла на пение:

– Пою я блюз сегодня,

И слаще меда он,

В заоблачные выси

Унес бокалов звон…

– Знаешь, у тебя такой удивительный… замечательный голос… Я такого никогда раньше не слышал, – сказал Гэс. – Когда я слышу, как ты поешь, я все время вспоминаю птиц в лесу, мне слышится, как растет трава, кукуруза… я мог бы слушать тебя ночь… Тебе нужно петь на сцене.

– Да, но беда в том, что как только я выбираюсь на сцену, хотят не только услышать мое пение, но и… А это все сразу убивает.

– Нет, нет, все, никто больше к моей девочке не прикоснется! Но если ты просто захочешь петь со сцены – то пожалуйста.

– Не знаю… Почему я должна для кого-то петь?.. Ой, Гэс, я так люблю тебя… но ты знаешь, как много грязи кругом, кругом все норовят сделать больно, больно, кругом, куда не сунешься, а я была еще такой маленькой, такой хорошенькой…

– Все у нас будет по-новому, – сказал Гэс. – А разве ты еще не молодая? И разве не хорошенькая? Ты моя египетская принцесса! Клеопатра!

И Бесси снова начинала петь.

– О, как я счастлива, счастлива, счастлива…

О, как все сладостно, сладостно, сладостно…

О, я просто в раю, я просто в раю, я просто в раю…

На ужин Гэс заказал все, на что у него хватило воображения: и устрицы, и запеченную утку, и всяческие мясные ассорти, и клубнику, и вишни в ликере, и торт…

Ужин им подавали на застекленной веранде их коттеджа; вечер быстро превращался в ночь, вставала полная луна. Пожилые официанты в ливреях бесшумно подвозили тележки с верхом из красного дерева, заставленными блюдами с серебряными крышками, увозили пустые тарелки и привозили новые блюда. Один из старших официантов, седой, величественный, в красном сюртуке, стоял в двух шагах от стола, молчаливо следил за тем, чтобы все происходило должным образом, и позволял себе лишь наливать нужное вино в нужный момент.

Потом они, держась за руки, освещенные лунным светом, гуляли по лугу с подстриженной травой; время от времени Бесси выдергивала свою руку из руки Гэса и начинала кружиться, вздымая руки к небу, похожая на какое-то неземное создание; ее плиссированная юбка разлеталась широким кругом. Потом она бросалась на грудь Гэсу, обнимала его, нежно целовала, и они возобновляли свою неспешную прогулку. Он говорил: “Спой мне еще!”. И она пела, изливая чувства из самой глубины сердца.

– Как давно, давно, давно, давно, давно, давно

Не видела я улыбки,

А теперь мне все равно, равно, равно, равно,

Готова я идти под пытки…

Они вернулись в коттедж только тогда, когда их начал одолевать сон. Погрузились в невероятно легкие, воздушные перины; тела их слились – мед и молоко, изящество и сила. Такие ночи Бог дарует редко, и они наслаждались каждой дарованной им минутой. Они отдались очарованию блаженства, обласканные бархатной чернотой, прикрытые одеялом лунного сияния.

Проснулись они поздно, лениво выпили кофе и, сидя на веранде, стали нежиться на солнце. Сквозь истому до Гэса донесся звонок телефона.

– Гэс Гилпин?

– Слушаю, – неохотно ответил Гэс.

– Похоже, эта черномазая шлюха из тебя все выкачала.

– Попридержи язык, а? И вообще, кто это говорит?

– Эйс К. Гетц, – ответил голос в трубке, явно позабавленный реакцией Гэса. – Ты что, не любишь, когда вещи называют своими именами? Ты любишь черненьких? Ну и прекрасно! Но все равно, как ни называй, черная жопа – это черная жопа.

– Брось это. Давай о деле.

– Ладно, но все равно – черномазые, они и есть черномазые. Но это так, не по делу. Надо встретиться.

– Хорошо, – с трудом проговорил Гэс, чувствуя, как его начинает душить гнев. А ведь он приехал сюда, чтобы встретиться именно с этим человеком!

– Встретимся в баре, около полудня. И приводи свою чернокожую красавицу.

– Буду в полдень, – сказал Гэс и повесил трубку.

– Кто это звонил? – спросила Бесси.

– Гетц. Ну это, как тебе сказать… – попытался объяснить Гэс. – Большой человек в Сент-Луисе и Сент-Джо. Мистер Фитцджеральд платит Гетцу, а Гетц платит мистеру Пендергасту, и каждый занимается своим делом, и никто никому не мешает.

– А кому платит Гэс Гилпин?

– Никому. Платят мне, за мою работу. Но я остаюсь сам по себе, ни от кого не завишу, просто себе мистер Гилпин.

– И как долго ты думаешь ни от кого не зависеть?

– Посмотрим. Постараюсь, чтобы так было всегда.

– Это очень сложно, Гэс, – сказала Бесси. – На самом дне я уже была. Наверху еще не освоилась.

– Принцесса Клео, мы сейчас пойдем, встретим этого Гетца, передадим ему кое-что, засвидетельствуем почтение правителю Сент-Луиса, а потом тут же поскачем назад, сюда, идет?

Бесси улыбнулась. Она была рада, что ему удалось подавить свой гнев, причину которого он не объяснил. А теперь, когда Гэс успокоился, и объяснять было не нужно. Да ей и не хотелось, чтобы он объяснял.

Но прежде чем отправиться на встречу с Гетцем, он занялся своими “кольтами”. Все тщательно проверил, все ли гладко работает; потом взвел курки: оружие было готово к стрельбе.

– Не волнуйся, все будет хорошо, – сказал Гэс Бесси. – Веди себя как моя жена, как моя нога, ну, что угодно, лишь бы ты помнила – ты принадлежишь только мне, а я о тебе позабочусь. Ладно?

– Гэс, – ответила она тихо, – может, мне лучше остаться здесь? Я вовсе не настаиваю на том, чтобы идти с тобой.

– Нет, пойдем вместе, принцесса. Я хочу перед всеми похвастаться. Пускай видят, какая ты у меня красавица!

Гэс решил про себя, что в пререкания он вступать не будет, но если надо – пустит в дело кулаки. Или оружие. К тому времени, когда они подошли к центральному белому зданию гостиницы, лицо Гэса приобрело очень жесткое, даже свирепое выражение. И он стал похож на медведя гризли, который чем-то очень раздражен. Руки он держал неплотно сжатыми в кулаки, готовыми сжаться крепче и в любую секунду обрушить свой огромный вес на любого обидчика.

Бар был переполнен. Несколько человек стояли у входа, ожидая, пока освободятся места; даже вдоль стойки бара все места бывали заняты.

Гэс огляделся и увидел свободную кабинку, которую почему-то никто не занимал. Ухватив Бесси под локоть, он направился с ней к этой кабинке. И шум голосов в зале, казалось, стал стихать. Ни официантов, ни метрдотеля не было видно – было такое впечатление, что они на время исчезли специально.

Кабинка оказалась довольно большой – там могло разместиться восемь человек. Гэс пропустил девушку вперед, потом сел сам.

– Гэс, любимый, – сказала Бесси спокойно и тихо, – не надо ничего больше доказывать. Ты уже все доказал.

Он демонстративно ничего не ответил. И она поняла, что это напоминание ей – она тут не имеет права голоса, она его женщина, ее место рядом с ним. И главные ее слова – молчание.

Вместо официанта к ним направился, отделившись от стойки бара и проходя между столиками, высокий, светловолосый человек с лисьим лицом, в прекрасном костюме. Он шел раскованно, даже небрежно, вразвалку, с презрительным видом.

– Этот стол зарезервирован для мистера Гетца, – сказал человек, присматриваясь к Гэсу.

– А где он сам? – спросил Гэс.

– Я Гетц, – ответил подошедший без всякой улыбки. Губы у него были тонкими и бледными. Гэс встал.

– Я Гилпин, – сказал он, не протягивая руки для рукопожатия. – Со мной путешествует принцесса Клео.

Гетц вежливо поклонился, но при этом его взгляд раздевал Бесси, ощупывал ее, проникал во все интимные места, оценивал, покупал, продавал.

– Принцесса, можно мне сесть за ваш столик?

– Пожалуйста, садитесь.

– Как дела в Канзас-Сити? – спросил Гетц, повернувшись к Гэсу.

– Жарко, – сказал Гэс. – Мистер Фитцджеральд попросил меня передать вам вот это.

И Гэс из бокового кармана пиджака достал толстый, тяжелый конверт, положил его на стол и подтолкнул к Гетцу.

– Я слышал, что ты прекрасно выполняешь поручения.

Гэс ничего не ответил; он не спускал глаз с этого худого человека. Опасного человека. Его подчеркнутая вежливость не уменьшала опасности.

– Я слышал, что ты надежен, смел, отличный стрелок. Ты хочешь многого добиться?

– Да, но для достижения своих желаний я готов идти только доопределенного предела.

– Интересно. До какого же?

– Меня нельзя купить.

– Не понимаю.

– Я не продам своего босса, свою девушку. Я не собираюсь никого убивать, но сделаю это, если у нас будут пытаться забрать то, что мы не хотим отдавать.

– Забавно! А я вот думал, что ты хочешь, чтобы твоя принцесса стала певицей, чтобы выступала на сцене. Я уверен, что она поет не хуже канарейки. Я пайщик одного клуба в Сент-Луисе. Она могла бы там поработать немного. Глядишь, и выйдет потом на большую сцену.

– В Канзас-Сити клубов тоже хватает, – сказал Гэс.

– У меня есть кой-какая работенка, вроде как посредника – устраивать всякие спорные дела. Оплата – в два раза больше, чем ты получаешь у старого душки Фитца. И ты мог бы быть при ней, пока она занимается своим пением.

– Нет, меня это не интересует. – Шестое чувство, казалось, подсказывало Гэсу, что над ним смеются, что с ним играют как кошка с мышкой. Что этому превосходно одетому, худому человеку стоит лишь сделать жест, коснуться, скажем, маленьким пальцем руки своих тоненьких, словно нарисованных карандашом, усиков, – и Гэс уже в следующее мгновение уже будет стучаться в ворота рая. Или ада.

– Ну, мы пойдем, – сказал Гэс осторожно.

– Нет, нет, куда вам спешить? – стал возражать Гетц, но не очень настойчиво. – Мы с принцессой даже не успели по-настоящему познакомиться.

– Отчего же, уже познакомились, – сказала Бесси. – Все сутенеры на одно лицо. Достаточно познакомиться с одним – и будешь знать всех.

– Ага. – Лисье лицо Гетца стало подергиваться. – Так вы уже все знаете!

– Знаем, и в эти игры не играем, – сказал Гэс.

– Гилпин, я не собираюсь ничего просить у какого-то там мелкого деревенского хулигана. Я просто предложу кое-что, и советую воспользоваться моим предложением. Потом может быть поздно!

Гэс молча смотрел на жадное, хищное лицо Гетца; он понимал, что допусти он хоть малейшую оплошность – и ему отсюда живым не уйти.

– Молчишь? Правильно. А теперь я и твоя принцесса – мы отправимся ненадолго ко мне в номер, а потом за это вы оба получите толстенькую пачечку.

– Вы просто не в своем уме, – сказал Гэс.

– За один раз со мной она заработает больше, чем за неделю работы Бог весть с каким количеством клиентов.

– А почему вы выбрали именно ее? Потому что она со мной?

– Потому что в ней есть шик. И, соответственно, цена будет хорошей.

– Это исключается, – сказал Гэс. – Постарайтесь уж обойтись без нее.

– Послушай, распоряжаюсь здесь всем я. Бармен, официанты, вышибалы – все мои люди. Стоит мне только глазом моргнуть – и ты труп. А после того, как я разберусь с ней – куда она денется? Без такого сильного защитника? И придется ей снова подставлять, что у нее там спереди и сзади, черномазым и всякой там швали.

Гэс медленно поднял со стола цветастую салфетку, сделал вид, что вытирает губы, потом положил ее себе на колени, прикрыв правую руку.

– Мистер Гетц, любезности закончились. Мне не нравится, как вы выражаетесь, особенно в присутствии женщины.

– Ух ты какой смелый! – Гетц широко улыбнулся.

– Я всегда становлюсь смелее, когда у меня в руке взведенный “кольт”, – сказал Гэс. – К тому же он под столом и направлен прямо в ваш сморщенный пупик.

– Ты просто блефуешь. – Гетц, похоже, ничуть не испугался.

– Так. Теперь слушай меня внимательно. Бери этот конверт и засовывай его себе в карман. И чтоб никаких глупостей, никаких там жестов, сигналов. Ничего! Мне очень удобно и легко пристрелить тебя прямо здесь, но мы еще погуляем. И помни: чуть моргнешь глазом – и с такого расстояния выстрелом из “кольта” тебя разнесет по всему бару.

– Ты же себе сам могилу роешь, – сказал Гетц.

– Гэс, – вмешалась Бесси, – он прав, не надо.

– У каждого свое время. Может быть, он и прав, но думаю, что и ему хочется жить.

– Подумай, хорошо подумай, Гилпин! На что ты меняешь свою жизнь? Ты хочешь отдать ее за какую-то черную хрюшку? Я хочу ее только на один вечер. Ты заработаешь на ней тысячу! А она вернется к тебе не хуже, чем была!

– Вставай, только без резких движений, – сказал Гэс так, будто не приказывал, а вел светскую беседу. – А потом мы выйдем через дверь, которая ведет в сад, и пойдем по дорожке к нашему коттеджу. Мы придем туда и там уже изучим твое щедрое предложение. Спокойно, без лишних наблюдателей.

– Пацан, ты об этом очень горько пожалеешь! – прорычал Гетц. Он быстро терял самообладание после того, как понял, что Гэса запугать не удастся, что Гэс готов умереть, но от своего не отступится. Даже если это будет стоить ему жизни.

– Надеюсь, что какая-нибудь мушка не попадет тебе в глаз, – тихо проговорил Гэс, – а не то, если ты вдруг моргнешь, я нажму на спуск.

– Ты отсюда не выйдешь!

– Посмотрим… Бесси, я сам понесу твой жакет, – сказал Гэс, беря жакет и кладя его поверх револьвера, лежащего у него на коленях; салфетку при этом он сбросил на пол. – Бесси, ты будешь идти слева от меня, а мистер Гетц будет справа, улыбаться и делать вид, что ему очень нравится наша компания. И что у него впереди еще долгая счастливая жизнь.

Гетц внимательно обвел вокруг себя взглядом, высматривая своих людей, взвешивая все “за” и “против”, но при этом нутром чувствуя, что этот Гэс сделает именно то, что обещал. Невзирая на то, что он, Эйс К. Гетц, глава организации, работающей в трех штатах; невзирая на то, что с этим пацаном так или иначе, но все равно разберутся; невзирая на то, что стоит такой прекрасный день и они в шикарном ресторане. Все это для пацана не имеет значения: у него в руках пушка, и он решился.

Гетц снова взглянул на Гэса и сказал, кивнув:

– Ладно, пойдем, может быть, по дороге мне удастся тебе растолковать, что и как. Тем более, что эту черножопую суку я уже не хочу. Я ошибся – в ней нет перцу.

– Пошли. – Гэс встал; жакет Бесси был наброшен на его правую руку, скрывая то, что он держал под ним.

Высокий Гетц тоже поднялся на свои журавлиные ноги, и все они направились к выходу. Бесси шла рядом с Гэсом, который, при его росте, двигался поразительно легко, пластично и быстро; казалось, он вежливо поддерживает Гетца под левый локоть. Так втроем они медленно шли к боковой двери, выходящей в сад.

Со стула у одного из столиков поднялся человек, похожий на пивную бочку.

– Эйс! Тыщу лет не видел тебя! – поприветствовал он Гетца.

– Привет, Мэнни, – сказал Гетц приветливо. – Познакомься – это мистер Гилпин, а с ним… принцесса Фатима.

Гэс кивнул головой, не подавая руки. Толстяк неловко убрал протянутую руку; он почувствовал какую-то опасность, но не понимал, откуда она исходит и почему.

– Поговорим попозже, – сказал толстяк.

– Ладно, – ответил Гетц. – Рад был тебя видеть, Мэнни.

Гэс очень жестко, но незаметно пихнул Гетца в локоть, и тот двинулся вперед. У самой двери Гетц сказал:

– Гилпин, ты уже почти мертвец. Но у тебя есть еще шанс остаться в живых. Сейчас еще не поздно все уладить.

– Мистер Гетц, не волнуйтесь, я помолюсь за вашу душу.

Гетц, встретившись взглядом с горящими глазами Гэса, слегка побледнел и вышел в сад, сопровождаемый Гэсом и Бесси.

– Бесси, я не знал, что так все обернется, – сказал Гэс. – Иначе я бы ни за что не взял тебя с собой.

– Я бы могла с ним сама разобраться.

– Нет, ничего у тебя не получилось бы. Тебя тут же бы убили, – возразил Гэс. – А у этой гниды даже кожа отравлена. Только прикоснешься – и все.

– Мистер, – сказал Гетц, – мне принадлежит шесть борделей, которые расположены рядом с доками. В них работает штук сто двадцать самых тертых блядей. За полдоллара они делают все – ну, абсолютно все, что только можно придумать. А туда к ним приходят клиенты со всякими вывертами. Когда вот это наше дело закончится – а оно вот-вот закончится, и не в твою пользу, – знаешь, что я сделаю с этой черномазой сукой?

– Непонятно мне, мистер Гетц, отчего вы так хотите умереть? – спросил Гэс. – Я мирный человек. Я вовсе не хочу никого убивать, а если бы хотел, то давно уже проделал бы в тебе большую дырку. А вы вот почему-то все считаете, что вы – самый важный кобель в стае и вам можно поднимать ногу и писать на кого угодно.

– Все в баре и в ресторане видели, что что-то не так. Через минуту-другую там разберутся, что и как, и тогда тебе сразу крышка. В этой гостинице живут ребята, которые убивают людей запросто – просто потому, что это им доставляет удовольствие.

Они подошли к коттеджу.

– Заходи, – сказал Гэс.

– Гэс… – начала Бесси.

– Бесси, извини, но нам нужно довести это неприятное дело до конца. Прошло время, когда мы могли позволить всякой там вонючке делать на нас. Как ты считаешь?

– Да, ты прав.

– Лучше убить его, а потом – посмотрим, а?

– Лучше? – спросила она.

– Ну, лучше кончить его, чем позволить ему гадить на людей.

– Ты не знаешь, Гэс, что значит, когда на тебя гадят, – сказала Бесси. – Ты никогда не был в моей шкуре.

– Пришло время все менять.

Зазвонил телефон. Бесси взяла трубку.

– Кто-то хочет поговорить с мистером Гетцем.

Гетц широко улыбнулся.

– Дай мне, я поговорю сам. – Гэс сбросил с руки жакет Бесси и обнажил “кольт”. – Без глупостей, – сказал он, обращаясь к Гетцу, а потом в трубку: – Да… нет… у него очень сильная ангина, говорить он не может… Позвоните попозже… Барышня, я хочу заказать разговор с Канзас-Сити, прямо сейчас.

Гэс назвал телефонный номер и стал ожидать, надеясь, что Фитцджеральд у себя в кабинете.

– Будет очень жаль, – размышлял он вслух, – если мистера Фитцджеральда нет на месте.

Прошло несколько минут. Гетц сидел в кресле и смотрел прямо перед собой в стену, делая вид, что не замечает направленный на него пистолет. Бесси предложила ему выпить, но он отказался.

Наконец, Гэса соединили с Канзас-Сити. В трубке раздался голос Фитцджеральда, приходящий словно с того света, и Гэс вздохнул с облегчением.

– Тут у меня одна проблема возникла, – объяснил он в трубку. – Мистеру Гетцу я передал что требуется, но этого ему оказалось мало. Он захотел еще и мою подругу в придачу. Но этого я уж потерпеть не мог. Теперь вот он сидит у меня в комнате, сидит и выжидает, когда я совершу какую-нибудь оплошность.

Фитцджеральд долго молчал, потом Гэс услышал, как он тяжело вздохнул.

– Господи Боже, Гэс… извини, тут виноват я. Совсем забыл, что у этого Гетца есть один пунктик – ему обязательно нужно отбить у кого-нибудь женщину, особенно у такого человека как ты. Понимаешь, если позволишь ему трахнуть твою подругу – ты вроде как получаешь пропуск в его мир.

– Понимаете, мистер Фитцджеральд, я вот не уверен, сколько он еще протянет вообще в этом мире, в своем или моем. – Гэс рассмеялся. – Его люди вроде как осадили нас здесь. Наверное, и подслушивают сейчас, о чем мы говорим. Я просто хочу знать: убивать мне его прямо сейчас или попозже?

– Нет, нет, пока не убивай, посиди с ним пока там! – В голосе Фитцджеральда явно прозвучало беспокойство. – Мне нужно сначала кой-куда позвонить. Как ты там, в порядке?

– В полном порядке, – сказал Гэс. – Но вот я не знаю, что там замышляют его бравые ребятки, так что если вы мне не перезвоните через полчаса, я закомпостирую его билет и буду думать, как нам отсюда выбираться.

Гэс повесил трубку и сел на диван напротив Гетца.

– Знаешь, очень мне неприятно, – сказал он, сердито глядя на Гетца, – что ты мне так подпортил медовый месяц.

Гетц ничего не ответил.

Телефон молчал; Гэс попивал пиво, поглядывая на часы, висевшие на стене.

Гетц, через некоторое время тоже взглянул на часы, нервно переложил ноги с одной на другую, опустил глаза в пол и сказал:

– Ладно, я приношу извинения, я был неправ.

– О, как великодушно! Что вы еще добавите к своим последним словам?

– Ты сучий сын, любитель вонючих черномазых!

– Прошло двадцать девять минут. – Гэс поднял револьвер и направил его прямо в бледный, вспотевший лоб Гетца. Курок был взведен, предохранитель спущен.

– Подожди! – вскрикнул Гетц. – Я сделаю тебя компаньоном в своих делах. А с этой… ты можешь поступать, как хочешь. Она мне не нужна. Я ее не буду трогать.

– Прощай, мистер Гетц, – сказал Гэс. И в тот момент в дверь постучали.

– Кто там? – спросила Бесси.

– Джордж Мортон Пендергаст, – ответил мужской голос из-за двери.

– Впусти его, – сказал Гэс, – и сразу отойди в другой конец комнаты.

В комнату вошел тучный, осанистый мужчина; щеки у него были покрыты тонкой сеткой кровеносных сосудов, а нижнюю часть лица скрывали большие, длинные свисающие усы. Он был одет в дорогой костюм. Он тяжело дышал – очевидно, ему пришлось двигаться слишком быстро, к чему он совершенно не привык. Он посмотрел на Гэса, на его револьвер, на Бесси, а потом перевел свой гневный взгляд на Гетца.

– Я предупреждал тебя, – сказал Пендергаст. – Сколько раз я тебе говорил: оставь в покое чужих куколок! Я тебе предоставил полсотни хорошеньких девственниц – нет, тебе нужно было пристать к этой негритянке! А теперь что? Ты вроде как засунулся между молотом и наковальней. Вот, собственно, и все, что я хотел тебе сказать. Боюсь ничему ты не научился. – Он повернулся к Гэсу: – Мне позвонил твой босс, а я – босс твоего босса, и босс Гетца тоже. Понятно?

– Так точно, сэр, понятно, – ответил Гэс.

– Вот что я тебе скажу. Все, что тебе остается сделать – это отвести его к дороге. Там стоит грузовик. И сам решай – застрелить тебе его или нет. Но если ты его не застрелишь – считай, что ты проиграл. Если бы не эта его идиотская страсть к чужой дырочке, он был бы первым человеком в нашем деле.

– Джордж, – сказал Гетц, – ты изволишь шутки шутить?

– Я никогда не шучу в том, что касается дела, – ответил Пендергаст и добавил, обращаясь к Гэсу: – Как бы ты ни поступил, никаких – понимаешь? – никаких попыток отомстить тебе с нашей стороны не будет. Это курортное место, тихое и спокойное, и оно должно таким и оставаться. Я веду свои дела в шести штатах, и я веду их чисто, без всякой там гадости. А Гетц постоянно мутит воду.

– Так точно, сэр, – сказал Гэс. – Я так и думал.

Пендергаста поразила откровенная простота, с которой высказался Гэс.

– А ты толковый малый. Старина Фитц рассказал мне кое-что о тебе, но я не очень-то ему поверил. А теперь и сам вижу. Если бы не твое пристрастие к этой женщине, ты бы далеко пошел.

– Это не пристрастие. И ничего я не хочу никому доказывать. Просто я считаю, что мужчина имеет право любить любую женщину, а она имеет право любить его. Знаете, ведь такое случается постоянно.

– Конечно, конечно, – согласился Пендергаст. – У каждого нормального мужчины должна быть тяга к женщине, хотя от этого всяческие проблемы. А у некоторых вообще одни неприятности… Ладно, может быть, мы когда-нибудь еще встретимся.

– Ты блефуешь, Джордж! – крикнул Гетц в спину уходящему Пендергасту.

Дверь закрылась.

– Ладно, пошли, – сказал Гэс. – Пойдем, прогуляемся к дороге.

– Ты что – думаешь, он все это серьезно говорил? – Лицо Гетца еще больше вытянулось, осунулось и стало похоже на череп. – Он просто устраивает тебе проверку. Проверяет тебя на излом!

Гэс спокойно пожал плечами:

– Пойдем.

– Ну что ж – пойдем, пойдем, – сказал Гетц таким голосом, будто сам себя успокаивал.

– Еще раз предупреждаю: чего-нибудь выкинешь – и больше тебе уже никогда ничего выкидывать не придется. Будем считать, что это Действительно какая-то проверка. Вот так взять и убить человека – это не по мне.

Уже стоя у двери, Гетц повернулся и обратился к Бесси:

– Знаешь, мне кажется, ты просто наркоманка, дешевая кокаинистка. Ты не протянешь и несколько лет. Никогда тебе не стать толстой черномазой мамашей с выводком детей.

– Двигай! – рыкнул Гэс, ткнув Гетца стволом в ребра. – Если я не сдержусь – пеняй только на свой поганый язык!

Когда они вышли из коттеджа, Гэс кивнул головой в сторону тропинки. Он поразился тому, что, оказывается, уже наступил вечер.

– Вот по ней и прогуляемся.

– Прогуляемся, фермер.

Гэс думал о том, что все получается как-то уж слишком просто. Никогда бы Гетц не взобрался так высоко в своем мире, если бы не бил ниже пояса и не стрелял в спину. И Гэс чувствовал, что не сможет вот так, запросто, взять и застрелить этого человека, каким бы гнусным и опасным он ни был. Даже цыпленка убить, когда мать собиралась готовить воскресный ужин, всегда было для него сложно.

Вечер был великолепен – жара спала, и воздух был насыщен запахами цветов, в основном, петуний и роз. Как огромные стражи, стояли вдоль тропинки старые ореховые деревья.

– Отличный вечер, – сказал Гэс.

– Как для кого, – откликнулся Гетц. – Неужто ты действительно думаешь, что босс меня вот так возьмет и подставит, а? Просто, чтоб тебя не обидеть, а?

– Ну, по крайней мере, он сам так сказал. Но если он переменит свое решение – значит, так и будет. Я возражать не стану.

Гэс шел за Гетцем, отставая от него на шаг. Он понимал, что человек, особенно такой как Гетц, будет искать малейшую возможность спастись, и от него можно ожидать чего угодно. Поэтому Гэс не рисковал ни идти слишком близко к нему, ни отставать больше чем на шаг-два. Когда они зашли под сень ореховых деревьев, где вечерние тени были еще глубже, Гетц споткнулся – по крайней мере, так показалось Гэсу – и, пытаясь удержаться на ногах, сделал какое-то неловкое движение. Потом резко развернулся к Гэсу. И в его руке блеснул в лунном свете, пробивавшемся сквозь листву, крошечный пистолет.

– На грузовике уедешь ты! – завопил Гетц, нажимая короткий, маленький курок.

Удар пули, выпущенный с такого близкого расстояния, развернул Гэса на месте; Гэс понимал, что он должен выстрелить, прежде чем Гетц успеет нажать на спуск еще раз, и при этом Гэс не мог позволить себе промахнуться – второй раз выстрелить у него возможности уже не будет. Тяжелый пистолет дернулся в руке от мощной отдачи, которая волной прошла до плеча; стрелял Гэс снизу вверх, и казалось, что его пуля улетит к встающей луне. Но на ее пути оказалось горло Гетца. Верхняя часть головы Гетца взорвалась фонтанчиком – будто из узкого горлышка бутылки выплеснулся кетчуп.