Текст книги "Банджо"

Гэс рассмеялся. Расплачиваясь с продавцом, удивительно похожим на сову, Гэс спросил:

– А чем теперь вы собираетесь заниматься?

– Политикой. – Галантерейщик скромно улыбнулся, но глаза его смотрели сквозь круглые очки проницательно. – Есть друзья, которые зовут в политику.

– Удачи вам. – И они с Джимом вышли из магазина на улицу.

– Может, пойдем назад? – спросил Гэс. Он чувствовал некоторое беспокойство, которое возрастало по мере того, как улицы все больше наполнялись людьми, животными, автомобилями, проносившимися мимо.

– А куда спешить? – ответил Джим. – Я думал, мы зайдем к моей сестричке, проведаем ее.

– Джим, мне нужно еще немного времени, чтоб привыкнуть ко всей этой кутерьме на улицах, – сказал Гэс. – А я хочу быть в форме. Ведь сегодня начинается моя работа.

– Ну, ладно. – Джим понимающе кивнул. – Пойдем назад. Но сначала посмотри вон туда. Видишь такое шикарное здание? Это гостиница “Мюльбах”. Самое красивое здание в Канзас-Сити. Сплошной балдеж! Там останавливаются только те, у кого денег невпроворот.

Гэс чувствовал себя очень неуютно на улице. Когда он только прибыл в Канзас-Сити, было раннее воскресное утро, и на улицах никого не было. А теперь они были заполнены толпами людей, его толкали со всех сторон; на барабанные перепонки давил грохот трамваев, рев автомобильных гудков, буханье паровых машин на стройках. Нервы его напряглись до предела, ему казалось, что грядет какая-то катастрофа. И они отправились назад, в клуб, который для Гэса стал домом и убежищем.

– Джим, я не сразу к этому всему привыкну, – сказал Гэс, – но привыкну обязательно.

Первый вечер и первая ночь на новой службе для Гэса прошли благополучно. Гэс открывал дверь и впускал посетителей, а Джим, оставив свое банджо, с которым редко расставался, у себя в комнате, стоял у глазка двери и, глядя в него, определял, впускать или не впускать очередного посетителя. И подавал Гэсу нужный знак.

Хотя внешне Гэс оставался невозмутимым, равнодушным привратником, он внимательно всматривался в лица посетителей, запоминая их, пытаясь определить, чем тот или иной посетитель занимается, отмечая какие-нибудь особые приметы и складывая все это в копилку памяти. Уже поздно ночью Джим оставил его одного у двери, а сам присоединился к оркестру, добавляя жару музыке и смеша публику.

С его места Гэсу было видно почти все помещение клуба. На танцевальной площадке свободного места не было. Его взгляд пробежал по залу, один раз, другой. Но только со второго раза он заметил женщину, одиноко сидевшую за столиком в углу. Ширококостная женщина была одета в платье с низким вырезом; она с отрешенным видом вертела в руках стакан; на пальцах поблескивали кольца с драгоценными камнями.

Неожиданно она подняла голову, и их взгляды встретились. Тщательно наложенная косметика не смогла скрыть хищного взгляда – глядя в ее глаза, казалось, смотришь на ястреба, бросающегося из поднебесья на свою добычу.

Гэс поспешно отвел взгляд, стараясь сохранять на лице непроницаемое, застывшее выражение. И по прошествии некоторого времени решил, что это помогло, что он избежал опасности. Но когда посетители стали расходиться, эта женщина подошла к Гэсу, и прикоснувшись кончиками пальцев к его могучему плечу, удовлетворенно кивнула и пробормотала: “Все настоящее, не подкладное”. И вышла. Уже на следующий день Гэс, обнаружив в нагрудном кармане пиджака пахнущую духами десятидолларовую бумажку, догадался, что деньги туда засунула она. Когда он рассказал об этом Джиму, тот рассмеялся:

– Считай, что тебе повезло! Ведь мог бы быть и Мики Зирп с пушкой, а не дурнушка Джейн, у которой денег куры не клюют.

– Но мне противно брать деньги у женщин, – сказал Гэс.

– А ты и не брал их. К тому же, если не тебе, то все равно они достались бы кому-нибудь другому.

– Ну и ради Бога, – сказал Гэс. – Я не кто-нибудь там другой.

На следующий вечер она пришла снова.

Джим восторженно объявил о ее приходе, глядя в глазок.

– Ну, скажу тебе, народу сегодня привалило. И эта твоя красавица. С расшитой сумочкой, а в сумочке наверняка полно десятидолларовых бумажек! Ей приглянулся молодой, здоровый парень, свеженький, прямо с полей, с крепкими мускулами:и с такой толстенькой, замечательной штучкой…

– Ладно, прекрати это, – пробурчал Гэс. – Я не хочу иметь с ней никаких дел.

– Разве я тебе не объяснял? Здесь не важно, чего ты хочешь или не хочешь, – сказал Джим, рассмеявшись. – Здесь важно, сколько ты получишь. И все, равно, каким способом.

– Есть другие способы зарабатывать. Я сам буду выбирать себе подругу и не позволю, чтоб выбирали меня.

– Открывайте дверь, мистер Высокий и Могучий Красавец-Недотрога, – произнес Джим торжественно, но с улыбкой. – А потом держись.

Гэс впустил посетительницу по всем правилам учтивости, как его учили: легкий поклон, приглашающий жест рукой. Но твердо решил ни в коем случае не встречаться с ней взглядом. А она, войдя, остановилась рядом с Гэсом и, рассмеялась, обнажив при этом острые белые зубы, которые сверкнули особенно хищно, в обрамлении губ, выкрашенных розовато-лиловой помадой.

Гэс чувствовал, что попал в западню. Она стояла в проходе, и он не мог закрыть дверь.

– Ну-ка, парень, – промурлыкала она, – взгляни на меня. Я – Ронда Хельбаум.

Гэс был сердит, но, подняв на нее глаза, постарался не показать своих чувств и подавил гнев. По его представлениям, она была развязной и нахальной женщиной.

– Добро пожаловать в “Клуб Ирландского Петуха”, – сказал Гэс вежливо, но совершенно отстраненно. – Пожалуйста, проходите побыстрее внутрь.

Гэс чувствовал на себе восхищенный взгляд Джима, которому очень понравилось то, с какой учтивостью, твердостью, обходительностью и уверенностью в себе повел себя новичок.

Она повиновалась; выражение презрительного высокомерия слетело с ее лица; теперь на нем можно было прочитать задумчивость, удивление и любопытство.

– Послушай, чемпион, – сказала она тихо, – ты же как настоящее могучее дерево, а?

– Я всего лишь наемный работник, мэм, – ответил Гэс.

– Ты живешь здесь? – спросила женщина и, не дожидаясь ответа, продолжала: – Где? Там, за кухней, в комнатке Джима?

Гэс утвердительно кивнул головой:

– Похоже, вы все тут знаете не хуже меня.

– Знаю? Не смеши меня, конечно, знаю. – Она рассмеялась. – Один из моих бывших мужей владел этой дырой, когда алкоголь позволяли продавать еще легально. Так что это место мне очень хорошо знакомо.

И широко махнув своим крупом весьма внушительных размеров, она отправилась в глубь зала, сизого от дыма, наполненного шумом голосов, взвизгиваниями саксофона, пассажами кларнета и тромбона оркестра “Канзас-Сити Джаз”.

– Ну что? – сказал Джим многозначительно.

– А ничего, – ответил Гэс. – Она твоя. Пользуйся на здоровье.

– Нет, нет, эта штучка не по мне, – засмеялся Джим. – Можешь прокатиться с ней на халяву.

– А что, если я не захочу?

Джим не успел ответить – в дверь снова позвонили. Он посмотрел в глазок и объявил:

– Мистер Корнелиус Ливермор, большой человек в торговле сельхозпродуктами.

Гэс открыл дверь.

– Слушай, Джим, – сказал Гэс после того, как человек с красными прожилками на щеках, затянутый в корсет, прошел в зал, – объясни, как ты отгадываешь, кто чем занимается? Ты что-нибудь понимаешь в торговле зерном и всем таким прочим?

– Ничего не понимаю. Но знаю, что сейчас на этом можно заработать большие деньги. Если покрутиться, конечно. Купил дешево, продал подороже.

– Ага, теперь я понимаю, что происходит с пшеницей у нас в графстве Форд. Представляешь, там какой-нибудь фермер вкалывает как вол, от зари до зари, и заставляет работать как рабов свою жену, своих детей. А в конце года, заработает он или останется на бобах, решает вот такой тип, как этот Ливермор.

– Ну, жизнь такая, так уж все устроено. – Джим старался развеять мрачное настроение Гэса.

– Может быть, так и устроено в этой жизни, но это неправильно!

– Гэс, – сказал Джим задумчиво, – ты еще совсем мало что знаешь в этой жизни. Ты вот знаешь, что у меня есть младшая сестра? Ну, почти совсем еще девчонка. Так вот, знаешь, как она зарабатывает деньги? Собой. Такая вот жизнь. Правильно это? Нет, неправильно, ну а что поделать?

– А ты не мог бы помогать ей? Ну, чтоб ей… этого не приходилось делать? – спросил Гэс, пораженный и огорченный тем, что услышал.

– Тогда вот, когда ей действительно надо было помочь, когда было совсем худо, я не мог этого сделать. У меня тогда не было за что купить кусок хлеба, не было даже где переночевать. Теперь, наверное, я мог бы помогать чем-то, ну, по крайней мере, так, чтоб ей не помереть с голоду, но ей уже такая помощь не нужна.

– Черт бы все это побрал, – пробурчал Гэс мрачно, – чего-то тут не так. Все устроено не так как надо!

– Ладно, Гэсси, – сказал Джим, широко улыбаясь, – нам тут платят не за всякие там разглагольствования, а за то, что мы встречаем посетителей и улыбаемся им во весь рот. Как лопнувшие арбузы. Ладно, ты не принесешь мне джину, а? И побольше.

– Конечно принесу, сейчас. – Гэс обрадовался возможности отойти от двери, пройтись к стойке бара. Он знал, что с помощью джина Джим снимал напряжение и улучшал себе отвратительное, мрачнейшее настроение, которое время от времени выползало из темных глубин души, окрашивая все черным цветом.

Но Гэс совсем позабыл про Ронду Хельбаум.

Бармен – худой, морщинистый человек с парализованной ногой бывший жокей, – когда привратник подошел к стойке, был занят, и Гэс решил заглянуть сначала к себе в комнату и взять свежий платок. Проходя мимо кухни, сквозь открытую дверь он увидел, что там кипит работа: там делали бутерброды, мыли тарелки. Старый негр, повар Джонни Вашингтон, бросил на проходящего Гэса странный взгляд, но тот по молодости лет и по неопытности не знал, как ему отреагировать.

Пацан, воспитанный улицей, тут же бы понял, что нужно быть начеку, и приготовился драпать. Но Гэс, не останавливаясь, подошел к своей двери. Даже то, что в комнате горел свет, не насторожило его.

На его койке лежала Ронда; она курила сигарету, вставленную в длинный мундштук; на полу стоял стакан, на донышке оставалось немного виски; дым, который она кольцами выпускала изо рта, не позволял рассмотреть ее глаза.

– Привет, силач и красавец, – сказала женщина тихо, растягивая слова.

– Послушайте, я вовсе не хочу вас отсюда выгонять, но знаете, у каждого должно быть свое собственное место.

– Конечно, конечно, и постелька своя, очаровашка, – согласилась она, пошевелившись; подперев подбородок одной рукой, она приглашающим жестом похлопала другой по одеялу рядом с собой, не сводя при этом глаз с Гэса.

– Нет, так не пойдет, – сказал Гэс. – Вы вот сами по себе, и я сам по себе. И если б мне захотелось пообщаться с вами, я в сначала прислал вам букет роз.

– Мужчинка, мне не нужны розы…

Она прикрыла глаза длинными ресницами, слегка отставив нижнюю губу.

– Извините, – сказал Гэс, – но у меня свой подход.

– Хорошо, хорошо, только заходи, наконец, и закрой за собой дверь.

Она подвинулась на постели – при этом ее груди вывалились из низкого выреза легкого платья. И Гэс чуть не поддался искушению – но уж очень ему претило быть вот так бесцеремонно выбранным и затащенным в постель. Будто банан, который выбирают и выдергивают из грозди.

– Нет, извините, но…

– Быстро иди ко мне, а то начну кричать: “Насилуют, насилуют!” – поспешно проговорила она хриплым голосом.

Гэс отступил в коридор и захлопнул дверь. Мгновением позже он услышал звон разбивающегося стекла на уровне своей головы – наверное, она швырнула в него стакан, – а потом посыпались такие ругательства, которые ему никогда не приходилось слышать; он и предположить не мог, что такое может исходить от женщины.

И Гэс сразу понял, что у него могут быть неприятности. Но что предпринять, не знал. Единственное, что ему оставалось – пойти и рассказать все мистеру Фитцджеральду.

Он начисто позабыл о джине для Джима и спросил бармена, где можно найти хозяина.

– Наверху. Вон через ту дверь.

Гэс прошел сквозь малоприметную дверь, на которой ничего не было написано, поднялся по ничем не примечательной лестнице и оказался в кабинете, стены которого были обшиты деревянными панелями. Фитцджеральд сидел за столом и листал бухгалтерскую книгу.

– Сэр, – сказал Гэс, – мистер Фитцджеральд…

Розовощекий человек с шапкой белых волос поднял голову.

– В чем дело, Гэс?

– В моей комнате лежит женщина! Она грозится, что я потеряю работу, что… у меня будут всякие другие неприятности, если я не ублажу ее, – выпалил Гэс. – Но разве это входит в мои обязанности? А если входит, я хотел бы, чтоб вы мне сами об этом сказали.

Фитцджеральд нахмурился, взял сигару, обрезал кончик, закурил. Потом прочистил горло.

– Ронда? Кто ж еще. Ну, прямо скажем, она сложена как туалет во дворе, и хотя выражается очень крепко – ну прямо адский огонь и пламень, – на самом деле холоднее, чем дохлый индеец. Все это так, но я так понимаю – мужчина, который не может взять и обслужить бабу с полоборота, не в состоянии, когда надо, и кулаки применить.

– Дело не в этом, мистер. Фитцджеральд. Дело в том, кто командует, – ответил Гэс спокойно.

– Ну, могу тебе сказать, что ты нажил себе врага, – сказал пожилой ирландец. – Но тут ты должен выполнять то, что я тебе приказываю делать, а я тебе не приказываю быть… эээ… с этой шлюхой.

– Так точно, сэр. – Гэс собрался уже было уходить.

– Подожди, Гэс. Я тебе кой-чего скажу. – И голос Фитцджеральда стал очень жестким. – Здесь, в этом городе, все, что делаешь, нужно делать до конца – либо вообще не делать. И никогда не останавливаться на полдороге. Ни в чем…

– Ну а что же мне нужно было сделать? – спросил Гэс, совсем сбитый с толку.

– Тебе нужно было ее трахнуть или избить так, чтобы из нее говно полетело. А теперь – пошел к черту отсюда, а; то я окончательно выйду из себя!

Гэс ретировался в полном замешательстве.

Когда он позже рассказывал Джиму о том, что произошло, его растерянность никак не уменьшилась. Как так: его наняли защищать хозяина, вручили тяжелый, надежный пистолет. Однако вместо этого ему приходится отбиваться от сексуально озабоченной богатой бездельницы.

Джим все это выслушал, потом покачал головой.

– Не знаю, не знаю, как это у тебя все получилось. Я послал тебя за джином, а ты что мне принес? Идиотскую историю про глупую бабу.

– Ну как я мог с ней… я ее совсем не знаю!

– Ладно, ладно, Гэс, – сказал Джим, продолжая покачивать головой. – Некоторые гоняются за этим, а к некоторым оно само идет. Но как веревочке ни виться, конец один.

Когда, уже под утро, Ронда уходила, она нетвердо держалась на ногах. Джим играл на банджо, все музыканты сильно устали; Гэс стоял у двери один. Ронду под локоть поддерживал один из барменов, который в ту ночь не стоял за стопкой. Помада размазалась по лицу женщины, исказив форму губ; платье на ней было перекручено; лицо было очень бледным, и волосы казались особенно неестественно желтыми. Выходя, она в упор посмотрела на Гэса. Тот постарался отвести взгляд, но вспомнив, что ему говорил мистер Фитцджеральд, поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза.

– О, а у тебя, оказывается, и глазки есть, – сказала она.

– У меня есть все, что нужно, – ответил Гэс, – но я пользуюсь им только тогда, когда мнеэтого хочется.

– Ах, какой ты умненький! А вот ты не знаешь, что в Пеории, что в Иллинойсе, пеория у четверых жителей из пяти. От этой болячки” зубки выпадают. – Она захихикала. Но когда она неожиданно трезво добавила: “Тебе еще многому придется учиться, очаровашка”, – Гэс увидел слезы в ее глазах.

Глава пятая

Проработав месяц привратником, Гэс получил прибавку в жаловании, и Фитцджеральд поставил его проверять виски, доставляемый к клуб. Как и следовало ожидать, серьёзные недостачи тут же прекратились.

Джим выразил свое отношение к этому следующим образом:

– Когда мыши видят такого большого кота, который стережет сыр, они и носа из своей норки не высовывают. Я рад, что ты заткнул все щели, и эти ненасытные воришки уже ничего стянуть не могут.

Прошло еще немного времени, и Фитцджеральд решил, что Гэс вполне созрел для другой работы.

– В пятницу ты обойдешь с Джимом все другие мои заведения, – сообщил Гэсу Фитцджеральд. – Там вам будут вручать деньги. Пересчитаешь их, проверишь квитанции, сколько получили товара, сколько выручили, а потом встретишься с лейтенантом Мориарти и отдашь ему этот конверт. В нем пятьсот долларов.

– Столько денег одному легавому? – спросил Гэс удивленно.

– Нет, не все пойдет ему. Большую часть он раздаст кому надо. Но Мориарти, я думаю, оставит себе сотню, не меньше. Хапуга еще тот, как я понимаю.

– А если он захочет арестовать меня? Я вроде как бы скрываюсь от закона.

– Не говори глупостей, – сказал старый ирландец резко. – Лучше все время помни о том, что при тебе будет большая сумма денег, а с Мики Зирпом шутки плохи. Этот парень хочет заграбастать все. Так что ты идешь на самый настоящий риск.

– Так точно, сэр. Все будет исполнено.

– На всякий случай тебе не помешает иметь при себе вот это. – Фитцджеральд открыл ящик, вытащил оттуда и выложил на стол тисненые кожаные ремни с двумя кобурами. В каждой кобуре был “кольт” сорок пятого калибра с инкрустированной перламутром рукояткой.

– Два лучше, чем один. Придает больше уверенности.

– Да, хороши штучки, – сказал Гэс, вертя и рассматривая пистолеты; стволы были тоже украшены инкрустацией – серебряной. – Мистеру Зирпу лучше оставить нас в покое.

Гэс отнес ремни и пистолеты к себе в комнату и приладил обе кобуры так, чтобы они удобно располагались у него под мышками. Горы мускулов на груди и руках Гэса надежно скрывали оружие. Оба пистолета были заряжены патронами, пули которых имели мягкие головки. На близком расстоянии никакое другое оружие не было столь эффективным; при попадании даже в палец болевой шок был настолько силен, что и очень крепкого человека мог свалить с ног.

– Воин о двух пушках, – сказал Джим, широко улыбаясь и проводя длинными пальцами по своему шишковатому черепу. – Ну, теперь я буду чувствовать себя в полной безопасности.

– А что, ты сам ничего такого не носишь? – спросил Гэс.

– Ношу, но только мою старую добрую бритвочку. Я к ней привык, и другого мне не нужно. Я управлюсь с ней – ну, почти так же хорошо, как ты бабахаешь из этих твоих грохоталок.

– Я все-таки надеюсь, что в дело они не пойдут, – сказал Гэс, надевая пиджак. – У тебя деньги для Мориарти?

– Вот тут они. – Джим похлопал себя по карману. – Пошли.

Они шли по улицам не спеша, уверенно, и на них мало кто обращал внимание, хотя зрелище они являли собой весьма примечательное: широкоплечий, высокий молодой человек и небольшого роста негр, двигавшийся легко и грациозно.

Утро в ту пятницу выдалось жарким. За ночь город не успел остыть, и асфальт плыл под ногами. Люди, идущие на работу, старались двигаться помедленнее и держаться в тени домов. Голоса уличных торговцев и старьевщиков звучали, казалось, тише обычного. По улицам сновали грузовики, развозившие лед в разные концы города. Все окна в домах были распахнуты настежь, но вязкий горячий воздух был совершенно неподвижен, и ни одна занавеска даже не шевелилась.

Первая остановка Гэса и Джима была у будочки чистильщика обуви.

– Привет, Джим, – сказал чистильщик. – Жарковато сегодня, а?

И быстро передал Джиму плотный конверт.

– Жарковато, Энди, – ответил Джим. – Познакомься. Это Гэс. Думаю, скоро Гэс будет сам обходить маршрут.

– Ты пошел на повышение?

– Что мне в жизни нужно? Бренькать на своем банджо, и больше ничего. – Джим широко улыбнулся. – Ну, нам пора двигать дальше.

Следующая остановка была в биллиардной, потом они зашли забрать причитающиеся Фитцджеральду деньги в пивной, кондитерском магазине, в ломбарде и в паре маленьких гостиниц, где в фойе дурно пахло.

– Боже, как противно забирать деньги, которые заработали шлюхи, – сказал Джим, когда они выходили из второй убогой гостиницы. – Большинство из этих девиц глупы как коровы, но даже некоторые из них могли бы более или менее устроиться в жизни, если б немножко подкопили деньжат. А вот это как раз у них и не получается: все, что зарабатывают, тут же приходится тратить.

– Ты говорил, что и твоя сестра занимается этим.

– Да, но по гостиницам она не шатается. – В голосе негра звучала горечь. – Она работает по вызову – ну, по телефону. Но в конце концов ее ждет то же, что и всех остальных. Будь оно все проклято!

Гэс подивился тому скрытому гневу, который, оказывается, жил в Джиме и так неожиданно прорвался наружу.

– Извини, что я упомянул об этом, – сказал Гэс. – В следующий раз, когда я чего-нибудь такое брякну, ты сразу скажи мне, чтоб я заткнулся. Или просто тресни меня.

– Да нет, все нормально. Ты ж не виноват. И секрета в этом тоже нет никакого. К тому же, я вот не уверен, что раз блядь – значит, все, кончено с ней. Среди них есть и такие, которые вовсе не самые худшие девушки в мире.

– И почему каждый не может заниматься тем, чем ему хочется? – сказал Гэс.

Джим рассмеялся – к нему вернулись его искрящийся юмор и умение принимать все удары судьбы стоически.

– Вот это мне уже приятно слышать.

– Что слышать? – не понял Гэс.

– Ну, в том, что ты сказал, есть надежда для человечества, – сказал Джим, вручая Гэсу большую сумку с деньгами, которую, до этого момента носил сам. – На, поноси это немного. Должен же быть хоть на что-нибудь пригоден такой здоровый парень.

– Конечно, давай. – Гэс протянул руку.

Он не видел, что сзади к ним подъезжает большой черный “линкольн”. Но шестое чувство, “чувство улицы” и опасности, подсказало ему: повернуть голову, оглянуться. Увидев приближающуюся опасность, он прыгнул на Джима, сбив его с ног. И в это мгновение из машины по ним открыли огонь.

– Гэс, давай за мной! – закричал Джим, перекатываясь по тротуару и на четвереньках быстро двигаясь к ближайшей двери, чтобы укрыться за ней.

Все произошло так быстро, что Гэс потом не смог бы восстановить последовательность событий.

Сумка лежала у самого бордюра – там, где ее обронил Джим, когда началась стрельба. Гэс, не вставая на ноги и чувствуя, как в нем разгорается гнев, упрямо потянулся за сумкой. Прогремел еще один залп, и пули ударили в асфальт вокруг Гэса. Джим кричал:

– Пускай забирают, драпай, дурачок!

Гэс, оглянувшись, увидел, что Джим возвращается к нему. Потом он быстро перевел взгляд на черный “линкольн” – увидел тупые, крысиные рожи сидящих в машине людей, увидел их пистолеты и обрезы, наставленные на него. И понял, что пришел момент, когда он должен либо победить, либо умереть. Стоя на коленях, он двумя руками, крест на крест, мгновенно вытащил оба пистолета и открыл огонь по машине.

Сильная отдача после каждого выстрела придавала ему уверенности – она сообщала ему, что очередная пуля ушла к цели. Одна пуля с тяжелым, глухим скрежетом ударила в борт машины, другая выбила ветровое стекло, а остальные уверенно входили в открытые боковые окна. Он стрелял увереннее и чаще, чем четыре человека, сидевшие в машине. И видел, что его выстрелы достигают цели: одно лисье лицо с большими глазами залилось кровью и исчезло, кто-то еще вскрикнул от боли, голос изнутри машины заорал: “Поехали отсюда!”. Водитель, и так явно ожидавший такого приказа, дал газу – машина, визжа шинами, рванула вперед и унеслась по улице.

Гэс прекратил стрельбу и схватил, наконец, сумку. Как быстро все произошло! Оказалось, что он расстрелял все патроны из обоих “кольтов”. Но отогнал нападавших и спас деньги!

Джим лежал, скорчившись, у какой-то двери. Возле неподвижных пальцев одной руки лежала открытая узкая бритва. Гэс подбежал к нему и осторожно перевернул на спину. Блестящий, будто выточенный из обсидиана лоб Джима был испачкан уличной пылью. Джим открыл глаза, улыбнулся краешком губ:

– Ну, Гэс, ты показал высший класс.

– Ты ранен, Джим? – спросил Гэс.

– Просто царапина. Нам надо быстренько добраться до моей сестры. Она живет совсем рядом отсюда, за углом.

Гэс поднял раненого на руки, и продолжая крепко держать в руке сумку, понес его по улице. Завернув за угол и пройдя несколько шагов, он увидел металлическую лестницу, зигзагами взбирающуюся по фасаду здания.

– Это здесь. Квартира двадцать один, – сказал Джим.

Быстро поднимаясь по ступенькам, Гэс проговорил:

– Я вызову “скорую помощь”.

– Нет, нет, не надо, Гэс, не надо! Послушай меня. Теперь придется еще объясняться с полицейскими. А пока нужно отдышаться и все обмозговать.

– Не волнуйся, я в полном порядке, – сказал Гэс, заходя в коридор и останавливаясь у деревянной лакированной двери с выпуклыми цифрами “21”. Не постучав, он повернул ручку и толчком ноги открыл дверь.

Из ванной выходила обнаженная женщина, держа в руках полотенце. Гэс успел увидеть, что она высокого роста, ему под стать, но при этом грациозна и пропорционально сложена; мелькнули соски, ямка пупка, еще влажные курчавые волосы в низу живота – и в следующее мгновение она исчезла. Да так быстро, что, учитывая его состояние, он вообще не был уверен, что кого-то видел. Дверь комнаты, куда она юркнула, плотно закрылась. Оглядевшись вокруг и увидев у стены диван, Гэс положил на него Джима.

– Джим, – сказал он тихо, – вот мы и дома. А теперь я вызову врача, ладно?

– Лучший врач для меня – мой доктор Банджо. – Джим улыбнулся.

Гэс стянул с Джима залитый кровью пиджак, потом рубашку и майку, обнажив худой торс с выпирающими ребрами; еще совсем недавно гладкая, блестящая черная кожа на груди Джима была разворочена, все забрызгано кровью; рана была огромной, раскрытой, обнажившей кости и мясо. В Джима попал заряд крупной дроби.

– Братец Джим, – сказал Гэс, – знаешь, похоже на то, что ты принял в себя немножко свинца.

– Да? А вот боли не чувствую. Только все какое-то онемелое.

– Джим, я хочу для тебя что-нибудь сделать, – сказал Гэс медленно, – но вот не знаю, что.

– Не беспокойся обо мне, мистер фермер. – Голос Джима слабел. – Но знаешь что? Не мог бы ты как-нибудь позаботиться о Бесси? Я когда-то, когда ей так нужна была моя помощь, ее сильно подвел, а теперь мне хотелось бы…

– Джим, тебе не надо много говорить. Я сделаю все, что нужно. Обещаю.

– Темно тут как-то… – с трудом проговорил Джим. – Пока, пахарь, пока, старое банджо…

– Джим, Джим, – воскликнул Гэс в отчаянии, – Джим, не уходи! Держись!

Но держаться было не за что, кроме десятка кусков свинца в груди и в животе. А свинец был глух, слеп, равнодушен, холоден и тянул в вечную ночь.

Входная дверь с грохотом открылась; из боковой комнаты выскочила та высокая женщина, которую, войдя, мельком видел Гэс.

В комнату ввалился большой, тяжелый Мориарти; лицо у него, как всегда, было красным; костюм плотно облегал его телеса; в руках он держал короткоствольный пистолет. Он чуть не столкнулся с женщиной.

– Что здесь происходит, Бесси? – заорал Мориарти, ухватив ее свободной рукой за плечо. – Я пришел сюда по следам крови.

Женщина не попыталась высвободиться. Мориарти еще крепче ухватил ее – ему явно нравилось причинять ей боль.

– Раскалывайся, сука!

– Если ты перестанешь мне делать больно, я тебе тут же все скажу. – Она придвинулась ближе к полицейскому. – Мой брат ранен.

Мориарти отстранился от нее; выставив вперед челюсть, он пристально всматривался в нее, пытаясь определить, говорит ли она правду. Но вместо этого увидел в выражении ее лица нечто, что заставило его спросить:

– Ты что, опять эту пакость нюхаешь, а? Тьфу, мерзость! Между прочим, я еще не получил того, что мне причитается.

– Иди сюда, Мориарти, – сказал Гэс, вставая с колен у дивана, на котором лежал Джим. – Деньги у меня.

Мориарти поднял повыше свой пистолет и двинулся к Гэсу, всматриваясь в полумрак.

– А, я, кажется, тебя знаю, мистер.

– Убери свою пукалку, а то я тебе ее в нос засуну.

Мориарти, пораженный уверенным тоном Гэса, опустил пистолет.

– Я тебя арестую за убийство, – сказал он не очень уверенно.

– И кого же я убил?

– Тони Керчански лежит там, на улице, в голове у него дырка.

– А кого ты будешь арестовывать за смерть моего друга? – спросил Гэс.

Мориарти подошел еще ближе и пригляделся. Рассмотрев Джима, он сказал:

– Дело дрянь.

– Чистая прибыль тебе, – сказал Гэс, беря в руки пиджак Джима.

Он пошарил по карманам, нашел конверт и вручил его Мориарти.

– Это тебе. Ведь ты живешь только для этого, а? Пойди, устрой себе на эти деньги обед в свою честь.

Мориарти, ничего не сказав, взял конверт и пошел звонить по телефону. Гэс повернулся к женщине, которая стояла в самой темной части комнаты, высокая и загадочная. Она любила темноту, бархатную, плотную темноту, в которой можно спрятаться.

– Мисс Криспус, – сказал Гэс, – Джим был моим лучшим другом.

Гэсу показалось, что она неуверенно стоит на ногах, но в следующее мгновение она, покачнувшись, уже шла к нему. Ее движения были удивительно грациозны, текучи. Когда она вошла в полосу пятнистого света, пробивавшегося сквозь зашторенное окно, Гэс смог получше рассмотреть ее: изогнутые брови, прямой нос, светло-коричневая кожа.

У Гэса перехватило дыхание. Все происходило слишком быстро. Ему показалось, что он знает ее уже очень давно. Что она ему являлась в мечтах и снах, эта потерянная и вновь обретенная нубийская красавица. Это все уже было, давно, тысячи лет назад. Она была Нефертити, царица Египта, а он – Хирам из славного города Тира; на пути из Финикии он встретил ее в Фивах, и сердце его оказалось в плену египетской красавицы; эта любовь принесла ему высочайший восторг и величайшую боль. Эта любовь пережила века. И в этот момент, в полутемной, жаркой комнате воплотилась снова. Трагедия и экстаз древней любви в мгновение ока возродились, соединили его и ее в восторге мгновенного узнавания, мгновенного взаимного влечения, в мгновенно вспыхнувшей и связавшей их прочнейшими узами любви.

– А ты, наверное, Гэс. Мне Джим говорил о тебе. А я Бесси.

Еще до того, как она начала говорить, Гэс знал, как будет звучать ее голос. В ее огромных, расширенных глазах было нечто неестественное; зрачки казались бездонными колодцами, голос звучал тихо, словно она была в полусне. Гэс вспомнил слова Мориарти и догадался, что она находится под воздействием кокаина. Хотя Гэс прожил в Канзас-Сити всего несколько месяцев, он уже научился распознавать признаки кокаинового кайфа.

Она догадалась, о чем он думает.

– Да, Гэс, ты прав, я сижу на белом порошке. Но это ничего не значит. Что мне оставалось делать? Ведь тебя рядом не было.

– Ладно, Бесси, – сказал Гэс, – но теперь-то я здесь, рядом с тобой. И с этой пакостью для тебя покончено. Извини, что я так круто беру, но ничего уж с этим не поделаешь. Я должен был это сказать. Нам надо сразу обо всем договориться, знаешь, чтоб потом не было обид.