Текст книги "Экспериментальный фильм"

Джемма Файлс
Экспериментальный фильм

Я посвящаю эту книгу всем, кто имеет отношение к фильмам, которые мне удалось посмотреть в течение жизни, вне зависимости от того, c какой стороны камеры эти люди находились. Хотя нет никакой возможности назвать имена всех тех, кто помогал мне, могу сказать от всего сердца – эта книга, как и все прочие книги, которые я написала и, возможно, напишу, появилась благодаря их труду, изобретательности и вдохновению

Gemma Files

EXPERIMENTAL FILM

Печатается с разрешения агентства Nova Littera SIA

Перевод с английского: Екатерина Большелапова

В оформлении использована иллюстрация Михаила Емельянова

Copyright © 2015 by Gemma Files

© Екатерина Большелапова, перевод, 2024

© Михаил Емельянов, иллюстрация, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Вступительные Титры

Вчера я был в царстве теней.

Как странно быть там, если б вы знали: там звуков нет и нет цветов. Там все – земля, вода, воздух и деревья – окрашено в серый однотонный цвет. На сером небе – серые лучи солнца. На серых лицах – серые глаза; листья деревьев и то серы, как пепел. Это не жизнь, а тень жизни. Это не движение, а беззвучная тень движения.

Максим Горький, 4 июля 1896 года

Мне нужен мир, наполненный чудесами, трепетом и жутью. Я не могу существовать в мире, лишенном чудес, даже если это ужасные чудеса. Даже если мысль о них внушает мне страх.

Кэтлин Р. Кирнан

Тело – это дом, наполненный призраками. Мы живем в этом доме. Каждый из нас – свой собственный призрак.

Майкл Роу

Возможно, вам приходила в голову мысль – как она много раз приходила и мне, я про это говорю на лекциях по истории кино – что всякий фильм, вне зависимости от своего фактического содержания, – это история о призраках. Фильм – это капсула, в которую заключено время, окно в конкретный момент конкретного исторического периода. Даже исторические фильмы гораздо больше рассказывают об эпохе, в которую были сняты, чем об эпохе, которую изображают. Вспомните Джули Кристи в фильме «Доктор Живаго», ее прическу «улей», столь популярную в 1960-х, и нюдовую помаду. Вспомните сериал «Спартак», где актрисам, играющим рабынь, пришлось носить интимные парики, чтобы скрыть привычные в то время идеально бритые лобки.

С течением времени актеры и съемочная группа уходят в мир иной, но остается эхо, их целлулоидные отголоски, которые по-прежнему двигаются, разговаривают, сражаются, занимаются любовью. Проходит много лет, и все люди, которых мы видим на экране, умирают, но магия кино превращает их в зримые воспоминания: свет на экране, пиксели на видеозаписи, информация на DVD. Всякий раз, когда мы смотрим кино, они оживают вновь, отражаясь в наших глазах.

Это жестокий вид бессмертия, но, полагаю, лучше альтернативы.

Самое важное в процессе создания фильма – это построение кадра; я постоянно пыталась внушить это своим студентам. Необходимо решить, что войдет в кадр, а что останется за его пределами; решить, что вы покажете зрителям, а о чем только расскажете.

Разумеется, это означает, что я оказалась в не слишком выгодном положении: это книга, а не фильм, и я не могу вам ничего показать. Приходится полагаться лишь на собственные слова да на ваше воображение. Приходится предполагать, что оно у вас есть.

И да, если вы об этом подумали – эту фразу я повторяла на лекциях гораздо чаще, чем следовало. Возможно, это стало одной из причин, по которой мне не предложили вернуться, когда Кинофакультет университета Торонто, мое прежнее место работы, возобновил свою деятельность. Возможно, причина была совершенно другая. Я этого не знаю и, наверное, никогда не узнаю. Жизнь полна подобных пробелов и пустых мест. Зачастую она ставит перед нами проблемы, которые невозможно решить, по крайней мере своими собственными силами.

Всегда начинайте с действия, твердила я. В общем-то, это первое правило кинопроизводства, хотя вы будете удивлены, узнав, как мало начинающих режиссеров вообще об этом задумывается.

Выстраивайте кадр. Каждый кадр содержит в себе вопрос, даже если то, что мы видим на экране, кажется совершенно статичным. Намерение содержит в себе информацию, серию выборов. Что мы видим первым; где я, и что это? Зачем мне это показывают? Что дальше?

Каким будет этот фильм?

Мы редко выбираем фильм наугад; даже афиша способна немало о нем рассказать. Не говоря уж о трейлерах, которые создают в наших головах образ, создают контекст, откровенно нами манипулируя – добавляют музыку, которой зачастую нет в фильме, перемешивают диалоги, так что три реплики превращаются в одну, раскрывают целые повороты сюжета, вырывая их из контекста. При этом голос диктора объясняет, что именно мы должны чувствовать, когда и как. С другой стороны, картинки на коробках для DVD и дисков «Блю-рей», подобно пятнам Роршаха, каждый из нас может интерпретировать в зависимости от собственного настроения. Любая из этих картинок – тоже окно в иной мир.

Передвигайтесь мелкими шажками, самыми мелкими, на которые вы только способны. Воспринимайте эти несколько абзацев как один-единственный кадр, крошечное отверстие, замочную скважину. Вставьте в эту скважину ключ, поверните и наблюдайте за тем, что открывается перед вами… уже открылось.

Итак: где я?

Примерно в ста тридцати милях, или трех часах езды от Торонто, проселочная дорога, не имеющая даже номера на карте, отделяясь от Шоссе 400, уводит в глубокую провинцию: окрестности Северного озера, расположенного между Мидлэндом и Хантсвилем. Район древний, дальний и столь малоизвестный, что ему никогда не требовалось более сложное название. В десяти милях от Овердира и трех милях от Чейста, на окраине маленького городка под названием Кварри Аржент, расположена обветшавшая усадьба, которая более восьмидесяти лет назад перешла в собственность городского совета. Пустующий особняк, безмолвно стоящий посреди разросшегося сада, в начале прошлого столетия был построен местным магнатом, владельцем серебряного рудника Артуром Макалла Уиткомбом для горячо любимой жены, миссис Айрис Данлопп Уиткомб. Однако никто не называет это место «Усадьба Уиткомбов» или как-нибудь в этом роде. Даже в ходатайстве о придании особняку статуса исторического памятника, которое было подано в государственные структуры, он назывался просто Уксусным домом. Здесь мы и начнем.

Почему?

Потому что именно здесь со мной произошло нечто чрезвычайно важное, а так как я являюсь главным действующим лицом – не главным героем, никогда не главным героем – этой истории, я должна вам о ней рассказать. Это поможет создать необходимую атмосферу, атмосферу шока и напряженного ожидания, прежде чем я поверну обратно и начну вдаваться в детали характеров и предысторию. Потому что это даст вам ощутить вкус грядущего, вескую причину дождаться конца экспозиции, которая, увы, должна последовать.

Итак, что же будет дальше?

Ну…

Если вы хотите узнать это, вам придется запастись терпением. Придет время, увидите.

Ладно, мисс Кернс, скажете вы, хватит тянуть. Что это за фильм, в конце концов? На это я могу дать короткий и простой ответ:

Мой.

Часть первая
История фильма

1

Все это началось давно, очень давно… дольше, чем простирается моя память, хотя поскольку мой разум – черная дыра, поглощающая разные влияния, мало из того, что попадает в его орбиту, по-настоящему, полностью исчезает. Дело в том, что каждая история скрывается внутри другой истории, и обо всем на свете мы знаем больше, чем думаем, даже если думаем, что не знаем ровным счетом ничего.

К примеру, если бы я в начале загуглила имя миссис Уиткомб – хотя на то не имелось никаких причин, – скорее всего, первым, что выдала бы мне Сеть, оказалась бы выдержка из книги Хьюго Дж. Балкарраса «Странные происшествия в Онтарио» (Хаунслоу, 1977).

«Разговор о неразрешимых загадках Онтарио будет неполным без упоминания печальной участи миссис Айрис Данлопп Уиткомб, супруги Артура Макалла Уиткомба, первооткрывателя и владельца серебряного рудника „Удар молнии“. Увлеченная художница, фотограф, собирательница народных сказок, верная последовательница учения спиритуалистов, миссис Уиткомб обрекла себя на затворничество после исчезновения своего единственного сына, Хайатта, страдавшего умственной отсталостью. Напомним, что это таинственное исчезновение по сей день остается нераскрытым. Хотя его постель была найдена пустой ранним утром в начале 1908 года, Хайатт Уиткомб был объявлен умершим только семь лет спустя, в 1915-м. После исчезновения сына Артур Уиткомб перебрался в Европу, однако не смог убедить супругу последовать за ним. Возможно, предчувствуя скорое начало Первой мировой войны, в Европе он вкладывал средства, принесенные горнодобывающими предприятиями, в производство оружия и боеприпасов. Меж тем миссис Уиткомб, принявшая решение оставаться дома до тех пор, пока не станет известна постигшая Хайатта участь, находила поддержку и утешение в обществе спиритуалистов, которое располагалось в Овердире и возглавлялось медиумом по имени Кэтрин-Мэри дес Эссентис. Известно, что миссис Уиткомб спонсировала многочисленные и весьма дорогостоящие вечера по сбору средств и частные сеансы. Она стала истинной монахиней в миру, с головой погрузившись в глухую печаль, которая покрывала все ее существо, от шляпы с густой вуалью до подола юбки. Поначалу она одевалась исключительно в черное, впоследствии стала отдавать предпочтение серому цвету, и наконец перешла на белое. Согласно общему мнению, миссис Уиткомб отличалась добротой и приветливостью, тем не менее, в Кварри Аржент имя ее было окружено легендами столь жуткими, что дети, завидев ее, пускались врассыпную. Однажды утром, в субботу, 22 июня 1918 года миссис Уиткомб, к великому удивлению своих слуг, распорядилась вызвать автомобиль. Опустив вуаль, дабы защититься от любопытных взоров, она села в машину и приказала отвезти себя на вокзал, где купила билет до Торонто и обратно. Через полтора часа поезд прибыл, и она вошла в вагон. С собой у нее был лишь внушительных размеров кожаный чемодан, перетянутый ремнями; содержимое его осталось неизвестным. После того как кондуктор проверил ее билет, миссис Уиткомб дала телеграмму в Торонто, в которой извещала о своем скором прибытии и просила приготовить ей помещение и ужин. После этого, ни словом не обмолвившись о причинах, побудивших ее отправиться в путешествие, миссис Уиткомб удалилась в отдельное купе. То был последний раз, когда ее видели. В тот день она исчезла – не только из поезда, но и из всех официальных документов, окончательно и бесповоротно». (Отрывок приводится с разрешения автора.)

Занимаясь предварительными исследованиями, я неоднократно беседовала с Балкаррасом; правда, в то время я задумывала не эту, а совсем другую книгу. Ему в ту пору уже было под девяносто, однако, несмотря на физическую дряхлость, он сохранял ясный ум и твердую память. Интерес его к этой теме ничуть не увял с годами, и он с готовностью сообщил мне почему.

– Видите ли, – сказал он, – в истории миссис Уиткомб скрывается множество тайн, и я рассчитывал открыть их. Но увы, многие мои предположения не имеют прямых доказательств, а адвокаты издательства Хаунслоу свято убеждены в том, что каждая догадка нуждается в документальном подтверждении. Тем не менее свидетель того, что, скажем так, происходило с миссис Уиткомб в этом поезде, все-таки был…

В 1953 году, когда средства «Уиткомб Эстейт» иссякли и дом находился в процессе передачи в государственную собственность, на сцену выступила некая жительница Овердира по имени Глория Эштак. Она заявила, что в возрасте восьми лет совершила путешествие из своего родного города в Микстед, штат Онтарио, чтобы навестить бабушку со стороны отца. По ее словам, она лишь сейчас осознала, что поезд, на котором она ехала, был тем самым поездом, из которого исчезла миссис Уиткомб.

Согласно рассказу мисс Эштак, она направлялась в туалет и, проходя мимо купе первого класса, окошечко в дверях которого было плотно завешено, остановилась, привлеченная необычными звуками, доносившимися из купе, – необычными и странными до такой степени, что она буквально приросла к месту, гадая, что бы это могло быть. Звуки сопровождались неяркими, но завораживающими вспышками света, проникающими сквозь щель. Неотрывно глядя на дверь, она заметила, что ручка дергается, за шторами раздавалось шуршание, словно тот, кто занимал купе, собирался выглянуть наружу… Тут она не выдержала, сорвалась в места и помчалась в вагон-ресторан, где ждали ее родители, с такой скоростью, словно по пятам за ней гнались все демоны ада. Остаток пути до Торонто страх сжимал ей сердце, по крайней мере, так она утверждала.

Балкаррас широким актерским жестом раскинул руки.

– Стоит ли говорить о том, что рассказу мисс Эштак никто не придал значения – кого интересуют фантазии восьмилетнего ребенка, к тому же с тех пор прошло несколько десятков лет. Все были уверены, что Уиткомбы были настолько мертвы, насколько было нужно по закону.

– Как вы думаете, что ее так испугало? – спросила я.

– Понятия не имею, – пожал плечами Балкаррас. – Но вот что я вам скажу, юная леди: страх, который она испытала в поезде, не отпускал ее до самой смерти. Скажем так, на душе у нее кошки скребли, стоило ей вспомнить об этом происшествии. – Старик вскинул кустистые седые брови. – Вы поняли, что все это означает? На перегоне между Кларксоном и Юнионом в купе миссис Уиткомб кто-то находился. Люди, отрицающие сверхъестественное, утверждают, что она, никем не замеченная, просто-напросто вышла из поезда на одной из станций. Но если Глория Эштак говорит правду, в купе миссис Уиткомб кто-то оставался после того, как у нее была последняя возможность выйти.

Прежде чем задать следующий вопрос, я поколебалась пару секунд; тогда я не хотела ни с кем делиться своими догадками. Но мне нужно было убедиться.

– Вам известно, что миссис Уиткомб снимала фильмы?

Он окинул меня проницательным взглядом.

– Забавно, что вы спросили. Когда поезд прибыл в Торонто и дверь в купе открыли, там обнаружили две вещи. Обгоревшую, выцветшую простыню, закрепленную булавками на окне, что было странно, потому что, как я уже сказал, она уже опустила шторы. Вторым предметом были остатки разломанного аппарата, который не сразу сумели идентифицировать, возможно, потому, что в ту пору он еще не имел широкого употребления. Это была одна из первых моделей портативного кинопроектора. Я видел рисунок, сделанный кем-то на месте происшествия, и сразу узнал эту модель. Мистер Уиткомб высылал своей бывшей супруге щедрое содержание, и она могла покупать все, что заблагорассудится, включая самые дорогие технические игрушки.

– Итак, в ее чемодане был проектор и катушка с фильмом, который она намеревалась посмотреть во время путешествия.

– Похоже, что так. Учитывая, в какое время это происходило, можно объяснить и причину пожара. – Полистав свою книгу, лежавшую на кофейном столике, Балкаррас указал на черно-белую фотографию. Со временем поверхность ее стала такой неровной, что она походила на вышивку крестиком.

– Явные признаки повреждений от высокой температуры, но от дыма незначительные. Следователи пришли к выводу, что это свидетельствует о кратком, но интенсивном возгорании, возможно, имевшем химическую природу. Разумеется, событие породило множество слухов и предположений. – Балкаррас пренебрежительно махнул рукой. – Одни говорили, что это неудавшееся похищение, возможно, организованное анархистами, противниками индустриализации и технического прогресса. Другие утверждали, что это дело рук ирландских националистов. Но, полагаю, мы с вами, миссис Кернс, относимся к числу тех, кто понимает – причина совершенно другая. Скажите, вам известно что-нибудь о пленке, покрытой нитратом серебра?

Я подавила желание поправить его и сказать, что ко мне надо обращаться мисс, а не миссис; естественно, старик заметил обручальное кольцо у меня на пальце и сделал соответствующий вывод.

– Она взрывается?

– Скажем так, она ведет себя непредсказуемо, и именно поэтому ее давно уже не используют. Помимо всего прочего, эта пленка содержит нитроцеллюлозу, которая может воспламениться, проходя через ворота проектора. Серебро, которое содержится в эмульсии, действует как катализатор, и в результате вся пленка может сгореть практически без остатка. При этом кислорода подобный процесс не требует – горение может продолжаться даже под водой, и, разумеется, сопровождается выбросом токсичных веществ. Именно нитратная пленка стала в 1926 году причиной страшного пожара в Ирландии. Тогда погибло сорок шесть человек и огромное количество получило ожоги. Здание кинотеатра сгорело до основания.

– Но все это ничуть не объясняет, что произошло с миссис Уиткомб, – заметила я.

– Разумеется, нет. Но в то время люди были уверены, что при возгорании нитратной пленки пламя достигает чрезвычайно высоких температур и может уничтожить человеческое тело без остатка, так что от него не останется даже горстки пепла. Еще один пример того, какие идиотские выдумки могут укорениться в людских умах. – Он откинулся на спинку кресла. – Любопытно, что вы спросили о ее маленьком хобби. Уверяю вас, людей, которые развлекаются, снимая дома «киношку», намного больше, чем вы думаете. Конечно, для этого требуется особое оборудование, которое может себе позволить далеко не каждый. Она как раз могла. Но меня заставили выбросить из книги упоминание о ее кинематографических увлечениях. Сказали, это не важно, – фыркнул Балкаррас.

Я подалась вперед, охваченная радостным возбуждением, которое испытываешь, внезапно осознав, что рядом с тобой человек, который тоже знает то, что, казалось, открылось только тебе, что у тебя появился наконец собеседник, который поймет. Однако в следующее мгновение я решила не пускаться в лишние откровения – но не отпустив темные амбиции, лежавшие в основе этого возбуждения.

На этот раз на обложке книги будет красоваться мое имя. Балкаррас свою книгу уже написал.

– Не так давно удалось обнаружить несколько обрывков фильмов, которые, как полагают, были сняты миссис Уиткомб, – произнесла я наконец. Формально это вполне соответствовало действительности. – Предположительно, все они были сняты между 1914 и 1917 годами.

Балкаррас кивнул, ничуть не удивленный.

– О фильмах как таковых я не слыхал, но мне точно известно, она занималась документальной съемкой вечеров, которые устраивала Кэтрин-Мэри дес Эссентис, всех этих «Фантоскопических Резонансных Сборищ». Пленки должны были служить документальным подтверждением того, что все рассказы медиума и прочих участников группы – чистой воды правда.

(В приведенном выше отрывке из книги Балкарраса упоминалось, что дес Эссентис – спирит-медиум из Северного Онтарио, в свое время весьма знаменитая личность, последовательница «Фокс Систерс», проводила спиритуалистические вечера с публичными демонстрациями; впрочем, она в основном занималась не простым столоверчением, а кабинетными исследованиями и эктоплазматической материализацией. Она собрала вокруг себя группу, объединившую многих последователей спиритуализма; миссис Уиткомб была одной из самых рьяных ее почитательниц, поддерживала медиума материально и всякими другими способами.)

Разумеется, в это время миссис Уиткомб тесно общалась с юным протеже Кэтрин-Мэри, и даже впоследствии усыновила его. Звали мальчика Вацек Сидло, в ту пору ему было пятнадцать лет, и он был слеп – предположительно, от рождения. Кэтрин-Мэри называла его своей духовной фотографией. Предполагалось, что он станет связующим звеном между нею и новым поколением спиритуалистов, их собственным Эдгаром Кейси, или чем-то в этом роде. Миссис Уиткомб тоже была от него без ума, хотя, разумеется, на свой собственный лад.

– Вы полагаете, у них был… роман?

– Нет-нет, что вы! – старик замахал руками. – Не с ее стороны, по крайней мере. Она питала к юному Вацеку чувство, близкое к материнскому. Возможно, свою роль тут сыграло то, что он вырос в сиротском приюте, основанном ее приемной матерью. Как и Кэтрин-Мэри, она надеялась, он поможет ей разрешить загадку, связанную с исчезновением бедного Хайатта.

– А что Сидло?

– Ну, миссис Уиткомб, согласно всеобщему утверждению, была очень хороша собой. Жаль, что ее никто ни разу не сфотографировал – до того, как она стала носить густую вуаль.

– Но Сидло был слеп.

– Предположительно. И даже если так, слепой не означает мертвый.

Догадка Балкарраса, похоже, прошла по касательной, отметила я про себя. Он оказался во власти сплетни, столь старой, что она почти мумифицировалась. Впоследствии, погрузившись в эту историю еще глубже, я выяснила, в чем состояла его ошибка… но это случилось не скоро.

– По вашему мнению, что все-таки произошло? – спросила я, раскрывая блокнот.

– С миссис Уиткомб? С ней мог произойти миллион разных вещей. Некоторые версии представляются более вероятными, другие – менее. Я склоняюсь к тому, что она воспользовалась наиболее легким выходом – просто-напросто бежала из обломков своей жизни, сняв пресловутую вуаль, и вместе с другими пассажирами выйдя из дверей вагона. Без вуали ее, конечно же, никто не узнал. Так она обрела свободу.

– Но для чего ей была нужна эта свобода?

– Мне хочется думать, для того, чтобы устроить свою жизнь заново. Изменить имя, выйти замуж, родить детей. Правда, есть одно обстоятельство, которое ставит эту версию под сомнение.

– Какое же?

– Поезд мчался на полной скорости, миссис Кернс. Попытаться сойти между станциями означало совершить самоубийство. Но, возможно, именно этого она и хотела, как вы полагаете? Соединиться со своим сыном.

– Быстрый и надежный способ, ничего не скажешь. Если только он к тому времени был мертв.

– Это точно. Но был он мертв или нет, мы не знаем и, скорее всего, никогда не узнаем. – Балкаррас вздохнул и покачал головой. – Бедная девочка. Бедная девочка.

Я тем временем пыталась придумать, о чем еще стоит спросить у старика. Он перегнулся через стол, бросив на меня взгляд искоса, который самому, вероятно, казался исполненным обаяния.

– С вами приятно разговаривать, дорогая, – заявил он. – Забыл, вы пишете в?..

Я могла бы сказать «Лип Викли» или правду – «Дип Даун Андерграунд»; но вместо этого, неожиданно для себя самой, промямлила нечто вроде:

– Видите ли… в настоящее время… я работаю почти исключительно для себя.

– То есть у вас нет контракта ни с одним издательством? Собираетесь проделать огромную работу, а потом – как повезет?

– Не совсем так. Но, в общем, верно.

– Гмм… – Он коснулся моей ладони, словно выражая сочувствие. – Что ж, будем надеяться на лучшее.

Когда я покинула наконец дом Балкарраса в Кэббеджтауне, в голове моей царил полный сумбур; стоило мне выйти из темного, пропахшего книжной пылью кабинета старика на яркий солнечный свет, перед глазами заплясали искры. Я пыталась привести мысли в порядок, отрезать лишнее, склеить разрозненные концы, разложить все по полочкам и найти место для того, что мне только что удалось узнать. Возможно, все это войдет в первую главу. Как долго я смогу испытывать терпение читателя, развлекая его пустой болтовней и не позволяя ни единого намека на тайну, которая ждет впереди?

При этом я прекрасно понимала, что структуру романа необходимо продумать прежде, чем браться за перо. Продумать тщательно, методически, исходя из содержания, ибо всякая история требует своего способа повествования.

Оглядываясь назад, я вижу, что совершенно не представляла, в какую историю ввязалась, увязнув в ней по самые уши. Но это была не моя оплошность.

Книга, которую я рассчитывала написать, должна была подхлестнуть мою вялую, как старая кляча, карьеру, вывести ее с извилистой тропы на прямой и широкий путь. В прошлом кинокритик, каким-то образом я начала преподавать историю кино и занималась этим более десяти лет, не имея соответствующей степени или какого-либо диплома. В моем распоряжении имелось лишь чутье самоучки, просмотревшего несколько тысяч фильмов и исписавшего торопливыми каракулями несколько сотен блокнотов. Я рассчитывала, что сюжет моей жизни станет историей триумфального успеха, чудом, замаскированным под реальность, как это часто бывает в канадских фильмах. Странная, но правдивая история о том, как, просматривая подборку экспериментальных фильмов в одном из крохотных кинозалов Торонто, я внезапно обнаружила, что миссис Артур Макалла Уиткомб на заре кинематографического искусства сняла несколько фильмов, в которых применяла технику спецэффектов, весьма сходную с той, что использовал создатель жанра кинофантастики Жорж Мельес. Таким образом, миссис Уиткомб можно считать первой в Канаде женщиной-кинорежиссером и Уксусный дом (служивший ей не только жилищем, но и студией) является объектом огромного культурного значения.

Интервью, телепередачи, награды… все атрибуты славы. Прекрасная и невозможная мечта. Книге предстояло стать главным свершением моей жизни.

Этого не произошло. Мои расчеты не оправдались. Как это нередко бывает, все вышло в точности до наоборот. Жизнь предлагает нам шанс и потом забирает его; счастливый момент упущен, и вы сами не знаете почему. В точности он никогда не повторится.

Тем не менее не то чтобы я уже в какой-то мере не привыкла к этому.