Текст книги "Экспериментальный фильм"

пять основных элементов, Огонь, Солнце, Земля, Вода и Воздух, воплощены при помощи предельно немудреных предметов ежедневного обихода: зажженная спичка, отражение в окне, земля в цветочном горшке, тающий снег, маленький пылевой вихрь на мостовой. Когда фильм наконец был завершен, стала очевидна его пронзительная, изысканная оригинальность; он был представлен на нескольких фестивалях и получил призы на пространстве от побережья до побережья. Несмотря на обилие не поддающихся логической расшифровке кадров, я смотрела фильм с наслаждением.

– Мне надоело слушать, как люди называют моих предков колдунами и ведьмами, – говорит Сафи перед камерой ближе к концу фильма. – Езидов убивали и преследовали на протяжении столетий, в период оттоманского халифата. Они и сейчас остаются изгоями. На самом деле они выступают за равные права для всех, решение экологических проблем, считают высшими моральными принципами справедливость, миролюбие и веротерпимость. Езиды даже не верят в персонификацию Зла, потому что Добро и Зло для них существуют под единым контролем Бога. Согласно их убеждениям, человек сам несет ответственность за свои поступки, не перекладывая ее на Бога и, уж тем более, на дьявола. Всем нам от рождения дарована возможность думать и принимать решения, каковы бы ни были их последствия.

После того как Сафи выпустилась, я практически не общалась с ней, лишь изредка обмениваясь сообщениями и наблюдая за отрицательным ростом ее профессионального прогресса в соцсети. Разумеется, связаться с Сафи через мессенджер было проще всего, но мне хотелось старомодной личной встречи – чтобы избежать попыток впихнуть объяснения в сообщения мессенджеров.

Счастливое совпадение подарило мне шанс. Я набрала имя Сафи в Гугле, рассчитывая узнать, к каким событиям местного масштаба она может иметь отношение, и увидела ее имя в списке участников предстоящего фестиваля искусств Nuit Blanche [11]11
    «Белая ночь» (фр.).


[Закрыть]. Это мероприятие ежегодно проходит в Торонто в октябре, от заката до рассвета представляя на городских улицах десятки интерактивных инсталляций. Сафи предстояло обеспечить техническую поддержку для «звукового коллажа-инсталляции» Сорайи Муш, бывшего партнера Макса Холборна – режиссера, полностью порвавшего с кино после того, как… В общем, после того, что произошло у Макса с Сорайей.

Сотрудничество Сафи с Сорайей Муш, несомненно, было не случайным – я вспомнила, что в рамках моего курса по истории канадского кино она писала эссе о Сорайе. Приступая к работе, она первым делом нашла номер Муш в телефонной книге и позвонила ей, не полагаясь на Википедию, как это делали большинство так называемых «ребят» из ее группы. Кстати, вот еще одно отличие канадского киномира от Голливуда: в отличие от голливудских небожителей, наши профессионалы вполне доступны – для того, чтобы завязать с ними личное знакомство, достаточно держаться в рамках вежливости. Учитывая ограниченные размеры армянского сообщества, несомненно, их встрече способствовало и то, что они обе к нему принадлежали. Муш пригласила Сафи к себе домой, показала допотопную плоскостную установку, которую использовала для монтажа с катушки на катушку, и с готовностью ответила на все вопросы дотошной студентки. Если мне не изменяет память, после того, что случилось с Максом Холборном, она подарила эту установку Сафи, хотя очень сомневаюсь, что та ее когда-нибудь использовала. Они не теряли друг друга из виду, время от времени Сафи консультировалась у Муш по различным профессиональным вопросам. Когда Муш позвонила и предложила поработать на фестивале Nuit Blanche, Сафи буквально подпрыгнула от радости. Как она рассказывала мне после, в ту пору ей было абсолютно нечем заняться.

– Конечно, это весьма лестное предложение, – заметила я.

– Ну, по крайней мере, она обещала заплатить.

Незадолго до этого Сафи завершила монтаж фильма под названием «Выпей меня», весьма претенциозной эротической картины, попытки скрестить «Дом ужасов Хаммера» и «Алису в Стране чудес».

– Тринадцать часов голых сисек, крови и размытых интимных частей сжаты до семидесяти шести минут, и ноль продвижения в карьере.

В сетевой базе данных она значилась «третьим помощником оператора». Хотя фактически самостоятельно сделала весь монтаж, после того как настоящий монтажер «реально свихнулся» – перестал приходить в студию, поменял все телефоны и электронные адреса, словом, исчез с радаров. В качестве компенсации Сафи подкинули несколько тысяч, которые она сразу же вложила в проект Муш.

Поскольку место проведения инсталляции, указанное на официальной карте фестиваля – вестибюль офисного центра на перекрестке улиц Йонг и Аделейд – находилось неподалеку от нашего дома, я отправилась туда пешком. Инсталляция Муш приходилась на мертвые часы между тремя и пятью утра, зрителей, желающих присутствовать при последних судорогах мероприятия, было не так много. Я отправила Сафи письмо по электронной почте, сообщив, что приду. Без пятнадцати три, открыв двери здания, я сразу увидела некую серую структуру, выполненную из звуконепроницаемых материалов, извивистый туннель, одновременно напоминающий человеческое ухо и самый большой в мире аммонит. «Заходи сюда», гласила надпись над входом. После минутного колебания я нагнула голову и последовала этому приглашению.

Туннель, подобно мини-лабиринту, изобиловал крутыми поворотами. Для того чтобы продолжать путь, мне приходилось сгибаться в три погибели. Потолок становился все ниже, и маленький кожаный рюкзачок, висевший у меня на спине, превратился в серьезную помеху. В конце концов мне пришлось его снять и толкать перед собой по узкому каналу. Все городские шумы – грохот проезжающих машин, шелест ветра, людские голоса и цоканье каблуков – доносились все глуше, и постепенно исчезли, очистив звуковую палитру моего сознания. Теперь я готова была принять звуковую картину Муш, которая проникала внутрь меня тихо и вкрадчиво, просачиваясь сквозь динамики, установленные повсюду – сверху, снизу, слева и справа. Звуки обволакивали меня, то внушая страх перед тем, что ожидало впереди, то порождая чувство опасного преследования, которое гнало меня дальше и дальше.

Это никоим образом не было музыкой. Скорее, это напоминало приглушенные обрывки какого-то загадочного диалога; гудение, жужжание, шорохи, проникая сквозь стены, создавали подвижный звуковой ландшафт, некоторые фрагменты которого настойчиво повторялись, всякий раз неуловимо изменяясь. Когда туннель наконец кончился, приведя меня в комнату, видимость ничуть не улучшилась; в комнате царила тьма, кромешная, как в утробе, и я не представляла, в каком направлении идти. Вытянув вперед руки, я передвигалась на ощупь, содрогаясь от страха при мысли, что в темноте таится ужасающее нечто, которое схватит меня и утащит… сама не знаю куда. В иное измерение, в какую-то кошмарную ночную бездну. На пыльное дно пересохшего океана, где царит безмолвие, валяются скелеты мертвых рыб и ползают светящиеся слепые чудовища, хищные щупальца которых готовы схватить новую жертву.

Все это напоминает орфические мистерии, которые устраивались в греческих пещерах, подсказывал мне мозг, пока я вслепую ползла вперед. У индейцев племени майя тоже были в ходу подобные представления; пещера символизировала подземный мир, который они называли Шибальба. Все это очень увлекательно. Не волнуйся, ничего плохого с тобой не произойдет. Ровным счетом ничего…

И вдруг некое невидимое дыхание донесло до меня волну запахов. Волна накрыла меня с головой, запахи казались удивительно знакомыми: зеленые побеги, влажная вскопанная земля, сухое сено. К этому примешивалась капелька духов, старомодный цветочный аромат, из тех, что порой никак не могут выветриться из старой одежды. Тубероза? Или, может быть, ландыш?

Не двигайся, прошептал чей-то голос мне на ухо, щекоча мочку. Не открывай глаза. Не делай ни шагу. Не смотри. Риск слишком велик. Постарайся его избежать. Не смотри…

Испуганная до крайности, я отшатнулась, взмахнула руками, коснулась стены и, повернувшись, прижалась к ней. Протянула вперед руку и почувствовала, как ее кто-то коснулся.

– Мисс Кернс? – раздался в темноте знакомый голос.

– Что с вашими глазами, мисс Кернс?

Я инстинктивно коснулась рукой очков.

– Черт, неужели это так заметно?

– Здесь – да.

Мы с Сафи сидели в ближайшем Старбаксе, который, как многие кафе в центре города, в период фестиваля работал круглые сутки. По сравнению с кромешной тьмой, из которой я только что вырвалась, свет здесь казался ослепительно, до слез ярким.

– Вот же… Я надеялась, они выглядят лучше.

– Все зависит от того, как они выглядели раньше, – усмехнулась Сафи. Повисла пауза. – Так как они выглядели раньше?

– Значительно хуже.

Она бросила на меня взгляд, словно говоривший «вижу, ты не меняешься». Это было вполне справедливо, надо признать; характер мой всегда был колючим, и преподавательская деятельность это усугубляла, особенно когда студенты несли совсем откровенную чушь. Помню одного парня, тупость которого простиралась до того, что он не мог уяснить разницы между актером и режиссером. Несчастный балбес искреннее верил, что Том Хэнкс не только снялся в главной роли в фильме «Изгой», но и снял всю картину. По всей видимости, он считал, что Роберт Земекис и вся его команда – это всего лишь друзья Хэнкса, которые и попали в титры за то, что, стоя рядом, восхищенно наблюдали, как он воплощает мечту в реальность, вытягивая фильм из задницы, как паук паутину. Признаюсь, последнюю фразу я произнесла вслух при других студентах, включая Сафи. До сих пор помню ее отчаянные попытки сдержать смех, которые оказались безуспешными.

– Вижу я хорошо, – заверила я. – Правда, там, в этом паскудном туннеле, это мне ничуть не помогло. Скажите честно, были случаи, когда люди закатывали истерику? Надеюсь, не нашлось мудака, который посоветовал побывать там своему приятелю, страдающему клаустрофобией?

– Нет, до этого, к счастью, не доходило. Мы повесили над входом табличку с предупреждением: «Людям, которые болезненно реагируют на темноту и замкнутые пространства, входить категорически не рекомендуется». Наверное, вы ее не заметили. Для пущей безопасности установили несколько камер ночного видения. Если мы заметим, что какой-то бедолага готов наложить в штаны, в туннеле есть секции, которые можно быстро снять и извлечь несчастного. – Сафи отпила свой капучино. – Все это сооружение – всего лишь каркас из деревянных рам, покрытых проволочной сеткой, на которую в несколько слоев уложен звуконепроницаемый пенопласт. Пенопласт – самый дорогой материал, который мы использовали, к тому же его понадобилось чертовски много. Динамики и пульт мы взяли в аренду, а звуковой микс состряпали с Сорайей на ее домашней системе.

Сафи помолчала, отбросила прядь волос со лба и осведомилась с деланой беззаботностью:

– Ну, и как ваши впечатления?

– Честно? Я едва не описалась.

– Что ж, я приму это как комплимент.

– Это и есть комплимент, – усмехнулась я. – Мне всегда казалось, что клаустрофобия не относится к числу моих проблем, и все же я перепугалась до чертиков. Слушайте, а запахи? Как вы достигаете подобного эффекта? Установили в нужных местах распылители?

– Нет, – пожала плечами Сафи. – Никакого ольфакторного компонента мы не включали. А что вы почувствовали?

– Ну… – протянула я, с удивлением замечая, что мне трудно подобрать слова. – Какие-то органические ароматы. Теплые. Возможно, цветочные. Но если это не вы, то и бог с ним. Наверное, что-то неврологическое. В мозгу что-то щелкнуло, ожили воспоминания и так далее.

– Думаю, вам стоит поговорить об этом с доктором, – заметила Сафи, в точности повторяя интонации моей мамы, которой она в жизни не видела.

– Не вижу необходимости, – покачала головой я. – Вот если бы мне почудился запах подгорелых тостов, тогда другое дело. – Я допила свой чай. – Чем вы намерены заниматься после этого? Планируете снимать фильм, о котором писали в своем блоге, – продолжение «Семи ангелов»?

Сафи опустила взгляд; сквозь ее тонкую кожу пробился румянец, оливковый оттенок стал темнее.

– Нет, к этому я еще не готова.

– Кадры, которые вы выложили на своей странице, выглядят очень хорошо.

– Да, но это пока скорее для продвижения, наверное. Концепт. Дальше дело не идет. Я подала заявку на грант Совета Канады, надеялась получить какие-то деньги и заняться фильмом всерьез.

– Да, я помню пост, в котором вы писали про все эти идиотские вопросы на подаче заявки… – Как всегда, я сделала логический вывод слишком поздно, чтобы избежать бестактности. – …И грант вы не получили. Сафи, мне очень жаль.

– Не получила… – вздохнула Сафи. – Письмо с отказом пришло два дня назад, но у меня было столько хлопот с этой инсталляцией, что я прочла его только нынешним утром. Не представляю, что делать дальше. Честно говоря, руки опускаются.

– Если вы ищете, чем заняться, Сафи, могу вам кое-что предложить. Как раз сейчас я получила грант. Представьте себе, от Национального киноархива. Конечно, вы заслуживаете этого больше моего, – поспешно добавила я, заметив, что брови Сафи поползли вверх. – И если бы я принимала решение, несомненно, оно было бы в вашу пользу. Но, так или иначе, в работе над проектом мне понадобится помощь. И я бы хотела, чтобы эту помощь оказали вы. Что касается предмета, надеюсь, он покажется вам таким же увлекательным, как и мне. – Сафи хранила молчание, и я продолжала. – Вы хорошо меня знаете, Сафи. Знаете, что меня интересуют явления… скажем так, эзотерического характера. Явления, о существовании которых большинство людей даже не подозревает, а если вдруг узнает, платить за них уж точно не будет. Тем не менее, за это исследование я получу определенную сумму, которую готова разделить с вами. Если нам будет сопутствовать удача, в результате мы вновь откроем миру одного давно забытого канадского режиссера и еще одному человеку поможем стать наконец видимым – по крайней мере, я надеюсь. Конечно, никаких гарантий я вам дать не могу. Но, сами понимаете, никто не увидит ваш фильм, если вы его не снимете.

Сафи молчала, задумчиво прикусив губу.

– Почему вы выбрали меня? – спросила она наконец.

– Вы всегда сдавали работы досрочно и всегда делали больше, чем я просила. К тому же мне нравятся ваши фильмы, о чем я вам не раз говорила.

Сафи смущенно отвела взгляд.

– Я думала, вы говорите так… из вежливости, – пробормотала она.

– Боюсь, Сафи, вежливость не относится к числу моих добродетелей.

Она искоса взглянула на меня и слегка улыбнулась, словно говоря: «вы это сказали, не я».

Мы отправились в техническую комнату, откуда транслировалась оратория – или как ее назвать – Сорайи Муш. Там имелся Wi-Fi, и Сафи смогла скачать кадры из «Безымянных 13» с моего ноутбука и вывести их на большой экран. Была половина четвертого ночи, и единственным человеком в комнате была сама Сорайя Муш, колдовавшая у пульта. Алек Кристиан всегда восхищался Сорайей, называя ее фотомоделью вселенского уровня, и я склонна была согласиться с ним. Высокая, изящная, с длинными темными волосами и золотисто-карими глазами, Сорайя действительно была чертовски хороша. Впрочем, мне она показалась чересчур худой – до такой степени, что, когда мы обнялись, я ощутила сквозь одежду ее кости.

– Сафи много рассказывала о вас, – заметила она. – И, конечно, я иногда читаю ваши обозрения.

– Значит, вы входите в пятерку моих читателей, – рассмеялась я. – но все равно спасибо. Я хорошо помню все ваши фильмы, начиная от «Стены любви».

– Да, мы работали над ним с Максом. Хорошие были времена.

– Жаль, что ваш творческий союз распался.

Сорайя пожала плечами. Повисла пауза.

– В этой жизни никогда не знаешь, о чем стоит жалеть, о чем нет, – нарушила наконец молчание Сорайя. – Если бы мы знали, что с нами произойдет и почему, наверное…

… мы никогда не встали бы с кровати, – завершил фразу до дрожи знакомый голос у меня в мозгу. Я дернулась, словно в попытке вытрясти этот голос из головы. Сорайя заметила это и улыбнулась, но я, вместо того чтобы улыбнуться в ответ, еще отчаяннее затрясла головой, прогоняя плохую энергию, и вернулась к прерванному разговору с Сафи.

– У вас есть кабель? – спросила Сафи, роясь в ящиках под установкой. Сорайя кивнула и передала ей требуемое. После непродолжительной возни Сафи вышла из схватки с техникой победительницей, синхронизировав мой ноутбук с плоским экраном, испускавшим голубоватое мерцание. Я указала на соответствующий значок, и она щелкнула по нему мышью. Краешком глаза я заметила, что Сорайя вскинула руку, закрывая лицо. Честное слово, можно было подумать, что она защищается от ужасного зрелища. Черт, что она себе вообразила, пронеслось у меня в голове. Что я притащила сюда фильм ужасов с кадрами реального убийства? Или винтажное порно?

– Перемотайте минут на пять, – повернулась я к Сафи. Та кивнула. – Пересматривать ерунду Вроба нет никакой необходимости. Начнем с того места, которое нас интересует.

– Хорошо, – бросила она и добавила нарочито равнодушно: – Сорайя, вы давно совершали обход инсталляции?

Сорайя, по-прежнему не отнимая руки от лица, покачала головой.

– Да, вы правы, мне надо им заняться.

– Наш просмотр не займет много времени, – заверила я. – Минут восемь, не больше.

– Отлично. Увидимся.

Сорайя вышла, захлопнув за собой дверь. До меня долетел приглушенный вскрик – должно быть, кто-то из посетителей столкнулся с ней в темноте и ей пришлось его успокаивать. На экране меж тем возникла серебристая фигура миссис Уиткомб в роли Госпожи Полудня. В белой траурной вуали, в плаще, усыпанном зеркальными блестками, мерцающий призрак стоял среди снопов, пугая крестьянских детей.

– У Сорайи настоящая фобия, и я понятия не имею, какова ее причина, – пробормотала Сафи. – Знаю одно – фобия очень сильная. Я даже видео с котиками не могу заставить ее посмотреть.

– Кажется, я что-то об этом слышала, – я нахмурила лоб, припоминая. – Да, Алек Кристан рассказывал, что эта фобия связана с городской легендой о парне, который появляется в каждом кадре. Человек на заднем плане, так его называют.

– Чувак с красным ожерельем на шее? – усмехнулась Сафи.

– Или с перерезанным горлом, в зависимости от обстоятельств, – добавила я.

– Да уж, легенда и правда жутковатая. А что это такое – то, что мы смотрим сейчас?

– Оцифрованную копию фильма, снятого до 1918 года на пленку, покрытую нитратом серебра. Возможно, год его создания – 1908-й, так что мы имеем дело с одним из самых ранних образцов канадского кинопроизводства. К тому же я предполагаю, что создатель фильма – самая первая в Канаде женщина-режиссер. В общем, перед нами – совершенно неизвестный фрагмент истории канадского кино. Мне, да и вам тоже, если вы примете мое предложение, предстоит немалая работа – приготовить этот лакомый кусок, так сказать, для публичного потребления. Для этого нужно узнать о фильме и его авторе как можно больше.

– Звучит заманчиво.

– Правда? – В темноте я ощутила, как губы мои изогнулись в торжествующей улыбке. Это была небольшая, но вполне заслуженная победа. – Вроб наткнулся на эту пленку во время работы над проектом по восстановлению старых фильмов, утащил ценную находку из-под носа у Яна Маттеуса, и это – все, что он хотел с ней сделать. Потерял работу, черт возьми, чтобы снять этот фильм. Но миссис Уиткомб – это фигура, которой стоит заняться. Вы себе не представляете, Сафи, сколько там всего наворочено. Трагическая жизнь, чудаковатые привычки, таинственное исчезновение…

– Еще и таинственное исчезновение?

– Более чем таинственное, – кивнула я. – Это все есть в моих записях. Я пришлю их вам по электронке, как только окажусь дома.

Сафи, не отрываясь, смотрела на экран, хотя фильм уже минуту как закончился. Она задумчиво постукивала пальцем по нижним зубам.

– Я так понимаю, работу надо проделать в достаточно сжатые сроки?

– Именно так. Я занимаюсь исследованиями уже месяц или около того. Успела переговорить с кучей людей. Вроб уже в курсе, и Ян, и Хьюго Балкаррас. Мой опыт показывает: невозможно решить столь запутанную головоломку, не привлекая к себе внимания.

– Значит, книга будет называться «Скрытый клад: фильмы миссис А. Макалла Уиткомб», – мечтательно протянула Сэфи. – Авторы – Луиз Кернс и Сафи Хьюсен.

– Честно говоря, я предполагала «с благодарностью за помощь Сафи Хьюсен», но, думаю, мы сумеем договориться – если только вы готовы включиться в работу, – заметила я. Повисла пауза. – Так что? Вы готовы?

Ответ был очевиден. Тем не менее Сафи кивнула головой.

– О'кей, я в деле.