Текст книги "Звездный танец"

Эти черты типичны для воспитанных в общине и обычно приводят к тому, что их от всего сердца не переваривают в так называемом «учтивом» об– ществе – основанном, и от этого никуда не денешься, на безответственности, лжи и эгоизме. И все же нечто врожденное в Линде заставляло эти качества работать за, а не против нее. Она могла назвать вас в лицо подонком, не обижаясь на вас; она могла публично сказать, что вы лжете, и не назвать при этом лжецом. Она прямодушно знала, как ненавидеть грех и прощать грешников; и я восхищаюсь этим, ибо сам никогда не обладал таким уме– нием. Невозможно было ни с чем спутать или отрицать подлинную заботу в ее голосе, даже когда она прокалывала один из ваших любимых мыльных пузырей рассудочности.

По крайней мере такое впечатление осталось у нас с Норри. У Тома, когда он познакомился с ней, сложилось иное мнение.

– Смотри, Чарли, вон Том.

Я должен был бы дымиться, как вулкан, когда вышел из таможни. Мне было даже немного не по себе, оттого что я не дымился, как вулкан. Но после шести месяцев, проведенных в небольшой коробке без единой свежей морды, я обнаружил, что мне до смешного трудно невзлюбить любого незнакомца – даже таможенника.

Кроме того, я слишком много весил, чтобы сердиться.

– Точно. Том! Эй, Том!

– О Боже, – сказала Норри. – Что-то не в порядке.

Том дымился, как вулкан.

– Черт. Какая муха его укусила? Эй, а где Линда и Рауль? Неприятности в таможне, что ли?

– Нет, они прошли еще до нас. Они должны уже были взять такси и уехать в отель…

Том обрушился на нас, сверкая глазами.

– Это, значит, ваш образец совершенства?! Господи Иисусе! Да я бы ей шею свернул, мать-перемать! Из всех…

– Ооуа! Кто? Линда? Что?

– О Господи, потом. Вот они идут.

То, что выглядело как военный парад, надвигалось на нас «с факелами в руках».

– Слушайте, – быстро сказал Том сквозь зубы, улыбаясь, как будто бы ему только что гарантировали место в раю. – Устройте для этих кровопийц самое лучшее представление, на которое вы способны. Самое лучшее. Может, мне и удастся как-то успокоить эту компанию.

И он устремился к ним, раскрывая объятия и улыбаясь. Я услышал, как он на ходу бормочет себе под нос нечто, начинающееся с «мисс Парсонс» и содержащее столько шипящих, что ими можно было бы расстроить микрофоны – причем не шевеля губами.

Мы с Норри обменялись взглядами.

– Закон Пола, – сказала она и я кивнул. (Закон Пола, как нам поведал однажды Рауль, гласит, что не бывает ничего настолько идеального, чтобы не нашелся кто-то где-то, страстно это ненавидящий. И наоборот.) И тут на нас набросилась толпа.

– Сюда, мистер… когда выходит ваша следующая запись… пожалуйста, скажите нашим обозревателям… действительно ли это новая форма искус– ства… имеет силу… или вы… посмотрите сюда… мисс Драммон… верно ли, что вы не могли улыбнуться… перед оператором для «Звездного танца»… не могли бы вы посмотреть сюда… пожалуйста, продолжайте… или наши читатели… были бы просто в восторге от… но разве вы, мисс Драммон…

прошу прощения, мисс Драммон… считаете ли вы, что вы так же хорошо танцуете, как ваша сестра Шера… нет пророков в своем отечестве… добро пожаловать обратно на Землю… сюда, пожалуйста, -бормотала толпа поверх звуков щелканья, клацанья, жужжа машинерией, мигая вспышками фотоаппаратов сквозь ослепительное сияние того, что выглядело как взрыв галактического ядра, увиденный с близкого расстояния. И я улыбался и кивал, и говорил изысканно-вежливые и умные вещи, и доброжелательно отвечал на самые грубые вопросы, и к тому времени, когда нам удалось сесть в такси, я таки дымился, как вулкан. Рауль и Линда действительно уехали раньше. Том нашел наш багаж и мы отъехали как можно быстрее.

– Послушай, Том, – сказал я в такси, – в другой раз назначай пресс– конференцию на следующий день, хорошо?

– А черт его все подери! – взорвался он. – Ну ее в пень, эту твою работу!

Он так заорал, что даже водитель дернулся. Норри схватила его за руки и заставила посмотреть на себя.

– Том, – мягко сказала она, – мы твои друзья. Мы не хотим орать на тебя и не хотим, чтобы и ты орал на нас. Ладно?

Он глубоко вздохнул, задержал дыхание, шумно выдохнул и кивнул.

– Ладно.

– Теперь я знаю, что с репортерами трудно иметь дело. Я это понимаю, Том. Но я устала и голодна, и у меня ужасно болят ноги, и мое тело просто убеждено, что весит триста тринадцать кило. Может, в следующий раз мы хотя бы что-нибудь сможем им приврать?

Том помедлил с ответом, его голос прозвучал спокойнее.

– Норри, я в самом деле не идиот. Весь этот бред должен был идти совсем не так. Я действительно назначил пресс-конференцию на завтра. И в самом деле попросил всех иметь совесть и сегодня оставить вас в покое. Эти подонки, которые на вас набросились, были те, кто проигнорировал мою просьбу, сукины…

– Подожди минутку, – вмешался я. – Тогда какого черта мы дали им представление?

– Ты думаешь, я этого хотел? – прорычал Том. – И что я, черт подери, скажу завтра уважаемым людям., которых в результате обошли? Но у меня не было выбора, Чарли. Эта чертова сука не оставила мне выбора. Мне пришлось дать этим стервятникам хоть что-то, иначе они пустили бы в ход то, что у них было!

– Том, объясни, ради всего святого, что произошло?

– Линда Парсонс, вот что произошло. Ваше новое удивительное открытие.

Господи, Норри, я совсем не такого ожидал, судя по твоим рассказам по телефону. Не знаю, чего я ожидал, но, во всяком случае, профессионала.

– Вы что… ээ… не поладили? – предположил я.

Том фыркнул.

– Для начала она мне сказала, что я выставляюсь. Это вообще были первые слова, которые я от нее услышал. Потом она сказала, что я невежда и неправильно, с ней обращаюсь. Неправильно с ней обращаюсь, Господи Боже мой! Потом она мне проела всю плешь за то, что тут репортеры. Чарли, от тебя и Норри я это стерплю, я и правда должен был добиться, чтобы этих подонков вышвырнули, но с какой стати мне такое терпеть от соплячки? Ну, я начал ей объяснять про репортеров, тогда она сказала, чтобы я выставил противнее защиту. Христом-Богом клянусь, если я что-то действительно ненавижу, так это когда человек сам на тебя нападает, а потом обвиняет тебя в том, что ты защищаешься. И при этом еще улыбается, заглядывает мне в глаза и норовит почесать мне шею, … твою!..

Я решил, что он достаточно выпустил пар. Я уже потерял счет его ядовитым репликам.

– Значит, мы с Норри ублажали газетчиков, потому что они записали, как вы грызетесь на публике?

– Нет!

В конце концов мы вытянули из него всю историю. Это опять было волшебство Линды в действии, и более типичного примера я и привести не могу. Каким-то образом семнадцатилетняя девочка просочилась через толпу в космопорте прямо к Линде и упала к ней на руки, плача, что она приняла нар– котик и потеряла над собой контроль, и пожалуйста, умоляю вас, сделайте так, чтобы это все прошло. Именно в этот момент толпа репортеров окружила Линду, узнав в ней Звездную танцовщицу. Даже учитывая, что она весила в шесть раз больше того, к чему привыкла за последнее время, и была вся исколота медиками и оскорблена Иммиграционной службой, а также только что высекала изрядные искры из Тома, я склонен сомневаться, что Линда вышла из себя. Я думаю, она сознательно решила так сделать. Как бы то ни было, она, очевидно выжгла здоровенный проход в толпе этих упырей, про– тащила сквозь него бедную девушку и нашла ей такси. Пока они усаживались, какой-то придурок сунул камеру в лицо девушке, и Линда оттолкнула его так, что он брякнулся на землю.

– Проклятие, Том, я вполне мог бы поступить точно так же, – сказал я, когда выяснил, как было дело.

– А чтоб мне, Чарли… – начал он. Затем сверхчеловеческим усилием совладал со своим голосом (наконец). – Смотри. Слушай. Мы тут не в детские игры играем. Огромные суммы баксов проходят через мои руки, Чарли. Огромные! Ты больше не ничтожество, и у тебя нет привилегий ничтожества. Ты хоть…

– Том, – сказала шокированная Норри. – …малейшее представление имеешь, какой непостоянной стала публика за последние двадцать лет?

Может, мне нужно вам объяснять, насколько само существование этого мусорного ведра на орбите, откуда вы только что прибыли, зависит от общественного мнения? А может, ты хочешь рассказать мне, что записи в твоем чемодане так же хороши, как «Звездный танец»? Что у тебя есть такая сенсация, что ты можешь безнаказанно давать в морду репортерам? О Господи Боже мой, какой бардак!

Тут он меня поймал. Все хореографические планы, которые мы привезли на орбиту, основывались на предположении что у нас будет от восьми до двенадцати танцоров. И мы еще считали, что это минимум. А нам пришлось выбросить все и начать с нуля. Те записи, что получились в результате, ос– новывались преимущественно на сольных номерах – наше самое слабое место на тот момент – и хотя я был уверен, что смогу многое улучшить при монтаже, все равно…

– Ничего, Том. Эти бродяги получили кое-что, что понравится их редакторам больше, чем история о леди ростом в пять футов, которая ставит на место гориллу. Они тоже беспокоятся об общественном мнении.

– А что я скажу завтра Уэстбруку? И Морти, и Барбаре Фрам, и ЮПИ, и АП, и…

– Том, – мягко вмешалась Норри, – все будет в порядке.

– В порядке? Что такое «в порядке»? Скажи мне, пожалуйста, как это все будет в порядке.

Я понял, к чему она клонит.

– Ах черт, ну конечно. Я и не подумал об этом, дорогая. Из-за этой своры шакалов у меня все выветрилось из головы. Да, это им подойдет. – Я начал посмеиваться. – Это им подойдет в лучшем виде.

– Если ты не против, дорогой.

– Что? О нет… нет, я не против. – Я ухмыльнулся. – К этому все достаточно долго шло. Пора осуществить.

– Кто-нибудь будет столь любезен мне объяснить, что за черт…

– Том, – выразительно сказал я, – можешь ни о чем не волноваться. Я сообщу твоим уважаемым людям, которых сегодня слегка обошли, то же самое, что я сказал отцу, когда мне было тринадцать лет и он застукал меня в погребе с дочкой почтальона.

– И что за хреновину ты сказал? – буркнул он. невольно начиная ухмыляться.

Я обнял Норри.

– Все класс, па. Мы завтра поженимся.

Он недоуменно смотрел на нас несколько секунд, усмешка его поблекла, но затем расцвела с новой силой.

– Пусть меня закопают в дерьмо! – закричал он. – Поздравляю! Это потрясающе, Чарли, Норри, о, поздравляю вас обоих, это очень вовремя. – Он и попытался обнять нас обоих, но в этот момент таксисту пришлось увернуться от какого-то психа и Тома с распростертыми объятиями отбро– сило назад. – Это сногсшибательно, это… вы знаете, по-моему, это сработает! – У него хватило воспитания покраснеть. – Я хочу сказать, черт с ними, с репортерами. Я только… я хочу…

– Ты можешь, – серьезно сказала Норри, – никогда не волноваться по таким пустякам. Мы всегда тебе поможем.

Мне позвонили от дежурного администратора гостиницы, когда Линда зарегистрировалась. Как я и просил. Я что-то проворчал в ответ, положил трубку мимо телефона, слез с кровати, попал ногой в мусорную корзину, рухнул на тумбочку, поломав и ее, и соседствующую лампу, и в конце концов распростерся на полу, уткнувшись подбородком в коврик, а носом – в светящийся циферблат часов, которые показывали четыре сорок два. Утра. К тому моменту, когда я окончательно проснулся, подсветка часов выдохлась и погасла. Теперь была кромешная тьма. Невероятно, однако Норри не проснулась. Я встал, в темноте оделся и ушел, оставив все разрушения неубранными до утра. К счастью, я ударился здоровым боком; я мог ходить, пусть даже и хромая на обе ноги.

– Линда? Это я, Чарли.

Она открыла сразу же.

– Чарли, прошу меня извинить…

– Брось. Ты поступила нормально. Как та девушка?

Я вошел. Она закрыла дверь за мной, состроила гримасу.

– Не лучшим образом. Но сейчас у нее родные. Я думаю, с ней все будет в порядке.

– Это хорошо. Я помню, как мне однажды стало плохо от наркотиков. Она кивнула:

– Знаешь, что через восемь часов все кончится, но это не помогает. Для тебя время тянется бесконечно.

– Ага. Послушай, насчет Тома…

Она состроила другую гримасу.

– Ох, Чарли, ну он и козел.

– Вы что… ээ…не поладили?

– Я только хотела сказать ему, что он слишком высокомерно держится, а он сделал вид, что не понимает, о чем я говорю. Поэтому я заметила ему, что нечего демонстрировать свою спесь, что он не такой важный, каким хочет показаться, и просила его обращаться со мной как с другом, а не как с чужим человеком – исходя из всего, что вы рассказывали о нем, мне это казалось правильным. «Ладно», – сказал он, поэтому я попросила его как друга избавить нас от репортеров на этот день или дольше, и тут он набросился на меня. Он выставил такую ужасную оборону против меня, Чарли.

– Послушай, Линда, – начал я, – получилась вся эта неразбериха…

– Честно, Чарли, я пыталась успокоить его, я пыталась показать ему, что я его не обвиняю. Я… я гладила его по шее и щекам, старалась, чтобы он смягчился, расслабился, а он, он меня оттолкнул. Ну правда, Чарли, вы с Норри рассказывали, какой он хороший… а тут такой облом.

– Линда, мне ужасно жаль, что вы не сошлись характерами. Том на самом деле отличный парень, просто…

– Я думаю, он хотел, чтобы я сказала Сандре, что не стану ей помогать, позволила полиции ее забрать и…

Я сдался.

– Увидимся утр… днем, Линда. Поспи немного. В какой-то там комнате в два часа будет пресс-конференция.

– Конечно. Я прошу прощения, уже, наверно, очень поздно, да?

Я встретил Рауля в коридоре – дежурный администратор позвонил ему сразу после меня, но он просыпался медленнее. Я сказал ему, что Линда и пациентка чувствовали себя настолько хорошо, насколько можно было ожидать, и он облегченно вздохнул.

– Ни фига себе, Чарли, ты бы их видел, ее и Тома. Как кошка с собакой.

Никогда бы в это не поверил.

– Н-да, иногда наши лучшие друзья не переносят друг друга.

– Ага, забавная штука жизнь.

После этого глубокомысленного замечания я отправился обратно в постель.

Норри все еще дрыхла без задних ног, когда я вошел, но когда я залез под одеяло и прижался к ее спине, она фыркнула как лошадь и спросила:

– Нормально?

– Все в порядке, – шепнул я. – Но придется этих двоих какое-то время держать на расстоянии.

Она повернулась, приоткрыла один глаз и посмотрела на меня.

– Милый, – пробормотала она, улыбаясь обращенной ко мне стороной рта, – ты еще не безнадежен. Это у тебя пройдет.

После чего она повернулась обратно и заснула, оставив меня одновременно самодовольным, глупым и в полнейшем недоумении, о чем это она говорила.

Те записи танцев первого семестра все равно продались отлично, и критики были более чем доброжелательны – в большинстве. Кроме того, мы переиздали «Масса есть действие», на этот раз со звуковым сопровождением Рауля, и закончили наш первый финансовый год, попав в яблочко.

К второму году наша Студия уже обретала нормальную форму.

Мы обосновались на сильно удлиненной орбите. В перигее студия приближалась к Земле на 3200 километров (это не очень близко – Скайлэб был приблизительно в 450 километрах), и в апогее удалялась на 80 000 километров. Цель этого была в том, чтобы Земля не закрывала половину неба на каждой записи. В апогее Земля была размером примерно с кулак (дуга, стягивающая чуть больше 9 градусов), и мы проводили большую часть времени далеко от нее (второй закон Кеплера: спутник, расположенный на более низкой орбите, обращается быстрее). Так как мы делали полный оборот почти дважды в день, это давало каждые двадцать четыре часа два возможных периода записи почти по 8 часов каждый. Мы просто приспособили наши «внутренние часы», наш биологический ритм так, что один из этих двух периодов приходился между девятью и пятью часами субъективного времени. (Если мы портили эпизод, то, чтобы вернуться и переснять его, приходилось ждать около 11 часов, чтобы Земля на заднем плане была соответствующего видимого размера.) Следует немного рассказать и о самом комплексе студии.

Самая большая одиночная структура, это, конечно, Аквариум – огромная сфера для работы внутри, без р-костюмов. Она вполне прозрачна при должном освещении, но может быть закрыта фольгой в случае, если вам не нужна в качестве фона вся вселенная. Шесть очень маленьких и очень хо– роших камер встроены в Аквариум в различных местах. Аквариум рассчитан также для приема пластиковых панелей, которые превращают его в куб внутри сферы – хотя пользовались этим мы лишь несколько раз и, вероятно, в дальнейшем не будем.

Следующее по величине строение – это подсобная структура, которую мы стали называть «Чулан враля Мак-Джи». Сам Чулан -это всего лишь длинный «стационарный» шест, усыпанный подпорками и роликами, на которые намотаны тросики, и покрытый всяким хламом, привязанным к нему для страховки. Опоры, части декораций, модули камеры и запасные части, осветительные принадлежности, пульты управления и вспомогательные сис– темы, и канистры и банки, и коробки и бруски, и связки и пачки, и мотки и катушки, и разбросанные беспорядочно пакеты всего прочего, которые кто-то из нас счел удобным иметь под рукой для танца в невесомости и записи его на пленку. Чулан враля Мак-Джи оброс всем этим, как некими межпланет– ными ракушками, и представляет обычную кладовку. Размер и форма неуклюжего груза меняются по мере его использования, и отдельные компоненты все время лениво колышутся, как шизофренические водоросли.

Нам это было удобно, потому что вовсе не хотелось постоянно выходить и входить в жилые помещения.

Вообразите кузнечный молот. Большой старинный рабочий молот, которым грохают по наковальне, с огромной рабочей частью в форме бочонка.

Представьте теперь гораздо меньший цилиндрик, размером с банку от колы, на другом конце ручки. Банка – мой дом. Там я живу вместе с женой, когда мы находимся дома в космосе: три с половиной комнаты и ванная, лифта нет.

Попытайтесь сбалансировать этот кузнечный молот горизонтально на одном пальце. Вы захотите положить этот палец рядом с другим концом, сразу около массивного бочонка. Это – точка, вокруг которой вращаются мой дом и противовес; вращаются для того, чтобы обеспечивать в доме одну шестую земного тяготения. В противовесе находится оборудование жизнеобеспечения и энергетическое питание, медицинская телеметрия, домашний компьютер и телефонные приспособления, а также несколько чертовски здоровенных гироскопов. «Ручка молота» довольно длинная: требуется ствол порядка 135 метров, чтобы давать одну шестую g при частоте вращения 1 минута. Такая скорость вращения сводит к минимуму отклоняющую силу Кориолиса, она становится столь же незаметной, как и на торе размером со Скайфэковское Кольцо-1 – но без огромного объема тора и неизбежно неэффективной планировки. (Скайфэковская аксиома: куда бы вы ни пошли, окажется, что вам всю дорогу придется заворачивать; скоро вы и думать будете по кривой).

Поскольку лишь Токугава может себе позволить мощности, требуемые для того, чтобы начинать и останавливать вращение масс в космосе по собст– венной прихоти, у нас есть только два способа выйти из дома. Ось вращения нацелена на Чулан враля Мак-Джи и Городской Зал (о котором позднее).

Можно просто выйти через «нижний» шлюз («черный ход») и отцепиться в нужный момент. Если вы недостаточно опытны для передвижения в космосе или если вы направляетесь куда-нибудь по касательной к оси вращения, вы выходите через «верхний» шлюз (парадную дверь), взбираетесь вверх по ступенькам ручки молота к той точке, где вес исчезает полностью, и шагаете в сторону, а потом, управляя реактивными двигателями, попадаете, куда вам надо. Домой мы всегда приходим через парадную дверь: вот почему лестница ручки молота по привычке считается ведущей вниз. Уборная – проще не бывает, надо только почаще следить, чтобы на Чулан и Зал не сыпалось высушенное холодом дерьмо.

(Нет, мы не сохраняем его, чтобы выращивать на нем овощи или для каких– нибудь других экологических чудес. Замкнутая система размером с нашу слишком мала, чтобы быть эффективной. Ну, мы перерабатываем большую часть влаги, но остальное выбрасываем в космос, а покупаем еду, воздух и воду на Луне, как все остальные. В случае необходимости мы могли бы доставлять все и с Земли.) Мы прошли через все эти тяжкие испытания, как вы понимаете, для того, чтобы обеспечить среду с 1/6 g. Когда вы находитесь в космосе достаточно долго, вы находите невесомость гораздо более комфортабельной и удобной.

Любая гравитация вообще воспринимается как необоснованная предвзятость, цензура движения – как если бы писателя, который пишет кровавые боевики, обязали заканчивать все исключительно хэппи-эндами или музыканта ограничили только одной тональностью.

Но мы старались проводить дома как можно больше времени. Любая гравитация замедлит бездумную попытку вашего организма необратимо приспособиться к отсутствию тяжести, и одна шестая g – разумный компромисс. Поскольку это стандартная местная сила тяготения, равная тяго– тению на поверхности Луны и на Скайфэке, то физиологические параметры всем хорошо известны. Чем больше времени мы проводили дома, тем больше мы могли оставаться на орбите – и наш режим был установлен строго.

Никто не хотел навсегда остаться в космосе. Вот так мы. думали об этом в те дни.

Если мы выбивались из графика и понимали, что один из нас адаптируется слишком быстро, мы могли это до некоторой степени компенсировать.

Выходите черным ходом, взбираетесь на тренировочную перекладину, которая свисает с энергетической лебедки, и пристегиваетесь. Это немного похоже на один из тренажеров для младенцев, эдакий модифицированный стульчик. Вы отпускаете тормоз, и перекладина начинает «спускаться» по прямой, продолжающей ручку молота, поскольку не имеется никакого сопротивления воздуха, чтобы отклонить вас вбок. Вы опускаетесь, эффективно увеличивая длину ручки вашего молота, и таким образом увеличивается ускорение, действующее на вас. Когда вы достаточно далеко «внизу», скажем, в половине g (метров 400 по прямой), вы фиксируете тормоз и упражняетесь на перекладине, которая рассчитана так, чтобы обеспечивать работу всех мышц тела. Вы можете даже, если хотите, использовать встроенные велосипедные педали, чтобы самостоятельно переместиться вверх, а вас будет страховать специальный «тормоз парковки», чтобы не соскользнуть вниз до перекладины и не сломать ноги, если вы утомитесь. Из зон с достаточно низким g вы можете даже передвигаться по перекладине вверх при помощи рук, используя жесткую страховку, – но ниже уровня половины g вам не следует отстегиваться от перекладины ни по какой причине. Вообразите, что вы повисли на руках при, скажем, одном g, повисли над бесконечностью в уютном пластиковом мешке с запасом воздуха на три часа.

Мы все стали весьма тщательно следить за… ээ… нашим весом.

Большим искушением был Городской Зал, сфера немногим меньше, чем Аквариум. Это была, по существу, гостиная нашей коммуны, место, где мы могли устроить общую тусовку и перемыть друг другу косточки. Играть в карты, обучать друг дружку песням, спорить о хореографии, ссориться из-за нее же (два различных предмета), играть в трехмерный гандбол или просто наслаждаться роскошью невесомости без р-костюма и работы, о которой до– зволялось забыть. Если парочка оказывалась одна в Городском Зале и пребывала в соответствующем настроении, можно было выключить половину внешних навигационных огней, что означало «не, беспокоить» – и заняться любовью.

(Секс в одной шестой g тоже хорош, но в нулевом g он просто совсем иной.

Никто не может находиться сверху. Это должны быть совместные усилия, иначе ничего не получится. Добрая половина Кама Сутры бесполезна в этих условиях, но есть и компенсация, Я никогда не был в восторге от одновременного орального секса в классической позе «69» из-за неудобства и того, что постоянно отвлекаешься. Невесомость делает его не только удобным, но логически неизбежным. Конец второго неизбежного отступления.) По той или иной причине было искушение подолгу тусоваться в Городском Зале – но так много обычных ежедневных забот нам нужно было решать, что искушение приходилось резко обуздывать. Наши расширенные физиологические тесты дважды в день посылались доктору Пэнзелле на ме– дицинский компьютер на борт Скайфэка: как и в случае с воздухом, пищей и водой, я готов был иметь дело и с кем-нибудь другим, если Скайфэк перестанет нам мило улыбаться, но пока я мог пользоваться мозгами доктора Пэнзеллы, я хотел ими пользоваться. Он был для космической медицины тем, чем Гарри для космического строительства, и твердо держал нас в порядке, распекая по радио, когда мы глупили, и назначая нам упражнения на перекладине, как суровый священник, назначающий молитвы в качестве епитимьи.

Первоначально мы предполагали построить пять таких молотов для максимально комфортабельного размещения пятнадцатичеловек. Мы то– ропили Гарри в тот первый год; он совершил чудо, и когда первая группа студентов прибыла наверх, действовали целых три модуля. Мы отпустили бригаду Гарри раньше времени с благодарностью и премией, нуждаясь сами в той площади, что они использовали для себя. Десять студентов, Норри, Рауль, Гарри и я-в сумме четырнадцать человек. Три модуля – в сумме девять жилых комнат. Кто-нибудь пробовал ухаживать за женщиной в таких условиях?.. Но в результате этой переделки мы с Норри оказались настоящей супружеской парой; церемония впоследствии была простой формальностью.

Ко второму сезону мы завершили еще .один трехкомнатный дом, но взяли только семь новых студентов; каждый теперь имел дверь, которую мог за– крыть и спрятаться за ней, когда ему было нужно, но всех семерых мы в результате отвергли. Пятый молот так и не был построен.

Это была та самая полоса неудач, о которой я упоминал ранее, и она протянулась через весь наш второй сезон.

Понимаете, я только начинал приобретать известность как танцор и был еще довольно молод, когда пуля грабителя раздробила мне бедренный сустав.

Это было давным-давно, но я помню, что был чертовски хорошим танцором.

Я никогда опять не буду так хорош, даже если смогу снова пользоваться ногой. Некоторые из тех, кого мы отвергли, были лучшими танцорами, чем я до травмы – в земных условиях. Я верил, что по-настоящему хороший танцор почти автоматически имеет необходимые качества, чтобы обучиться думать пространственно, сферически.

Мрачные результаты первого сезона показали мне мою ошибку, поэтому для второго семестра мы использовали другие критерии. Мы пытались выбирать людей со свободным мышлением, с нестандартным мышлением, с мышлением, не связанным предвзятостью и ортодоксальностью. Рауль описал их как «тип читателя фантастики». Результаты были кошмарны.

Прежде всего обнаружилось, что люди, которые способны подвергнуть сомнению даже свои самые основные аксиомы интеллектуально, вовсе не обязательно способны это сделать физически – они могут вообразить, что необходимо сделать, но сделать этого не могут. Еще хуже, что люди со свободным мышлением не могут сотрудничать с другими свободно мыслящими людьми, не могут последовательно принять точку зрения другого человека. Мы хотели сделать танцевальную коммуну, а у нас получилась классическая коммуна, где никто не хотел мыть тарелки. Один парень был способен стать отменным солистом – когда я его отпустил, я рекомендовал «Бетамаксу», чтобы они финансировали для него студию, – но мы с ним работать не могли.

И двое из этих чертовых идиотов умерли из-за собственного бездумия.

Они все были по-настоящему хорошо тренированы для выживания в невесомости, прошли бесконечную муштру основных правил жизни в кос– мосе. Мы использовали систему парной страховки для каждого студента, который выходил в открытый космос, и мы принимали все возможные меры предосторожности, которые я мог придумать. Но Инга Сьеберг не могла утомлять себя проверкой и техобслуживанием своего р-костюма целый час каждый день. Она ухитрилась не обратить внимание на все шесть классических признаков начинающейся поломки системы охлаждения, и однажды при восходе солнца она сварилась. И ничто не могло заставить Алексея Никольского подстричь пышную гриву каштановых волос. Вопреки всем советам он настаивал, что будет делать на затылке нечто вроде свернутого вдвое конского хвоста, «как он всегда делал». Единственное, на что его удалось уговорить, это на тоненькую ленточку для волос. Ясно как божий день, что она порвалась в разгар занятий, и он, естественно, стал задыхаться. Мы были в нескольких минутах полета от помещений, так что он бы наверняка не задохнулся, пока его тащили. Но в то время как мы с Гарри буксировали его к Городскому Залу, он расстегнул р-костюм, чтобы по– править прическу.

Оба раза мы вынуждены были хранить тела в Чулане отвратительно долго, пока ближайшая родня вела дебаты, следует ли отправить останки в бли– жайший космопорт или же пройти через юридические сложности, чтобы получить разрешение на похороны в космосе. Кладбищенский юмор помог нам сохранить рассудок (Рауль стал было называть Чулан «каморкой могильщика Мак-Джи»), но сезон это весьма омрачило.

Ничуть не веселее было распрощаться с последними из тех, кто остался в живых. В тот день, когда Йенг и Дюбуа покинули нас, я был почти сражен. Я проводил их лично, и пожатие рук в р-костюмах, напоминающее «коитус с презервативом», было, по горькой иронии, слишком к месту. Весь этот се– местр, как и первый, был коитусом с презервативом – тяжкий труд и никаких плодов, – и я возвратился в Городской Зал в самой черной депрес– сии, которой у меня не было с тех пор… с тех пор, как умерла Шера. По закону подлости моя нога болела; мне хотелось на кого-нибудь вызвериться.

Но когда я прошел через шлюз, то увидел Норри, Гарри и Линду, наблюдающих за Раулем, который творил чудеса.

Он не замечал их и вообще ничего вокруг, и Норри предостерегающе подняла руку, не глядя на меня. Я отложил на время свои настроения и при– слонился спиной к стене рядом со шлюзом; подушечка «липучек» между лопатками надежно меня пристегнула. (Вся сфера покрыта «липучками» с пе– тельками; подушечки из «липучек» с крючочками пришиты к нашим тапочкам – в которых большие пальцы отдельно, – к ягодицам, бедрам, спинам и тыльной стороне ладоней перчаток. «Липучки» – это наша самая дешевая мебель.) Рауль творил чудеса из подручных материалов. Его самым таинственным орудием было то, что он называл «Супершприц». Эта штука выглядела, как медицинский шприц для подкожных впрыскиваний, страдающий слоновой болезнью: корпус и поршень были огромными, но сама игла была стан– дартного размера. В руках Рауля это было волшебной палочкой.