Текст книги "История Египта c древнейших времен до персидского завоевания"

Глава 9
Государство, общество и религия

Было бы вполне естественно, если бы цари XI династии имели свою резиденцию в Фивах, где жили родоначальники линии в течение долгой войны, окончившейся покорением Севера. Но Аменемхет, по-видимому, не мог продолжать эту традицию. Легко представить себе, почему он решил, что для поддержания его положения необходимо его присутствие среди северных номархов, вероятно все еще тяготевших к павшему гераклеопольскому дому. Кроме того, все цари Египта со времени падения тинисской династии за тысячу лет перед тем жили там, за исключением свергнутой им XI династии. Избранное им место находилось на западном берегу реки, немного южнее Мемфиса. Установить его с точностью теперь невозможно, но, вероятно, оно находилось вблизи современного Лишта, где была найдена разрушенная пирамида Аменемхета. Название, данное столице, ясно говорит о ее назначении. Аменемхет назвал ее Иттауи, что означает «захват обеих земель». Иероглифически это название всегда пишется заключенным внутри квадратной крепости с зубчатыми стенами. Из этой твердыни Аменемхет вершил судьбы государства, требовавшие всего искусства и политической прозорливости ряда недюжинно сильных правителей для поддержания престижа царского дома.

Страна состояла из небольших государств или княжеств, главы которых должны были быть лояльными по отношению к фараону, но не являлись ни его чиновниками, ни его слугами. Некоторые представители поместной знати были «великими владыками», или номархами, управлявшими каждый целым номом; другие владели меньшей вотчиной, с укрепленным городом. Следовательно, Аменемхет организовал феодальное государство, не отличавшееся существенно от того, которое мы находим в позднейшей Европе. Это было государство, которое могло существовать только до тех пор, пока был сильный человек, такой как он, во дворце в Иттауи; малейший признак слабости имел бы следствием его быстрое разложение. Мы черпаем наши сведения о князьях из их сохранившихся гробниц и надгробных памятников. Все такие памятники в Дельте погибли, так что мы можем говорить с уверенностью только о положении дел на Юге, но даже и здесь мы надлежащим образом осведомлены только относительно Среднего Египта.

Канцелярия номарха Хнумхотепа в Бени-Хасане. Слева – главный казначей, перед которым взвешивается золото и серебро; посередине изображен государственный управитель, записывающий количество зерна, доставленного и ссыпанного в амбары

Алебастровый колосс высотой приблизительно в 22 фута, который тащат на санях 172 человека, расположенные вдоль лямок четырьмя двойными рядами

Знатные фамилии провинциальной знати, как мы видели, могли в некоторых случаях насчитывать ряд предков, восходивших к эпохе Древнего царства, за четыре или пять веков перед тем. Таким образом, они прочно утвердились в своих вотчинах и поместьях. Напомним также, что при слабых фараонах периода упадка, следовавшего за Древним царством, они правили почти как независимые князья, отмечавшие события годами собственного правления, а уже больше не годами царствования фараона, которого они в некоторых случаях не ставили ни во что и против которого иногда даже успешно боролись. Номарх в действительности стал миниатюрным фараоном в пределах своего небольшого царства, и таковым он продолжал оставаться в эпоху XII династии. Хотя и меньших размеров, его резиденция все же включала свиту, напоминавшую двор фараона, и гарем; далее, его правительство нуждалось в главном казначее, суде с канцеляриями, писцами и чиновниками и во всем основном правительственном аппарате, который мы находим в царской резиденции. Посредством такой организации номарх собирал доходы со своих поместий. Он был верховным жрецом или главой жречества и командовал подчиненной ему милицией, имевшей постоянную организацию. Силы, которыми он располагал, были значительны. Номарх Антилопьего нома имел под своим начальством 400 человек собственного войска во время похода в Нубию и 600 человек во время экспедиции через пустыню в золотые копи на Коптской дороге. Номарх, живший в Копте, мог послать свою собственную экспедицию в хаммаматские каменоломни, доставившую домой две глыбы в 17 футов, и вторую экспедицию, вернувшуюся назад с глыбой длиной в 20 футов, которую тащили около 200 человек за 50 миль по выжженной дороге через пустыню к Нилу. Рабочие номарха Заячьего нома тащили из хатнубских каменоломен к реке, за 10 миль, огромную глыбу алебастра, весившую более 600 тонн и достаточно длинную, чтобы из нее вышла статуя номарха высотой около 22 футов. Эти владетели могли строить храмы и воздвигать общественные здания в своих главнейших городах. Они развивали ремесла и поощряли промышленность, и их непосредственный интерес и личное наблюдение обусловили собою период небывалого экономического развития. В словах одного из сиутских номархов эпохи гераклеопольского владычества заключается намек на тенденцию эпохи, он говорит: «Я был богат зерном. Когда страна испытывала нужду, я поддерживал город с помощью ха и хекет (меры зерна); я позволял гражданину брать для себя зерна, и его жене, вдове и ее сыну. Я сложил все недоимки, которые, как я нашел, считали за ними мои предки. Я покрыл пастбища скотом, у каждого человека было много приплода, коровы телились дважды, загоны были полны телят». Новый проведенный им оросительный канал, несомненно, значительно увеличил доходность его поместий. Преданные чиновники номарха проявляют ту же заботливость о благосостоянии области, находившейся под их управлением. Так, в эпоху XI династии помощник казначея Фиванского нома, живший в Гебелейне, говорит: «Я поддерживал Гебелейн в неурожайные года, когда испытывали нужду 400 человек. Я не похищал дочери у человека, я не отнимал его поля. Я составил четыре стада из коз и приставил к каждому стаду людей; я составил два стада из рогатого скота и одно стадо из ослов. Я разводил всевозможный мелкий скот; я сделал тридцать судов; затем еще тридцать судов, и я привез зерна для Эсне и Туфиума после того, как Гебелейн получил поддержку. Фиванский ном поднялся вверх по течению (в Гебелейн за продовольствием). Никогда Гебелейн не посылал ни вверх ни вниз по течению в другую область (за продовольствием)». Таким образом, номарх посвятил себя интересам своего народа и был озабочен тем, чтобы оставить по себе потомству репутацию милосердного и заботливого правителя. Все вышеприведенные летописи, имеющие целью увековечить такую память среди народа, взяты из надписей в гробницах. Еще определеннее в том же направлении место из биографии Амени, номарха Антилопьего нома, начертанной в его гробнице в Бени-Хасане: «Не было ни одной дочери гражданина, с которой я поступил бы дурно, не было ни одной вдовы, которую я бы угнетал; не было ни одного крестьянина, которого я бы оттолкнул; не было ни одного пастуха, которого я бы прогнал; не было ни одного надсмотрщика над крепостными земледельцами, чьих людей я бы взял за (неуплаченные) подати; не было ни одного несчастного в моей области; не было ни одного голодного в мое время. Когда наступили голодные года, я вспахал все поля Антилопьего нома, вплоть до южного и северного рубежа, сохранив его население живым и доставляя ему пропитание, так что не было ни одного голодного. Я давал вдове так же, как и имевшей мужа. Ни в чем, что я давал, я не возвышал великого над малым. Затем наступили (года) обильного Нила, богатые зерном и всякими вещами, но я не собирал недоимок с полей». Принимая во внимание естественное желание номарха поведать о наиболее благоприятных сторонах своей деятельности, все же очевидно, что патриархальный характер его управления областью с ограниченным населением, лично ему известным благодаря почти ежедневному соприкосновению, был необычайно благодетелен для страны и всего народонаселения.

Не все вотчины, которыми управлял номарх, являлись его неограниченной собственностью. Его имущество состояло из земель и доходов двоякого рода: «отцовского поместья», полученного от предков и бывшего родовым, и «княжеского поместья», которое не могло переходить по завещанию и в случае смерти номарха всякий раз заново даровалось как надел фараоном его наследникам. Именно это обстоятельство и давало до известной степени возможность фараону держать в своих руках ленных владетелей и сажать по всей стране сторонников своего дома. Тем не менее фараон не мог не считаться с прямым наследником, определявшимся через старшую дочь, и, как мы наблюдали в случае Сиута, последняя могла даже править вотчиной после смерти своего отца, пока ее сын не становился достаточно взрослым, чтобы взять управление в свои руки. Великолепные гробницы владетелей Антилопьего нома в Бени-Хасане заключают данные, которые чрезвычайно ясно говорят о влиянии этих обычаев на судьбы владетельной фамилии. Когда восторжествовал Аменемхет I, он назначил, как мы видели, одного из своих приверженцев, некоего Хнумхотепа, князем Менат-Хуфу главного города «Горизонта Гора», принадлежавшего к Антилопьему ному, где вскоре Хнумхотепу удалось сделаться номархом. В виде особой милости Сенусерта I после смерти Аменемхета I двое сыновей Хнумхотепа унаследовали вотчины своего отца. Нахт был назначен князем Менат-Хуфу, а Амени, о благодетельном правлении которого мы только что читали, получил Антилопий ном. Их сестра Бекет вышла замуж за могущественного придворного чиновника, визиря и губернатора столицы, Нехри, бывшего номархом соседнего Заячьего нома. Сын этой четы, другой Хнумхотеп, благодаря наследованию через мать, был назначен наследником своего дяди Нахта, князя Менат-Хуфу. Заметив, насколько важным был в глазах фараона факт рождения от дочери номарха, Хнумхотеп II, в свою очередь, женился на Хети, старшей дочери своего северного соседа, номарха Шакальего нома. Вследствие этого старший сын Хнумхотепа II имел через свою мать право на Шакалий ном, куда на законном основании он и был назначен фараоном; что же касается второго сына от этого брака, то этот последний, после ряда придворных отличий, получил отцовскую вотчину Менат-Хуфу. История этой линии на протяжении четырех поколений показывает, таким образом, что фараон не мог не считаться с правами наследников могущественной фамилии, и признание их несомненно ограничивало власть, которую он мог проявлять при существовании менее сильной династии вельмож.

В настоящее время невозможно определить, в какой мере ощущали местные владетели давление фараона в своем управлении и администрации. В номе, по-видимому, находился царский уполномоченный, обязанный блюсти интересы фараона, а также были там «надзиратели за коронными владениями» (вероятно, подчиненные ему), заведовавшие стадами в каждом номе. Но сам номарх был посредником, через руки которого проходили все доходы сокровищницы с нома. «Все налоги царского дома проходили через мои руки», – говорит Амени из Антилопьего нома. Сокровищница была органом центрального правительства, сообщавшим административное единство иначе слабо сплоченной совокупности номархий. У нее была в каждом номе доходная собственность. В некоторых случаях эта последняя, как мы уже заметили, управлялась, по-видимому, правительственными надзирателями; по большей же части она предоставлялась в распоряжение владетельного вельможи как часть «княжеского поместья». «Артельные старосты коронных владений Антилопьего нома» передали Амени три тысячи быков, о которых он ежегодно давал отчет фараону. По поводу этого он говорит: «Меня хвалили за это во дворце (фараона). Я вносил все подати за них в царский дом; не числилось за мною недоимок ни в одной из его (царя) канцелярий». Тутхотеп, номарх Заячьего нома, описывал с большой гордостью в своей гробнице в Эль-Берше «большие количества своего скота, полученного от царя, и своего скота с „отцовского поместья“ в участках Заячьего нома». Мы не можем даже гадать о величине или размерах собственности, принадлежавшей короне в номах и «княжеских поместьях», но несомненно, что притязания могущественных ленных владетелей значительно урезывали традиционные доходы царского дома. Фараон уже больше не мог распоряжаться неограниченно доходами страны, как в эпоху Древнего царства, хотя формально и считалось, что его вельможи владеют своими вотчинами лишь с соизволения царя. Зато у сокровищницы явились теперь другие источники доходов, которые если и не были совершенно новыми, то по крайней мере стали с этих пор энергично эксплуатироваться. Кроме внутренних доходов, включавших подати с номов и резиденций, фараон получал еще регулярный доход с золотых копей в Нубии и на Коптской дороге к Красному морю. Торговля с Пунтом и южными берегами Красного моря была, по-видимому, исключительной прерогативой фараона и должна была приносить значительный доход; равным образом, копи и каменоломни на Синайском полуострове, а также, быть может, и хаммаматские каменоломни представляли собою регулярный источник дохода. Покорение Нубии и время от времени хищнические экспедиции в Сирию и Палестину также вели к желанному пополнению сокровищницы.

Центральным органом сокровищницы все еще являлся «Белый Дом», который через отделения житницы, «двойной золотой дом», «двойной серебряный дом», отделения, ведавшие стадами и другими продуктами страны, собирал в центральные амбары и склады годичные поступления в казну фараона. Нужны были на реке целые флотилии транспортных судов для перевозки огромного количества поступавших продуктов. Во главе «Белого Дома» стояли по-прежнему главный казначей и его помощник, «казначей бога», и энергичное управление того времени видно из частых отчетов этих деятельных чиновников, из которых явствует, что, несмотря на свое высокое положение, они часто лично блюли интересы царя на Синайском полуострове, в Хаммамате, на берегах Красного моря в конце Коптской дороги. Ясно, что деятельность сокровищницы значительно расширилась со времени Древнего царства. Количество низших служащих, управителей, надзирателей и писцов, наполнявших канцелярии начальников отделений, значительно увеличилось. Чиновники присвоили себе ряд титулов, и появилось множество дотоле неизвестных рангов. Среди них занимают более видное положение, чем прежде, инженеры и умелые мастера, разрабатывавшие копи и каменоломни под начальством административных чиновников. Благодаря таким условиям стало возможным появление среднего должностного класса.

Правосудие, как и в эпоху Древнего царства, отправлялось административными чиновниками; так, один «казначей бога» с гордостью заявляет, что он один «знал законы и осмотрительно применял их». Шесть «больших палат» или судебных присутствий под председательством визиря находились в Иттауи. Кроме того, существовала «палата тридцати», очевидно отправлявшая судебные функции также под председательством визиря, но отношение ее к шести «большим палатам» неясно. В то время существовала более чем одна «южная десятерица», и «вельможам южных десятериц» часто доверялись царем различные исполнительные и административные поручения. Как мы увидим, в их обязанности входили отчеты о цензах и обложениях, но их отношение к судебной администрации не вполне ясно. Магистраты с единственным титулом «судьи», надгробные плиты которых временами находят, являлись, быть может, состоятельными представителями среднего класса, исполнявшими судейские функции в пределах ограниченной местной юрисдикции. Законы, по которым они судили, не дошли до нас, но, без сомнения, они были разнообразны и допускали тончайшие различия. Один из сиутских номархов заключает контракт между собою как князем и собою как верховным жрецом храма в родном городе, соблюдая при этом тончайшее различие прав, которыми он обладал в каждой из этих двух различных должностей.

Скудные летописи того времени проливают слишком мало света на прочие органы правительства, как то землеуправление, оросительная система и т. п. В интересах производства общественных работ, а также отчетности по цензам и обложениям страна была разделена на два административных округа, северный и южный, и «вельможи южных десятериц» служили в обоих округах, откуда следует, что их деятельность не ограничивалась одним Югом. Должность губернатора Юга исчезла, и уже к концу Древнего царства его титул стал просто почетным наименованием или даже не употреблялся вовсе. Существовала подробная система регистрации. Каждый глава семейства вносился в списки со всеми домочадцами, крепостными и рабами, как только обзаводился самостоятельным хозяйством. В земском присутствии, одном из приказов, подведомственных визирю, где производилась вся подобная регистрация, он давал клятву в точности записи «вельможей южных десятериц». Такое занесение в списки происходило, вероятно, через определенные промежутки времени, по некоторым указаниям – через каждые пятнадцать лет.

Таким образом, в ведении визиря находились по-прежнему центральные правительственные архивы, и все отчеты по земельной администрации с регистрацией цензов и обложений сосредоточивались в его канцеляриях, поэтому он называет себя человеком, «утверждающим пограничные записи, размежевывающим земельного собственника с его соседом». Как и прежде, он был еще сверх того главой судебной администрации, в качестве председателя «шести больших палат» и «палаты тридцати», и в случае, когда он занимал еще должность главного казначея, как это делал могущественный визирь Ментухотеп при Сенусерте I, то данные, которые он мог сообщить о себе на своей надгробной плите, звучали как декларация царских полномочий. История возвышения Аменемхета I, по-видимому, из положения визиря ясно доказывает, что последний мог быть опасен для короны. Его высокому посту был присвоен ранг князя и сиятельного вельможи, и в некоторых случаях он управлял номом.

Теперь более, чем когда-либо, было необходимо, чтобы правительственный аппарат находился в руках людей безусловно лояльных. Ко двору фараона призывались молодые люди, чтобы в них с годами росла преданность своему владыке. Так, Сенусерт III писал главному казначею Ихернофрету, доверяя ему поручение: «Мое величество посылает тебя, будучи уверен в сердце, что ты сделаешь все согласно желанию моего величества, ибо ты обучался под руководством моего величества, ты прошел школу моего величества и обучение исключительно при моем дворе». Но даже и при таких условиях требовалась неусыпная бдительность, дабы обеспечить царю безопасность и воспрепятствовать тщеславной знати, служившей фараону, достигнуть опасного могущества. Мы увидим, что чиновники Аменемхета I злоупотребили его доверием и покусились на его жизнь; в отдаленной Нубии Ментухотеп, местный военачальник Сенусерта I, как Корнелий Галл при Августе, настолько выдвигал себя вперед на победных памятниках царя, что его изображение пришлось стереть, а сам вельможа, по всей вероятности, впал в немилость. Тактичное отношение к фараону было, безусловно, необходимо для карьеры, и мудрецы прославляют того, кто умеет молчать на царской службе. Сохетепибра, вельможа при дворе Аменемхета III, оставил на своей могильной плите увещевание к детям служить верою и правдою царю, причем говорит среди многих других вещей: «Сражайтесь за его имя, оправдывайтесь, клянясь им, и у вас не будет забот. Любимец царя благословен, но нет могилы для человека, враждебного его величеству: тело его будет брошено в воду».

При таких условиях фараону ничего другого не оставалось, как окружить себя необходимой силой, чтобы в случае надобности заставить себя слушаться. Поэтому возник класс военной свиты или, буквально, «спутников его величества». Это были профессиональные солдаты, первые, о которых нам что-либо известно в Древнем Египте. Они были расквартированы отрядами в сто человек во дворце и царских крепостях, от пределов Нубии до границ Азии. Число их в настоящее время невозможно определить. Во всяком случае, они образовали ядро постоянной армии, хотя, несомненно, они были еще чересчур малочисленны, чтобы носить такое название. Откуда они набирались, также неизвестно, но их начальники, по крайней мере, были по своему происхождению выше среднего класса. Мы найдем их принимающими участие в качестве самой значительной силы во всех войнах фараона, особенно в Нубии, а также в царских экспедициях в копи, каменоломни и порты Красного моря. Тем не менее большая часть армии фараона состояла в это время из свободных от рождения граждан среднего класса, составлявших милицию или постоянное войско номарха, который по зову царя становился сам во главе их и вел их на подмогу к своему сюзерену. Следовательно, во время войны армия составлялась из отрядов, которые приводились ленными владетелями и состояли под их командой. В мирное время они часто привлекались в качестве смышленых людей для перенесения больших памятников и общественных работ. Все свободные граждане, включая жрецов, организовались и зарегистрировались в «поколения», термин, обозначавший категории юношей, обязанных нести одна за другой военную или гражданскую службу. Как и в эпоху Древнего царства, война сводилась почти исключительно к ряду плохо организованных хищнических набегов, отчеты о которых ясно обнаруживают по-прежнему невоинственный дух египтян.

Обособление знати от двора, начавшееся с VI династии, привело к образованию провинциального общества; следы этого последнего мы находим главным образом в Элефантине, Берше, Бени-Хасане и Сиуте, где сохранились гробницы номархов, и в Абидосе, где представители всех классов желали быть погребенными или воздвигнуть памятную доску. Жизнь высшего сословия не сосредоточивалась больше при дворе, и знать, рассеянная по всей стране, приняла местные формы. Номарх со своим большим семейным кругом, своими общественными развлечениями, своими охотами и своим спортом представляет собою интересную и живописную фигуру деревенского вельможи, которой мы охотно занялись бы, если бы позволило место. Для этой эпохи характерно значение среднего класса; в известной мере оно явствует из того факта, что гробница, надгробная плита и загробное снаряжение стали необходимыми также и для значительной части этого класса, не чувствовавшего подобной надобности и не оставившего такой памяти о своем существовании в эпоху Древнего царства. В абидосском некрополе погребено около 800 человек той эпохи; из них четвертая часть не имеет вовсе титулов ни по должности, ни по происхождению. Они иногда обозначают себя «жителями города», но обычно на могильной плите стоит только имя, без всякого указания на положение собственника. Одни из этих людей были торговцами, другие – землевладельцами, третьи – ремесленниками и мастерами, но среди них были люди состоятельные и склонные к роскоши. В художественном институте в Чикаго есть красивый саркофаг, принадлежащий нетитулованному гражданину и сделанный из дорогого ливанского кедра. К ним мы должны, без сомнения, отнести и тех, которые ставят перед своим именем указание на свое прозвище, вроде: «мастер, изготовитель сандалий», «золотых дел мастер» или «медник», без дальнейшего обозначения своего положения в свете. Из числа лиц, имеющих титулы по должности на этих могильных плитах эпохи Среднего царства в Абидосе, значительное большинство было мелкими служащими, лишенными каких бы то ни было титулов по происхождению и, без сомнения, принадлежавшими к тому же среднему классу. Правительственная служба была подходящей карьерой для молодых людей, занимавших подобное положение в свете; помощник казначея, который, если вспомнит читатель, так заботился о поддержании Фиванского нома, намеренно называет себя «гражданином». Наследование сыном отцовского звания, практиковавшееся уже в эпоху Древнего царства, стало теперь постоянным явлением. На могильных плитах встречается просьба к прохожим помолиться об умершем, если они желают, чтобы их дети унаследовали их должности. Обычай передачи звания по наследству должен был неизбежно вести к образованию среднего служилого класса. Умение читать и писать также возвышало представителей этого последнего над людьми того же общественного положения, как и они, но лишенными образования. Некий отец, везущий сына в придворную писарскую школу, убеждает его быть прилежным и, приводя одну пословицу за другой, доказывает, что каждое занятие изобилует трудностями и тяготами, в то время как занятие писца ведет к почестям и богатству. Хотя образцы искусств красноречиво свидетельствуют, что мастера того времени были нередко людьми в высокой мере одаренными, положение которых в свете могло считаться завидным, тем не менее средний класс писцов и чиновников, как мы только что видели, смотрел на них свысока и превозносил свое звание над всеми другими. Начиная с этого времени мы постоянно находим, что писец превозносит свои познания и свое положение. В то время как из памятников Древнего царства мы узнаем лишь о жизни титулованной придворной знати и крепостных в их поместьях, в эпоху Среднего царства мы, следовательно, находим процветающий и нередко зажиточный средний провинциальный класс, который имеет иногда собственных рабов и земли и делает приношения от первых плодов в городской храм, по примеру самого номарха. Номарх весьма заботился о благосостоянии этого класса, и читатель вспомнит о его пожертвованиях зерном этому классу во время голода. Один из представителей среднего класса записал о своем благосостоянии на надгробной плите в таких словах: «У меня были хорошие сады и высокие смоковницы, я построил у себя в городе просторный дом и высек гробницу в своих погребальных скалах. Я сделал канал для своего города, и я возил по нему (народ) в своей лодке. Я был готов (служить), руководя своими крестьянами вплоть до того дня, когда все было кончено со мною (день смерти), когда я передал это (свое состояние) сыну по завещанию». Внизу общественной лестницы находились безыменные крепостные «крестьяне» только что прочтенной нами надписи, трудовые миллионы, на которых держалось земледелие страны, – презренный класс, чей труд тем не менее являлся базисом экономической жизни страны. В номах крестьяне занимались также ремеслами, и мы видим их на рельефах в Бени-Хасанских гробницах и в других местах занятыми всякого рода ручным трудом. Предназначались ли вырабатываемые ими вещи для потребления в поместьях номарха, или также в значительной мере они шли на рынки по всей стране, где покупались средним классом, – остается совершенно неизвестным.

Ни в одной стороне жизни египтян Среднего царства не сказывается так явно изменение и развитие, как в религии. Здесь снова перед нами новый период. Официальное главенство Ра, столь очевидное со времени возвышения V династии, сохранилось в течение внутренних смут, следовавших за падением Древнего царства, и при возникновении XII династии его торжество было полным. Другие жреческие коллегии, желавшие отвоевать для своего, быть может, всецело местного божества частицу славы бога-солнца, постепенно открыли, что оно лишь форма и имя Ра, и некоторые из них зашли настолько далеко, что их теологические спекуляции отразились на имени бога. Так, например, жрецы бога-крокодила Себека, не имевшего вначале никакого касания к богу-солнцу, назвали его теперь Себек-Ра. Подобным же образом Амон, до тех пор незначительный местный бог Фив, несколько выдвинувшийся вследствие политического возвышения города, стал отныне богом-солнцем и стал обычно именоваться своими жрецами Амоном-Ра. В этом движении заключались зачатки тенденции в сторону пантеистического солярного монотеизма, который мы в свое время проследим вплоть до его замечательного конца.

Храмы, вероятно, несколько увеличились в размерах, но официальный культ по существу не изменился, и все еще было мало жрецов. Храм Анубиса, построенный Сенусертом II в Кахуне, вблизи Файюма, находился в ведении всего лишь одного знатного человека на положении «храмового старосты», имевшего под своим начальством «главного чтеца» и девять помощников. Только «храмовый староста» и «чтец» состояли постоянно при святилище, тогда как девять помощников были мирянами, служившими при храме только один месяц в году, по истечении которого они уступали свое место новым девяти, сдавая им на руки храмовое имущество. Кроме того, для низших служебных обязанностей существовали шесть привратников и два служителя.

Торжество Осириса было не менее полным, чем Ра, хотя и вследствие совершенно иных причин. Главенство Ра было в широкой мере обусловлено его политическим господством, еще усиленным тем престижем, которым бог-солнце всегда пользовался в Нильской долине; в то время как авторитет Осириса не имел никакого отношения к государству и всецело был обязан народу. Вполне возможно, что жрецы способствовали его торжеству путем настойчивой пропаганды, но поле их деятельности было среди народа. В Абидосе миф об Осирисе вылился в ряд драматических представлений, в которых главные события жизни, смерти и конечного торжества бога ежегодно изображались жрецами перед толпой. В некоторых частях представления позволялось принимать участие народу, и все в целом было, без сомнения, настолько же многозначительно в глазах толпы, как представления страстей в Средние века. Мы нередко находим на могильных плитах молитву о том, чтобы в будущем иметь возможность покидать гробницу и присутствовать на этих праздничных представлениях. Среди инсценированных событий имело место процессионное перенесение тела бога в его усыпальницу для погребения. Было вполне естественно, что этот обычай приведет наконец к признанию места в пустыне за Абидосом, игравшего в обряде роль усыпальницы, подлинной гробницей Осириса, и так гробница царя I династии Джета, правившего более чем тысячу лет назад, считалась уже в эпоху Среднего царства гробницей Осириса. С возрастанием почитания она стала подлинной священной усыпальницей, и с Абидосом, в отношении святости, не могло равняться никакое другое место в Египте. Все это оказывало на народ сильнейшее влияние. Люди стекались на поклонение, и древняя гробница Джета была погребена под целою горою сосудов, заключавших приношения по обету. Если представлялось возможным, египтянин погребался в Абидосе внутри ограды, заключавшей храм бога, пока гробницы не стали захватывать площади храма и жрецы не сочли нужным, дабы воспрепятствовать этому, обнести их стеной. Начиная с самого визиря и кончая смиреннейшим батраком, мы видим египтян заполняющими это наисвященнейшее кладбище страны. Когда погребение в Абидосе было невозможно, как, например, для номарха, знатные покойники, по крайней мере, привозились туда после бальзамирования, чтобы побыть вблизи великого бога и присутствовать некоторое время при его церемониях, после чего они отвозились назад и погребались дома. Что же касается большинства людей, для которых даже и это было недоступно, то они ставили там памятные плиты для самих себя и для своих родственников, на которых обращались к богу с прославлением и молитвой о том, чтобы он вспомнил их на том свете. Царские чиновники и правительственные эмиссары, которых дела приводили в город, не упускали случая поставить такую плиту, и дата, и характер их командировок, иногда начертанные ими на ней, сообщают нам драгоценные исторические факты, о которых мы иначе ничего бы не знали.