Текст книги "Выживший"

20

– А?

Меня что-то разбудило. В камине мерцали угольки. Под одеялом вырисовывался неподвижный силуэт Рейчел.

Треснуло полено и занялось язычками пламени: оно будет гореть еще несколько часов, а значит, я задремал совсем недавно, не больше часа назад.

Мне приснился тот же кошмар: за мной скачут на лошадях люди в военной форме – и пробуждение стало избавлением от него. Реальность, какова бы она ни была, всегда лучше. Нужно запомнить этот миг: потрескивающие в камине дрова, мирно спящая Рейчел – потому что он полон обещания, полон счастья. Глядя на красноватые язычки пламени, я снова стал погружаться в сон.

Из полудремы меня вырвал внезапный звук. Где это? Внизу? В противоположном конце коридора.

Я резко открыл глаза, сердце бешено колотилось, не давая спокойно дышать. Раздалось чуть слышное постукивание, затем что-то звякнуло, снова застучало. Может, просто сквозняк в коридорах старого здания?

И снова стихло…

Я затаился, прислушиваясь к каждому шороху, но скоро усталость взяла свое: веки налились тяжестью, навалилась дремота.

Не спать! Я перевернулся на спину и уставился в белый деревянный потолок. Рисунок древесины и сучки складывались под слоем краски в причудливые рисунки. Не спать! Вот машина, вот горный хребет, вот лиса, вот человеческая голова.

Снова стук – только громче. Я рывком сел на кровати, сон как рукой сняло.

– Рейчел, – тихонько позвал я. Она даже не пошевелилась. – Рейчел.

Я быстро встал, натянул джинсы, набросил куртку и подошел к Рейчел: она крепко спала, улыбаясь сквозь сон. Хотел потормошить ее за плечо, но передумал: пусть спит. Где-то внутри звучала мысль: если мои предположения верны, не стоит ее будить. Кроме того, я должен доказать самому себе, что…

Я обулся, достал из кармана куртки «глок», проверил его, взял с полки фонарик на батарейках.

Рука задержалась на медной ручке – но только на мгновение. Я сделал глубокий вдох, опустил ручку и приоткрыл дверь. В разогретую комнату ворвался холодный воздух.

В коридоре было темно и тихо. Я вышел и бесшумно закрыл за собой дверь – из-под нее пробивалась чуть заметная полоска красноватого света. Нужно придумать, как запирать ее изнутри – вдруг в арсенал проберутся чужие? Стояла полная тишина: ни единого скрипа, ни единого стука. Неужели мне все приснилось?

Я направил луч фонарика вперед, посветил на лестницу, затем влево, в сторону ванной – ничего.

Медленно-медленно, стараясь не скрипеть половицами, я пошел по коридору к ванной, из которой доносились те странные звуки. Яркий луч фонаря выхватывал по пути темные тени. Как же мне хотелось просто щелкнуть выключателем и вмиг разогнать ярким электрическим светом зловещую темноту, полную неожиданностей. В ванной никого не было. Ведра с водой стояли на прежнем месте. Я вышел обратно в длинный темный коридор, надеясь, что луч фонарика прогонит не только тени.

Дверь напротив входа в ванную немного отличалась от других: один из нижних углов обгорел, и через него тянул сильный сквозняк. Я остановился перед ней, не решаясь открыть. Вспомнилась квартира 59С в Рокфеллеровском небоскребе: некоторые двери лучше никогда не открывать. Но ради Рейчел я решился. За дверью оказалась небольшая комната, похожая на приемную: судя по всему, недавно в ней был пожар. Скорее всего, во время атаки, только почему Рейчел мне об этом не рассказала? Рядом с камином все было в черной саже, на деревянные панели вокруг двери лег толстый слой копоти, будто какой-то монстр изрыгал языки пламени.

Почему я до сих пор не заглядывал за эту дверь?

Возникло ощущение, что я вновь оказался в туннеле с заживо сгоревшими людьми. Сквозь ровную обугленную дыру в полу виднелся слой гипсового потолка этажом ниже. На столе возле окна стоял обгоревший остов глобуса: еще один исчезнувший символ некогда единого целого. В комнате было ужасно холодно и тихо. Я вышел, плотно закрыв за собой дверь.

На верхней ступеньке лестницы я остановился и прислушался, на всякий случай держась за перила. Может, это выл ветер или шумел какой-нибудь обитатель зоопарка? Может, мне просто показалось? Я выключил фонарик и присел на ступеньке. Темно и тихо. Лестница старая и скрипучая, если кто-то станет по ней подниматься, я обязательно услышу и ослеплю его фонариком. Если понадобится – выстрелю. А вдруг их будет несколько? Я оглянулся на полоску теплого света под дверью комнаты, где спала Рейчел. Темно и тихо.

Шорох. Постукивание где-то внизу.

У меня за спиной.

Во рту моментально пересохло. Я включил фонарик, но ничего не увидел, кроме пара собственного дыхания в луче света.

Внизу снова раздался тот же звук – и сразу же повторился за спиной, только тише. Я выдохнул: второй звук был всего лишь эхом первого.

Постукивание явно шло не снаружи – его источник находился где-то внутри здания. Кто-то наощупь пробирается в темноте? Один? Несколько?

Крепко сжав рукоятку пистолета, я на цыпочках пошел вниз, остановился на лестничной площадке, пригнулся, вглядываясь в темноту.

Ничего. Я стал спускаться дальше. Несмотря на все усилия, идти бесшумно не получалось: в полной тишине каждый шаг по паркетному полу вестибюля отдавался громким эхом. Задувал холодный ветер, будто где-то внизу было открыто окно. Яркий луч фонарика разрезал темноту, но никак не получалось избавиться от ощущения, что кто-то постоянно ускользает от меня, прячась на границе света и тьмы, на границе двух миров.

Под покровом ночи могло происходить что угодно. Всех нас эта атака сделала в некотором роде монстрами. Я видел забитый тысячами человеческих тел туннель: огонь настиг там людей, пытавшихся убежать с Манхэттена. Запах горелой человеческой плоти смешался с вонью плавящегося пластика, жженой резины и разлитого горючего. И даже не эта жуткая, невообразимая картина, а страшная вонь заставила меня развернуться и просто бежать – бежать, не разбирая дороги. Я бежал, выставив вперед пистолет, и если бы мне тогда попались виновники случившегося, я бы выпустил в них всю обойму. Я бы стрелял и стрелял, убивал без жалости и сожаления. Только вот в кого бы я после этого превратился?

Я стоял один в пустом, холодном и темном вестибюле.

С баррикады, которую я выстроил возле основного входа, упал стул. Свет фонарика отразился в стекле – ничего. Через пробитую охотниками дыру врывался ветер и шевелил наваленные под дверью вещи: в куче что-то позвякивало, постукивало, шелестело. Я засунул пистолет в карман, направил луч фонарика на баррикаду и собрался поднять стул, но внезапно остановился. Ощущалось чье-то присутствие: чуть слышный шорох, шевеление…

Я ждал, нащупав в кармане пистолет и положив палец на спусковой крючок.

Вытащил руку с пистолетом.

Подождал еще.

Больше ничего не было: ни шума, ни движения.

Еще пару минут я стоял на месте, боясь шелохнуться от страха. Выжидал, готовый закричать, выстрелить, броситься на врага. Тишина. Постепенно я стал успокаиваться, сердце забилось медленнее, я чуть расслабился…

Там!

В луче света что-то проскочило. Крыса! Я поймал ее в круг света: она семенила по полу, вынюхивая, шевеля мордой. Всего лишь крыса! Я почти рассмеялся. Никого – только я и крыса.

Крыса явно искала выход на улицу, и я приоткрыл заднюю дверь, чтобы выпустить ее. Нахлынула черная ночная пустота. Свет фонарика растворялся в ней. Я выключил его и немного подождал, пока глаза привыкнут к темноте.

Звезды были закрыты низкими плотными тучами, из-за которых зловеще пробивался лунный свет.

Звери. Ледяной ветер. Неизвестность. Скрипнуло дерево, пронеслась в воздухе какая-то ночная тварь. В полной темноте я быстро обошел вокруг центрального бассейна, чернота в котором была еще гуще, чем чернота воздуха. По периметру зоопарка стояла металлическая ограда на каменном основании: сейчас я мог различить только участок рядом со зданием арсенала. Ограда была одно название: на самом деле она ни от кого не защищала.

Но, несмотря на это, я чувствовал себя в зоопарке на удивление безопасно и спокойно, будто под защитой питомцев Рейчел: их глаза и уши всегда настороже, и если на территорию проникнет чужак, они тут же поднимут тревогу. Только что потом?

До сих пор охотники не перелезали через ограду. Так почему мы должны бояться, что они до этого додумаются?

Потому что они становятся умнее? Потому что с каждым днем охотятся все лучше? Потому что придумывают новые способы заполучить добычу?

Внезапно я будто проснулся, увидел перед собой цель. Все вдруг стало ясно и понятно, пришла уверенность. Я сел, развернувшись спиной к заднему входу арсенала: как постовой в карауле. Я оберегал Рейчел. И звери оберегали ее. Мы были одной семьей и выпутываться нам вместе. Я натянул капюшон – замерзшее лицо стало понемногу отогреваться. Так и сидел, глядя на темный город и ожидая прихода рассвета.

– Ты рано встал.

Из арсенала вышла Рейчел и положила руку мне на плечо.

– Не мог уснуть, – соврал я: если бы мне дали возможность, я бы отсыпался до конца жизни. Ноги и зад затекли от сидения на холодных ступеньках, зато мысли стали яснее после того, как я столько времени слушал тихий пульс одинокого Нью-Йорка.

– Тебя разбудил шум?

Я подозрительно посмотрел на нее.

– Да.

– Это арсенал, – сказала Рейчел, регулируя яркость фонаря. – Он живет своей жизнью: в окна стучатся ветки, в стенах и под полом скребутся крысы и мыши, на крыше гнездятся опоссумы. Здание скрипит из-за перепадов температур. Ничего сверхъестественного.

Я устало кивнул.

– Пойдем внутрь, – сказала Рейчел, зябко кутаясь в одеяло. Волосы у нее были заправлены за уши. – А то замерзнешь до смерти. Я поставила греться воду.

Я поднялся и пошел за Рейчел. Часы показывали почти половину восьмого. В ванной я вымылся нагретой в ведре водой, наслаждаясь теплом и паром. Через небольшое окошко было видно, что уже светает: за голыми ветвями деревьев, стучавшими по стеклу, вставало солнце.

Рейчел сварила кашу и поставила передо мной в тарелке. Достала мед, чай, сок.

– Спасибо, – поблагодарил я, заливая кипятком пакетики с чаем в чайнике.

Мы молча завтракали при сером утреннем свете. Я смотрел, как прямо сидит Рейчел, и тоже старался не сутулиться. Глоток кофе, удар ложкой по тарелке, скрип стула. Эти звуки отвлекали меня, не давали заговорить о самом главном.

Мне хотелось спросить только об одном: что заставит Рейчел уйти? Но я боялся услышать ответ. Или я, или само это место должны были убедить ее в необходимости покинуть город.

– Послушай, Рейчел. Давай уйдем, – нерешительно предложил я.

– У нас еды еще на неделю, – не поняла она меня, пока не подняла глаза. – Ты имеешь в виду, совсем? Из города?

Я кивнул.

– Джесс, ты же знаешь: я не могу. Не могу бросить их.

– А если я найду кого-то, кто будет заботиться о них? – спросил я, понимая, что обещаю невозможное.

Рейчел рассмеялась:

– Кого? Кого ты найдешь?

Я отпил чаю.

– Давай я приведу Калеба, он нам поможет. Думаю, он умеет работать. И еще, он многое знает о выживании.

– Он же только окончил школу!

– А я только в выпускном классе, да и ты недалеко ушла.

– И где же он всему научился? В компьютерных игрушках? По твоим рассказам, он типичный сынок богатеньких родителей, он руки марать не захочет. Неужели ты думаешь, что твой Калеб будет ковыряться в навозе? Будет весь день вкалывать на холоде?

– Он поможет, я уверен.

– Посмотрим, – сказала Рейчел, медленно доедая овсянку. – Но… Я знаю, что ты чувствуешь. Я тоже сыта по горло, я устала, я соскучилась по семье, по дому. Только сейчас мой дом – здесь. Наверное, это…

Я поднялся.

– Джесс, я смотрю на вещи реально. А если кроме того, что мы видим, больше ничего не осталось? Ты думал об этом?

– Я не хочу в это верить, не для того я прошел через все…

Она скептически посмотрела на меня.

– Знаешь, Рейчел, не важно как, но я попаду домой. И не имеет значения, что меня там ждет.

21

Мне понравилось рано вставать. В Рокфеллеровском небоскребе я постоянно чувствовал себя разбитым: дважды я пытался отоспаться после обеда, но становилось еще хуже. Просто мне нужны были люди – обычные люди, сумевшие выжить.

Я сложил рюкзак, оделся. Пора было отправляться к разрушенному катку, чтобы прийти вовремя и встретить Фелисити. Интересно, она нашла мою записку? Вдруг она стала как Рейчел и теперь боится выходить из дому? От этой мысли мне поплохело. Тогда нужно будет проверить квартиру на обратном пути. Если я найду ее, позову на смотровую площадку в небоскреб: мы продумаем маршруты, ведущие из города, и заодно попрощаемся с ним – теперь навсегда.

Калеб поможет, обязательно поможет. Нет, он, конечно, не обязан чистить вольеры в зоопарке, зато он наверняка поможет убедить Рейчел. Он просто растерялся, побоялся уходить вот так, без подготовки, в неизвестность, но я докажу ему, что уйти надо, и мы вместе уговорим Рейчел.

А что еще нам всем делать? Сколько можно сидеть и ждать помощи?

Почти пустой рюкзак не давил на плечи, и от этого было легко. Весь сегодняшний день казался мне особенным. Появилась уверенность в своих силах: я сам решил, что делать, как распоряжаться своей судьбой.

Рейчел была в тропической зоне. Из-за нескольких градусов разницы там казалось гораздо теплее. Я протянул ей рацию. Она удивленно посмотрела на нее, включила – раздался треск.

– Я зарядил у Калеба две штуки. Одна тебе – вторую возьму с собой.

– Возьмешь с собой?

Я кивнул.

Рейчел решила, что я ухожу. Грустная, растерянная, она смотрела на искусственную речушку, петляющую среди камней.

– У нее небольшая дальность действия…

– Я знаю, но пусть будет на всякий случай. Каждый час я буду включать ее и говорить тебе «Привет!». Проверка связи, так сказать.

– Лучше каждые два часа, – ответила Рейчел, пристегивая рацию на пояс, и то ли виновато, то ли раздраженно опустила глаза. – Давай по четным часам.

– Я ненадолго. Только проверить, вдруг придет Фелисити.

– А если не придет?

Вслед за Рейчел я вышел на улицу. Интересно, какой день нам приготовило серое мрачное небо?

– Тогда я возьму еды и вернусь.

Рейчел разогрелась от работы и сняла куртку. А может, хотела показать, что, пока меня не будет, она станет работать еще больше, еще быстрее, ведь помощи ждать неоткуда.

– В городе опасно.

– Все будет в порядке.

– Не заблудись. Погода портится.

– Я неплохо ориентируюсь.

– Ты можешь не вернуться.

Рейчел тяжело опустила два ведра, и вода расплескалась на снег.

– Я обязательно вернусь.

Мы оба понимали, что она хотела сказать на самом деле. Рейчел боялась, что со мной случится что-нибудь, что у меня просто не будет возможности вернуться.

Глядя на разлитую воду, она попросила:

– Не ходи. Оставайся со мной.

– Может… может, ты пойдешь со мной? – Я не верил, что она согласится, но все же предложил. – Пара часов ничего не решит.

Мой вопрос повис в воздухе.

– У меня много работы.

Рейчел развернулась и начала резать фрукты и овощи на корм. В глазах у нее стояли слезы.

Возле синагоги на Шестьдесят второй улице я свернул с Пятой авеню, прошел пару кварталов на восток, затем еще немного на юг. Было почти десять часов. Я схожу к катку и сразу вернусь в зоопарк. Принесу еды. И опять приготовлю ужин – найду какой-нибудь рецепт, порадую ее, тогда будет легче уговорить ее уйти.

Проходя мимо разбитой витрины, я услышал громкое хлопанье крыльев. Из магазина вылетело несколько голубей.

В потолке зияла дыра – ракета пробила сразу несколько этажей. Вот так: был дом – и нет.

На Парк-авеню сыпался мелкий снежок. Воодушевленный, полный надежды, я быстро шел по улице, но прекрасно понимал, что это ощущение скоро исчезнет: глядя на разрушенный город, встречая смерть на каждом шагу, сложно уберечь надежду.

На Пятьдесят девятой Ист я остановился передохнуть и заодно внимательно изучить следы на снегу, явно оставленные сегодня утром. Отпечатки были разного размера. Судя по всему, люди шли на восток тремя группами по четыре-пять человек. Может, они направлялись в убежище – ведь вполне возможно, что в универмаге «Блумингдейл», например, прячутся сотни, тысячи нормальных людей?

Снег блестел на солнце до рези в глазах. Я пытался что-нибудь или кого-нибудь увидеть. Ладно, не сегодня, у меня полно других дел.

«Не ходи. Оставайся со мной… Ты можешь не вернуться»

Слова Рейчел звучали у меня в голове. Я чувствовал себя виноватым, потому что оставил ее одну. Интересно, может, вообще никого не знать, быть одиночкой, легче?

Обязательства становятся тяжкой ношей: мама не справилась с ней и ушла от нас с отцом.

Хватит стоять. Я побежал на юг. Стало ясно, что скоро я вполне могу оказаться перед нелегким выбором: уходить на север одному или нет.

22

На часах было ровно десять.

Вывернув на Пятую авеню, я пробежал мимо собора Святого Патрика, между небоскребами на Рокфеллеровской площади, мимо бронзового Атланта, удерживающего на плечах земной шар, и остановился, задыхаясь, у восточного конца катка – вернее, того, что от него осталось.

Я согнулся, опершись ладонями о колени, изо рта валил пар. За спиной ярко светило солнце.

Чуть придя в себя, я осмотрелся и отправился осматривать территорию возле катка.

Она пришла? Ждет, как я, на виду, или спряталась и наблюдает издалека, решая, можно ли мне доверять?

Я хотел громко позвать ее по имени, но в этот момент тучи закрыли солнце, стало холодно, и я, вспомнив, что в кармане перчатки, полез за ними.

Из тени появился человек и медленно направился в мою сторону, затем остановился. Посреди огромной площади стояла одинокая, маленькая фигура: еще один выживший в огромном городе. На мгновение тучи расступились и выглянуло солнце. Я сделал глубокий вдох – ледяной воздух обжег горло.

Это была девушка с видеозаписи: светлые волосы, милое личико.

«Каждый день я буду ждать в десять утра у входа на каток возле Рокфеллеровского центра».

Стало не по себе. Я остановился. Неужели? Неужели я нашел их: сначала Рейчел и Калеба, теперь Фелисити. А сколько еще на Манхэттене осталось таких, как мы?

Девушка подошла ближе. Никаких сомнений: это точно Фелисити, именно ее я видел на камере в квартире дома номер пятнадцать по улице Централ-Парк-Вест. Она все же нашла мою записку, а я наконец-то не опоздал. Фелисити смотрела на меня, сомневаясь, стоит ли подходить. Я помахал, и она улыбнулась.

– Джесс?

Мне понравился ее голос: точно такой, как на записи, очень приятный, только теперь он звучал по-настоящему. Мне хотелось слышать его постоянно, хотелось, чтобы Фелисити не умолкала. С Рейчел такого не было, и я снова почувствовал себя виноватым.

Вспомнились Анна и Мини из лагеря ООН. Я сдружился с Мини, и судя по тому, как она смотрела на меня, я ей нравился. Но по-настоящему меня тянуло к Анне: меня влекли длинные черные ресницы, ярко-красные губы, пахнущие клубникой. В первую неделю лагеря мы попали в грозу по пути в отель. Чтобы не намокнуть, мы спрятались под навесом какого-то магазинчика – и Анна быстро поцеловала меня. Губы у нее были очень горячими.

Мне хотелось как-нибудь снова поцеловать ее, но она будто забыла о нашем поцелуе, а потом стало слишком поздно.

– Да, это я.

И быстро пошел к Фелисити: пятьдесят метров, тридцать, десять. Я протянул ей руку, но вместо этого она крепко обняла меня. Мы стояли посреди площади, обнявшись, и смеялись, смеялись от счастья, от радости, что двое выживших нашли друг друга. Затем Фелисити отступила на шаг, не снимая рук с моего плеча, будто боялась, что я исчезну. Она вся была холодная, только теплое дыхание согревало мне шею. В глазах у нее стояли слезы. На ресницах блестели капельки, из-под вязаной шапочки выглядывали волосы, подернутые инеем. Какая же у нее улыбка!

– На тебе папина шапка.

– Извини, – смущенно сказал я и стал стягивать шапку, надетую под бейсболку.

– Тебе идет. Теперь она твоя.

– Спасибо.

Фелисити просияла.

– Прости, прости, что я не пришел раньше.

– Ты о чем?

– Я не приходил все эти дни…

– Серьезно?

– А что?

– Я тоже!

Фелисити держала меня за руки.

– Я сегодня первый раз пришла, – стала объяснять она. – Только вчера вернулась домой, нашла твою записку.

– Только вчера? – переспросил я. Мне полегчало. Я не подвел ее. На стеклах полуразрушенных зданий играли ослепительно-желтые солнечные блики, непривычно яркие на фоне тяжелого серого неба. В полной тишине опять посыпался снег. Два человека, две крошечных точки, стояли на краю пропасти.

– Когда ты ушел?

Я не сразу сообразил, что ответить:

– Три дня назад…

– Этого я и боялась. Так и подумала, что ты приходил сразу после моего ухода.

– Я искал тебя в парке в тот день, когда посмотрел запись, но никого не нашел – те люди ушли. Я так боялся идти сюда, боялся, что никогда-никогда не найду тебя.

– Мы, наверное, разминулись в парке. Я видела там зараженных людей, которые грелись у огня и пили из бутылок…

– Мы называем их Охотниками.

На ее лице одновременно отразилось и недоумение, и любопытство:

– Кто «мы»?

Вряд ли стоило сейчас рассказывать Фелисити об Анне, Дейве и Мини, поэтому я просто сказал ей о Рейчел и Калебе.

– Тебе повезло, что ты нашел людей. Скорее всего, мы видели одних и тех же Охотников, просто в разное время.

– Да. Я видел их в парке как раз перед тем, как нашел твою квартиру. Затем оставил записку и ушел.

Фелисити кивнула. Она не выпускала моих рук: ладошки у нее были маленькие, мягкие, теплые даже через перчатки.

– Где ты была?

– Искала других, чтобы выбраться из города.

– И?

– Каждый день я выходила на улицу, шла к Гудзону, через Мидтаун до Ист-Ривер… Я пыталась держаться воды, чтобы найти выход с острова, но везде были эти… эти люди. Несколько раз они гнались за мной.

– Ты убегала?

– Пряталась. Мне было так страшно. Вчера я ночевала в подвале своей любимой кондитерской: у них продавались самые вкусные в мире пончики. До этого я проверила несколько мест, где могли прятаться люди… Все напрасно. У меня опустились руки, я пришла домой, почти потеряв надежду, – и вдруг твоя записка.

Я кивнул. Фелисити было очень страшно все это время – страшно, как и мне, но она оказалась сильнее и смелее. Мы смотрели друг на друга и думали об одном и том же: «Что дальше?»

Снег усилился.

– Надо спрятаться под крышей, – предложил я. Фелисити с улыбкой кивнула. Я понял, что последую за ней куда угодно. А вот она за мной?