Текст книги "Выживший"

23

Мы зашли в булочную, в которой я прятался от Охотников около недели назад. Снег и ветер не проникали внутрь, и Фелисити размотала большой шарф и положила его на прилавок. С прошлого раза все оставалось по-прежнему: пол и стеллажи покрывал толстый слой пыли и пепла, в холодильниках стояли напитки, в витринах плесневели булочки и пироги.

– Будешь пить? – спросил я.

– Воду – с удовольствием.

– А что же еще? – сказал я и покраснел. Что за ерунду я ляпнул? Прямо как старый дед. Может, надо было отвести ее в какой-нибудь бар, предложить выпить по-настоящему. Калеб именно так бы и поступил.

С горящими щеками я протянул Фелисити бутылку воды.

– Твое здоровье! – улыбнулась она.

– Твое здоровье!

Она сидела рядом, так близко, что чувствовалось тепло ее тела, смотрела вместе со мной в окно.

– Расскажи, – попросил я, – как ты пряталась от охотников в кондитерской.

– Их было очень много, целая толпа, они бежали все вместе. Я поняла, что нужно спрятаться. Уже почти стемнело, на улице стало жутко, но домой было нельзя – они бы меня поймали. Я вспомнила про кондитерскую, побежала туда и сумела по дороге оторваться от них.

Фелисити вздрогнула – нелегко ей пришлось.

– Они часто ведут себя непредсказуемо. Те, в парке, были из слабых.

– Они ушли из парка вниз, к Гудзону – я шла за ними – и спрятались в жилом доме. Я их позвала, но они только помахали, а подходить ближе было страшно. Может, если они больны тем же, что и все, они поправляются?

– Только никто не знает, что будет дальше. Вдруг это начало новой стадии или продолжение прежней или… да кто его…

– Джесс…

– Да, я Джесс.

Боже мой! Зачем я это ляпнул? Нужно быть серьезнее, разговаривать с ней как…

– Классное имя, мне нравится. Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

Нужно было приврать, сказать, что семнадцать, или восемнадцать, девятнадцать?

– А мне семнадцать.

– Правда?

Точно, нужно было ответить «девятнадцать».

– Правда, а что?

– Ничего.

– Признавайся! – с улыбкой потребовала Фелисити, шутливо подтолкнув меня локтем.

– Просто… – Я улыбнулся и замолчал. Пусть хоть измолотит меня локтем, лишь бы не переставала улыбаться. – Я думал, тебе уже двадцать или чуть больше.

Наверное, нельзя говорить девушке, что она выглядит лет на пять старше своего возраста? Или семнадцатилетней можно? Да откуда мне знать? Единственными семнадцатилетними девушками, с которыми я общался, были старшие сестры моих друзей: они смотрели на меня как на пустое место и встречались с двадцатилетними чуваками на навороченных машинах.

Подростком вообще быть паршиво. У меня, конечно, водились друзья, компания, но я очень многое переживал внутри себя, анализировал, обдумывал, представлял, как могло бы быть. Хотелось стать взрослым, сильным, понять в жизни больше, чем другие.

А что, я бы пожертвовал пятком лет, чтобы проснуться завтра утром – а все как раньше и мне уже двадцать с хвостиком. Только вот такое вряд ли возможно: мир изменился навсегда.

– Прикольно. Мне часто об этом говорят, – с искренней улыбкой сказала Фелисити. Она смотрела на пустую заснеженную улицу. – Очень удобно, если идешь куда-нибудь с друзьями.

Она, как и Калеб, говорила в настоящем времени. Может, потому, что Нью-Йорк был их родным городом, и они не могли поверить, что все в прошлом, что ничего не вернуть.

Как бы там ни было, хорошо, что Фелисити старше всего на год, а не на столько, на сколько я думал.

Мне не терпелось поскорее все разузнать, и я попросил:

– Расскажи, где ты была…

– …когда все случилось? – перебила она меня. – Дома, стирала – у нас прачечная в подвале. – Рейчел замолчала, то ли собираясь с мыслями, то ли пытаясь посмотреть на случившееся со стороны, чтобы оно воспринималось не так болезненно. – Я решила, что началось землетрясение. Даже встала в дверном проеме, как нас учили в школе. Потом все стихло. Я просидела в подвале тысячу лет, а когда решилась подняться в квартиру и выглянула в окно, увидела бегущих людей… Даже не знаю, почему я не выскочила на улицу: просто стояла у окна и смотрела на них. Только через час я попробовала позвонить, но телефоны не работали – ни домашний, ни спутниковый. Телевизор, радио тоже молчали. Свет немного помигал и пропал. За час, за один-единственный час все вокруг рухнуло, исчезло – я осталась совсем одна. Я стояла у окна до полной темноты, а потом всю ночь рыдала на диване. На улице кто-то кричал… Я не могла пошевелиться.

– А где твои родители?

– Слава богу, они уехали. У нас в Коннектикуте есть ферма, я очень надеюсь, что они там. – Фелисити замолчала, задумавшись, наверное, о судьбе своей семьи, но быстро отогнала эти мысли. – Брат живет в Денвере, он медик военной авиации, но сейчас в Афганистане, должен вернуться через месяц.

– А твои друзья?

– Я пыталась их найти. У некоторых оказались разрушены дома, у некоторых заперты квартиры. Одну подругу я нашла, – Фелисити сделала паузу, – вернее, ее тело. И больше никого не искала.

Ее красивое лицо сделалось очень бледным.

– Да что это я? Все болтаю и болтаю.

– Мне нравится. Я бы весь день тебя слушал. – Мои слова были чистой правдой.

Фелисити покраснела.

– Расскажи о себе. Где ты был эти две недели?

– В небоскребе Рокфеллеровского центра, – ответил я и коротко пересказал ей все, что случилось со мной за это время.

– А что делали эти военные? – спросила она, когда я закончил рассказ.

– Точно не знаю. Я видел два грузовика, но, по их словам, должны быть еще машины. Они сказали, ситуация будет ухудшаться, последствия вируса гораздо серьезнее там, где теплее.

– Они пришли, чтобы спасать людей?

– Нет. Не знаю.

Мой ответ немного расстроил Фелисити. Но я понятия не имел, зачем они разъезжали по Нью-Йорку, а врать только ради того, чтобы не портить ей настроение, не мог.

– Они уехали, – добавил я.

– А дальше?

– А дальше… Дальше я пришел сюда.

– И вот ты здесь.

– И вот я здесь.

Господи, зачем я все время повторяю ее слова? Она точно решит, что я полный идиот.

Нужно было перевести разговор на другую тему и выяснить, что она думает.

– Как считаешь, что теперь делать? Какие у тебя планы? – спросил я.

Фелисити пожала плечами.

– Не знаю. До встречи с тобой я даже была не в курсе, остались ли в городе живые люди – то есть, живые и нормальные.

Нужно было кое-что проверить, и я спросил:

– Думаешь, в воздухе был вирус? Люди заразились и превратились в охотников? Заболели те, кто оказался на улице?

– Получается так. А как еще? Но в первый день был сильный дождь, потом все время шел снег, поэтому сейчас воздух чистый.

– То есть, сейчас заразиться можно, только если… – начал я и замолчал.

– …если охотник напрямую заразит здорового человека, – Фелисити вздрогнула, но все же договорила, – когда станет пить из него кровь.

– Я пока ни разу не видел подобного, но это же не значит, что так нельзя заразиться? Нужно быть осторожнее.

– Мне нравится идея отправиться на север. Может, нам удастся добраться до родительской фермы, – предложила Фелисити.

Я представил, как мы приходим на ферму к родителям Фелисити, а там все в порядке, и невольно улыбнулся. Они наверняка знают, что произошло на самом деле. Возможно, я смогу вернуться домой. Только вот без Рейчел и Калеба уходить нельзя. Нельзя бросить новых друзей, выбрав одну Фелисити.

– У тебя есть причины остаться на Манхэттене? – спросил я.

Она покачала головой, отпивая из бутылки с водой. Чувствовалось, что Фелисити жалко уходить, и я мог понять ее: страшно расставаться с привычными местами ради неизвестности. Что-то похожее я переживал, покидая Рокфеллеровский небоскреб: он успел стать мне почти домом, там я чувствовал себя в безопасности.

– Я так хочу к родителям, – произнесла Фелисити.

– Ты пойдешь со мной в зоопарк? Нужно уговорить Рейчел.

– Она там сама со всем управляется?

– Да, но нельзя же сидеть там вечно! – сказал я. – Во-первых, это опасно; во-вторых, в зоопарке слишком много работы. Может, она передумает, когда познакомится с тобой и Калебом.

– А если они откажутся уходить?

– Надеюсь, нет. Пусть не сразу, но мы их уговорим: они ведь видели, что охотники опаснее с каждым днем.

– Мне кажется, Калеб очень привязан к Нью-Йорку. Он родился и вырос здесь.

Возможно, произнося эти слова о Калебе, Фелисити думала о себе.

Я вспомнил, как Калеб рассказывал о родителях. Может, ему нужно сходить к ним, увидеть все своими глазами, чтобы поверить в реальность? Какова вероятность, что у него дома все окажется гораздо хуже, чем он предполагает?

– Думаю, у него хватит ума понять, во что превратился любимый город, и уйти, пока есть возможность, – рассудил я. – Рейчел переживает из-за животных, ждет помощи, только вот не понимает, что спасатели могут вообще не появиться, что дальше не станет легче.

Я гнал от себя эту мысль, но мы оба прекрасно понимали: помощь может вообще никогда не прийти.

– Сложнее всего будет убедить ее в том, что ситуация ухудшается.

– Мы вдвоем постараемся объяснить ей это, – сказал я.

– А если она откажется уходить?

– Я не смогу оставить ее одну.

– Ладно.

– Ладно?

– Я пойду с тобой и попробую ее уговорить, – пообещала Фелисити, но по тому, как она почесала запястье, стало ясно: ее что-то смущает.

– Но?

– А?

– Но есть одно «но», да?

Фелисити улыбнулась.

– У меня все на лице написано?

– Ты третий человек, с которым я говорю за целых две недели. Конечно, я подмечаю каждую мелочь, – объяснил я.

– Ясно, – успокоилась Фелисити и подалась вперед на стуле. – Понимаешь, я не люблю зоопарки. Они напоминают мне тюрьмы.

Я не успел ответить – с улицы донесся какой-то шум.

– Что это? – настороженно спросил я, весь обратившись в слух и тут же забыв о признании Фелисити.

– Я говорила, что…

– Да нет, слушай!

Мы замерли.

Звук оказался знакомым, только я не сразу это понял.

– Что это? – спросила Фелисити.

– Похоже на грузовик.

Соскочив со стула, я прижался к окну: стекло дрожало.

– Солдаты вернулись, – сказал я.

24

Грузовики проехали мимо булочной, где мы прятались, пересекли Сорок девятую улицу Вест и направились на север. Обломки здания, когда-то стоявшего напротив нашего укрытия, завалили всю дорогу и часть Шестой авеню, но для грузовика они не были преградой. Огромные колеса медленно проехали прямо по месиву бетона и арматуры, и мы успели рассмотреть сделанную под трафарет надпись на двери кабины: те же буквы, что я видел на ящике.

Фелисити прошептала мне на ухо:

– Научно-исследовательский медицинский институт инфекционных заболеваний Армии США.

– Это их я тогда видел, – сказал я, осторожно выглядывая из-за прилавка. Грузовик с громким ревом переваливался по обломкам. Двое мужчин сидели в кабине и еще двое в крытом кузове рядом с ящиком, который я заметил в первый раз.

– Давай выйдем к ним, – предложила Фелисити.

– Нет! Подожди! – Я остановил ее, стараясь рассмотреть военных: Старки среди них не было. – Они не особо мне обрадовались в тот раз.

– Но ты же разговаривал с ними! Джесс, они ведь американские военные, понимаешь? Мой брат с ними работал – они хорошие, нам нечего бояться.

– Из троих, что я видел, только один был нормальным, два других хотели меня пристрелить.

– Ерунда!

– Фелисити! Подожди! – Я взял ее за запястье, чтобы удержать. – Давай хоть немного последим за ними, хорошо? Если ты права – будет классно! Но лучше проверим, ладно?

Она посмотрела на меня, затем на грузовик, подминавший под себя искореженные машины, снова на меня и согласилась:

– Ладно.

На улице я застегнул куртку под самое горло. Мелкими перебежками мы направились за грузовиком, стараясь держаться в полусотне метров. Когда военные были перед зданием Мюзик-холла, Фелисити дернула меня за рукав и затащила за перевернутый автобус.

– Что?

– Слушай! – приказала она, показывая на небо.

Я слышал только рев дизеля, отражавшийся от пустых зданий.

– Слышишь?

Я хотел было ответить «нет», но вдруг услышал тонкий, похожий на комариный, нарастающий писк.

– Это еще что? – Я вертел головой, пытаясь найти источник звука.

– Вчера я тоже такой видела, – прошептала Фелисити, указывая вверх куда-то на юг. В небе, на высоте сороковых этажей летел самолет: с тонкими длинными крыльями и без кабины пилота – летел прямо на нас. Почти такой планер дедушка подарил мне на шестнадцатилетие, только у этого явно была акустическая навигационная система и двигатель, шум которого неотвратимо нарастал. До нас оставалось не больше четырех кварталов…

– Ложись! – заорал я и повалил Фелисити на асфальт.

Под пилоном крыла полыхнуло оранжевым, и в тот же миг из планера с шипением вылетел черный цилиндр, пронесся над нами, обдавая жаром, и разорвался со страшным грохотом.

Нас отбросило взрывной волной и моментально обожгло горячим дыханием огненного шара, который несся по улице, со страшным звуком круша стекло и дома. Планер пищал прямо над нами.

Задыхаясь от пыли и сыплющихся вместе со снегом осколков, я поднял голову: от грузовика ничего не осталось. Огненный шар снес кузов и разворотил кабину: она горела, то и дело вспыхивая с громкими хлопками. В небо подымался густой черный дым. Выживших быть не могло.

Гудение стало отдаляться. Планер пронесся через столб дыма, закрутив тот двумя сизо-черными вихрями. Вдруг назойливый писк снова начал нарастать: самолетик резко ушел вверх над Пятой авеню и развернулся.

– Он возвращается! – закричала Фелисити, пытаясь схватить меня за руку. Я вскочил.

– Бежим! – выкрикнул я, потянув ее за собой. Мы помчались по Сорок девятой улице. Я успел заметить нескольких охотников в заляпанной кровью одежде: они, пригнувшись к земле, бежали к горящему грузовику!

Мы неслись по Пятой авеню в сторону зоопарка. Я постоянно оглядывался: боялся, что планер развернется и сделает нас своей целью. Но он исчез, не было мерзкого комариного писка, а самое главное – нас не преследовали охотники.

Мы бежали молча: слышался только скрип снега под ногами и наше тяжелое дыхание. А затем раздался громкий хлопок – и стало темно.

Лицо ласкает теплое солнце, папа варит на костре уху, но вот его уже нет и я один на крыше небоскреба.

Мимо меня к краю крыши бегут люди – много людей. Я видел их на записи Фелисити: им удалось выжить во время атаки. От кого они убегают? От меня?

Я медленно поворачиваю голову: они убегают от солдат, потому что у тех оружие, потому что их лица предрекают смерть. Я хочу крикнуть, остановить бегущих, но слишком поздно. А что я мог сказать? «Стойте»? Я несусь за ними и резко останавливаюсь на краю: семьдесят пять этажей вниз. Были люди – и нет. Они спрыгнули в бездну, чтобы спастись от выстрелов. Я раскрываю кулак: на ладони лежит маленький обсидиановый камушек, переливающийся серыми, коричневыми и черными полосами. Мне подарил его в детстве индеец-апач и сказал: «В этом камне слезы моих предков».

Все вокруг было серым. Я открыл глаза и зажмурился, снова открыл и снова зажмурился – пока не вернулось зрение.

Увидел небо, увидел высоко в небе облака и облака совсем низко – дым. Дым рвался клочьями прямо над головой, я почувствовал тепло и повернул голову: рядом горела машина. Я отвернулся и уткнулся щекой в холодный снег: с одной стороны обжигал жар, с другой – холод.

Между мной и машиной неподвижно лежала Фелисити. Кое-как встав на четвереньки, я подтащил ее к себе. Черты лица чуть дрогнули, глаза приоткрылись.

– Фелисити, – позвал я, но она не отреагировала. Вроде у нее ничего не повреждено, но пока она без сознания, этого не узнаешь. Я вспомнил друзей, навсегда оставшихся в искореженном вагоне метро. Проглотил комок в горле и оглянулся.

Рядом с нами горели три машины. Огонь быстро поглощал их: валил черный едкий дым, что-то трещало и лопалось, ярко вспыхивая. На улице было пусто.

Пытаясь заглянуть Фелисити в глаза, я взял ее за руки, затем провел тыльной стороной ладони по нежной щеке.

– Джесс…

– Что? – с надеждой спросил я.

– Я не могу пошевелиться.

Я представил, что она навсегда останется неподвижной, что у нее парализованы ноги. Тогда я отнесу ее в безопасное место, в арсенал в зоопарке. Или нет, если у нее травма позвоночника, тогда, наверное, нельзя ее тревожить…

– Смотри. – У Фелисити мелко дрожала правая нога.

– Это ты сама? – спросил я, глядя, как нога немного повернулась и согнулась в колене.

– Не знаю.

Не отпуская рук Фелисити, безвольно лежавших в моих ладонях, я прижал их к груди и встал рядом с ней на колени.

– Попробуй…

Фелисити пошевелила пальцами.

– Молодец!

Раздалось шипение. Прямо из багажника полузаваленной обломками машины, в клочья разорвав металл, вылетел огненный шар. Взрывной волной меня бросило на спину. Откашливая набившуюся в носоглотку пыль, я пополз к Фелисити, но она уже перекатилась на бок и оказалась рядом.

– Можешь двигаться?

– Похоже, да, – сказала она, приподымаясь на локте.

Я взял Фелисити за руки: теперь даже сквозь перчатку ее пожатие было ощутимо сильнее. Встал сам и поднял ее. Ноги еще плохо держали Фелисити, и она стояла, обняв меня, чтобы не упасть.

– Мне уже лучше. Сейчас, еще минутку. – С этими словами Фелисити неуверенно отступила назад. Крепко держа меня за руку, она сделала несмелый шажок, затем еще один – и мы пошли прочь от машин.

У нас за спиной оглушительно рванул бензобак горевшего автомобиля, и сразу же сбоку со страшным звоном осыпалось на землю стекло огромной витрины, которую лизнул ворвавшийся в вестибюль магазина огонь. Мы с Фелисити еле удержались на ногах. Шум и огонь наверняка привлекут охотников. Не успел я подумать об этом, как увидел их. Много. Самое меньшее, десяток за стеной огня и дыма. Они бежали к нам: черные силуэты в красноватом мареве.

– Быстрее, Фелисити! – закричал я, поправляя ее руку у себя на плече, чтобы она опиралась сильнее. Мы двигались слишком медленно.

– Что это? – Фелисити остановилась, как вкопанная, и перепуганно смотрела на приближающихся людей. Она напомнила мне сбитого с ног игрока в американский футбол: вроде поднялся сам, а ноги не слушаются – тогда его уносят с поля на носилках. Только это был не наш случай: нужно было бежать вперед!

– Стервятники слетелись, – ответил я, почти таща Фелисити на себе. Мы наконец-то добрались до следующего перекрестка. Ветерок доносил запах гари.

Фелисити оглянулась.

– Не останавливайся! Быстрее! – сказал я, и мы перешли на бег. Фелисити стонала.

– Давай за угол. – Оглянувшись, мы снова вывернули на Пятую авеню.

– Где они?

– У горящих машин. – Охотники как раз миновали их. Сквозь густой дым можно было различить силуэты. – Сюда! – Я втащил Фелисити в магазин одежды. Внутри он оказался огромным, в несколько уровней, с эскалатором. Окна начинались не сразу от пола: белые стены скрывали нас с улицы по пояс. – Не останавливайся!

Мы поднялись на второй этаж и, пригнувшись, в полной темноте стали пробираться через ряды вешалок с одеждой, обогнули примерочные, миновали несколько входов на склады и уперлись в двери санузла. Я подтолкнул Фелисити вперед, зашел сам и закрыл двери.

Внутри оказалось совершенно темно. В полной темноте было слышно, как тяжело мы дышим, как громко бьется у меня сердце. Из-под двери пробивалась тусклая, еле заметная полоска света.

– Ты… – заговорила Фелисити.

Я шикнул на нее, помогая осторожно сесть на кафельный пол и прислониться к стене возле умывальника. Еще одна внутренняя дверь вела в туалет и закрывалась на точно такой же замок, как и та, которую я только что запер. Если охотники найдут нас, я заставлю Фелисити закрыться в туалете, а сам буду отбиваться.

В темноте девушка нащупала мою руку. Я сел рядом. Руки у нее дрожали, у меня насквозь пропотели перчатки. Во рту стояла невыносимая горечь и страшно хотелось пить. Фелисити положила мне голову на плечо. Если нам суждено умереть, пусть это случится быстро.

Два часа, не меньше, мы просидели на кафельном полу, почти не шевелясь. От Фелисити шло тепло; я почувствовал, когда ее сердце стало биться тише. Два часа мы дрожали в темноте, прислушиваясь к каждому шороху, прежде чем осмелились выйти.

25

Возле арсенала я достал из бокового кармана рюкзака рацию, хотя до назначенного сеанса связи с Рейчел оставалось еще полчаса. Не успел я ее включить, как увидел, что Рейчел сама идет к нам со стороны технических помещений – привычно быстрым шагом, будто старается подогнать время.

– Рейчел, это… – хотел я представить Фелисити, но осекся: что-то было не так, что-то произошло в мое отсутствие. Рейчел, даже не взглянув на Фелисити, смотрела на меня полными ужаса глазами. К воротам она почти подбежала и сразу же открыла их.

– Джесс! – выдохнула она.

Я заметил, что подол ее флисовой пайты в крови.

– Барсы, Джесс, снежные барсы, – со слезами на глазах сказала Рейчел.

На снежных барсов напали ночью: Рейчел нашла их утром, сразу после моего ухода. Самец уже был мертв. Самке она вколола успокоительное, чтобы зверь уснул, и перетащила в операционную, обработала антисептиком глубокие резаные раны на боку и возле самого хвоста. Даже измученный и исполосованный ножом, даже в тусклом свете помещения снежный барс казался самым красивым зверем, какого мне доводилось видеть.

Фелисити осторожно провела рукой по кончику хвоста и спросила у Рейчел:

– Кто мог это сделать?

Рейчел ответила с такой болью в голосе, что было ясно: она страдает не меньше красивого зверя:

– Охотники, как Джесс их называет. – И подняла полные ненависти глаза.

– Ты уверена, что это они? – зачем-то спросил я, хотя прекрасно знал ответ.

– Возле вольера были следы. Следы четырех взрослых человек. Они приходили ночью или рано-рано утром. Я нашла обрывки одежды и вот это. – Рейчел подняла со стола большой окровавленный нож – такими разделывают мясо.

Вот и все. Зоопарк перестал быть безопасным местом, перестал быть крепостью, в которой так нуждалась Рейчел. Теперь ей придется оставить его. Если они один раз перелезли через забор, то ничто не помешает им сделать это снова. Но я пока не стал делиться своими соображениями, а вместо этого сказал:

– Сомневаюсь, что охотники умеют пользоваться оружием.

– Но ведь кроме них никто не мог этого сделать? – удивленно произнесла Фелисити. – Нормальные люди не стали бы… Зачем им это? Ради еды? Так еды вокруг полно. Ради развлечения? Нет… Тем более с ножом на хищную кошку. Да нет, не может быть.

Рейчел кивнула. Она уже давно обдумала все возможные варианты – и этот в том числе, но мне хотелось, чтобы они поговорили, сблизились.

– Чем помочь, Рейчел? – спросил я.

Большая кошка лежала на холодном металлическом столе и еле заметно дышала. Рейчел погладила ей шею.

– Возле нее надо будет всю ночь дежурить. И еще, неплохо бы сделать рентген, чтобы посмотреть, нет ли переломов. Только я не уверена, что у меня получится.

– Я сделаю все, что будет нужно и что в моих силах, – сказал я.

Надо было сразу рассказать Рейчел о военных, об атаке, но ее мир и так рушился на глазах.

Пытаясь не заплакать, она неуверенно посмотрела на меня, будто не решалась попросить.

– Нужен генератор, Джесс.

И вдруг я отчетливо понял, как заманить в зоопарк Калеба.

– Без проблем. Будет тебе генератор – прямо сейчас.

Фелисити вмешалась:

– Джесс, мы же только вернулись. Там опасно!

Мне показалось, что она не хочет оставаться наедине с Рейчел.

– Ты только вернулся, – сказала Рейчел, будто не слышала слов Фелисити, будто той вообще не было. – И ты не спал всю ночь, тебе нужно отдохнуть, набраться сил.

На Рейчел нельзя было злиться. Не то чтобы мне хотелось использовать сложившуюся ситуацию в своих целях, но, похоже, нападение на животных помогло ей понять, что нашим жизням угрожает настоящая опасность и что одна, без посторонней помощи она долго не протянет.

Рейчел больше не была настроена так решительно.

Я пытался убедить себя, что не из-за чего мучиться чувством вины. Я все делал правильно. Да, сейчас нужно остаться, помочь, чтобы потом было легче уговорить ее. Хотелось верить, что я все делаю правильно.

Пообещав скоро вернуться, я попрощался с Рейчел. Фелисити вышла меня проводить.

– Будь осторожен, – сказала она.

– Не переживай. И знаешь… поговори с ней, проверь, как она настроена.

– Насчет чего?

– Насчет ухода, – пояснил я и снова почувствовал укол совести. Можно ли так поступать: влиять на Рейчел с помощью Фелисити? Но в ее взгляде не было осуждения. – Я очень скоро вернусь.

Фелисити пожала мне руку сквозь прутья решетки. Она побудет с барсом, пока Рейчел будет кормить и поить остальных животных. Перед уходом я заставил их зарядить ружье и велел на всякий случай держать его под рукой. Из него можно усыпить белого медведя, а уж чтобы сбросить с забора охотника, вздумай он лезть, ружья хватит и подавно. Только вот если их снова будет четверо? Или еще больше? Если на зоопарк нападет целая стая охотников?

Но это не я защищал и предостерегал девчонок: это Фелисити, закрывая ворота, просила меня быть осторожнее.

По ступенькам я вышел на Пятую авеню и направился на юг, к Калебу. Рюкзак брать не стал: только положил в карман куртки пистолет. Выпало много снега, ноги вязли, идти было тяжело.

Неужели охотники действительно так хорошо организованы, как рассказывает Калеб? Неужели они на самом деле научились выслеживать и загонять добычу, сбиваясь в группы? Научились звать других, когда находили пищу? Может, они вели себя так только по ночам, поэтому я ни разу не видел ничего подобного? Я знал, что они способны гнаться за жертвой, но выслеживать?

Возле книжного магазина все было усеяно следами, а у центрального входа, которым пользовался Калеб, снег был почти полностью вытоптан. Ноги у меня стали как ватные.