Текст книги "Оставшийся в живых"

И вот, момент, которого он так опасался, настал.

Он вздрогнул, услышав крики о помощи, доносившиеся с противоположного конца поля.

– Ты слышал что-нибудь, Рэй? – спросил он своего напарника, который дежурил неподалеку от него, зорко следя за обстановкой по краям поля.

– Да, Боб, слышал, – ответил тот, включил свой фонарик и стал пробираться к констеблю Уикхэму. – По-моему, кричали вон там, – добавил он и показал в сторону северной части поля.

– Нет, нет, вон в том направлении, – не соглашался с ним Уикхэм, указывая на восток.

Крики послышались снова, и оказалось, что Уикхэм был прав.

– Это там, где живет викарий! Ну, Рэй, давай бежим скорее туда.

Оба полисмена побежали через поле, посвечивая себе фонариками, их башмаки с хрустом взламывали подмерзшую землю.

– Скорее туда, – услышали они чей-то взволнованный крик.

Констебль Уикхэм увидел силуэт человека, показывающего рукой в сторону калитки, ведущей к приходской церкви. Он осветил лицо стоящего лучом своего фонарика и удивился, увидев растерянный взгляд широко открытых глаз.

– Мистер Филбери, не так ли? Что случилось, сэр? – спросил Уикхэм, останавливаясь перед калиткой.

Рэй подбежал следом и тоже остановился, осветив и своим фонариком лицо секретаря городского совета.

– Слава Богу! Я знал, что кто-нибудь дежурит, охраняя эти обломки, – вздохнул с облегчением Филбери, поднимая к глазам руку, чтобы защититься от яркого света. – Это вы, Уикхэм?

– Да, сэр. Констебль Уикхэм. Ну, так что произошло?

Филбери оглянулся через плечо на церковь, и оба помощника посмотрели в том же направлении. Они увидели слабое мерцающее свечение, исходящее из бокового входа в церковь.

– Это преподобный Биддлстоун. Пойдемте, помогите ему, пожалуйста.

Филбери распахнул калитку и пропустил констебля Уикхэма вперед.

– Боюсь, что это случилось снова, – сказал он, следуя за констеблем.

Констебль не стал спрашивать, что случилось снова, потому что они уже подошли к самому входу, и он знал, что вскоре все узнает сам.

Он подеялся на несколько ступенек вверх и остановился в дверях как вкопанный, двое остальных, шедших сзади, буквально уткнулись в его широкую спину. На лице у него появилось выражение сильнейшего испуга.

С пола широко раскрытыми глазами на них смотрел викарий, лицо его было мертвенно-бледным. Он стоял на коленях, сжавшись в комок, опираясь одной рукой об пол, другой в волнении отирая лицо. Все его тело сотрясала дрожь, лицо блестело от слез и текущей изо рта слюны. Седые волосы были взлохмачены и стояли дыбом, губы непрерывно шевелились, но до слуха собравшихся доносилось лишь несвязное бормотание.

– Боже мой! – только и смог воскликнуть констебль Уикхэм, осветив фонариком скорчившуюся на полу фигуру.

– Вот в таком вот виде я нашел его несколько минут назад. – Голос Филбери дрожал от возбуждения. – Совершенно одного здесь, в церкви, прижавшегося к земле и испуганного. Он, видимо, зажигал свечи, когда... когда... – Голос Филбери прервался, его захлестнула волна сострадания. – Бедный Эндрю, – только и смог он добавить.

– Еще один нервный припадок, – сказал констебль Уикхэм больше себе, чем остальным. – Похоже, что на этот раз он хватил через край. – Уикхэм покачал головой с выражением глубокого сочувствия на лице, потом поморщился от странного запаха, стоявшего в воздухе. – Судя по запаху, он еще и жег здесь что-то, – задумчиво произнес констебль.

Это был резкий, неприятный, вызывающий тошноту запах, и он что-то напоминал. Да, он встречал этот запах раньше, и ему пришлось подавить подступившую к горлу рвоту, когда он вспомнил, где и когда. Это было в ту ночь, ночь катастрофы. Среди языков огня.

Это был запах горящей человеческой плоти.

Глава 17

Келлеру и Хоббсу потребовалось больше часа, чтобы убедить священника в своей искренности и здравом рассудке. И даже сейчас отец Винсенте все еще не был уверен в этом до конца.

Он без труда узнал младшего из двух мужчин: он видел его в ночь катастрофы, а потом его лицо то и дело мелькало на страницах многих газет. Да, это был второй пилот аэробуса, единственный человек, уцелевший в этой катастрофе. Что касается второго мужчины, рот, подбородок и часть носа которого прикрывала марлевая салфетка, удерживаемая полосками пластыря, то его он определенно видел впервые. Что-то тревожащее было во внешности этого человека, но это не было связано с его увечьями, скорее это ощущение вызывали его пронзительные серые глаза. Их взгляд был настолько острым, настолько проницательным, что, казалось, не существовало преграды, за которой можно было от него укрыться. Именно глаза этого человека, больше, чем что-нибудь другое, убедили священника в том, что эти двое не сумасшедшие.

Келлер сначала не хотел вовлекать в это дело священника, но Хоббс терпеливо объяснил ему, что обычно, когда вступают в борьбу с подобным проявлением зла, присутствие священнослужителя бывает необходимым. Силе зла можно противопоставить только силу света, и большинство священнослужителей обладают этой силой.

Они направились на поиски католической церкви и с удивлением обнаружили ее где-то на задворках Хай Стрит; ее фасад был обращен к Южному Лугу, на который рухнул Боинг. Когда они ставили свою машину на ближайшей стоянке, Келлер еще больше удивился, увидев в нескольких сотнях метров от католической церкви протестантскую, выделяющуюся черным силуэтом на фоне ночного неба. Его внимание снова привлекли обломки самолета, все еще лежащие на поле, жутковато освещенные двумя фонарями, свет от которых время от времени заслоняли темные фигуры патрулирующих полицейских. Посмотрев на небо, он увидел висящее прямо над полем мерцающее облако.

Церквушка была маленькая и изящная, точная копия римской базилики в миниатюре, и Келлер был совершенно потрясен спокойным великолепием ее внутреннего убранства. Ему уже давно не приходилось бывать в храмах – панихида по жертвам катастрофы проходила па открытом воздухе, поскольку посчитали (и справедливо), что придет много народу. Келлер удивился, почувствовав, как при этом воспоминании у него потеплело на душе. Религия, хоть она и не была для него запретной темой, давно уже не вызывала у него никакого интереса. Кэти, будучи человеком гораздо более религиозным, хотя и не подчеркивала этого, никогда не затевала с ним разговоров на эту тему. Она была убеждена, что в конечном итоге все приходят к той или иной вере, но людей ни при каком условии нельзя подталкивать к этому, допустимо лишь очень деликатное наставление. И только сейчас он начал понимать, какое утешение приносит вера, и стоило ему только переступить порог храма, как он почувствовал, что душа его устремилась ввысь. Чувство покоя, которое он ощутил несколько ранее, теперь усилилось и пронзило все его существо, как будто ему ввели большую дозу успокоительного; это чувство было совершенно новым для него и порождало ощущение благоговения. Но это отнюдь не было для него неким поворотным пунктом, резким и драматичным обращением к Богу. Просто на него, наконец, снизошло умиротворение, и ему требовалось какое-то время, чтобы осознать это. Он заметил, что Хоббс изучающе смотрит на него с уже хорошо ему знакомым выражением любопытства и озадаченности.

В церкви находились главный алтарь и шесть маленьких часовен, расположенных по обе стороны от центрального нефа; алтари и центральные колонны были облицованы мрамором. Похоже, служба была в полном разгаре, хотя из прихожан присутствовало семь или восемь человек, и прибывшим пришлось терпеливо дожидаться у дверей ее окончания. Только когда церковь покинул последний прихожанин, они подошли к священнику.

Молча, не перебивая, он выслушал их рассказ, ни на секунду не отрывая от них изучающего взгляда. Младший из двоих, второй пилот, говорил не много, но в нем было что-то такое, что вызывало доверие. Отец Винсенте был немного озадачен, заметив, что он несколько раз бросил быстрый взгляд па распятие, стоящее на алтаре: было такое впечатление, будто он только сейчас понял его смысл. Старший же, тот, что ростом пониже, производил совершенно иное впечатление. Он тоже вызывал доверие, но по иной, более глубокой причине. Он рассказывал о самых невероятных вещах совершенно обыденно, не отводя в сторону этих своих странных глаз, и говорил так спокойно, будто не было никаких причин не верить ему. Израненный рот, должно быть, причинял ему сильную боль при разговоре, и отцу Винсенте часто приходилось наклоняться к нему, чтобы расслышать слова. Но в одном священник был уверен – этот человек не лжет. В его тоне не было ни тени преувеличения.

Несмотря на то, что отцу Винсенте не было еще и сорока, он уже слышал слишком много лжи, слишком много неправды, даже если человек, говоривший ее, искренне верил в истинность своих слов, чтобы теперь усомниться в том, что ему рассказывали эти двое. Если он и обладал какой-то способностью, так это отличать факты от выдумок, правду от лжи. Он полностью верил им, но у него было опасение, не заблуждаются ли они. Ему незачем было спрашивать, верят ли они сами в Бога; по всему было видно, что нет. Вместо этого, он поднялся со скамьи и, повернувшись к ним лицом, так как они сидели во втором ряду, просто сказал:

– Давайте подумаем, что тут можно сделать.

Келлер изумился:

– Вы верите нам? – недоверчиво спросил он.

Священник сдержанно улыбнулся.

– Уже несколько недель я ощущаю какой-то гнет, нависший над городом, и этот гнет с каждым днем становится все жестче, как будто некий свинцовый груз давит на всех пас. Странные происшествия случились и в моей церкви: были перебиты статуи, перевернуты скамьи, на полу неведомо откуда появились лужицы крови, а покров на алтаре был разодран в клочья. Пока мне удалось сохранить это в тайне, я знаю, что подобные инциденты могут вызвать панику. До этого момента я относил эти происшествия на счет вандализма; но я знаю, это была лишь слабая попытка самоуспокоения – здесь явно не обошлось без вершителя зла. И кроме того, я знаю: то, что уже произошло – лишь малая часть того, что может случиться, если позволить злу собирать силы. Странные смерти, случившиеся вчера – это только начало.

– Слава Богу, у вас хватило здравого смысла правильно расценить то, что творится, – вздох облегчения сорвался с израненных губ Хоббса.

Священник пристально взглянул на него.

– Я не уверен, что вы правильно меня поняли, мистер Хоббс.

– Но вы поможете нам?

– Я сказал, подумаю, что можно сделать.

– Но вы пойдете с нами к обломкам?

Отец Винсенте кивнул.

– Я согласен с вами, если и можно что-нибудь узнать, то мы узнаем это только там.

Он повернулся к Келлеру и добавил:

– При одном условии.

Второй пилот удивленно посмотрел на него.

– Я хочу, чтобы вы имели при себе вот это, мистер Келлер, – священник сунул руку под сутану и достал что-то из кармана брюк. Он вложил какой-то угловатый предмет в ладонь Келлера и стиснул ее, пристально глядя ему в лицо.

Через несколько секунд, видимо, удовлетворившись результатом, он выпустил руку Келлера, и тот наконец увидел, что же это было. На его ладони лежало маленькое, не более десяти сантиметров длиной, деревянное распятие. Он вопросительно посмотрел на священника, но тот лишь загадочно улыбнулся в ответ. Хоббс усмехнулся про себя. Он понял намерение священника.

– Теперь, если вы позволите, я переоденусь во что-нибудь более подходящее, и мы займемся делом, – почти весело сказал отец Винсенте.

Когда он скрылся в ризнице сбоку от алтаря, Келлер повернулся к Хоббсу и спросил:

– Почему он так охотно поверил нам?

Хоббс задумался.

– Когда мы вошли сюда, я обратил внимание, что эта церковь принадлежит Августинскому братству, монашескому ордену, члены которого, помимо всего прочего, много ездят по всему миру. И мне кажется, наш добрый отец тоже побывал в разных отсталых странах, где можно столкнуться с вещами гораздо более странными, чем то, что произошло у нас.

– Более странными?

– Ты не поверишь. С другой стороны, задача духовенства в основном состоит в борьбе со злом – она является естественной частью веры в Бога. Они хорошо знакомы с любыми проявлениями зла, в любой его форме. Естественно, они не поощряют распространения о черной магии и изгнании дьявола; они не хотят, чтобы их религия выглядела в глазах изощренных скептиков как какое-то шаманство. Но они, вне всякого сомнения, верят в зло как материальную силу, которую постоянно необходимо подавлять, или, по крайней мере, держать под контролем. К сожалению, хотя тебе никогда не удастся заставить хоть кого-нибудь из них признаться в этом публично, церковь теряет свои позиции. Зло, или назови его Дьяволом, если тебе так больше нравится, начинает брать верх.

Келлер уже жалел, что позволил втянуть себя в философскую дискуссию об истинности данного сомнительного утверждения.

– А зачем он дал мне этот крест? – спросил он, чтобы хоть как-то сменить тему разговора.

– Это было испытание.

– Испытание?

– Испытание с целью проверить, сможешь ли ты его взять или нет.

Келлер покрутил в руках простой деревянный крест, с любопытством рассматривая его.

– А если б я не взял?

– Тогда, возможно, это означало бы, что ты не тот, кем ты кажешься.

Второй пилот раскрыл было рот, собираясь что-то сказать, но в этот момент к ним вышел священник со спокойной улыбкой на лице.

– Ну, что, двинемся, джентльмены? – спросил он.

На нем был черный костюм с традиционным пасторским воротничком. В руке он держал потрепанный старый портфель. Они вышли из церкви в холодную черную ночь и тут же почувствовали сожаление, что им пришлось покинуть такое уютное и надежное убежище.

По дороге Хоббс сказал, обращаясь к священнику:

– Отец Винсенте, вы видите что-нибудь в небе?

Священник взглянул вверх и покачал головой.

– Только звезды. Сегодня ночь очень ясная.

Он оторвался от созерцания неба и вопросительно посмотрел на медиума.

– А что я должен был увидеть?

На этот раз головой покачал Хоббс.

– Это неважно.

Келлер с некоторым беспокойством обратил внимание на тонкие туманные полоски, отделяющиеся от основной массы облаков и свисающие вертикально вниз, но исчезающие, не дойдя до земли. Он повернулся к Хоббсу, чтобы спросить, заметил ли он их, но невозмутимый кивок медиума ответил на его незаданный вопрос. Все трое молча продолжали свой путь, пока Келлер не нарушил молчания:

– Полиция может не подпустить нас к обломкам, – сказал он.

Они пересекли узкую дорогу и вышли в поле через широкий пролом в окружающей его ограде.

– Возможно, мне удастся убедить их, – сказал отец Винсенте.

Но этого не потребовалось, так как на поле, кроме исковерканного фюзеляжа самолета и разбросанных то здесь, то там металлических обломков, никого и ничего не было. Они ковыляли по неровному полю, в любой момент ожидая окрика "Стой!", но так его и не дождались. Глаза их уже начали понемногу привыкать к окружающему полумраку.

– Куда же они, к черту, запропастились, – ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал Келлер, когда они подошли наконец к тускло освещенным обломкам.

– Может, их отозвали по более срочному делу. Скажем спасибо фортуне; она избавила нас от кучи неприятных вопросов.

Они подошли к огромному конусообразному фюзеляжу аэробуса; из центральной его части торчали искореженные шпангоуты. Нижняя часть корпуса была сплющена при ударе об землю, отчего корпус потерял свою цилиндрическую форму и стал больше похож на какое-то безобразное пресмыкающееся. В поверженном величии аэробуса было что-то трагическое, трогающее за душу. Священник долго вглядывался в разрушенный корпус, затем огорченно покачал головой.

– Будет ли когда-нибудь предел размерам этих коллективных гробниц? – тихо спросил он.

Но Келлер не слышал его последней реплики, он уже решительно направлялся к отломившейся передней части Боинга. Внутри самолета все, надо думать, уничтожено, а то, что сохранилось от приборов пилотской кабины, демонтировано и увезено для тщательнейшего обследования, но Келлер, тем не менее, стремился попасть в кокпит. В этом состояла идея Хоббса: второй пилот должен попасть в обстановку, максимально приближенную к обстановке того злополучного рейса, и попытаться представить себе, что же тогда произошло, попытаться воспроизвести все свои ощущения. Попробовать психологически реконструировать события, приведшие к катастрофе!

– Дэвид, подожди нас, – услышал он сзади приглушенный голос Хоббса.

Про себя он с удовлетворением отметил, что медиум, наконец, перестал к нему обращаться "мистер Келлер". Все трое собрались в темноте около искореженной металлической громадины.

– Что вы собираетесь делать, мистер Хоббс? – тихо спросил отец Винсенте.

Хоббс также тихо ответил:

– Дэвид должен войти в самолет и мысленно вернуться к событиям той ночи. Начав с момента, непосредственно предшествовавшего аварии, он должен как бы прокрутить все события в своей голове в обратном порядке.

– Но я думал, это уже пробовали делать, но ничего не вышло. В газетах писали, что второй пилот абсолютно не помнит ничего, относящегося к катастрофе. Вы же мне сами говорили сегодня об этом.

– Да, но в таких условиях этого еще не пробовали делать, – вставил Келлер.

– А я буду ему помогать, – сказал Хоббс.

– Можно узнать, каким образом? – в голосе священника не было насмешки.

– Я хочу вызвать духов, которые будут направлять его, с тем, чтобы восстановить атмосферу той ночи.

– Боже мой! Но ведь это же очень опасно?

– Да, святой отец, я думаю, вы правы. Вот почему я попросил вас присоединиться к нам. Нам может понадобиться ваша защита.

– Но я всего лишь священник! Здесь действует огромное зло, и моих сил может оказаться недостаточно, чтобы дать ему отпор!

– Вы – это все, чем мы располагаем, – спокойно ответил Хоббс, – и у нас остается мало времени.

Он похлопал Келлера по руке и достал из кармана небольшой фонарик. Второй пилот взял его и посветил прямо в зияющий пролом в борту самолета. Затем нырнул в него и оказался внутри корпуса Боинга. Здесь царила кромешная тьма, не считая тоненького лучика света от фонарика. Он направил его в сторону, где, как он надеялся, все еще находится винтовая лестница, ведущая в кокпит и гостиную для пассажиров первого класса. Она была на месте, опаленная огнем, искореженная, но все еще пригодная для использования по назначению. Он услышал, как сзади оба его спутника пробираются через пролом. Дожидаясь, пока они подойдут, Келлер осмотрел огромную пробоину, которая послужила им входом. Она находилась на месте передней пассажирской двери, той самой, которую, по словам Тьюсона, вырвало взрывом. Края пробоины были неровные и зазубренные; длинная рваная трещина тянулась от пробоины к верхней части фюзеляжа, и сквозь нее были видны звезды ночного неба. Когда дверь вырвало, еще до падения или при ударе об землю, вместе с ней оторвало и часть примыкающей обшивки корпуса. Келлер посветил внутрь самолета и увидел то место, ближе к крыльям, где самолет разломился надвое. Похоже, от потрясающей силы удара фюзеляж самолета треснул, как яичная скорлупа. Впереди виднелись обнаженные шпангоуты, согнутые в некоторых местах и напоминающие сломанные ребра исполинского кита. Он ощутил острую жалость, вполне естественную для любого пилота при виде погибшей летающей машины, неважно, большая она или маленькая. Услышав шум шагов спотыкающихся в темноте людей, Келлер повернулся и посветил им фонариком.

– Мать Пресвятая Богородица! – воскликнул священник, оглядываясь вокруг себя. Тяжелый запах опаленного металла и сгоревшей внутренней обивки все еще висел в воздухе, и отец Винсенте понял, что теперь он никогда не сможет его забыть.

– Ну, что дальше? – спросил он своих спутников.

– Теперь туда, наверх. – Келлер показал лучиком фонарика в сторону лестницы.

– А она выдержит нас? – усомнился священник.

– Все будет в порядке, если будем подниматься по одному, – заверил его второй пилот.

Он двинулся в сторону узкой лестницы, священник и медиум последовали за ним. Осторожно, пробуя каждую ступеньку и избегая наступать на сильно разрушенные, он начал взбираться наверх. С одной стороны лестница выходила в салон первого класса, и Келлер мельком посветил туда, но тут же подумал, что там едва ли хоть что-нибудь сохранилось.

Вскоре он добрался до гостиной для пассажиров первого класса, но предусмотрительно не стал даже заходить туда: пол в ней имел слишком опасный наклон, в конце которого зиял длинный узкий пролом, ведущий снова в основной корпус самолета. Он сосредоточил свое внимание на пилотской кабине. Ведущая в нее маленькая дверь была открыта, она едва держалась на петлях, но осталась неповрежденной. Келлер протиснулся внутрь и осмотрел тесное помещение. Как он и предполагал, все приборные панели были вырваны и увезены для дальнейшего обследования. Передняя часть кабины обрушилась по всей своей длине от пола до самого верха, и Келлер с изумлением увидел части стеклопластикового колпака радара, который устанавливается на самом полу аэробуса, вдавленным в кабину. Мало что осталось от пилотских кресел, и он в тысячный раз задумался над тем, как ему удалось уцелеть при таких разрушениях. Рваная дыра в крыше кабины, возможно, давала ключ к разгадке: его могло выбросить через эту дыру, пробитую каким-то массивным предметом. Он чувствовал, как через нее струится холодный ночной воздух, обдувая его своим ледяным дыханием. Нет, вряд ли это возможно. Предмет, имевший достаточно большую массу и скорость для того, чтобы пробить крышу, должен был неминуемо пролететь через то место, где сидел он, и мгновенно убить его.

Но, продолжая цепочку умозаключений, можно было найти объяснение и этому: предположим, внизу действительно произошел взрыв, и им выбило переднюю пассажирскую дверь. Предположим также, что он в это время по какой-то причине был не в кабине, и в момент удара об землю его выбросило в открытую дверь. Хотя это вряд ли было возможно. Но почему он должен был в такой критический момент оказаться вне кабины? Может, паника? Или, может быть, он спустился вниз, чтобы выяснить, какие повреждения причинили взрывы? Нет, вряд ли у него для этого было достаточно времени. Слишком неправдоподобно, и все же, это была единственная тоненькая ниточка, которая у него еще оставалась. Как бы то ни было, но она позволяла ему сохранять рассудок.

– Как вы там, в порядке, мистер Келлер? – услышал он снизу голос священника.

Он обернулся к лестнице.

– Все нормально.

Он действительно чувствовал себя вполне нормально. Кроме вполне естественной грусти при виде изувеченной прекрасной машины, он испытывал сейчас некоторые угрызения совести. Он чувствовал также замешательство и удивление, но то ощущение тоскливой депрессии, которое так долго угнетало его, наконец исчезло. Может быть, благодаря вчерашним событиям, когда он почувствовал присутствие Кэти, когда получил подтверждение того, что она не исчезла со своей смертью. Для него это было совершенно новым взглядом на вещи, и ему требовалось время, чтобы осмыслить его, принять окончательно и оценить. И, более того, он чувствовал, что близок к разгадке тайны. Но в чем состоит тайна? В том, что он спасся? В причине катастрофы? Нет, тайна состояла в чем-то большем, о чем он пока не имел понятия. Только смутное ощущение.

– Может быть, нам подняться? – Голос священника прервал поток его мыслей. – Здесь внизу так темно и одиноко.

– Отец Винсенте старался придать своему голосу оттенок беззаботности.

– Что? Извините. Конечно, поднимайтесь наверх. Только по одному, – крикнул им вниз Келлер. – И осторожнее – там повреждены ступеньки и дыра в переборке. – Он направил луч фонарика в темную шахту лестницы.

Первым поднялся священник, а за ним вскоре появился и Хоббс.

– Сюда, – показал им второй пилот, когда все трое собрались на тесной площадке между кабиной и пассажирской гостиной, и двинулся первым. Лицо священника помрачнело, когда он увидел разрушения в кабине.

– Несчастные, – сказал он и посмотрел на второго пилота, – вам невероятно повезло, мистер Келлер.

– Вы в самом деле так считаете? – добродушно спросил тот.

Но здесь вмешался Хоббс.

– Я думаю, нам надо поспешить. Если вернутся полицейские, мы можем оказаться в неловком положении. Я боюсь, они выставят нас отсюда, поскольку у нас нет никакого права находиться здесь.

– Я думаю, вы правы, мистер Хоббс, – сказал отец Винсенте. – Они могли бы разрешить нам быть здесь, если в я сначала переговорил с ними, но теперь... – он не договорил.

– С чего начнем? – спросил Келлер.

– Мы начнем с того, что договоримся об основных условиях эксперимента, – заговорил священник, прежде чем медиум успел открыть рот. – Мы прекращаем эксперимент сразу, если только почувствуем, что он выходит из-под нашего контроля.

Он внимательно посмотрел на Хоббса и затем добавил:

– Любыми средствами, которые мы сочтем необходимыми. Кроме того, если для одного из нас напряжение станет слишком велико, двое других должны немедленно прекратить эксперимент и придти ему на помощь. И последнее: что бы ни случилось сегодня, все должно остаться между нами до тех пор, пока мы все не сочтем целесообразным рассказать об этом. Могу я положиться в этом на вас, мистер Хоббс?

– Определенно, – без колебаний ответил тот.

– Мистер Келлер?

Второй пилот на мгновение задумался, но в конце концов тоже кивнул.

– Да.

– Тогда приступим.

Священник поставил портфель на опаленный пол кабины и открыл его. Затем достал из него две длинные свечи и сразу зажег их.

– Они создадут нам дополнительное освещение, – сказал он, вручая каждому по свече.

Они установили свечи на подходящих местах и снова повернулись к священнику, который перебросил через плечи длинное полотнище из темной ткани. Когда свечи разгорелись чуть ярче, они увидели, что это пурпурная епитрахиль. Потом он вытащил распятие и поставил на пол перед ними, затем снова полез в портфель и достал флакон с прозрачной жидкостью и книгу в темном переплете.

– Я хочу, прежде чем мы начнем, окропить это место святой водой, – сказал он, отвинчивая крышку флакона.

Он окунул пальцы в освященную воду и побрызгал ею в разных концах кабины, бормоча при этом едва слышно молитву и время от времени осеняя место крестом. Прежде чем завинтить крышку, он окропил водой двух мужчин, не прекращая бормотать молитву. Келлеру не терпелось приступить к делу, но он не рискнул прервать священный ритуал.

Наконец, слегка завинтив крышку флакона, отец Винсенте улыбнулся своим спутникам.

– Небольшая подготовка, джентльмены, но я не знаю, как далеко вы намерены пойти. Поэтому излишняя предосторожность не повредит.

Поставив флакон рядом с распятием, чтобы был под рукой, и выпрямившись снова, он сказал:

– Когда вы начнете, я буду читать Священное Писание. Просто в качестве дополнительной предосторожности. – Он улыбнулся и раскрыл книгу. – Я не помешаю вам. – Он помолчал и добавил. – Если не буду вынужден сделать это.

Отец Винсенте подивился про себя, чем эти двое вызвали его доверие. Они явились к нему ночью со своим жутким рассказом о бесплотных духах, по неизвестным причинам не могущих расстаться с этим миром, умоляя о помощи в раскрытии тайны, которая каким-то образом связана с молодым вторым пилотом, в надежде на то, что разгадка освободит эти несчастные души и, возможно, снимет бремя вины с молодого человека. Почему он все-таки поверил им? Не говоря уже об их подкупающей искренности, была еще одна причина – он ждал их! Или, по крайней мере, ожидал, что произойдет что-нибудь в этом роде.

Много лет назад, в его родной Швейцарии, в деревушке неподалеку от его собственной, произошла ужасная трагедия. Высокогорный лыжный курорт, находящийся выше по склону над деревней, полный отдыхающих – мужчин, женщин и детей – в одночасье был погребен под огромной лавиной, так что ни одному человеку не удалось спастись. Жители деревни оплакивали погибших, но их траур затянулся на многие месяцы, что уже выходило за рамки нормального. Обитателей селения охватило какое-то необычное чувство подавленности; кроме того, там участились всякие странные происшествия: несчастные случаи, неожиданные смерти, случаи сумасшествия. К ним был послан священник из ордена, к которому принадлежал отец Винсенте, гораздо старше и мудрее, чем он сейчас, и тот выполнил ритуал по изгнанию дьявола. Было ли это лишь плодом воображения жителей села, или же в самом деле деревню преследовала нечистая сила, он так до конца и не понял, но после выполнения этого ритуала, жизнь в деревне снова вошла в привычное русло. За время его практической работы в качестве священника он сталкивался и с другими странными случаями, но они не носили настолько драматического характера и не имели сколь либо существенного значения; в то же время они убедили отца Винсенте в существовании неких потусторонних сил, воздействующих на людей.

Если то, о чем говорят эти люди, подтвердится, его долг – разобраться во всем, а затем передать это дело в руки священнослужителей более высокого, чем у него, ранга. Он всего лишь обычный приходской священник, но в его среде есть люди специально подготовленные и, естественно, более опытные в делах подобного рода.

– Дэвид, не мог бы ты занять положение, максимально близкое к тому, в котором ты находился во время того рейса? – попросил Хоббс.

– Боюсь, это невозможно, – второй пилот показал на разрушенную переднюю часть кабины. – Мое место и место командира практически уничтожены.

Келлер пробрался через нагромождение обломков, опасаясь, что пол под ним в любой момент может рухнуть, и все они провалятся вниз, в утыканное огромными кусками рваного металла чрево самолета, и тут уж им не обойтись без травм. Он протиснулся как можно дальше и примостился на корточках среди развороченных останков пилотской кабины. Вид их вызвал у него тягостное чувство, но он постарался его не замечать.

– О'кей! – бросил он через плечо.

До него доносился тихий голос священника, читающего молитву. К нему пробрался Хоббс.

– А теперь, Дэвид, закрой глаза и постарайся восстановить события той ночи. Если это не удастся, думай о событиях по времени максимально близким к ним.

Келлер сосредоточился, но все было напрасно. Память была по-прежнему пуста. Он разочарованно покачал головой.

– Попробуй еще. Думай о чем-нибудь, что предшествовало этому рейсу, – настаивал Хоббс.

Он представил себе свою стычку с капитаном Роганом в ангаре. Искаженное злостью лицо старшего пилота. Его слова, наполненные ненавистью. Он попытался вспомнить о последствиях этой стычки, но это ему не удалось. Снова пустота. Он энергично потер глаза руками. "Боже, почему я не могу ничего вспомнить?" Его недавно обретенная уверенность стала таять. Его решимость уже не была такой незыблемой. Кэти, хоть ты помоги мне! Я знаю, ты ведь не покинула меня. Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне!"