Текст книги "Ключ к счастью"

Глава 5

– Ты вся в синяках и царапинах! – воскликнула Пиппа, когда вошла в спальню к сестре и увидела ее, стоящую раздетой перед медной ванной, которую две служанки заполняли горячей водой.

Пиппа ничуть не преувеличивала: руки, плечи, грудь сестры пестрели следами от совершенного над ней насилия. Сама Пен, рассматривая себя в зеркале, призналась: то, что она видит, превзошло все ее предположения, и она вынуждена срочно обратиться к докторам.

– И все это они успели сделать за считанные минуты, – сказала она скорее себе, чем сестре. – Страшно подумать, что могло быть, если бы не подоспел шевалье.

Она содрогнулась, и Пиппа содрогнулась вместе с ней.

– Сам Господь послал тебе спасение в его лице, – провозгласила она, усаживаясь на стул возле окна. – Расскажи подробно про все! Но какое приключение! Как я завидую тебе! Значит, шевалье один разогнал их всех? А сколько их было?

– У меня не было времени сосчитать. А с Оуэном был его паж. Совсем мальчик.

– Оуэн, ты сказала? – переспросила Пиппа. – Кажется, до сих пор ты еще не упоминала его имя? А как ты его называла, когда… Ну, когда вы…

Пен подошла еще ближе к огню, пылавшему в камине.

– Если человек спас тебе жизнь, если ты с ним бредешь по лесу, а потом ночуешь в гостинице, светские формальности ни к чему. Ты думаешь иначе, Пиппа?

Служанки, закончив наполнять ванну, разбросали по воде высушенные лепестки розы и лаванды. Их аромат заполнил спальню. Пен ступила в ванну и отправила служанок, сказав, что позвонит, если они понадобятся.

Сразу после их ухода Пиппа нетерпеливо задала следующий вопрос:

– Что же вы делали всю ночь в гостинице?

– В основном разговаривали. – Пен вытянулась в воде, положила голову на край ванны. – Потом я поспала немного, а когда проснулась, шевалье проводил меня сюда. В чем ты могла убедиться.

Пиппа выглядела разочарованной, но что поделать, если старшая сестра так лаконична в своем рассказе.

– О чем же вы говорили? – все-таки спросила Пиппа.

– О том о сем, – пробормотала Пен, закрывая глаза от удовольствия и боясь, что сейчас уснет и уйдет под воду.

В присутствии Пиппы ни то ни другое ей не грозило.

– Так кто же он такой, этот шевалье? Ты встречала его раньше?.. Не спи!

– Впервые встретила в тот вечер, – неохотно ответила Пен, прекрасно зная, что, как только начнет вдаваться в подробности, Пиппа вытянет из нее все до единой, в том числе и те, которых не было.

После чего об этом узнает мать и многие, многие другие, и все будут ахать и охать и расспрашивать об Оуэне д'Арси, на чью помощь у нее сейчас вся надежда.

Но что-то все-таки необходимо рассказать Пиппе, иначе она не отстанет, и Пен, нежась в горячей воде, лениво продолжала:

– Насколько мне известно, он долгое время находился при французском королевском дворе. В Лондоне он недавно.

– Он женат?

– Откуда мне знать?

Пен так резко приподнялась в ванне, что немного воды выплеснулось на вощеный пол. Об этом она действительно еще не успела поразмышлять.

– Ну, я думала, ты сразу спросила, – сказала Пиппа. – Я бы, наверное, так сделала.

– Не сомневаюсь, дорогая. Только зачем? То, о чем мы говорили, не зависело от его семейного положения.

– Но он такой… он очень интересный мужчина… – вполне разумно объяснила Пиппа свое любопытство. – Нет, слово «интересный» ему не подходит. Скорее… необычный, вот. Про такого хочется знать как можно больше.

– Что ж, ты, пожалуй, права, – согласилась Пен. – Тем более ты у нас страшная кокетка. Когда же соберешься замуж?

– Мне и так неплохо, – твердо сказала Пиппа. – Зачем себя связывать? Кроме того, я ужасно боюсь свекровей. Особенно после твоего опыта.

– Умница! По этой самой причине и меня нисколько не интересует, состоит ли в браке шевалье д'Арси. Мне не нужна еще одна свекровь.

– Но ты согласна, что он очень, очень привлекательный? – не отставала Пиппа.

Пен снова прикрыла глаза. Нет смысла отрицать очевидное. Так же как и то, что его привлекательность не могла не повлиять на ее намерение продолжить с ним знакомство. Впрочем, главным образом в надежде на его помощь… Ох, все время мысли крутятся вокруг одного!..

Пиппа правильно истолковала молчание сестры, о чем в немалой степени свидетельствовало следующее заключение:

– Посмотрим, как Робин воспримет все это.

– Какое ему дело?

– Спорим, он придерживается другого мнения.

Эта Пиппа! Ей никак не откажешь в наблюдательности.

Их разговор был прерван – в покои вошла леди Джиневра Кендал, вся в шелках и бархате. Ее сопровождала женщина, очень старая и сгорбленная.

– Пен! Моя милая девочка! Мы с ума сходили от беспокойства.

– Мама!

Пен поднялась из ванны – как Афродита из морской пены.

– Ох, мама, поверь, ничего особенного не произошло. Пиппа напрасно всех вас взволновала.

Она непроизвольно подняла руку к шее, словно пытаясь скрыть намокшую повязку. Старая женщина сорвалась с места и заковыляла к ней, причитая:

– Ох ты, мой цыпленочек! Погляди на себя, дорогая! Вся в синяках да в кровоподтеках! Ох ты, беда какая…

– Тилли, – пыталась успокоить ее Пен, – ничего серьезного, честное слово. Царапина на шее да несколько синяков. Не волнуйся так…

Сгорбленная старушка была когда-то няней ее матери и Пен нянчила тоже, поэтому дочь леди Кендал от графа Хью, четырнадцатилетняя Анна, считала, что та живет вечно.

– Стоит как столб, вода с нее течет… – продолжала бормотать Тилли. – Как пить дать схватишь простуду и умрешь в одночасье. – Она схватила большое толстое полотенце и начала обтирать Пен. – Дай-ка я развяжу твою повязку. Посмотрю, что за царапина такая…

Пен вышла из ванны, завернувшись в полотенце, и села поближе к огню, послушно предоставив няне возможность снять повязку.

– Я жду более подробных объяснений, Пен, – строго произнесла мать.

В свои сорок три года Джиневра Кендал была вполне привлекательной женщиной. Когда-то золотистые волосы стали цвета серебра, но глаза по-прежнему были фиалковыми, фигура оставалась стройной, а едва заметные морщины на лице казались печатью умудренности и выдавали наклонность к юмору.

– Все очень просто, – сказала Пиппа. – Наша Пен оказалась среди бродяг, они хотели ее ограбить, но выручил шевалье д'Арси, который…

– Пиппа, – прервала Пен, – я сама в состоянии рассказать свою историю.

– Да, она твоя, – с сожалением признала та. – А как хотелось бы самой попасть в подобную переделку. Я бы…

– Пиппа! – на этот раз остановила ее мать. – Я хочу узнать об этом от Пен. А ты сходи к лорду Хью. Думаю, он сейчас свидетельствует свое почтение принцессе. И Анна тоже должна быть там. Приведи ее, пожалуйста, сюда.

Пиппа прекрасно понимала, что Анна и сама могла найти дорогу к спальне Пен, но была послушной дочерью, не слишком обидчивой по характеру. Поэтому весело помахала рукой сестре и удалилась.

Джиневра Кендал уселась неподалеку от Пен, сняла перчатки, оправила юбки и приготовилась слушать.

Комната для приемов в апартаментах принцессы Марии была набита битком. Не без труда отыскала Пиппа своего отчима и сводную сестру Анну и пробилась к ним, в ближнее окружение принцессы.

Сама Мария сидела у камина в резном кресле с открытой книгой на коленях. Даже давая аудиенцию, принимая гостей, она редко расставалась с книгой и порой приводила в замешательство посетителей, когда посреди беседы внезапно опускала глаза на книжную страницу.

Сегодня такого не происходило: она, казалось, целиком была поглощена тем, что делается вокруг.

Несмотря на относительно скудные средства, которые по приказу короля и его Тайного совета отпускались на содержание принцессы и ее двора, она была одета чрезвычайно богато – во французское вышитое платье из золотой парчи, усыпанное изумрудами. Впрочем, это платье подарил ей император Священной Римской империи Карл V, ее двоюродный брат. Маленькие руки принцессы были унизаны кольцами, на груди сверкал огромный бриллиант.

Мария была красивой женщиной, с легкостью несущей свои тридцать шесть лет. Небольшого роста, с рыжеватыми волосами и румяным лицом, она производила обманчивое впечатление вполне крепкой особы, хотя на самом деле отличалась слабым здоровьем, которое усугублялось постоянным беспокойством за свою жизнь в окружавшей ее атмосфере оговоров, поклепов, интриг.

Пиппе удалось пробиться к принцессе, и она присела перед ней в поклоне. Подошедший лорд Хью ласково обнял за плечи свою падчерицу.

– Как ваша сестра? – спросила принцесса. – Я так и не поняла, отчего она не осталась в доме у своей свекрови прошлой ночью. Если бы мне было известно, что она собирается вернуться сюда, я бы послала кого-нибудь, чтобы сопровождать ее.

– Совсем не похоже на Пен, – хмурясь, сказал лорд Хью. – Такой необдуманный поступок. Впрочем, возможно, у нее были на то весомые причины.

– У нее рана на шее и уйма синяков и царапин! – объявила Пиппа во всеуслышание. – Я сама видела. И она еле избежала смерти. Если бы не шевалье, неизвестно, чем бы все кончилось.

– Какой шевалье? – поинтересовалась принцесса.

– Шевалье д'Арси.

У принцессы поднялись брови.

– Это имя мне незнакомо, но я благодарю его. К ней уже послали врача?

– С ней наша няня, – сказала Пиппа. – А о враче Пен даже не заикалась. И мама тоже там.

– Я настаиваю, чтобы к ней немедленно пришел врач. – Принцесса обернулась к одной из придворных дам:

– Матильда, пожалуйста, побеспокойтесь об этом.

– Сию минуту, мадам.

Женщина сделала реверанс и удалилась.

– А теперь, – принцесса поднялась с кресла, – прошу извинить меня, леди и джентльмены, я отправляюсь молиться.

Опираясь на руку испанского дипломата, угрюмого мужчины со смуглым лицом и серебристой бородкой и усами, принцесса Мария удалилась.

Лорд Хью обратился к Пиппе все с тем же вопросом: что она знает о случившемся, и Пиппа повторила про ночную встречу с шайкой бродяг и про то, как шевалье Оуэн д'Арси своевременно пришел на помощь.

– Разве Робин ничего не говорил вам? – удивилась она. – А вы знаете этого человека?

– По существу, нет. Слышал, он из окружения французского посланника де Ноэля. Даже его друг.

– По разговору он не похож на француза.

– Это ничего не значит, милая.

Лорд Хью закончил на этом беседу и подумал, что близкое знакомство и дружба с дипломатами чаще всего означают то или иное участие в подковерной игре, которую они ведут по велению своих правителей. И если так, то он, Хью Кендал, не желает, чтобы обе его падчерицы продолжали знакомство с подобным человеком. Потому что быть соглядатаем, шпионом – так считал лорд Хью – дело малодостойное.

Печально, продолжал он размышлять, и то, что его сын Робин уже окунулся в эту грязь. Ну, не грязь, так, во всяком случае, слякоть, хлябь… Лорд Хью имел в виду вовлечение Робина в замыслы герцога Нортумберленда. Герцог – опасный тип, полностью подчинивший себе юного и больного короля, который стал его марионеткой… Да, когда так много власти попадает в руки одного человека, то, как правило, это ничего хорошего не сулит для бедной старой Англии.

Однако лорд Хью не будет вмешиваться в дела сына и указывать, кому тот должен служить. Робин – взрослый муж чина и сам делает свой выбор. Но обязанность отца – наблюдать за развитием событий и, если потребуется, вовремя прийти на помощь. Нельзя забывать и то, что принцесса Мария – законна:; наследница престола. Правда, до сей поры никто этого не отрицал и не бросал ей открытого вызова, но лорд Хью чуял: герцоги Нортумберленд и Суффолк что-то замыслили, у пик что-то припрятано за душой. И действуют они через всецело подчиненного им тяжелобольного мальчика-короля. Если в их планах заговор, измена, то Робин, идущий с ними по одной тропе, может оказаться в той же связке – предателей. И значит, его отец должен все-таки что-то делать, что-то решать, не стоять в стороне…

Поэтому нелишним будет побольше узнать про этого шевалье, который волею судеб оказался связан с Пен. Да, подумал лорд Хью со вздохом, обязанности отца семейства велики и многообразны, и он отнюдь не отказывается от них. Он обожает всех своих четверых детей, и собственных, и приемных, и не делает между ними никакого различия.

– Ну, как идет охота, Оуэн? – спросил Антуан де Ноэль. – Собаки взяли след?

Он оправил камзол и, глядя в настольное зеркало, прикрепил брошь с драгоценным камнем к кружевному воротнику.

Оуэн стоял в стороне от освещенного стола, в полутьме большой комнаты, за окном серел свет ненастного дня. В одной руке он держал перчатки, другая лежала на эфесе шпаги. Форма вопроса показалась ему немного вульгарной, он пожал плечами и сухо ответил:

– Начало обещающее. Обстоятельства складываются в мою пользу.

Ноэль повернул голову от зеркала.

– В самом деле? Расскажите.

Оуэн усмехнулся:

– Оставьте мне мои дела, Антуан, а я вам оставлю ваши. Так мы дольше сохраним хорошие отношения.

Посланник недовольно хмыкнул:

– По крайней мере скажите, могу ли я считать, что на этом направлении мы добьемся каких-то успехов?

Оуэн ответил не сразу. Он взглянул в окно, где голая ветка с раздражающей настойчивостью пыталась оцарапать оконную раму. Не меньше его раздражали вопросы посланника. Что тот пытается узнать? Уложил ли Оуэн к себе в постель эту женщину или еще нет? И когда собирается?

К собственному удивлению, он понял вдруг, что сам потерял к этому всякий интерес. Вернее, поправил он себя, ему совершенно не хочется пускаться ради этого на какие-то авантюры… И опять неточно: он не желает, чтобы целью этого было что-то, кроме естественной – наслаждения. Планы и намерения французского правительства не должны иметь к этому никакого отношения. Но у него было задание, которое он обязан выполнить. И он выполнит его, черт возьми, но только другими средствами. Они у него всегда имеются в запасе.

– Полагаю, – медленно заговорил он, чувствуя, что молчание непозволительно затянулось и посланник смотрит на него с раздраженным недоумением, – полагаю, вы можете на меня положиться.

Ноэль с некоторым облегчением вздохнул и с завидным упорством повторил свои предыдущие вопросы, но в несколько иной форме:

– А какова она, эта дама? Не обманула ваши ожидания? Натягивая перчатки, Оуэн не без ехидности ответил:

– Если помните, вы сами обрисовали ее как достаточно интересную, но сдержанную и трудно поддающуюся описанию. Что я могу добавить к этому точному определению?

С этими словами он приветственно поднял руку и удалился неслышными шагами.

Оуэн вышел из дома посланника, Седрик шел за ним. Серые тучи, нависшие над городом, разразились снегом, который тут же превращался в грязное месиво. На открытых местах, под ледяным ветром, грязь начинала подмерзать.

Он поднял воротник плаща.

– Проклятый климат, – пробормотал он.

Порой ему хотелось полностью согласиться с господином посланником, который пользовался любым случаем, чтобы сказать про Англию – «мерзкий остров».

В его родном Уэльсе, насколько он помнил, склоны холмов в любое время года оставались зелеными – такими приятными для глаза и души. Уже три года как он не был на родине матери. Три года – с тех пор, как отвез к ней Эндрю и Люси.

Он ускорил шаг. Седрик почти бежал за ним.

– Куда мы направляемся, сэр?

Оуэн обернулся, и по взгляду его темных холодных глаз Седрик понял, что спрашивать не стоило: не то он прервал какие-то тяжелые мысли хозяина, не то вообще тот не был расположен к разговору.

Когда до него донесся ответ, паж удивился спокойному тону:

– Мы едем в Бейнардз-Касл, Седрик. Нанесем визит принцессе Марии.

На дальнейшие расспросы мальчик не решился, в молчании они подошли к берегу реки, спустились по каменным ступенькам к воде.

– Свистни, Седрик, – сказал хозяин.

Послушно засунув два пальца в рот, тот свистнул. Тотчас же две лодки, стараясь перегнать одна другую, ринулись на зов. Лодочники в битве за клиента бранились и отталкивали друг друга веслами.

Видимо, это взбесило Оуэна, потому что он выхватил вдруг шпагу, указал ею на одну из лодок и крикнул:

– Ты!

И сразу на реке воцарилось спокойствие, поле битвы осталось за счастливчиком, а проигравший на удивление молчаливо удалился.

Седрик ловко поймал брошенную лодочником веревку, подтянул лодку, Оуэн первым ступил в нее и приказал:

– Бейнардз-Касл.

У лодочника был такой испуганный вид, словно ему предстояло перевозить самого дьявола. Его пугал этот мрачный человек в черном, погруженный в свои непонятные думы.

Плеск воды; тяжелое низкое небо, пронизывающий ветер, заставлявший погружать лицо в воротник, – все потворствовало тягостному настроению, которое охватило Оуэна с самого утра.

Перед ним возникло лицо Пен, трагическое, страстное, когда она говорила о потерянном ребенке. Ему были близки ее чувства. Наверное, именно эти чувства в первую очередь и привлекли его к ней. И еще ее несомненная душевная сила. И смелость.

Если бы он решился действовать по отношению к ней своим испытанным способом, он уверен, она повела бы себя совсем не так, как другие женщины. Ее ум, ироничность заставили бы его переменить тактику.

И значит, он сразу поступит по-другому. Использует ее честный, прямодушный характер, ее, ум и рассудительность, в которых он уверен; расскажет о себе и предложит такую сделку, от которой она не сможет отказаться. Не исключена вероятность, что она возненавидит его, но по крайней мере все будет в открытую, он не станет играть с ней, как кошка с мышью.

Он даже слегка улыбнулся при мысли, что, поступив именно так, выбьет оружие из рук ее сводного брата Робина Бокера, когда тот надумает сообщить Пен все, что может знать о некоем шевалье д'Арси. Она будет готова к возможным откровениям Робина: тот не расскажет ничего нового.

Хитроумие этого плана померкло в его мыслях, когда они перескочили на другое: перед глазами возникли лица детей, которых он в последний раз видел три года назад. Эндрю было тогда три года, Люси – два. У них были глаза, как и у их матери, цвета зеленого мха. Помнят ли они о нем? Скорее всего нет. Он просил свою мать, чтобы при них не упоминалось его имя.

Потому что его утрата должна касаться его одного. Он посчитал тогда, что у него не было другого выбора, и считает ныне, что нет толку ворошить старое и делать попытки переосмыслить его…

Он выпрямился, подставил лицо пронзительному ветру, попытался сбросить с себя привычные цепи тягостного уныния, посещавшего его в последнее время. Он сделал то, что должен был сделать, и обречен жить дальше с грузом всего этого.

А сейчас над ним висит другой груз…

Лодка ударилась о ступени возле Бейнардз-Касла.

Оуэн дал лодочнику монету и вышел. Седрик за ним.

На берегу Оуэн оглянулся на мальчика, словно увидел его впервые, посильнее натянул ему шапку па голову и ласково сказал:

– Пробегись до калитки в стене. Ты совсем замерз.

– Да, сэр, это уж точно! – радостно подтвердил тот, но никуда не побежал, а, как обычно, последовал за хозяином, благодаря Бога за то, что тот обрел свой обычный вид и топ.

Привратник проверил бумаги с печатями, которые протянул Оуэн, отправил молодого слугу к управляющем) апартаментами принцессы, пригласил прибывших подождать в теплой сторожке. Он не был так явно напуган человеком в черном, как бедный лодочник, но тоже чувствовал себя не в своей тарелке от каменного лица, проницательных глаз и постоянной готовности, как казалось, к молниеносному прыжку, атаке, отражению.

От греха подальше привратник встал ближе к двери, незаметно перекрестился и с нетерпением начал высматривать, когда же появится посыльный от управляющего.

Тот прибежал, с трудом переводя дух, и объявил с поклоном, что ее высочество принцесса Мария ожидает шевалье д'Арси.

– Если позволите, сэр, – добавил он, – я провожу вас – Хорошо, – сказал Оуэн. – Идем, Седрик.

– Шагая вслед за слугой по двору и затем по коридорам дворца, Оуэн по давней привычке замечал все – и важное, и малозначительное: кто с кем беседует, кто узнает его, а кто делает вид, что не узнал; куда ведут какие двери или коридоры. Разумеется, он не мог слышать, о чем говорят придворные, но за многие годы так изучил их, что знал о них намного больше, чем порой они сами.

Наконец он вошел в личные покои принцессы и увидел ее, увидел Пен. Та подняла глаза от вязанья и улыбнулась ему.

Его охватило чувство, напоминающее страх. Впервые за свою взрослую жизнь он испытал неуверенность. До сей минуты он не помнил ситуации, в которой не ощущал бы своей силы, готовности в случае надобности доминировать, играть первую скрипку, а также использовать в нужных целях человека, с которым познакомился.

Пен Брайанстон – он вынужден был признаться самому себе – явилась как вызов его самоуверенности, как противовес его апломбу.