Текст книги "Воин Арете"

– Конечно, говори, – отвечал я. – Тем более если это для вас так важно.

Что же ты хочешь мне сказать?

– Видишь ли, хозяин, Эгесистрат и царица Иппофода обсуждали, что нам следует предпринять дальше… ну, как обычно… Но ведь это тебе следует решать, как нам быть дальше! Так говорит Полос, и я тоже так считаю.

Амазонки – прекрасные воины, я и не думала, что женщины способны так здорово сражаться, пока сама не увидела. Чернокожий просто великолепно дрался, а Эгесистрат вообще был похож на раненого льва. Но фракийцы боятся вовсе не их, а тебя! Я все время была у тебя за спиной нынче утром, с мечом наготове, и видела их лица. Полос говорит, они тебя "героем" зовут!

Считают, что в тебя вселился Плейстор, даже если ты об этом и не подозреваешь!

Когда она замолчала, я спросил:

– Это все?

– Ты же иногда видишь богов, господин мой! Да-да, ты их видишь. Один раз ты видел Царя Нисы, даже касался его, а потом и я смогла его увидеть… Он был старый и был похож на нашего чернокожего, вот только…

– Давай, давай, что было дальше?

– Однажды, еще до того, как Светлый бог отдал меня тебе, я ходила в театр, дома, в Фивах. Это стоит очень дорого, но иногда какой-нибудь богатый человек покупает места для бедных, так сделал и мой прежний хозяин. Актеры все-были в масках, но зрители об этом не знали…

– Что за чушь ты несешь, Ио, – заметил я. – При чем тут театр? Иди-ка лучше да приведи сюда чернокожего.

Обиженная, она поднялась и гордо выпрямилась, глядя мне прямо в глаза:

– Ты можешь побить меня, господин, если хочешь. Только я знаю, что не побьешь. Неужели мы могли бы так долго удерживать эту пещеру, если бы тебя не было с нами? Я понимаю, эта Апсинфия – всего лишь жалкое убежище варваров и расположена на самом краю света, но у здешнего царя сотни воинов, может быть, даже сотни тысяч!

С этими словами она и ушла. Я все это записал и стал ждать, когда она вернется вместе с чернокожим.

Глава 19
МОЙ ПОЕДИНОК С ЦАРЕМ

Эобаз-мидиец, схватка в храме, стратег из Спарты – эти и еще многие другие новости принес Клетон. Все это я должен записать, потому что пора ложиться спать, а потом я все позабуду.

Когда я начинаю припоминать утренние события, то вижу перед собой женские головы на копьях; длинные темные волосы мертвых женщин мокнут под дождем… Нас сопровождали высокородные всадники в кольчугах из золотых колец, и на их копьях как раз и красовались отрубленные головы. Но тем не менее – хотя нас было очень мало и мы были не слишком хорошо вооружены – я вскоре заметил, что они нас боятся.

Иппофода ехала впереди на белом жеребце из священного табуна. За ней – Эгесистрат, Элата, чернокожий и я; потом дети, причем Полос тоже верхом на белом жеребце. Затем шли белые кони без всадников, а замыкали шествие остальные амазонки, гоня священных лошадей впереди себя.

И все же отрубленные женские головы привели меня в ярость. Заметив, что фракийцы нас боятся, я обогнал царицу Иппофоду и остальных и спросил на языке эллинов у благородных фракийцев, у которых на копьях красовались столь ужасные символы, где они взяли эти головы. Фракийцы пытались изобразить, что не понимают меня, но я ясно видел, что они все отлично поняли, потому что оба покраснели от гнева.

– Мы считали вас настоящими воинами, но ошиблись, – сказал я. – Истинный воин никогда не станет хвастать тем, что убил женщину. Воины убивают мужчин, а женщин забирают в свои дома, чтоб грели хозяевам постель. Вы что, и детскими головами свои копья украшаете? А может, вам кажется, что особая воинская доблесть в том, чтобы насадить на наконечник копья грудного младенца?

Они промолчали и отвернулись – в разные стороны, явно не желая встречаться со мной взглядом.

– Когда мальчик идет на охоту, – продолжал я, – он убивает медвежонка, но всем говорит, что убил большого медведя, не зная еще, что придет и тот день, когда он действительно повстречает такого медведя. И тогда ему действительно понадобится короткое копье, чтобы…

Эгесистрат попросил меня замолчать.

– Я замолчу, – отвечал я ему, – если они отдадут мне головы этих женщин, чтобы мы могли достойно предать их огню.

Тогда один из фракийцев что-то сказал Эгесистрату на своем языке, и Эгесистрат перевел мне, что они согласны отдать эти головы, когда мы доберемся до храма Бога войны, и позволят нам предать их огню в священном очаге. Я промолчал, но дал коню шенкеля и на всякий случай выехал вперед, чтобы держать в поле зрения этих фракийцев с головами на копьях.

Сперва фракийцы вроде бы держали свое слово. Царь уже ждал нас в храме, одетый в золотую кольчугу и богатый плащ; за ним стоял старик с белой бородой, также в богатых одеждах, и множество высокородных фракийцев. Все они были верхом на великолепных конях. Когда царь увидел меня, лицо его покраснело от гнева, а когда он заметил мальчика верхом на священном жеребце, то разозлился еще больше; но тут один из фракийцев что-то сказал ему, и царь, а за ним и старец согласно закивали. Женские головы сняли с копий и передали амазонкам, держа за волосы. Амазонки бережно приняли их в руки. В священном очаге уже горел огонь. Царица Иппофода что-то сказала амазонкам и воздела руки, обращая свою молитву к Богу войны. После чего головы были поставлены прямо на горящие дрова и завалены сверху мелко нарубленным хворостом.

Когда пламя поглотило их, царь обратился к фракийцам, которые пришли в храм с ним вместе. Эгесистрат тихим голосом переводил его речь амазонкам, а Полос – чернокожему, Элате, Ио и мне (хотя он говорит на языке Эллады хуже, чем я).

– Слушайте меня! – сказал царь. – Вы все помните нашу клятву. Осмелится ли кто-либо утверждать, что она ничего не стоит?

У царя был сильный, глубокий голос, внимательные ясные глаза. Странно звучал неуклюжий перевод Полоса по сравнению со звенящей металлом царской речью.

– Мы поклялись, что они уйдут с миром. И никто не посмеет нанести им никакого оскорбления – хотя в честном бою мы бы рассеяли их, как мякину.

Однако никаких схваток с ними больше не будет!

И эти слова повторили за ним все фракийцы.

– Золото, что они заплатили нам за священных коней Гелиоса, пойдет в его храм. Тамирис проследит за этим. – Он бросил взгляд в сторону старца.

– И эти люди уйдут с миром!

И снова фракийцы эхом повторили его слова. После чего старец и несколько благородных фракийцев вывели из-за занавеса в задней части храма Эобаза-мидийца. Эгесистрат и чернокожий с облегчением вздохнули, а у Ио вырвалось:

– Ну наконец-то!

Мидиец был высок и силен, лицо его украшал шрам, выходивший из-под черной бороды; он был более темнокожий, чем Эгесистрат, но все же не такой, как наш чернокожий.

Тут царь вновь заговорил, но Полосу было не до перевода: он подбежал к Эобазу и стал рассматривать его меч и лук. Эгесистрат тоже ничего не перевел амазонкам, поскольку обнимал Эобаза, говоря с ним на языке мидийцев, как мне кажется, хотя несколько слов я все же разобрал и по этим словам, а также – по жестам Эгесистрата понял, что он попозже представит Эобазу всех нас, когда для этого будет время.

Эобаз взял возвращенное ему оружие, и мы вышли из согретого священным огнем помещения храма под моросивший снаружи ледяной дождь. Царица Иппофода указала на тех священных коней, которых хотела бы взять, выбрав того жеребца, на котором приехала, и еще трех других. Все это были великолепные животные. Амазонки тотчас же надели на них уздечки. Потом Иппофода отсчитала золотые монеты в руки старца – очень много монет, как мне показалось. Царь попробовал некоторые на зуб – высока ли проба золота.

Когда была отсчитана последняя монета, один из пелтастов принес старцу весы, чтобы взвесить золото. Я не понял, что именно он сказал, но было ясно, что он вполне удовлетворен результатом.

Настал самый острый момент, и все это понимали. Чернокожий прыгнул в седло. Эгесистрат тут же последовал его примеру, как всегда взгромоздившись на коня вместе с костылем. Но тут царь крикнул на языке эллинов и почти так, как мог бы самый настоящий эллин:

– Погодите! Мы обещали, что вы уедете с миром. Однако, если один из вас предпочтет честный бой, наша клятва нарушена не будет.

Тут я окончательно удостоверился, что эти фракийцы знают язык эллинов: все они тут же зашевелились в седлах, а многие приготовились пустить в ход оружие.

Эгесистрат громко возразил:

– Но мы вовсе не хотим ни с кем драться! Дайте же нам уехать с миром, как и обещали.

Тут старец обратился к царю по-фракийски. Мне показалось, что он тоже призывал к миру, но царь гневно покачал головой.

– Не твое дело! – сказал он Эгесистрату. – И других ваших это тоже не касается – кроме одного. – И хотя обращался он к Эгесистрату, но смотрел прямо на меня. – Остальные могут ехать с миром. Впрочем, и он тоже – если захочет. Мы обещали вам это. Но если он пожелает участвовать в поединке с оружием в руках – как один герой с другим героем! – ему стоит только это сказать.

– Он не желает этого! – резко выкрикнул Эгесистрат. – В седло, Латро!

– Да, – повторил царь. – В седло, Латро! И еще тебе понадобится копье.

Эй, кто-нибудь, принесите копье, да получше!

Не думаю, чтобы царь делился своими планами со своими советниками, но по крайней мере один из них явно знал, что сейчас произойдет, ибо тут же оказался рядом со мной, протягивая мне новое копье.

Я не стал его брать.

– Ты называешь себя героем, – сказал я царю, – и, как я понимаю, это истинная правда, ибо только дурак станет без нужды сражаться с героем. – Я подошел к своему коню и хотел сесть в седло, но один из фракийцев ткнул его в бок кинжалом; конь заржал от боли и отскочил, испуганно кося глазом.

Фракиец ткнул в меня копьем – чуть ли не в нос.

Иппофода метнулась к царю – она была выше его ростом, лицо ее пылало гневом, глаза метали синие молнии. Не знаю, что она ему сказала, но сперва она указала на небо, затянутое низкими тучами, потом на храм, потом опять на небо; голос ее был подобен рыку пантеры. Чернокожий хотел броситься к ней на помощь, но множество фракийцев вцепились в его коня, стащили с седла и бросили на землю. Царь старался не смотреть на Иппофоду, неотрывно следя взглядом за мной.

– Как же ты глуп! – сказал я. – Ты ведь сам объявил своему народу, что отпустишь нас с миром, и сам же нарушаешь данную тобой клятву! Разве ты не знаешь, что именно так многие цари потеряли свой трон?

– А ты захвати его, если сможешь! – завопил царь и плюнул мне в лицо.

Мне кто-то снова подсунул копье, и теперь уже я его взял. Все сразу умолкли. Державшие чернокожего фракийцы отпустили его и отступили; он поднялся, отирая грязь с лица и одежды; его изуродованное раной лицо было похоже на маску ярости.

Эгесистрат подъехал поближе, и его никто не остановил. Царь сказал:

– Если желаешь говорить, прежде чем мы начнем поединок, слезь с коня!

Эгесистрат кивнул:

– Только из уважения к тебе, царь.

Он сполз с коня, держась за седло, и встал, для прочности как следует опершись на костыль.

– Царь Котис, – начал он, – ты поклялся перед своими и нашими богами, что отпустишь нас с миром. Отпусти же нас, пока не пролилась твоя царская кровь! Может, боги еще простят тебя!

– Если это все, что ты хотел сказать, – отвечал царь, – то лучше замолчи, или мы забьем тебе рот навозом.

Эгесистрат повернулся ко мне и спросил так тихо, что я еле его расслышал:

– Ты знаешь, как бьются на копьях, Латро?

– Не уверен, – сказал я, – но вряд ли тут нужна особая наука.

Фракийцы, заслышав мои слова, заулыбались и стали подталкивать друг друга локтями, натягивая уздечки.

– Учти, он в шлеме! У тебя тоже еще вчера был шлем, но ты его, видно, где-то оставил. Дать тебе другой?

Я отрицательно покачал головой.

Царь крикнул:

– Копье тебе дали? В седло!

Я спросил его, где будем биться – в поле или на склоне холма.

– Нет, – и он показал мне рукой, – езжай вон до той рощи, там разверни коня и жди моего нападения.

Иппофода что-то быстро сказала Эгесистрату. Он повернулся ко мне:

– Царица просит тебя об одном одолжении: она желает, чтобы ты взял ее коня. Твой напуган и, как она говорит, слишком мал ростом.

Я поблагодарил Иппофоду и вскочил на ее белого жеребца из священного табуна. Все мы двинулись к подножью холма, где фракийцы остановили всех – Эгесистрата, амазонок, чернокожего и остальных. Царь отъехал шагов на десять и обернулся ко мне:

– Никакой пощады побежденному, – сказал он. – Это тебе понятно?

Я ответил, что вряд ли способен убить человека, который молит сохранить ему жизнь, но все же попытаюсь, и поехал вперед по окутанной туманом долине до рощи, на которую указал мне царь, находившейся примерно в полустадии от подножья холма.

Поворачивая коня, я услыхал рычание сперва одного льва, а потом и других – справа и слева, едва ли в половине полета стрелы от меня.

Конь мой встал на дыбы и забил в воздухе копытами. Опасаясь, что царь нападет на нас неожиданно, я закричал в ухо коню и ударил его пятками по ребрам, размахивая копьем, чтобы он понял, что мы будем биться, несмотря ни на что, хотя устрашающее рычание доносилось из ближних зарослей, точно грохот наступающего войска.

Царь помчался вперед. Я чувствовал, как дрожит земля под его конем; львиный рев и топот копыт заполнили для меня весь мир.

Я знаю, что успел разглядеть в этот миг его лицо. Он жестоко понукал коня, наставив на меня копье. И тут вдруг обрушился такой мощный ливень, что стена падающей воды закрыла от меня и царя, и всадников позади него, и даже холм с храмом Бога войны. Туча пролетела очень быстро, ливень кончился, и я увидел, что царь повернул коня и скачет обратно, словно собираясь напасть на свою собственную свиту или, быть может, на амазонок.

Кони и люди смешались в кучу, сквозь дождь и ледяной туман до меня донеслись пронзительные крики, словно битва уже началась.

Сверкнули обнаженные мечи. Еще мгновенье – и бой был в разгаре. Не знаю, смог бы я остановить своего коня с помощью упряжи из сыромятной кожи; вряд ли я вообще пробовал это сделать, настолько был поражен увиденным. Я мог бы, наверное, в тот момент сразить не менее полудюжины благородных фракийцев, но у меня даже желания такого не возникло. И я поднял свое копье.

Но бой все же шел. Двое фракийцев передо мной бились бок о бок, и тут кто-то третий сразил одного из них ударом сзади. Это был чернокожий, который промчался мимо как вихрь; его щит был разрублен почти пополам, меч весь в крови. Иппофода созывала своих амазонок, голос ее звучал, как боевая труба. Я попытался направить белого жеребца в их сторону, уклоняясь от ударов фракийца, чей дико ржущий конь оказался зажат между двумя другими конями, и со всей силы рубанул мечом по древку вражеского копья.

Лишь теперь я понял, что давно бросил свое копье и в руке у меня моя Фальката.

Кто-то схватил меня за плечо. То были Эгесистрат и мидиец.

– Бежим! – закричал Эгесистрат. – Прочь отсюда!

И они исчезли. Прежде чем разрубить фракийцу шлем и голову, я успел заметить, как он, отбросив оружие, поднял вверх руки. Но я промчался мимо, заметив лишь, как Ио и Полос галопом несутся в сторону густого тумана, и поскакал за ними следом.

Писать мне больше не о чем, да и ужин готов. После очень долгой, как мне показалось, скачки я догнал Ио, и она объяснила, что они с Полосом потеряли друг друга. Мы скакали до тех пор, пока кони не выбились из сил, и наконец, когда короткий день сменился ночной тьмой, остановились возле крестьянского дома. У Ио есть деньги, и она говорит, что деньги эти принадлежат мне. Она предложила хозяевам дома маленькую золотую монету – при этом у них просто глаза на лоб полезли – и попросила хорошенько нас накормить, уложить спать и никому об этом не проболтаться. Вскоре нас догнал Полос, который вел в поводу трех лошадей с пустыми седлами. Один из этих коней был мой: в седельных мешках лежали оба мои свитка и стиль. Ио мне их показала и сказала, что мне нужно непременно все записывать.

Я как раз перечитывал то место в дневнике, где описано бегство Эгесистрата из Спарты, когда к домику с грохотом подъехала крытая повозка, которой управлял какой-то толстый старик. Крестьянин – он выглядит точно так же, как те пелтасты, что явились в храм вместе со своими господами, – клялся старику, что не видел нынче никаких чужаков, но я окликнул того по имени: "Клетон!" – и пригласил выпить с нами вина. Клетон говорит, что царь Котис мертв; теперь городом правит его старый советник, Тамирис. А еще он сообщил, что из Спарты приплыл на корабле некий стратег и с ним множество воинов; он требует сведений об Эобазе и о нас.

Глава 20
РАСКОС

Этот раненый пришел сюда перед рассветом. Мы все трое спали на полу, и, когда он постучал в дверь, я сел. Девочка Ио тоже проснулась. Я велел мальчику – его зовут Полос – отпереть дверь. Он не хотел – явно боялся, – а мне лень было вылезать из-под теплых одеял. Я подбросил дров в очаг и спросил, кто там.

– Раскос! – прозвучало в ответ.

Потом из комнаты, где спали крестьянин с женой, вышел хозяин дома и отпер дверь.

Раскос вошел, держа в руках легкий щит и дротики. Я тут же отбросил одеяла, полагая, что сейчас придется драться. Раскос что-то сказал хозяину, и тот рассмеялся, сжал пальцы в кулак и сунул большой палец в рот. Потом указал на табурет возле огня и, хотя я и не понял, что он сказал, видимо, пригласил Раскоса сесть.

Полос шепнул мне на языке эллинов:

– Он не пьяный.

Мальчик так дрожал, что я обнял его; при этом он резко выдохнул через нос – видно, такая у него привычка. Ему лет десять или чуть больше. У него рыжеватые волосы и темные глаза.

Раскос снова заговорил, озираясь вокруг; по всей видимости, он никогда прежде в этом доме не был. Он часто повторял одни и те же слова, и, когда Ио спросила, что он говорит, Полос объяснил:

– Он сказал, что заблудился в метели.

Я подошел к окну и открыл ставни. Ночью действительно была метель; все покрывал слой снега в палец толщиной, так что на деревьях и кустах будто расцвели белые цветы, купавшиеся сейчас в лунном свете.

Раскос о чем-то явно просил крестьянина, которого зовут, кажется, Олепис. Я собрался было захлопнуть ставни, но тут увидел на дороге людей.

Три человека несли на плечах какой-то длинный и, видимо, тяжелый сверток.

Когда один из них указал на дом, мне стало ясно, что они направляются именно сюда.

Но я был слишком занят иными мыслями, чтобы обратить на это должное внимание. Снова заперев ставни, я спросил у Ио:

– Помнишь, что сообщил нам Клетон? Я все раздумывал над его словами.

По-моему, раз уж мы все проснулись, нам лучше выйти пораньше.

– А может, лучше послать в город Полоса, чтобы он поговорил с этим спартанцем? – предложила Ио.

Я покачал головой, понимая, что знатный стратег и говорить не станет с каким-то маленьким оборванцем, и сказал:

– Первым делом надо отыскать Эгесистрата и сообщить ему, что здесь спартанцы, они узнали о нем и, вероятно, хотят его убить.

– Может, уже убили, – мрачно буркнула Ио. – Я знаю, ты этого не помнишь, господин, но несколько дней назад Эгесистрат пытался прочесть твое будущее и увидел, что ему самому грозит гибель. Похоже, смерть его была уже совсем рядом.

Я хотел сказать, что нам тем не менее следует все же предупредить Эгесистрата, если успеем, но тут кто-то постучал в дверь.

На пороге стояла плачущая женщина в темном плаще. Спутанные волосы были распущены по плечам, щеки в грязных потеках от слез; с нею пришла еще одна женщина, помоложе. Трое мужчин, что несли тяжелую ношу, остановились в нескольких шагах от них, явно чувствуя себя очень неуютно. Двое из них показались мне почти мальчиками.

Ио ткнула Полоса локтем, и тот сказал:

– Она говорит, что ее муж умер и они идут, чтобы предать его тело огню.

Она просит, чтобы этот мужчина пошел с ними.

"Этот мужчина" был наш хозяин; он улыбнулся женщине, покачал головой и указал ей на табурет возле огня, словно на нем сидел кто-то важный.

Женщина в ответ еще громче зарыдала, и из другой комнаты вышла жена крестьянина, чтоб успокоить ее.

– Ай, Раскос! – воскликнула плачущая женщина.

Тут крестьянин закричал на нее, но она не обратила на него никакого внимания, и он стал кричать на троих носильщиков, которые только качали головами и отводили от него глаза. Потом они опустили свою ношу на снег и сняли покрывало: под ним было тело мужчины, и, хотя было слишком темно и лежавшего на снегу освещала только луна, чтобы быть полностью уверенным, однако мне показалось, что мертвый очень похож на того, кто нас разбудил.

Крестьянин взял из очага горящую головню и поднес ее к мертвому. В бороде у покойника виднелись седые пряди; нос был, по-моему, сломан.

Из-под полуопущенного века на нас глядел глаз; мне так и хотелось его прикрыть, но я не стал этого делать. Левое плечо мертвеца было разрублено топором или тяжелым мечом почти до нижних ребер.

Крестьянин, что-то шепотом приказав своей жене, занял место одного из юношей, что несли тело, и вся процессия двинулась прочь от дома. Я проследил, чтобы дети хорошенько умылись и почистили зубы, затем пошел седлать коней, которые неплохо провели ночь в сарае по соседству с коровами; у нас был огромный белый жеребец, белая кобыла и еще четыре лошади.

– Надо вознести благодарственную молитву тому из богов, который покровительствует лошадям, – сказал я Полосу, который пришел мне помочь, – что наша кобыла не в течке.

Он улыбнулся:

– Ничего страшного, даже если б жеребцы ее и покрыли. А бог этот – сотрясающий землю великий Бог моря. Он же и Лошадиный бог[40]40
  Бог моря – это Посейдон. Согласно мифу, именно Посейдон первым привел лошадь в Аттику и считался покровителем этих животных.


[Закрыть].

Белый конь покосился на меня и оскалил зубы, но Полос успокоил его одним прикосновением.

– Ты на котором нынче поедешь? – спросил он.

– На своем собственном. – Я указал на того жеребца, на котором со вчерашнего дня остались мои седельные сумки.

– Откуда ты знаешь, что это твой? – спросил Полос. – Ио говорит, что ты уже на следующий день все забываешь.

– Сегодня – еще не "следующий день", – объяснил я. – Ведь был уже поздний вечер, когда ты пригнал сюда этих лошадей, а сейчас еще даже не рассвело.

Полос с минутку подумал, седлая между тем маленькую и спокойную гнедую лошадку Ио, и спросил:

– А ты помнишь, как вчера сражался с царем Котисом?

Пришлось признать, что ничего подобного я не помню, но, судя по тому, что я жив, я, видимо, победил.

– Ну, на самом-то деле вы с ним вовсе и не сражались, – сказал Полос. – Котис просто позорно бежал, а потом его за это убила собственная свита.

Как мне называть тебя – Латро или господин, как тебя зовет Ио? – Полос помолчал и добавил:

– Ио – это твоя рабыня, помнишь?

Я покачал головой и сказал:

– Если у меня есть рабыня, я ее освобожу, чтобы она могла вернуться домой, к родителям. А если ты не раб мне, тебе совершенно незачем называть меня господином. Жаль, что тот царь оказался трусом! Надо полагать, цари тоже могут струсить, да только вряд ли приятно думать так о своем повелителе.

– Да нет, не думаю, что он трус, – отвечал Полос. – Вообще-то я в таких вещах не очень разбираюсь…

Я засмеялся, глядя на его серьезную мордашку, и потрепал по голове.

– А в чем ты разбираешься?

– Ну, в лошадях, в овцах. И в собаках. В животных, в общем. А еще в погоде. Я хорошо погоду предсказываю.

– Правда? Ну, и какой день будет сегодня?

– Сперва солнечный и ветреный. Солнце растопит этот снег, и вокруг будет сплошная грязь. Но потом придут густые облака, и стемнеет раньше обычного.

Я вздохнул, почувствовав вдруг, что все это, возможно, имеет отношение ко мне, хотя вроде бы Полос ничем этого не выразил.

– Господин… Латро! Я все сделаю, как ты скажешь!

– Хорошо, – сказал я. – Только зачем ты мне в этом клянешься? Ты разве когда-нибудь уже ослушался меня? Может, я тебя побил?

– Нет, – ответил Полос. – Я всегда делал так, как ты мне велел, хотя ты со мной не очень-то много разговаривал. Я просто хотел сказать, что, по-моему, ты ошибаешься насчет некоторых вещей, и я не хочу, чтобы ты на меня сердился.

Я сказал, что когда ошибусь, тогда и посмотрим.

– Думаю, что мне все же следует называть тебя своим господином. Иначе людям станет интересно, почему это я все время нахожусь при тебе. А так они просто решат, что я твой раб, как Ио.

Мы с ним вернулись в дом, чтобы согреть над огнем озябшие руки; тем временем я обдумал его предложение и сказал:

– Ну а предположим, Полос, что я погибну? По твоим словам, вчера я сражался с царем, так что вполне могу сегодня и погибнуть. Тогда мои наследники – если таковые имеются – имеют право забрать тебя себе, так ведь? И ты на всю жизнь останешься чьим-нибудь рабом.

Полос упрямо покачал головой, точно маленький мул:

– Если вчера тебя не смог убить даже царь Котис, господин мой, то кто осмелится напасть на тебя сегодня? И потом, даже если у тебя есть наследники, они, видимо, тоже хорошие люди. А на свете полно и не слишком хороших и добрых людей, которые часто ловят и похищают детей, которые никому не принадлежат.

Тут вошла Ио, и я спросил у нее, отдала ли она жене крестьянина обещанные деньги.

– Еще нет, – отвечала она. – И не отдам, пока мы не будем совсем готовы к отправке – вдруг нам что-то еще понадобится? Ты помнишь, почему нам надо уходить отсюда, господин мой?

– Чтобы найти человека по имени Эгесистрат, если сумеем.

– А ты помнишь, – спросил меня Полос, – как он выглядит?

Я покачал головой.

– А зачем нам нужно его найти, помнишь? – продолжал настаивать Полос.

– Потому что спартанцы хотят его убить. – Это я помнил. Но спросил у Ио:

– Эгесистрат ведь мне друг, правда? Когда я произношу его имя, я чувствую это.

Тут раздался стук в дверь. Из другой комнаты женщина крикнула:

– Это Раскос!

– Не открывай! – быстро сказала мне Ио.

Я обнажил меч.

Я должен был отпереть дверь, если хотел, чтоб меня и впредь считали настоящим мужчиной; но у меня уже не оставалось времени объяснять это Ио.

Подняв меч, я распахнул дверь левой рукой.

Там никого не было. Солнце только что взошло, и на снегу протянулись длинные красноватые тени. Следы ног тех, что принесли мертвое тело к нашим дверям и потом унесли его, были наполовину засыпаны свежим снегом, как и бесформенный отпечаток их ноши. Но новых, более свежих следов не было вовсе!

– Ио, – позвал я, – ты можешь хоть что-то сказать этим людям на их языке?

Ио кивнула.

– Это фракийский язык, господин мой. Мы ведь во Фракии. Я немножко выучилась их наречию, а вот Полос говорит на нем совсем хорошо.

– Тогда ты. Полос, предупреди эту женщину, что Раскос может вернуться.

Понимаешь? Если он вернется, ей лучше не отпирать дверь. Пусть скажет ему из-за двери, что он мертв. – Полос понимающе кивнул. – После того как он умер, выпал свежий снег. Я думаю, он засыпал все следы, по которым он привык ориентироваться. Снег обычно задерживается надолго лишь высоко в горах, так что, если Раскос вернется до того, как снег здесь растает, пусть она ему скажет – но ни в коем случае не отпирая двери! – как ему найти то место, где будет сожжено его тело.

Когда Полос сказал все это женщине, Ио дала ей золотую монету, и мы тронулись в путь.

– Перед тем, как все это случилось, – Полос мотнул головой в сторону дома, – я хотел сказать, что, по-моему, тебе следует ехать на белом коне.

Ты был на нем, когда сражался с царем Котисом, так что, наверное, он будет хорошо тебя слушаться.

Я покачал головой:

– Вряд ли. Ему вчера, надо полагать, здорово досталось. Я ведь на нем долго скакал, так, Ио?

– Очень долго, господин мой, – подтвердила она. – И мы все тоже здорово устали, пока сюда добрались.

Каждый из нас вел на поводу еще одну лошадь.

– А если на нас кто-нибудь нападет? – спросил Полос.

– Тогда я пересяду на белого, – пообещал я ему. – А пока пусть он отдохнет без всадника.

Полос задумчиво поглядел на белого жеребца и сказал:

– Да, конечно, ты ведь и впрямь очень тяжелый.

– Еще бы – на мне ведь кольчуга и меч.

– У Эобаза меч с золотой рукоятью, но, по-моему, твой лучше.

Я спросил, кто такой Эобаз.

– Один мидиец, – вмешалась Ио. – А мы заставили царя Котиса отпустить его на свободу. Собственно, это ты заставил. И все очень хорошо описал в своем свитке, так что найдешь там все подробности. Правда, на ходу, видимо, не стоит перечитывать свиток, особенно на таком ветру.

– Хорошо, – сказал я. – Не буду.

– Ты мне когда-нибудь покажешь, как обращаться с мечом? – попросил Полос.

– Ты же видел, как он это делает, – сказала Ио. – Я знаю, ты за ним внимательно наблюдал в прошлый раз.

– Ага, наблюдал, – признался Полос и поглядел на меня. – Я видел, как ты дрался, но не понимаю, как это делается. Один против четверых! Я уж думал, они тебя убьют, но ты сам перебил их одного за другим. Наверное, немного найдется таких бойцов.

Мне пришлось сознаться, что я уже совсем не помню тот бой, о котором он говорит.

– Но ты же должен знать, как ты это делаешь! А если на тебя опять нападут сразу четверо?

– Я убегу от них, – ответил я. – Если смогу, конечно.

– А если не сможешь?

Я задумался, представив себе воинов с копьями и мечами, которых не видел, но которые, по всей вероятности, совсем недавно напали на меня вчетвером.

– Ну, сперва надо определить, кто у них главный, – сказал я Полосу. – Если на тебя напали сразу четверо, наверняка один из них главный. И остальные, стало быть, постараются не покинуть поле боя у него на глазах.

Также весьма возможно, что из этих четверых лишь один действительно хочет тебя убить, а остальные просто ему помогают. И если сразу же вывести его из строя, полдела сделано. Конечно, хорошо бы его убить, но не обязательно – вполне достаточно глубокой раны на правой руке или на ноге.

Навстречу нам попался одиноко стоявший дом; Полос переговорил с его обитателями и передал мне, что они не видели здесь сегодня никаких чужаков и что, похоже, они говорят правду. Я громко переспросил:

– Значит, они не видели Эгесистрата?

Я сделал это в надежде, что Эгесистрат – если он прячется – услышит меня и узнает мой голос. Но никто мне не ответил.

Тронув коня, я продолжил свой урок Полосу:

– Меч должен быть как бы продолжением твоей руки, это тебе понятно?

Мальчик кивнул:

– Да, понятно, вот только вчера твой меч что-то не очень хотел быть продолжением моей руки.

– Фальката слишком тяжела для тебя. К тому же ты мало с нею знаком.

Хорошо иметь надежный меч, но его непременно нужно знать и понимать. И следить, чтобы он всегда был наточен. В некоторых ножнах лезвие может затупиться само по себе, потому что их делают из твердых пород дерева или даже из бронзы. Если у тебя такие ножны, продай их и купи себе другие – лезвия должны касаться только кожа или шерсть.

Полос кивнул; я видел, что он задумался над моими словами.

– Но главное вот что: побеждает не лучший меч, но лучший воин.