Текст книги "Гарри Поттер и принц-полукровка"

– Я с удовольствием посмотрю все, что покажет мисс Хефциба, – негромко отозвался Вольдеморт. Хефциба по-девичьи хихикнула.

– Я попрошу принести… Подпева, куда ты делась? Я хочу показать мистеру Реддлю наше самое дорогое сокровище… а вообще-то неси оба, раз уж ты…

– Пожалуйста, мадам, – пропищала Подпева, и Гарри увидел, как две кожаные шкатулки, одна на другой, как будто сами движутся по комнате, – разумеется, это крохотный домовый эльф нес их на голове, с трудом пробираясь между столиками, пуфиками и скамеечками для ног.

– Итак, – сказала довольная Хефциба, поставив шкатулки к себе на колени и приготовившись открыть верхнюю, – надеюсь, вам понравится, Том… О, если б моя семья знала, что я вам показываю… они так давно мечтают прибрать это к рукам!

Она подняла крышку. Гарри придвинулся, заглянул внутрь и увидел маленький золотой кубок с двумя изящно изогнутыми ручками.

– Интересно, Том, знаете ли вы, что это? Возьмите, рассмотрите как следует! – прошептала Хефциба.

Вольдеморт протянул длиннопалую ладонь и за одну ручку вынул кубок из уютного шелкового гнезда. Гарри показалось, что в его темных глазах блеснул красный отблеск. Такая же алчность играла на лице Хефцибы, только ее крохотные глазки были прикованы к красивому лицу Вольдеморта.

– Барсук, – пробормотал он, рассматривая гравировку на кубке. – Так это?..

– Принадлежало Хельге Хуффльпуфф, как вы сами догадались, умненький мой мальчик! – воскликнула Хефциба, наклонилась, громко скрипя корсетом, и ущипнула гостя за впалую щеку. – Разве я не говорила, что происхожу от нее? Эта вещь передается в моей семье из поколения в поколение. Очаровательно, не правда ли? Причем все магические свойства, как положено, – я, правда, толком не проверяла, просто храню и берегу…

Она сняла кубок с длинного указательного пальца Вольдеморта и стала убирать в шкатулку; в своей сосредоточенности она не заметила сумрачной тени, скользнувшей по лицу гостя при расставании с реликвией.

– Ну-с, – счастливо произнесла Хефциба, – где же Подпева? А… вот и ты… на-ка… отнеси на место…

Подпева послушно забрала шкатулку с кубком, и Хефциба переключилась на другую шкатулку, поплоще.

– Это вам еще больше понравится, Том, – зашептала она. – Наклонитесь ближе, драгоценный, посмотрите… Д’Авило, разумеется, знает – куплено у него… полагаю, он мечтает это вернуть, когда меня не станет…

Она расстегнула изящный, филигранной работы замочек и откинула крышку. Внутри на гладком малиновом бархате лежал тяжелый золотой медальон.

На сей раз Вольдеморт протянул руку, не дожидаясь приглашения, и поднял медальон к свету. Он не отрывал глаз от старинной вещи и тихо проговорил:

– Знак Слизерина, – любуясь игрой света на витой змееподобной «С».

– Совершенно верно! – вскричала Хефциба, безмерно ликуя при виде его оцепенения. – Я заплатила целое состояние, но подобную драгоценность нельзя упускать, чтобы такое сокровище, да не в моей коллекции… Д’Авило, кажется, купил его у какой-то нищенки, а та наверняка украла, не понимая истинной ценности…

Ошибки быть не могло: глаза Вольдеморта сверкнули красным, побелели костяшки на руке, сжимавшей цепь медальона.

– Надо полагать, Д’Авило заплатил ей гроши, но… как видите… прелесть – правда? И опять же, все волшебные свойства, хотя я просто храню его и…

Она потянулась за медальоном. Гарри на миг показалось, что Вольдеморт его не отдаст, но потом цепочка выскользнула из его пальцев, и медальон вернулся на бархатное красное ложе.

– Так-то вот, Том! Надеюсь, вам не было скучно?

Она поглядела ему прямо в лицо, и ее глупая улыбка впервые поугасла.

– Милый мой, вы хорошо себя чувствуете?

– О да, – еле слышно ответил Вольдеморт, – великолепно…

– Мне показалось… видимо, обман зрения… – испуганно сказала Хефциба, и Гарри догадался, что она тоже заметила красную вспышку в глазах. – Подпева, забери и спрячь под замок… со всеми положенными заклинаниями…

– Гарри, нам пора, – тихо проговорил голос Думбльдора. Шкатулка, подпрыгивая на голове домового эльфа, поплыла прочь, а Думбльдор взял Гарри за локоть, они вместе взмыли и, пролетев через пустоту, вернулись в кабинет. – Хефциба Смит умерла через два дня после этой куртуазной встречи, – сообщил Думбльдор, садясь за стол и указывая Гарри на стул напротив. – Подпеву обвинили в том, что она случайно подсыпала яд в вечернее какао хозяйки.

– Не может быть! – гневно воскликнул Гарри.

– Вижу, что тут наши мнения совпадают, – сказал Думбльдор. – Между обстоятельствами смерти Хефцибы и гибелью Реддлей подозрительно много общего. В обоих случаях вина падала на третьих лиц, которые между тем ясно помнили, что убили…

– Подпева призналась?

– Она помнила, как положила что-то в хозяйкино какао – и это оказался не сахар, а мало-звестный смертельный яд, – ответил Думбльдор. – Вердикт суда гласил, что она сделала это ненамеренно, а по старческому слабоумию…

– Вольдеморт изменил ей память, как Морфину!

– Да, я тоже пришел к такому выводу, – кивнул Думбльдор. – И, как в случае с Морфином, министерство отнеслось к Подпеве предвзято…

– …потому что она домовый эльф, – перебил Гарри, проникаясь исключительной симпатией к П.У.К.Н.И., обществу защиты эльфов, основанному Гермионой.

– Именно, – сказал Думбльдор. – Она была очень стара, призналась, что всыпала некое вещество хозяйке в напиток, никому в министерстве и в голову не пришло продолжить расследование. Потом я разыскал бедняжку и добыл ее воспоминание, но она, подобно несчастному Морфину, была уже на краю могилы – к тому же, воспоминание доказывает только то, что Вольдеморт знал о существовании кубка и медальона… Когда Подпеву уже осудили, семья Хефцибы обнаружила пропажу двух самых ценных сокровищ покойной. Выяснилось это не сразу; Хефциба ревностно охраняла свои богатства, у нее было множество тайников. Ее родня еще сомневалась в исчезновении кубка и медальона, а молодой приказчик из «Боргина и Д’Авило», который так часто навещал Хефцибу и так сильно ее пленил, оставил работу и скрылся. Его хозяева удивились не меньше остальных и решительно не представляли, куда он мог деться. Очень долго о Томе Реддле не было ни слуху ни духу… А сейчас, если ты не против, я хочу привлечь твое внимание к некоторым обстоятельствам нашей истории. Вольдеморт совершил очередное убийство; первое после Реддлей или нет, я не знаю, однако думаю, что да. Как ты сам видел, на сей раз он убил не из мести, а ради выгоды, чтобы присвоить две знаменитые вещи, которые показала ему несчастная, очарованная им женщина. Когда-то он грабил приютских детей, потом украл кольцо Морфина, а теперь сбежал с чашей и медальоном Хефцибы.

– Но, – нахмурился Гарри, – это какой-то бред… рисковать всем, работой, ради каких-то…

– Для тебя, возможно, и бред, но для Вольдеморта иначе, – качнул головой Думбльдор. – Надеюсь, со временем ты поймешь, что значили для него эти драгоценности, но и сейчас ты не можешь не признать, что он имел некоторое право считать медальон своим.

– Медальон – может быть, – согласился Гарри, – но кубок?

– Кубок принадлежал одной из основательниц «Хогварца», – сказал Думбльдор. – Думаю, Вольдеморта по-прежнему так тянуло в школу, что он не смог противостоять искушению присвоить предмет, пропитанный ее историей. Но, полагаю, были и другие причины… надеюсь, что в свое время все тебе покажу… А теперь перейдем к последнему воспоминанию – во всяком случае, пока ты не разберешься с профессором Дивангардом. Итак, со смерти Хефцибы прошло десять лет, и нам остается лишь догадываться, чем занимался все это время лорд Вольдеморт…

Думбльдор вылил в дубльдум содержимое второго флакона. Гарри встал.

– А чье это воспоминание? – спросил он.

– Мое, – ответил Думбльдор.

Гарри нырнул вслед за ним в клубящуюся серебристую субстанцию и очутился в том же кабинете. Янгус тихо дремал на шесте, а за столом сидел Думбльдор, очень похожий на того, что стоял возле Гарри, только морщин чуть меньше, а обе руки здоровы. Кабинеты, прошлый и нынешний, различались лишь погодой за окном: в воспоминании шел снег, в темноте за стеклом, постепенно заметая подоконник, проплывали голубоватые снежинки.

Думбльдор помоложе, казалось, чего-то ждал; действительно вскоре постучали в дверь, и он сказал:

– Войдите.

Гарри, не удержавшись, охнул и сразу подавил вскрик. В кабинет вошел Вольдеморт. Его лицо еще не стало тем, что почти два года назад появилось перед Гарри из большого каменного котла; оно не обрело истинного змееподобия и не так походило на маску, а глаза не светились алым, и все же от красавца Тома не осталось практически ничего. Его черты словно обгорели и расплавились; они были странно искажены и казались восковыми, а белки глаз навеки налились кровью, хотя зрачки еще не превратились в кошачьи прорези. Он был в длинном черном плаще и бел как снег, что посверкивал на его плечах.

Думбльдор за столом не выказал ни малейшего удивления. Похоже, они заранее уговорились о визите.

– Добрый вечер, Том, – сказал Думбльдор. – Не желаешь присесть?

– Благодарю вас, – промолвил Вольдеморт, садясь на стул – очевидно, тот самый, с которого в настоящем только что встал Гарри. – Я узнал, что вас назначили директором, – продолжил он. Голос его стал выше и холоднее, чем раньше. – Достойный выбор.

– Рад, что ты одобряешь, – улыбнулся Думбльдор. – Позволь предложить тебе что-нибудь выпить.

– Очень кстати, благодарю, – отозвался Вольдеморт. – Дорога была длинной.

Думбльдор встал и шагнул к шкафчику, где сейчас хранился дубльдум, а тогда стояло множество бутылок, протянул Вольдеморту кубок с вином, налил себе и вернулся за стол.

– Итак, Том… чем обязан?

Вольдеморт не ответил сразу; он сидел, потягивая вино.

– Я больше не Том, – сказал он чуть погодя. – Ныне меня зовут…

– Мне известно твое нынешнее имя, – с любезной улыбкой ответил Думбльдор. – Но, боюсь, для меня ты навсегда останешься Томом Реддлем. Одно из неприятных качеств старых учителей – они никогда не забывают, как начинали их подопечные.

Он поднял кубок, словно салютуя Вольдеморту. Лицо последнего осталось невозмутимо. Тем не менее Гарри почувствовал, что атмосфера в кабинете неуловимо переменилась: отказавшись называть гостя новым именем, Думбльдор не позволил ему диктовать условия встречи, и Гарри видел, что Вольдеморт это прекрасно понимает.

– Странно, вы здесь так долго, – помолчав, произнес Вольдеморт. – Я всегда удивлялся, почему такой колдун не хочет уйти из школы.

– Видишь ли, – по-прежнему улыбаясь, откликнулся Думбльдор, – для такого колдуна нет ничего важнее, чем передавать древние колдовские навыки юным поколениям. И, если не ошибаюсь, когда-то преподавательская деятельность привлекала и тебя.

– Да, как и сейчас, – сказал Вольдеморт. – Но я все равно не понимаю, почему вы – человек, с которым часто советуется министерство, которому, кажется, дважды предлагали занять пост министра…

– По последним подсчетам, трижды, – уточнил Думбльдор. – Но министерская карьера – явно не мое. Что, по-моему, тоже нас объединяет.

Вольдеморт серьезно кивнул и отпил еще вина. Повисло молчание. Думбльдор сидел с приятным видом и ждал, пока заговорит гость.

– Я пришел, – наконец начал тот, – возможно, немного позднее, чем рассчитывал профессор Диппет… но все же пришел вновь попросить о том, для чего, по его словам, раньше был слишком молод. Я прошу разрешить мне вернуться сюда преподавателем. Полагаю, вы знаете, что после окончания школы я многим занимался и многое повидал. Я могу научить такому, чего нельзя узнать ни от кого другого.

Думбльдор долго, внимательно посмотрел на Вольдеморта поверх своего кубка, а после тихо сказал:

– Безусловно, я знаю, что ты многим занимался и многое повидал. Слухи о твоей деятельности, Том, дошли до твоей старой школы. И я был бы крайне огорчен, если бы хоть половина оказалась правдой.

Вольдеморт бесстрастно ответил:

– Величие порождает зависть, зависть возбуждает злобу, злоба плодит ложь. Вам, Думбльдор, это должно быть известно.

– Ты называешь это «величием», то, чем ты занимался? – деликатно осведомился Думбльдор.

– Безусловно, – подтвердил Вольдеморт, и его глаза загорелись красным. – Я проводил эксперименты, я, как никто, раздвинул границы магии…

– Границы некоторых видов магии, – спокойно поправил Думбльдор. – Только некоторых. В других ты остаешься… прости меня… полным профаном.

Вольдеморт впервые за все время улыбнулся, но его натянутый злобный оскал был страшнее открытой ярости.

– Старая песня, – вкрадчиво проговорил он. – Однако ничто из увиденного мною в этом мире, Думбльдор, не подтверждает ваших заявлений о том, что любовь сильнее всякого колдовства.

– Может быть, ты не там смотрел, – предположил Думбльдор.

– Тогда где же и начинать новые изыскания, как не в «Хогварце»? – спросил Вольдеморт. – Вы позволите мне вернуться? Передать мои знания школьникам? Я сам и мои таланты полностью в вашем распоряжении. Командуйте мною.

Думбльдор поднял брови:

– А как же те, кем командуешь ты? Те, кто, по слухам, именуют себя Упивающимися Смертью?

Гарри видел: Вольдеморт не ожидал, что Думбльдору известно это название; глаза бывшего Тома Реддля снова полыхнули красным, узкие прорези ноздрей раздулись.

– Я уверен, мои друзья, – после минутного размышления процедил он, – превосходно проживут без меня.

– Рад слышать, что ты считаешь их друзьями, – сказал Думбльдор. – У меня создалось впечатление, что они скорее слуги.

– Вы ошиблись, – только и ответил Вольдеморт.

– Значит, сегодня вечером оказавшись в «Башке борова», я не найду там Нотта, Розье, Мульцибера, Долохова, дожидающихся твоего возвращения? И правда, только истинные друзья способны пропутешествовать за компанию в столь снежную ночь затем только, чтобы пожелать удачи приятелю, который добивается места преподавателя.

Подобная осведомленность явно ошеломила Вольдеморта; тем не менее он почти сразу взял себя в руки:

– Вы, как всегда, всеведущи, Думбльдор.

– О нет, всего лишь дружен с местным барменом, – легко отозвался тот. – А теперь, Том…

Думбльдор отставил пустой кубок и прямее сел в кресле, характерным жестом сомкнув пальцы домиком.

– …будем откровенны. Зачем ты появился здесь со своей свитой, зачем просишь работу, которой, как мы оба знаем, не интересуешься?

Вольдеморт изобразил холодное изумление:

– Не интересуюсь? Напротив, Думбльдор, очень интересуюсь.

– Без сомнения, ты хочешь вернуться в «Хогварц» – но не преподавать. Эта стезя увлекает тебя не больше, чем в восемнадцать лет. Каковы твои истинные цели, Том? Почему бы для разнообразия не сказать прямо?

Вольдеморт усмехнулся:

– Если вы не хотите давать мне работу…

– Разумеется, не хочу, – отрезал Думбльдор. – И ни на секунду не поверю, что ты на это рассчитывал. Тем не менее ты явился просить, на это должна быть причина.

Вольдеморт встал. Он никогда еще не был так мало похож на Тома Реддля, от гнева он весь пылал.

– Это ваше последнее слово?

– Да, – кивнул Думбльдор и тоже встал.

– Тогда нам больше нечего сказать друг другу.

– Нечего, – подтвердил Думбльдор, и его лицо исполнилось великой печали. – Времена, когда я мог напугать тебя горящим шкафом и заставить исправить содеянное, давно прошли. А жаль, Том… очень жаль…

Гарри чуть было не выкрикнул бессмысленное предостережение: он точно видел, что рука Вольдеморта потянулась к карману с волшебной палочкой; однако мгновение миновало, Вольдеморт отвернулся, и за ним закрылась дверь.

Пальцы Думбльдора вцепились в локоть Гарри. Пару секунд спустя они вместе перенеслись в тот же самый кабинет, только на подоконнике не было снега, а рука Думбльдора снова стала черной и безжизненной.

– Зачем? – сразу спросил Гарри, поднимая глаза. – Зачем он вернулся? Вам удалось узнать?

– У меня есть кое-какие соображения, – проговорил Думбльдор, – но не более того.

– Какие соображения, сэр?

– Расскажу, когда ты добудешь воспоминание профессора Дивангарда, – пообещал Думбльдор. – С этим последним кусочком головоломка, надеюсь, сложится… для нас обоих.

Гарри жгло любопытство, и он, несмотря на то, что Думбльдор прошел к двери и ее открыл, сначала даже не пошевелился.

– Он опять добивался места преподавателя защиты от сил зла, сэр? Он не сказал…

– О, конечно же он хотел преподавать защиту от сил зла, – ответил Думбльдор. – И последствия нашей встречи это доказывают. Видишь ли, с тех пор как я отказал лорду Вольдеморту, никому не удалось продержаться на этом месте больше года.

Глава двадцать первая
Непостижимая комната

Всю неделю Гарри ломал голову над тем, как убедить Дивангарда поделиться истинными воспоминаниями, но озарений не произошло, и он, как всегда, решил поискать совета на полях «Высшего зельеделия»: учебник постепенно превращался в панацею на все случаи жизни.

– Здесь ты ничего не найдешь, – твердо сказала Гермиона поздно вечером в воскресенье.

– Ой, только не начинай, – недовольно отозвался Гарри. – Если б не Принц, Рона бы сейчас с нами не было.

– Был бы, если бы в первом классе ты как следует слушал Злея, – отрезала она.

Гарри пропустил ее слова мимо ушей. Он как раз наткнулся на заклинание сектумсемпра, нацарапанное поверх интригующей надписи «Для врагов», и сразу же захотел его испробовать, но побоялся делать это при Гермионе и лишь украдкой загнул уголок страницы.

Они сидели у камина в общей гостиной, где сейчас остались одни шестиклассники. Еще недавно здесь царила суматоха: после ужина ребята обнаружили на доске объявление, гласившее, что первый экзамен на аппарирование состоится двадцать первого апреля. Тем, кто к этому времени достигнет совершеннолетия, предлагалось записаться на дополнительные практические занятия, которые должны были проводиться в Хогсмеде при соблюдении строжайших мер безо пасности.

Рон, прочитав объявление, запаниковал; у него пока ничего не получалось, и он боялся, что не успеет подготовиться к экзамену. Гермиона дважды успешно аппарировала и чувствовала себя увереннее, а Гарри до семнадцатилетия оставалось целых четыре месяца, и его вся эта история не касалась.

– Ты хотя бы уже умеешь, – сдавленно сказал Рон. – И в июле спокойно сдашь!

– У меня получилось всего один раз, – напомнил Гарри; на прошлом занятии он сумел наконец исчезнуть и заново материализоваться в кольце.

Рон убил кучу времени на громкие сетования о собственной бестолковости и теперь, страшно мучаясь, торопливо дописывал чрезвычайно трудное сочинение по защите от сил зла, с которым Гарри и Гермиона уже разделались. Гарри предчувствовал самую низкую оценку – они со Злеем полностью расходились во мнениях относительно того, как лучше бороться с дементорами. Впрочем, сейчас его это не волновало; гораздо важнее было воспоминание Дивангарда.

– Говорю тебе, Гарри, твой идиотский Принц не поможет! – еще громче воскликнула Гермиона. – Заставить человека действовать по своей указке можно только проклятием подвластия, а его применять запрещено…

– Спасибо, я в курсе, – бросил Гарри, не отрывая глаз от учебника, – потому и разыскиваю что-нибудь еще. Думбльдор говорит, признавалиум не годится, но, может, есть какое-нибудь зелье или заклинание…

– Ты взялся за дело не с того конца, – перебила она. – Думбльдор сказал, что добыть воспоминание можешь только ты. То есть ты обладаешь таким влиянием на Дивангарда, какого нет у других. И значит, ему не зелье надо подсовывать, это всякий дурак сможет, а…

– Как пишется «просчитаться»? – спросил Рон, глядя в свой текст, и сильно встряхнул перо. – Ведь не П-Р-Ы-Щ…

– Нет. – Гермиона придвинула к себе его сочинение. – И не «агрязивный», а «агрессивный». Что у тебя за перо?

– Из магазина Фреда и Джорджа, с проверкой орфографии… только, по-моему, чары уже повыветрились…

– Да уж, очевидно, – Гермиона ткнула в заглавие, – ведь нас просили написать, как справляться с дементорами, а не «демымрами», и потом, я не помню, чтобы ты менял имя на «Рунил Уизлиб».

– Ой нет! – вскричал Рон, в ужасе уставившись на пергамент. – Только не говорите, что придется заново переписывать!

– Ничего страшного, сейчас мы все поправим. – И Гермиона достала волшебную палочку.

– Гермиона, я тебя обожаю, – сказал Рон, откидываясь в кресле и устало протирая глаза.

Гермиона чуть покраснела, но ответила только:

– Главное, не говори этого при Лаванде.

– Не скажу, – буркнул Рон себе в ладони. – Или, наоборот, скажу… и пусть она меня бросит…

– Почему ты сам ее не бросишь, если тебе так хочется? – поинтересовался Гарри.

– Ты-то небось никого не бросал, – отозвался Рон. – Вы с Чо просто…

– Просто взяли и разошлись, да, – согласился Гарри.

– Вот бы и мне с Лавандой так, – мрачно изрек Рон, наблюдая, как Гермиона молча постукивает волшебной палочкой по неправильно написанным словам, а те сами собой исправляются. – Но чем больше я намекаю, что хочу завязать, тем сильней она за меня цепляется. Прямо гигантский кальмар какой-то.

– Держи, – минут через двадцать сказала Гермиона, протягивая Рону сочинение.

– Спасибо большое-пребольшое, – ответил тот. – Можно я закончу твоим пером?

Гарри, так и не обнаружив в заметках Принца-полукровки ничего полезного, огляделся. Они остались в гостиной одни; Шеймас только что отправился спать, на чем свет стоит понося Злея вместе с его сочинением. Было тихо; лишь в камине потрескивал огонь, и Рон шуршал пером Гермионы, дописывая сочинение. Гарри закрыл учебник, зевнул, и вдруг…

Хлоп.

Гермиона ойкнула, Рон пролил на пергамент чернила, а Гарри воскликнул:

– Шкверчок!

Домовый эльф согнулся в низком поклоне и заговорил, обращаясь к собственным ногам:

– Хозяин приказал регулярно докладывать о том, чем занимается младший Малфой, и Шкверчок пришел сообщить…

Хлоп.

Рядом со Шкверчком возник Добби в съехавшей набекрень стеганой чайной бабе.

– Добби тоже помогал Гарри Поттеру! – пискливо вскричал он, обиженно покосившись на Шкверчка. – А Шкверчок обязан предупреждать Добби, когда отправляется к Гарри Поттеру, чтобы рапортовать вместе!

– Что это? – спросила Гермиона, донельзя потрясенная неожиданным нашествием эльфов. – Гарри, в чем дело?

Гарри замялся: он не говорил Гермионе, что поручил Шкверчку и Добби наблюдение за Малфоем, но знал, что домовые эльфы для нее – больная тема.

– Они… следят за Малфоем по моему поручению, – признался он наконец.

– Днем и ночью, – прокаркал Шкверчок.

– Добби не спал целую неделю, Гарри Поттер! – гордо сообщил Добби и слегка пошатнулся.

Гермиона пришла в возмущение:

– Ты не спал, Добби? Гарри, ты ведь не мог приказать, чтобы…

– Конечно нет, – поспешил заверить Гарри. – Добби, спать можно, понял? Но вы хоть что-нибудь выяснили? – быстро, пока снова не вмешалась Гермиона, спросил он.

– Господин Малфой ступает благородно, как надлежит персоне его происхождения, – сразу заскрипел Шкверчок. – Тонкими чертами он напоминает мою хозяйку, а манерами…

– Драко Малфой – плохой мальчишка! – гневно пропищал Добби. – Плохой мальчишка, который… который…

Он содрогнулся весь, от кисточки чайной бабы до кончиков носков, и рванул к камину, явно собираясь кинуться в огонь. Гарри, которому такое поведение было не в новинку, схватил эльфа поперек туловища и поднял в воздух. Добби задергался, вырываясь, потом бессильно обмяк.

– Спасибо, Гарри Поттер, – прерывисто выдохнул он. – Добби пока трудно говорить о бывших хозяевах плохое…

Гарри его отпустил; Добби поправил шляпу-бабу и с вызовом обратился к Шкверчку:

– Но Шкверчок все равно должен знать, что Драко Малфой – плохой господин для домового эльфа!

– Да, нам вовсе неинтересно слушать, как ты обожаешь Малфоя, – сказал Гарри Шкверчку. – Поэтому опустим признания в любви и перейдем к тому, чем он занимается.

Шкверчок в негодовании снова отвесил поклон и забубнил:

– Господин Малфой ест в Большом зале, спит в спальне, посещает занятия по различным…

– Добби, расскажи ты, – оборвал Гарри. – Он ходил куда-нибудь, где ему быть не положено?

– Гарри Поттер, сэр, – запищал Добби; в его огромных шаровидных глазах мерцали отблески камина, – Добби ни разу не застиг юного Малфоя за нарушением правил, но видно, что он старается ускользнуть от соглядатаев. Он постоянно ходит на седьмой этаж с разными другими школьниками, и те сторожат, пока он сидит в…

– В Кстати-комнате! – Гарри треснул себя по лбу «Высшим зельеделием». Гермиона и Рон удивленно на него воззрились. – Так вот куда он шляется! Вот где он… занимается своими делишками! Вот почему исчезает с карты – если вдуматься, я вообще никогда не видел там Кстати-комнаты!

– Может, Каверзники про нее не знали, – заметил Рон.

– Думаю, это часть ее магических свойств, – сказала Гермиона. – Если нужно, чтоб она стала неподступной, ее и не видно.

– Добби, а тебе не удалось подсмотреть, что он там делает? – с жадным любопытством спросил Гарри.

– Нет, Гарри Поттер, это невозможно, – ответил Добби.

– Глупости, – отрезал Гарри. – Малфой в прошлом году проник в нашу штаб-квартиру, вот и я проберусь туда и подсмотрю за ним, без проблем.

– Сомневаюсь, – медленно произнесла Гермиона. – Малфой знал, для чего мы пользовались Кстати-комнатой, потому что дура Мариэтта проговорилась. Ему было нужно, чтобы комната была штаб-квартирой Д. А., и она ею становилась. А ты не знаешь, чем она является для Малфоя, и не знаешь, чего просить.

– Ничего, что-нибудь придумаю, – отмахнулся Гарри. – Добби, ты молодчина!

– Шкверчок тоже умница, – ласково похвалила Гермиона.

Шкверчок, однако, не выразил и тени благодарности, лишь отвел в сторону громадные, в красных прожилках глаза и скрипуче забубнил в потолок:

– Мугродье обращается к Шкверчку, Шкверчок притворится, будто не слышит мугродья…

– Пшел вон, – рявкнул Гарри. Шкверчок, отвесив низкий поклон напоследок, дезаппарировал. – И тебе лучше пойти поспать, Добби.

– Спасибо, Гарри Поттер, сэр! – счастливо пискнул Добби и тоже испарился.

Едва эльфы исчезли, Гарри повернулся к Рону и Гермионе и с жаром спросил:

– Ну как вам? Мы знаем, где бывает Малфой! Теперь он у нас в руках!

– Потрясно, – хмуро буркнул Рон, пытаясь промокнуть чернильную кашу, которая еще недавно была почти законченным сочинением. Гермиона подтянула пергамент к себе и стала собирать чернила волшебной палочкой.

– А что это он говорил про «разных других школьников»? – вспомнила Гермиона. – Сколько у Малфоя помощников? По идее он не должен доверять свой секрет кому попало…

– Да, странно, – нахмурился Гарри. – Я слышал, как он говорил Краббе: тебя, мол, мои дела не касаются… и если он рассказывает всем этим… всем этим… – Гарри замолчал и уставился в огонь. – Какой же я дурак, – тихо проговорил он. – Все же очевидно! В подземелье был целый котел этого добра… он мог стащить тогда на уроке…

– Что стащить? – не понял Рон.

– Всеэссенцию. На самом первом уроке Дивангард ее нам показывал, и Малфой украл… На страже стоят не разные школьники… а Краббе и Гойл, как обычно… да-да, все сходится! – Гарри вскочил и принялся расхаживать перед камином. – Эти болваны сделают для него что угодно, даже если он не объяснит зачем… но он не хочет, чтоб их видели рядом с Кстати-комнатой, и заставляет менять облик… те две девчонки, которых я с ним видел, когда он пропустил квидишный матч… Ха! Краббе и Гойл!

– Ты хочешь сказать, – очень тихо произнесла Гермиона, – что та маленькая девочка, которой я починила весы…

– Конечно! – воскликнул Гарри, уставившись на нее. – Конечно! Видимо, Малфой как раз был в Кстати-комнате, и она – тьфу, что я говорю! – он уронил весы, чтобы предупредить: не выходи, здесь посторонние! А девочка, которая уронила жабью икру, помните? Мы все время ходили рядом, сами того не понимая!

– Он превращает Краббе и Гойла в девочек? – хохотнул Рон. – Ну и ну… неудивительно, что они в последнее время такие несчастные… как это они его еще не послали…

– И не пошлют, если видели Смертный Знак, – сказал Гарри.

– Хммм… Смертный Знак, в существовании которого мы далеко не уверены, – скептически заметила Гермиона. Она свернула в трубочку высохшее сочинение, пока с ним не случилась еще какая-нибудь напасть, и передала Рону.

– Посмóтрите, – уверенно заявил Гарри.

– Посмотрим, – согласилась Гермиона, встала и потянулась. – Только, Гарри, не сходи с ума раньше времени, мне все-таки кажется, что ты не сможешь попасть в Кстати-комнату, не зная, что он там делает. И не забывай, – она вскинула на плечо тяжелый рюкзак и очень серьезно поглядела на Гарри, – по уму тебе надо бы сосредоточиться на воспоминании Дивангарда. Спокойной ночи.

Гарри проводил ее недовольным взглядом и, как только дверь в спальню девочек закрылась, повернулся к Рону:

– Что скажешь?

– Вот бы уметь дезаппарировать, как домовый эльф, – произнес Рон, мечтательно глядя туда, где недавно исчез Добби. – Тогда права были бы у меня в кармане.

Ночь Гарри провел плохо. Он как будто много часов пролежал без сна, гадая, для чего Малфою Кстати-комната и что он, Гарри, увидит там завтра. Невзирая на опасения Гермионы, он был уверен: если Малфой смог попасть в штаб-квартиру Д. А., то и он попадет… но куда? Что это может быть? Место встречи? Убежище? Хранилище? Мастерская? Мозги гудели, а сны, когда Гарри наконец заснул, были обрывочны и неспокойны: Малфой превращался в Дивангарда, тот, в свою очередь, становился Злеем…

Наутро за завтраком Гарри дрожал от нетерпения; он твердо решил в свободное время перед защитой от сил зла попытаться проникнуть в Кстати-комнату и сейчас шепотом делился планами с Роном. Гермиона ими подчеркнуто не интересовалась, и Гарри сердился: она могла бы сильно помочь, если б только захотела.

– Слушай, – шепнул он, склоняясь к ней и накрывая ладонью свежий номер «Оракула», чтобы Гермиона не успела спрятаться за газетой. – Я не забыл про Дивангарда, но не представляю, как выудить у него воспоминание. А пока меня не осенит, почему бы не последить за Малфоем?

– Я же сказала, Дивангарда ты должен уговорить, – ответила она. – А не перехитрить или околдовать, иначе Думбльдор и сам бы давно это сделал, причем в две секунды. Поэтому тебе надо не торчать у Кстати-комнаты, – она выдернула «Оракул» из-под его руки и развернула на первой полосе, – а искать Дивангарда и взывать к его совести.

И она принялась просматривать заголовки.

– Кто-нибудь из знакомых?.. – спросил Рон.

– Да! – воскликнула она. Гарри и Рон едва не поперхнулись. – Нет-нет, все в порядке, никто не умер – здесь про Мундугнуса. Его арестовали и отправили в Азкабан! Судя по всему, он хотел кого-то обворовать и притворился инфернием… Еще пропал некий Октавиус Перетс… А еще, какой ужас, арестовали девятилетнего мальчика! Он пытался убить бабушку с дедушкой, вроде бы под проклятием подвластия…

Они доели завтрак в молчании. Затем Гермиона пошла на древние руны, Рон – в общую гостиную дописывать сочинение про дементоров, а Гарри – в коридор на седьмом этаже, к гобелену, на котором Барнабас Безбашенный обучал троллей балету.