Текст книги "История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен"

Глава 26
Бойцовский дух

– Это что, должно изображать Брюса Ли?

– Ааа! Ууу! – опять промычали что-то Виктор с Юрием, вплотную придвинув ко мне свои искривленные насмешливой гримасой лица и набитые черным хлебом и рыбой рты.

Я расхохоталась, вспомнив звуки из последнего фильма Брюса Ли, который только что привезла этим двум любителям боевых искусств. Передо мной стояла огромная миска с рисом, который Виктор приготовил специально для меня, – он знал, что я стала вегетарианкой и пристрастилась к его любимой еде.

– Очень похоже, – сказала я с издевкой. – А теперь перестань дурачиться и передай мне цой-соус.

Подмигнув, Виктор швырнул мне пакетик обожаемого им соевого соуса, целый запас которого я закупила для него в магазине «Березка».

Я впервые была в доме у Виктора с Марьяной[103]103
  Марьяна Цой (1959–2005) – жена Виктора Цоя, менеджер группы «Кино».


[Закрыть], где они в расположенной довольно далеко от центра квартире жили со своим полуторагодовалым сыном Сашей, а также мамой и бабушкой Марьяны. Крохотная кухня была забита посудой, кухонной утварью, пачками сигарет, пепельницами. Саша, пользуясь полным отсутствием запретов, периодически хватал своими липкими пальчиками ту или иную вещицу из всего этого нагромождения. Пока ребята откупоривали и дегустировали бутылку подаренного им после концерта в Риге кубинского рома, я решила взять интервью у Марьяны. Марьяна была художницей, но почти все время посвящала решению организационно-менеджерских проблем «Кино». Никто из жен музыкантов не был так вовлечен в дела группы, как она. Виктор, Юрий и Густав высоко ценили и с благодарностью принимали ее вклад.

– Как жена музыканта ты никогда не хотела, чтобы Виктор стал официальным певцом и зарабатывал побольше денег?

– Ни одна женщина, – пожав плечами, ответила она, – никогда не откажется от дополнительного заработка мужа. Но если ради этого ему придется пожертвовать художественной свободой, то тогда мне этого не нужно.

Взгляд ее голубых глаз был на удивление прям.

– Пусть все остается как есть. Деньги можно заработать иначе. Я вообще не думаю, что деньги так уж важны. Конечно, с ребенком их нужно больше, но пока мы более или менее справляемся. Много их или мало, они все равно все утекают!

Мне нравилось, как прямо она высказывает свои мысли, без экивоков и компромиссов.

– Ну а как ты относишься ко всем тем девицам, которые бесконечно вьются вокруг Виктора после концертов и пытаются привлечь к себе его внимание?

– По счастью, круг наш небольшой, – хитро улыбаясь, ответила она. – И слухи о моем нраве уже дошли до всех этих девиц, так что теперь они стараются держаться подальше.

«Эх, – подумала я, – как бы и мне заставить советские власти держаться от меня подальше!»

– Не забудь, завтра я веду вас с Юрием в американское консульство есть чизбургеры, – напомнила я Виктору, когда мы с Юрием уже прощались в дверях.

– Спасибо, Джо, – как всегда подмигнув, ответил Виктор.

– Должно быть круто, – предвкушая чизбургеры, сказала я Юрию, когда мы пришли домой. – А то селедка ваша мне уже изрядно надоела!

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, – спокойно, как ни в чем не бывало, ответил на это он.

– Что?!

– Джо-а-нна, я хочу, чтобы ты стала моей женой, – глядя на меня своими милыми темными глазами, повторил он со смешным британским акцентом.

– Да! Да! – заключила я его в свои объятья. – Йа проста ни магу пережит биз тибя, – прошептала я ему в ухо свои любимые слова на русском языке.

Так это и случилось. Во вторник 6 января мы с Юрием отправились во Дворец бракосочетания подавать заявление. Нам назначили дату через три месяца – 6 апреля 1987 года. – Почему так долго? – спросила я Юрия. – В Америке брак можно заключить хоть в тот же день. – Но, подумав, я поняла и до сих пор так считаю, – это гениальная идея, и американцам следовало бы перенять этот опыт. За это время ты должен внимательно обдумать свой выбор и все вытекающие из него последствия.

В тот вечер мы устроили для всех друзей вечеринку. Я и так чувствовала себя своей среди ребят, но теперь я буду связана с компанией еще и законными узами брака.

– Джоанна Стингрей невероятно крута, – сказал много лет спустя в каком-то интервью Густав. – Она очень много сделала для нас. Феноменальная женщина! Мы не могли так просто ее отпустить и потому пожертвовали ей Каспаряна.

Все это было похоже на сказку. Я боролась с чугунными силами коммунизма и предрассудков и в ходе этой борьбы обрела еще и прекрасного принца. Казалось, теперь остается только жить-поживать и добра наживать. Знала бы я, что мир приготовил для меня совсем другое будущее, довольно далеко отстающее от сказочного.

– Поздравляю! – только и сказал, услышав новость, отец Юрия. Мать улыбалась, но я чувствовала, что она нервничает и пытается понять, что ждет ее сына.

«А какие у вас планы? Где вы будете жить? Что делать? Где вы собираетесь воспитывать детей?» – тихо спрашивала она Юрия.

Проблема с любовью состоит в том, что она занимает тебя всю и не оставляет места для логического мышления. Я в те дни была как мультяшный персонаж с огромными глазами в форме сердечек и с детской наивной уверенностью, что все проблемы разрешатся сами собой. Мне и в голову не приходило, что ждет меня вовсе не сказка, а суровая борьба за то, что я хочу получить. Никогда в жизни я не могла предположить, что бойцовский дух Брюса Ли потребуется не Виктору с Юрием, а мне.

Глава 27
А кто же я еще?

В голове у меня никак не укладывалось, что могут найтись люди, для которых выход Red Wave может означать нечто иное, чем польза и позитив в отношениях между Россией и Америкой. На следующий день, когда я пришла к Борису, он подарил мне вышедшую на «Мелодии» пластинку. До Red Wave ничего подобного быть не могло, и я понимала, как много это для него значит.

«Джо со всей любовью от гребаного рок-н-ролльщика. А кто же я еще?» – написал он мне на конверте.

Зная, что я у Бориса, Сергей с Алексом принесли показать мне ту самую статью в «Огоньке».

– Как-то это странно, – Сергей говорил так быстро, что Алекс едва успевал переводить. – Редактор журнала Виталий Коротич считается сторонником горбачевской гласности.

– Как может человек с такой позицией выступать против? – не уставал поражаться Алекс.

Это было все, что я хотела знать.

– Я хочу с ним встретиться. Я должна объяснить ему, в чем смысл Red Wave.

– Я думаю, это правильная идея, – сказал Алекс.

– Я поеду с тобой, – со свойственной ему торжественностью, но в то же время с лукавой усмешкой в глазах произнес Борис. На том мы и порешили.

Главный редактор «Огонька» Виталий Коротич, в кабинете которого мы с Борисом оказались 13 января 1987 года, был человеком харизматичным, светским, умным и, как мне показалось, незашоренным и способным воспринимать новые идеи. Я все рассказала ему о Red Wave: почему я взялась за проект, какую реакцию он вызвал в Америке и как я урегулировала конфликт с ВААП о нарушении авторских прав.

– Американская Columbia Records заинтересована в записи и издании в Америке альбома Бориса, и мы ведем по этому поводу переговоры с «Международной книгой»[104]104
  Всесоюзное объединение (сейчас АО) «Международная книга» занималось и занимается экспортно-импортными торговыми операциями с книгами, периодикой, аудио– и видеопродукцией. Именно при его посредничестве в марте 1988 года был заключен контракт БГ с компанией CBS на издание восьми альбомов, из которых в свет вышел только один – Radio Silence.


[Закрыть]. Речь идет о важном и крупном проекте!

Коротич повернулся к Борису: «А вы что обо всем этом думаете?».

Борис провел рукой по своим светлым волосам, сложил руки на коленях и произнес: «Совершенно очевидно, что рок-музыка остается универсальным языком общения молодежи во всем мире».

– Трудно с вами в этом не согласиться, – ответил Коротич. – Джоанна, вы сделали замечательное дело, и я хочу принести вам свои официальные извинения за негативную статью в нашем журнале.

Он поручил одному из своих журналистов тут же взять интервью у нас с Борисом, которое должно было пойти в февральский номер журнала[105]105
  Владимир Ковалев «Рок-музыканты за доверие», журнал «Огонек», номер 7, февраль 1987 года.


[Закрыть].

Тем временем – чтобы жизнь медом не казалась – 28 января в «Комсомольской правде», самой популярной газете СССР, появилась еще одна острокритическая статья против Red Wave[106]106
  В. Михайлов «”Красная волна” на мутной воде».


[Закрыть].

– «Красная волна на мутной воде»?! – вне себя от ярости я громко прочла заголовок. – Как они могут говорить, что меня не волнует моральный и материальный ущерб, который нанес альбом Советскому Союзу? Они пишут, что «Аквариум» нельзя называть «неофициальной» группой, потому что у него вышла пластинка на «Мелодии», но ведь это случилось буквально только что, а Red Wave вышел уже более полугода назад!

Я никак не могла понять, почему подобного рода статья выходит через три месяца после того, как я подписала все документы и оплатила штраф в ВААП. Как только мне начало казаться, что все наконец складывается, почва у меня под ногами вновь зашаталась и стала расползаться. Я все списывала на разгоревшуюся вновь в советском руководстве борьбу между старой гвардией и сторонниками перемен. Друзья объясняли мне, что многие в СССР все еще живут старыми понятиями и принципами и рок-музыка для них – опасное оружие врага. В конце концов я решила просто не обращать на это внимания, чтобы не позволить мелкому кляузничеству испортить мое предсвадебное настроение.

Последнее, что я помню из этой поездки, – расставание с Юрием в ленинградском аэропорту. Он не выпускал меня из объятий, осыпал поцелуями и умолял хоть на мгновение расслабиться, перестать думать о делах и просто провести последние минуты вдвоем. Я же только со смехом отбрыкивалась: полностью погруженная в мысли о свадьбе и в ощущение счастья и любви, я ни к чему в тот момент не могла относиться серьезно. Я чувствовала себя настоящей деловой русской женщиной – уважаемой и обладающей законными правами.

– Пусть они только попробуют теперь меня остановить, – пропела я Юрию, так и не желавшему выпускать меня из рук.

– Джо-ан-на, – медленно, в своей манере, произнес он.

Я отчетливо помню, как мягко отстранилась от него и сказала: «Уже чуть больше, чем через месяц, я опять буду здесь. Не волнуйся ни о чем!».

Я даже не нашла времени остановиться, посмотреть ему в глаза и сказать: «Я люблю тебя!».

– Люблю тебя! – небрежно бросила я уже на ходу, оглянувшись, прежде чем окончательно исчезнуть из поля его зрения в недрах аэропорта. Он стоял, не отрывая от меня взгляд своих огромных ярких глаз, и лишь рассеянно проводил рукой по волосам до тех пор, пока мы окончательно не потеряли друг друга из виду.

Глава 28
Жизнь в грезах

Я предавалась мечтам о своей предстоящей свадьбе: в ушах у меня звучала тихая нежная музыка, в глазах стояли звезды в вечернем небе над каналами и белоснежные цветы.

– Есть ли у вас план? – Из грез о свадебном торте и первом танце меня вернули на землю слова, которые я уже слышала от матери Юрия. – Где вы будете жить? Как собираетесь зарабатывать на жизнь? Планируете ли заводить детей? Где вы будете их воспитывать? Знаешь ли ты, от чего умерли его дедушки и бабушки?

«Что?!» – Я от удивления захлопала глазами.

– Ты знаешь, от чего умерли его бабушка с дедушкой?

Высокие скулы матери внезапно оказались прямо у меня перед глазами, белоснежная кожа на лице сморщилась от страха и тревоги.

– Нет, а зачем мне это знать?

– Ты должна понимать, в какую семью ты входишь, Джоанна.

– Я люблю его и хочу выйти за него замуж! – твердо произнесла я.

– А я люблю тебя и хочу иметь здоровых внуков.

Мы стояли, пристально глядя друг на друга, разделенные гранитной поверхностью кухонного стола. Мать не выдержала первой.

– Ну а белое платье для свадьбы ты уже начала присматривать?

– Нет, – вздохнула я, облокотившись локтями на стол и подперев голову руками. – Я поняла, что не люблю платья и уж особенно белые. Это не мой стиль.

– Ну уж нет! – решительно возразила мать, скрестив руки на груди. – Свадьба бывает один раз, и ты ведь хочешь, чтобы день этот был для тебя особенным, не так ли?

– Ты уж выбери, пожалуйста: или белое платье, или внуки. И то и другое не получится.

– Джоанна, подумай хорошенько. Если хочешь, можешь сама придумать фасон.

Всю следующую неделю я обдумывала предложение матери. Я видела, насколько важна для нее моя свадьба, и, учитывая, сколько всего ей пришлось перетерпеть за эти годы моего бесконечного мотания в Россию, я наконец решила, что красивое белое платье станет выражением моей благодарности ей. Ну и, честно говоря, где-то в глубине меня тоже сидела романтическая девочка, грезящая о прекрасной традиционной свадьбе из сказки.

Пока в Лос-Анджелесе все благоухало розами, из России пришло сообщение, что пластинка «Аквариума» на «Мелодии» разошлась тиражом свыше миллиона экземпляров. Ленинградский самиздатовский рок-журнал «РИО»[107]107
  Второй, наряду с «Рокси», самиздатовский рок-журнал в Ленинграде. Название расшифровывалось двояко: «Рок-информационное обозрение» или Rock In Opposition. Главный редактор и издатель – журналист и рок-энциклопедист Андрей Бурлака. Выходил с 1986 по 1992 год. Всего вышло 27 номеров.


[Закрыть] опубликовал большое интервью со мной, а молодые журналисты журнала Сергей Чернов, Сергей Афонин и помогавший им Алексей Ипатовцев подготовили так, увы, в журнал и не попавшую подробнейшую статью о моих путешествиях в Россию, об успешном издании Red Wave, о конфликте с ВААП и о негативном освещении всех моих приключений в советской прессе. Статья называлась «Девушка из Калифорнии», и в ней я обнаружила некоторые детали, о которых я и сама не знала.

В Америке тем временем уже было продано 15 тысяч экземпляров Red Wave, и продажи продолжались. RCA Records объявила об издании альбома в Британии весной 1987 года. Я получила массу приглашений выступать с лекциями об альбоме по всей Америке, а нью-йоркское издательство Doubleday предложило издать книгу с описанием моих приключений. Аллан Аффельдт, организатор советско-американского Марша мира[108]108
  Организованный Аффельдтом Советско-американский поход за мир проходил по маршруту Ленинград – Новгород – Калинин – Москва 15 июня – 8 июля 1987 года. В нем приняли участие 230 американцев и 200 советских граждан.


[Закрыть], попросил меня помочь ему в проведении приуроченного к маршу концерта. Я также планировала поездку в Россию Фила Рамона в апреле 1987 года для обсуждения возможности продюсирования им американского альбома Бориса[109]109
  Phil Ramone – известный американский звукорежиссер и продюсер, работавший со многими известными музыкантами, среди которых Пол Маккартни, Боб Дилан, Рэй Чарльз, Квинси Джоунс, Би-Би Кинг, Мадонна и многие другие. На этапе переговоров об издании первого американского альбома БГ рассматривался как один из возможных продюсеров. В итоге продюсером Radio Silence стал Дейв Стюарт из группы Eurythmics.


[Закрыть]. Компания Боуи Isolar дала мне права на организацию предстоящей осенью концерта Боуи в России, с «Аквариумом» на разогреве, и права на съемку фильма о концерте. Владимир Литвинов из Министерства культуры, Валерий Киселев из Госконцерта, Александр Белостоцкий, Олег Попов, Герман Авксентьев и Николай Шевченко из «Международной книги» и Евгений Семенихин, Валерий Иванов, Сергей Семенов и Анатолий Хлебников из ВААП работали со мной над осуществлением всех этих проектов. До этого момента я старалась избегать обращаться в посольство и консульство США из опасения, что Советы сочтут меня шпионкой. Но теперь мне нужна была их помощь. Марк Таплин из посольства в Москве и Морт Аллен и Джим Шумайкер из консульства в Ленинграде помогли организовать доставку крупной партии инструментов и аппаратуры, которую фирма Yamaha подарила Ленинградскому рок-клубу.

Среди всего этого я не забывала и о свадьбе. Вместе с модельером мы придумали белое платье из подесуа[110]110
  Шелковая ткань с матовым блеском.


[Закрыть], которое я про себя ласково назвала «мое платье от Джетсонов»[111]111
  «Джетсоны» (The Jetsons) – популярный американский научно-фантастический мультипликационный ситком, породивший особый стиль одежды, в том числе и платья, даже свадебные.


[Закрыть]. Свадьба – по мере появления специальных свадебных приглашений и «пропусков по всей территории» для приглашенных – стала, как внезапно восходящее из-за горизонта солнце, обретать все более и более реальные очертания. На торжественную церемонию в ленинградском Дворце бракосочетания номер 3 собирались приехать мать, отчим, сестры, несколько лос-анджелесских друзей, Даг Баттлман из Yamaha, Дэвид Уайдерман из Guitar Center. Ну и, конечно же, там будут все рокеры, художники и друзья из России. Ужин я заказала в ресторане «Аустерия» на территории Петропавловской крепости. А накануне свадьбы и в ее честь мы решили провести концерт с участием всех групп и моим собственным. Тимур Новиков вызвался выкрасить задник сцены: я в огромном тракторе и поверх цветными буквами слово «Stingray».

– Звонили из телеканала NBC, они хотят снимать свадьбу, – возбужденно кричала я в трубку, подпрыгивая на диване и растягивая телефонный шнур до предела. – А журнал Life хочет взять у меня интервью о моей роли музыкального дипломата.

– Джоанна, говори помедленнее, я ничего не могу разобрать, – пыталась утихомирить меня Джуди на другом конце провода.

– Они говорят, что я молодой Арманд Хаммер![112]112
  Арманд Хаммер (1898–1990) – американский предприниматель, основатель и глава корпорации Occidental Petroleum. Впервые приехав в РСФСР в 1921 году, успел повстречаться с Лениным. В течение десятилетий осуществлял деловые и культурные связи с СССР, встречался со всеми советскими лидерами вплоть до Горбачева.


[Закрыть] – не в состоянии успокоиться, в полном восторге визжала я.

Изюминкой на свадебном торте, становящемся в моем сознании все более и более пышным, стала подаренная мне гитарной фирмой Kramer гитара с окрашенным в советский и американский флаги корпусом. Радости добавило и согласие авиакомпании Pan Am доставить к концу марта в Ленинград бесплатно комплект музыкальных инструментов и аппаратуры, подаренный рок-клубу фирмой Yamaha. Все это походило на диснеевскую сказку: все ладно, одно к одному, складывалось в идеальную картину. «Счастливая я, – думала я, пребывая в полном блаженстве, – мне даже не понадобилась тыква».

Глава 29
Железный кулак

– Джоанна, в визе тебе отказали.

Буквально несколькими мгновениями раньше я пребывала в радостном возбуждении – до моей очередной поездки в Россию оставалось всего три дня, и под гремящую на весь дом панк-песню «Кино» «Мама Анархия» я усердно паковала чемоданы.

Как бы соблазнительно ни выглядела перспектива промчаться на красном кабриолете по извилистым дорогам вдоль холодных зимних пляжей, я заставила себя сидеть дома, боясь пропустить редкий звонок от ребят или информацию о том, что происходит. От предвкушения вот уже совсем скорого возвращения к своей второй семье и предстоящей свадьбы я просто летала вокруг чемоданов, мечтая о четырнадцатичасовом перелете, еще пару лет назад казавшемся мне сущим проклятьем.

Паковка подходила к концу, я пыталась выпутать застрявший в молнии чемодана кусок какой-то одежонки, как вдруг зазвонил телефон. Я быстро выключила музыку и, со смехом переводя дыхание, схватила трубку.

Звонила хозяйка турагентства.

– Привет, как дела? – спросила я беспечно.

– Мы должны были сегодня получить тридцать виз на группу, но получили, к сожалению, только двадцать девять. – Кроме ее голоса, в трубке звучал и обычный офисный шум: гудение компьютеров, стук пальцев по клавиатуре, стрекот выплевывающих бумагу принтеров. – Джоанна, тебе в визе отказано.

Я стояла в носках, с трубкой в руках и почувствовала вдруг странное желание рассмеяться. «Она шутит, – подумала я про себя. – Не может же она говорить серьезно».

– Джоанна?

В голову пришла русская поговорка «В каждой шутке есть доля шутки» – то есть в большинстве шуток больше правды, чем смеха. До меня стал доходить смысл услышанного.

– Что ты сказала? – задыхаясь, наконец-то проговорила я.

– Мы получили уведомление, в котором говорится, что на сей раз виза тебе не может быть предоставлена. Мы позвонили проверить, не произошло ли какой-то ошибки, но получили тот же ответ. – Она замолчала. – Может быть, ты сама позвонишь в советское посольство в Вашингтоне? Я могу дать тебе их номер.

Я механически записала номер. Еще несколько минут назад я летала. Теперь я чувствовала себя прибитой к земле, которую к тому же из-под меня выдергивают, как грязную скатерть.

– Мне ужасно жаль, – сказала женщина из турагентства. – Мы сделаем все, чтобы тебе помочь. Будем на связи в ближайшие дни.

Трубку я положила в состоянии полного оцепенения, потеряв способность хоть что-нибудь чувствовать. В услышанное было трудно поверить, и я была уверена, что быстро смогу исправить ситуацию. Все мироздание ждало моего возвращения в Россию. Невозможно было представить себе, что теперь небо не хочет меня туда допустить.

Я позвонила в советское посольство в Вашингтоне и сказала телефонистке, что мне нужно срочно обсудить вопрос об отказе в визе.

– Я занимаюсь в СССР вполне официальной работой, к тому же мне предстоит свадьба с советским гражданином. Мне нужно переговорить с кем-нибудь немедленно.

Сотруднику, с которым она меня соединила, я рассказала свою историю. Прислушиваясь к вылетающим изо рта собственным словам, я постепенно стала вновь обретать чувство реальности, а голос мой становился тверже и тверже.

– Хорошо, хорошо, успокойтесь, – он говорил со мной вполне дружелюбно. – Не волнуйтесь. Скорее всего, произошла ошибка, и мы ее исправим. Дайте мне немного времени.

Он записал мой номер телефона и пообещал перезвонить в течение получаса. Впервые за целую, как мне уже казалось, вечность меня слегка отпустило, и я заставила себя продолжить сборы. Поверх одежды я положила фен и еще пару вещей, которые, как я знала, наверняка украдут, заперла чемодан и устроилась у телефона ждать. Конечно же это ошибка. И конечно же этот добрый и внимательный человек из посольства во всем разберется. Даже на мгновение я не могла представить себе, что поездка сорвется.

– Алло! – трубку я схватила после первого же звонка. И сразу же почувствовала смену настроения – прежней энергии и дружелюбия в его голосе как не бывало.

– Мне очень жаль, но визы нет, – сказал он холодно.

У меня опять перехватило дыхание. Как когда прыгаешь с вышки и входишь в воду неправильно – на тело обрушиваются десятки очень болезненных ударов.

– Как такое могло произойти?! Я работаю над совместными проектами с «Международной книгой» и ВААП!

– Ничего не могу сделать. Нам по телексу из Москвы сообщили, что Джоанну Стингрей в Москве не ждут. Визы нет. – И он повесил трубку.

Я чувствовала себя в безвоздушном пространстве. Я понятия не имела, что произошло и как мне к этому подступиться. Где-то на задворках сознания едва слышный голос взывал: «Джоанна, да встряхнись же ты! Плачь, кричи, чувствуй! Делай что-нибудь, наконец!». Но я не могла пошевелиться. Я тупо смотрела в окно, на ярко-зеленый газон перед домом и затянутое дымкой желтое небо. Я понимала, что у меня прямо из рук вырывают мою собственную жизнь, все, во что я в течение нескольких лет вкладывала сердце и душу. Все это я понимала, но реагировать на случившееся по-прежнему никак не могла.

Опять зазвонил телефон. Я сняла трубку, не в состоянии произнести ни слова, и услышала, как на другом конце провода мать начинает мне о чем-то говорить. И тут я разрыдалась.

– Я не попадаю на свадьбу! Я не попадаю на свою собственную свадьбу! – только и твердила я сквозь слезы и лишь иногда, всхлипывая, пыталась что-то бормотать про визу. Но совершенно очевидно было, что разобрать что-либо сквозь мою истерику она была не в состоянии.

– Да что с тобой?! Ты заболела? Что-то случилось?!

– Виза! Я не попадаю на свадьбу!

Наконец-то она поняла.

– Джоанна, мы с этим разберемся, – сказала она твердым и громким голосом, чтобы перекрыть мои стенания. – Пожалуйста, успокойся. Мы поможем.

Мать знала, что плачу я редко, и если уж плачу, то дело на самом деле серьезное. И, когда такое случалось, она всегда приходила мне на помощь.

– Пожалуйста, пожалуйста! – только и могла умолять я.

Я прыгнула в машину и помчалась к дому матери и отчима. Ни с кем другим делиться своим горем я пока не хотела. Разошедшаяся по людям новость закрепляется, затвердевает и становится реальной проблемой. К этому я была пока не готова. К моменту моего приезда у матери уже был готов список людей, к которым можно обратиться за помощью, и с одним из них она уже говорила по телефону. Когда я расклеиваюсь, мать проявляет себя с лучшей стороны – настоящий рыцарь со шлемом из стильно уложенных светлых волос и пылающими голубыми глазами.

Я рассказала ей о телексе, который, как мне сообщили в посольстве, они получили из Москвы. «Они назвали меня Стингрей», – сказала я. Деталь была важна, так как это не было моим официальным именем: и в паспорте, и в заявлении на визу стояла другая фамилия. Стало совершенно очевидно, что мы имеем дело с продуманной, целенаправленной акцией, мне подают сигнал о том, что деятельность моя в России больше продолжаться не может. Я опять разрыдалась.

«До свадьбы еще три недели», – прикрывая трубку рукой, пыталась успокоить меня мать. Она говорила с Долорес Бейленсон, муж которой Энтони был одним из конгрессменов от Калифорнии и близким другом нашей семьи. Долорес пообещала матери, что Энтони поможет, и добавила, что мой отчим Фред должен ему немедленно позвонить. Она также посоветовала привлечь к этому делу Арманда Хаммера – ни один другой американец не имеет на Советы такого влияния, как он.

Пока мать названивала влиятельным друзьям и знакомым, я отстучала телекс Олегу Попову из «Международной книги» с подтверждением нашей предстоящей встречи и всех тех проектов, над которыми мы работали и в числе которых были приезд Фила Рамона в апреле, концерт Дэвида Боуи и крупный подарок от фирмы Yamaha Ленинградскому рок-клубу. Я включила в телекс письма от Рамона, менеджмента Боуи и от Yamaha. Во всех этих письмах подтверждалось согласие работать со мной в этих проектах и желание видеть меня в качестве представителя их авторов в России. Никоим образом я не хотела дать ВААП возможность опять обвинить меня в каких-либо нарушениях. Об отказе мне в визе я не сказала ни слова.

Обычно Попов отвечал очень быстро. Не дождавшись от него ответа в течение суток, я отправила аналогичные послания своим контактам в ВААП и Госконцерте. Я также попыталась дозвониться своему приятелю в ВААП Анатолию Хлебникову. Ответом мне было молчание – оглушительное и неизменное. Все вокруг стало казаться зловещим и пугающим. Мне было физически плохо – как угодившей вдруг в эпицентр циклона птице, не способной никого позвать на помощь. После всего, что я сделала и несмотря на все, что я сделала, я вдруг превратилась в тень, в призрак, в парию, практически в ничто. Хуже ощущение трудно было себе представить.

Мать тем временем двигалась вперед с неумолимостью парового катка. Долорес Бейлинсон дала ей имена и контакты Марка Перриса и Кэтлин Лэнг в Госдепартаменте. Еще одна ее подруга Марша Уайсман раздобыла координаты секретаря Арманда Хаммера Клода и двух сотрудников, постоянно сопровождавших его в поездках в Россию: Джоан Мондейл и Гилфорда Глейзера. Еще кто-то подсказал, как связаться с тоже работающей на Хаммера Флоренс Аганян. Отчим обратился к своему другу Лео Маккарти, вице-губернатору Калифорнии, с просьбой вывести его на Хаммера. Стало известно, что визу отклонили по решению советского МИДа. Политиками дело не ограничивалось – мать написала письмо известному певцу Крису Кристоферсону, который уже выступал в России и звукооператором у жены которого, тоже певицы, Риты Кулидж, работала моя сестра Ребекка.

«Я написала ему, что была на его концерте в Лас-Вегасе, и он просто поразил меня своей силой и человечностью по отношению ко всем людям, – рассказывала мне мать, пока я тихо, как мышка, сидела у нее в доме. – Я также написала, что его песни сделали меня более открытой к восприятию обеих сторон в каждом политическом споре. Я уверена, что он поможет, если сможет».

Так как мне мои московские контакты не отвечали, Даг Баттлман отправил телекс Попову, в котором вновь подтвердил, что Yamaha уполномочивает меня заниматься приемом инструментов и аппаратуры, переданных фирмой в дар рок-клубу. Он попросил подтверждения нашей встречи в Москве в апреле. И опять никакого ответа.

В какой-то момент мне удалось наконец пробиться к Юрию по телефону. Я рассказала ему, что произошло, сказала, что к решению проблемы подключены все наши друзья и знакомые и что я надеюсь суметь приехать ко дню свадьбы.

– Я попробую, – медленно проговорил он в ответ, – сделать что-то в России. Я лю… – И связь прервалась.

В своем отчаянном стремлении как можно скорее найти решение я превратилась просто в машину. Я бесконечно слала телексы Марку Таплину в отдел культуры американского посольства в Москве. Еще один телекс ушел Виталию Коротичу в журнал «Огонек», где я объясняла, что случилось, говорила, что очень люблю Юрия и хочу быть с ним вместе. Совершенно несправедливо, писала я, что советские власти не дают возможность мне соединиться с человеком, без которого я не представляю себе жизни. Тому Шенкеру, московскому корреспонденту Chicago Tribune, с которым я подружилась в Москве, я жаловалась, что после всей проделанной мною позитивной культурной работы меня просто используют как мячик в политическом футболе.

«Почему они так боятся любви?!» – взывала я к миру во всех этих посланиях.

Да, в моем отчаянии был элемент мелодрамы, но я была всего лишь молодая женщина, чувствовавшая, что созданную ею жизнь у нее грубо вырывают из груди вместе с сердцем. Я была в ужасе от угрозы потерять своих друзей и своего будущего мужа; была столь повержена шоком, болью и страхом, что сохранять спокойствие могла не больше, чем выброшенная из воды и неспособная дышать рыба. Люди и работа в России были моим воздухом.

Кто-то предложил написать Владимиру Познеру, харизматичному советскому телеведущему, регулярно выступавшему в программе Nightline Теда Коппела и в телешоу Фила Донахью[113]113
  К этому времени уже прошли несколько телемостов СССР – США, соведущими которых были Познер и Донахью.


[Закрыть]. И вновь в ответ молчание.

26 марта 1987 года конгрессмен Бейлинсон отправил по телексу письмо в консульский отдел советского МИДа, а на следующий день, 27 марта, министру культуры СССР Василию Захарову. Он объяснял, что отказ мне в туристической визе срывает мои планы выйти замуж за советского гражданина и подрывает мою работу в качестве музыкального посла в России. Он призывал своих московских корреспондентов воспользоваться имеющимися у них полномочиями и способствовать предоставлению мне визы. Но даже и он, американский конгрессмен, не был удостоен ответа.

Представьте себе парусный корабль. Представьте себе, что он поймал попутный ветер и влился в эскадру других кораблей. Яркие разноцветные паруса сливаются в великолепную радужную картину. Эскадра сильна единством: подстегивая друг друга, корабли уходят все дальше и дальше в море. Оторвавшись от своих причалов, они устремляются в неизведанное. Они жаждут вкусить свободы и не боятся взбираться на гребень самой опасной волны. А затем представьте себе, как вздымающийся вдруг из холодной морской бездны Железный Кулак обрушивается вдруг на тот первый корабль и в щепки крошит его кормило. Остальные, увлеченные звездами и манящим горизонтом, этого не замечают. Несчастный парусник, потеряв управление, дрейфует, отстает от эскадры и остается в одиночестве с вдруг оказавшимся ненужным белым свадебным платьем.