Текст книги "История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен"

Глава 6
Мы пришли с черными гитарами

Я где-то слышала, что правильная цель – не жить вечно, а создать что-то, что будет жить вечно. 17 февраля 1988 года темным лос-анджелесским утром я стояла в носках и тихо напевала бессмертную мелодию песни Саши Башлачёва. В возрасте 27 лет один из величайших бардов России погиб, выпав из окна квартиры на девятом этаже. Его больше не было, но у меня перед глазами стоял незабываемый облик страстного поэта и сказителя, его пальцы в безудержном акте любви с двенадцатистрункой – до тех пор, пока сочащаяся из них кровь как выдержанное вино не начнет стекать по деке. За свою короткую жизнь Саша, к сожалению, оставил нам не так много, и песни его так никогда и не удостоились профессиональной записи. Он играл для небольших групп друзей, и мало кто знал, кто он такой и что потеряла страна с его смертью. Я безмерно рада тому, что мы с сестрой Джуди сняли Сашу за исполнением многих его песен. Память о нем благодаря этому жива, и новое поколение русских людей может познакомиться с его могучими поэмами и захватывающими сагами. Он, возможно, не стал так же широко любим и почитаем, как Владимир Высоцкий, но для меня и моих друзей он всегда был полубог, с ниспадающими на плечи волосами и печальными искрящимися глазами.

Саша вошел в трагический «Клуб-27», эксклюзивное членство в котором скорее отпугивает, чем манит. Это избранный круг известных музыкантов, художников, поэтов, чья жизнь закончилась на магической цифре 27, и в него входят Джим Моррисон, Дженис Джоплин, Джими Хендрикс, Брайан Джонс, Курт Кобейн, Эми Уайнхаус. Быть может, и Саша там, за звездами, вместе с этими гигантами, поражает их своей поэзией. Он всегда был скромным, застенчивым человеком… Не знаю, стал ли он другим по ту сторону этой жизни, но в наших сердцах он всегда останется именно таким.

Похоронили Сашу на Ковалевском кладбище, где среди беспорядочно разбросанных могил и грязи стоит крохотная, неприметного голубого цвета церквушка. В Ленинграде множество впечатляющих кладбищ, на которых покоятся великие деятели русской культуры: Достоевский, Чайковский, Ахматова, Лихачёв… На Волковском кладбище есть даже специальный уголок – Литераторские мостки, – отведенный писателям и артистам; на надгробных плитах там высечены имена Александра Блока, поэта, Андрея Петрова, композитора, дирижеров Ильи Мусина и Карла Элиасберга, известнейшей Агриппины Вагановой, руководителя Ленинградского хореографического училища, которое теперь носит ее имя. Саша, однако, не был удостоен почетной могилы. Вряд ли о нем написан хотя бы абзац в учебниках истории, зато созданное им оставило мощный след в нашей группе. Свои собственные тексты я писала, следуя его примеру, он научил меня смотреть на мир, понимать его борьбу, быть стойкой.

Когда он умер, меня в России не было. Печальное известие настигло по извилистым сложным каналам, которыми мы пользовались в случаях крайней необходимости. Сердце разрывалось при мысли о том, что такая прекрасная, светлая, уникальная душа ушла из жизни. Несмотря на все расстояния и на все радикальные перемены, мне никогда и в голову не приходило, что я потеряю кого-то из тех «волшебных зверей», подаренных мне Россией. К этому я была не готова. Сознание мое не понимало, как жить дальше без Саши, я просто тихо напевала его песни.

Внезапная утрата заставила меня еще острее осознавать тоску по друзьям в России. Сашина жизнь застыла в вечности, а их планы и самостоятельные проекты расходились в разные стороны с пугающей скоростью. Больше всего в эти трагические дни мне хотелось быть с Юрием, и я уже вовсю занималась оформлением документов для получения им американской визы.

В Россию я смогла приехать только через несколько недель. Похороны я пропустила, но Костя Кинчев, гитарист «Алисы» Петр Самойлов, Женя Федоров из «Объекта Насмешек», администратор Рок-клуба Нина Барановская[194]194
  Журналистка Нина Барановская была сотрудницей Ленинградского межсоюзного дома самодеятельного творчества (ЛМДСТ), под эгидой которого работал Ленинградский рок-клуб, и в ее обязанности входила «литовка», то есть утверждение текстов групп для публичного исполнения. Автор книги о творчестве Константина Кинчева «По дороге в Рай…»


[Закрыть] и Марьяна Цой повезли меня на свежую могилу.

– Все выглядит так заурядно, – не удержалась я, глядя на комья весенней грязи и огромные лужи под серым низким небом.

– Грустное место, – согласилась Марьяна, – не похоже на упокоение для великих.

И все же в Сашиной могиле было нечто, что внезапно пронзило меня чувством тепла и даже счастья. Глядящее прямо на меня с огромной черно-белой фотографии молодое вдумчивое лицо пробудило вдруг воспоминания о прекрасных летних днях и долгих завораживающих песнях. Могила была усыпана красными тюльпанами и желтыми нарциссами. Цветы были выложены в круг – яркий и по-своему героический. В голове у меня звучал его голос, каждое слово пронизано страстью и свежестью, как внезапный проблеск весны среди холодного зимнего дня.

Костя застонал, лицо его исказилось болью – он неотрывно смотрел на ком земли, под которым покоилось тело его друга.

– У нас нет души. Мы сами – душа. У нас есть тело, – произнесла я известное квакерское высказывание[195]195
  Высказывание это часто приписывают британскому писателю и теологу Клайву Льюису (1898–1963) но на самом деле восходит оно к квакерскому религиозному движению в США второй половины XIX века.


[Закрыть]. Саша был светом, и свет этот был таким же ярким, живым и сильным, как всегда, хотя тело его было уже глубоко в земле. Наша память жила в его словах и в его голосе.

– За Сашу, – тихо сказала Марьяна, и мы подняли наполненные стаканы.

С проникающим в наши разбитые сердца алкоголем я услышала голос:

Время колокольчиков

 
Долго шли – зноем и морозами.
Все снесли – и остались вольными.
Жрали снег с кашею березовой.
И росли вровень с колокольнями.
 
 
Если плач – не жалели соли мы.
Если пир – сахарного пряника.
Звонари черными мозолями
Рвали нерв медного динамика.
 
 
Но с каждым днем времена меняются.
Купола растеряли золото.
Звонари по миру слоняются.
Колокола сбиты и расколоты.
 
 
Что ж теперь ходим круг да около
На своем поле – как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь – время колокольчиков.
 
 
Ты звени, звени, звени, сердце под рубашкою!
Второпях – врассыпную вороны.
Эй! Выводи коренных с пристяжкою,
И рванем на четыре стороны.
 
 
Но сколько лет лошади не кованы,
Ни одно колесо не мазано.
Плетки нет. Седла разворованы.
И давно все узлы развязаны.
 
 
А на дожде – все дороги радугой!
Быть беде. Нынче нам до смеха ли?
Но если есть колокольчик под дугой,
Так, значит, все. Заряжай – поехали!
 
 
Загремим, засвистим, защелкаем!
Проберет до костей, до кончиков.
Эй! Братва! Чуете печенками грозный смех
Русских колокольчиков?
 
 
Век жуем. Матюги с молитвами.
Век живем – хоть шары нам выколи.
Спим да пьем. Сутками и литрами.
Не поем. Петь уже отвыкли.
 
 
Долго ждем. Все ходили грязные.
Оттого сделались похожие,
А под дождем оказались разные.
Большинство – честные, хорошие.
 
 
И пусть разбит батюшка Царь-колокол —
Мы пришли. Мы пришли с гитарами.
Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл
Околдовали нас первыми ударами.
 
 
И в груди – искры электричества.
Шапки в снег – и рваните звонче.
Свистопляс! Славное язычество.
Я люблю время колокольчиков.
 

Глава 7
Нас не заставить молчать

Маленький членский билет с тисненными на синей коже золотыми буквами: «Ленинградский рок-клуб». Я держала его в дрожащих руках и сияющими от счастья глазами смотрела на улыбающихся мне в ответ Колю Михайлова[196]196
  Николай Михайлов (р. 1953) – президент Ленинградского рок-клуба.


[Закрыть] и Ольгу Слободскую[197]197
  Ольга Слободская (р. 1967) – с 1985 по 1994 год секретарь и главный администратор Ленинградского рок-клуба.


[Закрыть]. В начале 1988 года, когда объединение неофициальных любительских рок-музыкантов было, наконец, легализовано и признано, оно стало выдавать входящим в него рокерам официальные членские билеты. Я чувствовала себя как кинозвезда, получившая Оскар, – мое место в легендарном рок-объединении увековечено.

С волнением открыла книжицу, с внутреннего разворота которой на меня смотрела моя собственная фотография с именем на русском языке и номером членского билета: 005.

– У тебя номер в первой десятке – для почетных членов клуба, – с гордостью произнес Коля. – Как у Бориса и Коли Васина.

– Я просто счастлива, – ответила я.

Новый статус придал мне новые силы. Я чувствовала себя окрыленной, как герой сказки про золотого льва[198]198
  «Золотой лев» – сказка шотландского писателя Эндрю Лэнга (1844–1912) из его серии «Цветных сказок».


[Закрыть]. Лица моих друзей и их музыка не сходили со страниц газет и с экранов телевизоров, а сами они разъезжали с концертами по всей стране. И теперь, держа в руках эту голубую книжицу, я чувствовала, что приобщаюсь к их величию.

Подобные моменты переполняли меня гордостью и придавали вдохновения: ведь несмотря на то что сделала я к тому времени в России уже немало, предстояло сделать еще больше. Реальность тогдашней России была далеко не беззаботной. Да, многое казалось лучше, да и на самом деле было лучше, новее, ярче. Но за всей прелестью перемен таилось еще немало шипов. Самой большой проблемой оставалась катастрофическая нехватка высококачественной концертной аппаратуры. Несколькими месяцами раньше с концертами в Москву и Ленинград приезжал Билли Джоэл[199]199
  Билли Джоэл дал три концерта в Москве в спорткомплексе «Олимпийский» – 26, 27 и 29 июля 1987 года – и три концерта в Ленинграде в СКК им. В. И. Ленина, ныне «Петербургский», – 2, 3 и 5 августа, а также выступил в телепрограмме «Музыкальный ринг».


[Закрыть] – это было чуть ли не лучшее шоу, которое привозили в Россию, и моим друзьям просто снесло крышу от качества сценического звука. Джоэл, как и UB40 годом раньше, привез с собой полный комплект аппаратуры – ощущение было такое, будто мы находимся внутри космического корабля, преодолевающего звуковой барьер. Пробравшись за кулисы, русские музыканты видели, чем обладают их западные коллеги и чего им по-прежнему так не хватает.

– Все это просто ужасно, – в отчаянии говорил Борис после концерта в одном из самых больших залов Ленинграда, о выступлении в котором еще недавно он не мог и мечтать. – То, на чем мы играем, просто не в состоянии адекватно воспроизвести музыку.

Залы были переполнены, поклонники с восторгом принимали Бориса, но слава в России никак не способствовала славе на Западе.

– Нашей нынешней ситуации можно позавидовать, но лучше она не становится, – объяснял мне Борис спустя некоторое время, когда мне удалось поймать его, прежде чем он исчезнет: переместится на другую площадку, в другой город, еще на один концерт.

– Я был просто в ярости пару дней назад: нас с Людой и Глебом выселяют из комнаты, и жить нам негде. Живем у друзей. Каждый день я вижу по ТВ и слышу по радио песни Бориса Гребенщикова и группы «Аквариум», а сам сижу здесь и вылавливаю из чашки чая тараканов.

– Но почему так? – спрашиваю я. – Мы ведь так боролись. Что еще можно сделать?

– Дело не в нас. Все зависит от Ленконцерта, от других концертных организаций. У них есть приличная аппаратура, но нам они давать ее не хотят. «С какой стати? – думают они. – Эти парни и на любом дерьме будут играть». Они совершенно не заинтересованы в том, чтобы улучшить нашу ситуацию. На концертах все равно аншлаг, это все, что их интересует, и больше им ничего не нужно. Музыку нашу они все равно не любят.

– Но мы-то ее любим! – горячо возразила я. – И мы готовы за нее бороться!

– Публика думает, что мы теперь разбогатели, – с грустью в голосе говорил Борис, удрученный разрывом между воображением и реальностью. – Но на самом деле ведь ничего не изменилось.

На концерте «Кино» в Москве, куда я поехала вместе с Юрием и Виктором, я увидела на лице у Виктора то же разочарование и ту же досаду, что и на лице Бориса. Во время саундчека он в отчаянии пытался добиться правильного звука, повторяя в дешевый микрофон: «Раз-два, раз-два-три, раз, раз». Микрофон бесконечно фонил, и мы затыкали уши руками, надеясь, что этот ужасный визг прекратится.

– Я не виноват, клянусь! – оправдывался перед нами Виктор. Он пытался шутить, но по тому, как он нервно одергивал полы своей кожаной куртки, было видно, что ему не по себе.

Плохая аппаратура была нормой для Виктора еще со времен рок-клуба и Дворца молодежи, но теперь, став крупнейшей звездой в стране и выступая в лучших залах во многих городах, он чувствовал ответственность перед поклонниками и хотел, чтобы группа звучала как можно лучше. И чтобы концерты обходились без искажения его голоса и выплевывания на слушателя потоков фидбэка.

– Аппарат у нас сегодня паршивый, но настроение хорошее, – сказал мне Виктор за кулисами перед выходом на сцену.

– Ну и играйте так, чтобы даже паршивый аппарат не испортил вашу музыку, – напутственно прошептала я. Так и получилось: группа, в составе которой появился еще один гитарист Игорь Борисов[200]200
  Игорь Борисов (р. 1966) начинал в группе Святослава Задерия «Нате!», работал в «Поп-Механике», где и познакомился с музыкантами «Кино». Спустя некоторое время Цой пригласил Борисова в концертный состав группы, с которым он гастролировал в 1987–1988 годах.


[Закрыть], справилась с плохим звуком и наполнила зал музыкой, главное в которой был дух. Только что вышедший альбом «Группа крови» гремел по всей стране и положил начало настоящей «киномании». Толпа сходила с ума от стильно одетых во все черное ребят с выделяющимся на общем фоне Густавом в зеленой майке. Вместе с музыкантами фаны скандировали хит за хитом – со слезами на глазах и высоко вскинутыми вверх руками. Как я ни вглядывалась, никакой разницы между «Кино» и самой крутой западной группой я не чувствовала.

– Ну а теперь я хочу представить вам нашего хорошего друга из США певицу Джоанну Стингрей, – услышала я со сцены голос Виктора. – Она очень много сделала для всех музыкантов, по меньшей мере для тех, кто выступает сегодня на этой сцене. Она выпустила в Америке двойной альбом Red Wave и привозила для нас инструменты и аппаратуру. А теперь она споет с нами.

Еще до начала концерта Виктор спросил меня, не захочу ли я выйти и спеть с ними одну песню. Куда и как далеко бы теперь ни ездила «Кино», Виктор никогда не забывал включать меня в состав группы. В конце песни Юрий поцеловал меня, и толпа разразилась бурными криками восторга. Шум постоянно нарастал, и даже когда ребята закончили играть, публика отказывалась их отпускать без еще и еще одного биса. Люди хлопали, свистели, кричали, как стая ворон над волками, – до тех пор пока Виктор вновь не появился на сцене.

– Здесь все сломано. Мы себя почти не слышим. Ничего не слышим. Дайте мне пару минут, я схожу за кулисы, попробую с ними поговорить, – пытался он объяснить публике ситуацию.

– Виктор, да им уже наплевать на качество звука, – пыталась я урезонить его за кулисами. – Они тебя все равно не отпустят.

Наконец, мы опять вышли на сцену и спели «Бошетунмай» – песню, название которой по одной из версий означало марихуану. Публика с восторгом реагировала, смеясь над словами и раскачиваясь в такт регги-ритму. Виктор пел, а я рядом с другими музыкантами танцевала и из всех сил колотила в бубен. В какой-то момент Виктор оглянулся, окинув счастливым взглядом свою команду. Слушая звон колокольчиков у себя в руках, я поняла главное. Я поняла, что никакая дерьмовая аппаратура не заставит нас молчать. Мое имя было вписано в голубую книжицу, а в душе у меня горел огонь.

Глава 8
Творцы музыки

С амый дикий, самый экстравагантный концерт «Поп-Механики» был назначен в самом большом зале Ленинграда – двадцатитысячном СКК. Никогда еще в распоряжении Сергея Курёхина не было такого безграничного пространства – ведь кроме огромной сцены он мог воспользоваться и большой открытой площадкой перед ней.

«Идей, – гордо заявлял он, – несметное количество!» Мозг его работал беспрестанно, безумные идеи он отрабатывал сначала на Тимуре и Африке, которые, он был уверен, сделают все, о чем он их попросит. Троица рыскала по всему городу, отыскивая готовых выставить себя напоказ фриков и такие же броские, яркие вещи, – сгодится все! Сергей был машинистом этого мчащегося на всех скоростях и готового сойти с рельсов поезда.

К концерту – чтобы принять в нем участие – в город подтянулись Виктор с Юрием и, конечно же, я. С момента моего приезда нам с Юрием не удалось провести в одной постели ни ночи. Виктор был занят на съемках в Алма-Ате, гастролировал с «Кино», а свободное время проводил в Москве с Наташей. Я чувствовала себя, как один из трех мушкетеров, наконец-то воссоединившийся с друзьями. Мне безумно хотелось их видеть, но в то же время в этом воссоединении было что-то странное – мы будто привыкли уже к жизни друг без друга. Я схватила их за руки и боялась отпустить. В ожидании поп-механического безумия мы занялись поиском квартиры для Виктора. Он изо всех сил хотел найти себе собственное жилье, но у него не было ни денег, ни умения, ни желания манипулировать системой для решения подобных вопросов. У Африки появлялись какие-то идеи, но не те, которыми Виктор готов был бы воспользоваться. Смелость и дерзость его ограничивались сценой.

Все билеты на концерт «Поп-Механики» были распроданы, хотя, подозреваю я, лишь небольшая часть публики отдавала себе отчет в том, на какое безумие они подписываются и в какие закоулки своего страстного исступленного сознания повергнет их Сергей Курёхин. Просто присутствовать при этом им не удастся. Их ожидает физически ощутимое, грубо телесное, мощнейшее и ярчайшее переживание.

Перед тем как писать эту главу, я разыскала старую видеозапись этого концерта, чтобы вспомнить нюансы и тонкости происходившего в зале. Даже просмотр записи оставил меня полностью истощенной и опустошенной. Напряжение в этом отчаянном и безудержном концерте не спадало ни на секунду, и я не думаю, что кто-то другой был бы в состоянии создать нечто подобное.

Началось все довольно спокойно: Сергей в своей любимой джинсовой куртке, инкрустированной на спине яркой надписью Captain, извлекает ангельской красоты мелодии из черно-белых клавиш своего синтезатора. К нему присоединяются флейтист[201]201
  Сергей Летов (р. 1956) – саксофонист, мультиинструменталист, основатель и бессменный участник новоджазового ансамбля «ТриО», многочисленных джазовых и роковых проектов. Один из самых верных партнеров Сергея Курёхина и постоянный участник «Поп-Механики». Старший брат лидера «Гражданской обороны» Егора Летова.


[Закрыть] и человек с подвешенными через шею восточного вида барабанами[202]202
  Андрей Красиков по прозвищу «Индус» – создатель и лидер ансамбля индийской музыки. На том концерте он играл на таблах.


[Закрыть]. На смену флейте пришел необычный духовой инструмент[203]203
  Бас-кларнет.


[Закрыть], звук которого напоминал плач ребенка, уносимого поющими птицами. Вокруг них вдруг образовалась целая духовая секция с современными и старинными флейтами, дудочками, свистульками. С другой стороны на сцену с гортанным пением и причудливыми инструментами вышли кришнаиты. Сергей спокойно давал вступлению развернуться: дирижировать он еще даже не начал.

Появившаяся на сцене цыганка после завораживающего танца с тремя обвитыми вокруг шеи змеями передала двух из них Тимуру и Африке. Ребята спрыгнули с ними в зал, позволяя зрителям гладить рукой чешуйки и изгибы змеиных тел. Вслед за ними в зал спустились, не переставая петь и играть, и кришнаиты. Цыганка тем временем вышла с куда большей змеей – обвитым вокруг ее тела настоящим удавом. Юрий у нее за спиной на возвышении издавал на гитаре невероятный рев и скрежет. К тому времени Юрий стал ведущим гитаристом «Поп-Механики», работа с творческим гением Сергея сильно укрепила его как музыканта, и звук его гитары заполнил весь огромный зал. Появившийся трубач перемежал звуки трубы с изогнутым, задранным вверх раструбом с блюзовым пением[204]204
  Аркадий «Фримэн» Кириченко (р. 1956) – тубист, трубач, вокалист. Вместе с Сергеем Летовым и Аркадием Шилклопером сооснователь ансамбля «ТриО». Задранный вверх раструб трубы ввел в обиход джазовых музыкантов Диззи Гиллеспи.


[Закрыть]. Еще через мгновение к нему присоединился валторнист[205]205
  Аркадий Шилклопер (р. 1956) – валторнист, композитор, аранжировщик. После работы в «ТриО» долгое время сотрудничал с пианистом Михаилом Альпериным, как в дуэте, так и в составе Moscow Art Trio с вокалистом и исполнителем русского фольклора Сергеем Старостиным. Один из самых известных и авторитетных российских джазовых музыкантов.


[Закрыть]. Женщина вынесла на руках, а потом стала выгуливать на поводке по сцене выряженную в платье и держащую в передних лапах корзинку цветов обезьянку. Затем обезьянка взгромоздилась на стоявший тут же самокат и, ведомая своей наставницей, укатила прочь. Сергей все это время безучастно наблюдал за происходящим, не переставая играть на двух синтезаторах Yamaha.

Тем временем авансцену заняла группа мужчин[206]206
  Владимир Диканьский, Владимир Болучевский, Борис Райскин, Юрий Касьяник, Иван Шумилов.


[Закрыть], которые, сверяясь по бумажке с текстом и усиленно жестикулируя, недружно запели торжественно-бравурную песню[207]207
  «Мы все хотим побывать на Луне» – написанная в 1959 году, еще до полета Гагарина, песня (музыка – В. Богдан, текст – В. Богдан и В. Левин). Была одной из самых популярных советских песен о космосе, вплоть до 1969 года, когда модуль американского корабля «Аполлон-11» с астронавтами Нилом Армстронгом и Эдвином Олдрином первым опустился на Луну. Как только это произошло, песня исчезла из эфиров советского радио и телевидения.


[Закрыть] под непрекращающийся тягучий вой гитары Юрия, после чего так же недружно повалились на пол и на четвереньках уползли со сцены. Сергей заиграл лирическую арфоподобную мелодию, в которой вместе с перешедшей на роковый рифф гитарой слышалось уже что-то чарующе-обольстительное.

На пространство перед сценой внезапно выехали два старинных лимузина, вслед за которыми шел ведущий под уздцы пони Африка. Из лимузинов вышли несколько роскошного вида моделей в огромных пышных головных уборах и длинных черных платьях с открытыми плечами и блестками – нечто среднее между облачением православных священников и униформой садомазохистов. Сопровождали их солдаты с винтовками образца Первой мировой войны.

Африка взгромоздился на пони, с интересом наблюдая за тем, как некий странный человек в маске со свиным пятачком пытается ограбить одну из моделей, угрожая ей игрушечным пистолетом. Скрипач[208]208
  Владимир Диканьский (р. 1952) – скрипач, мультиинструменталист, композитор, близкий товарищ Сергея Курёхина и постоянный участник «Поп-Механики». В начале 1990-х годов эмигрировал в Швецию, где начал успешную карьеру кинокомпозитора и киноактера.


[Закрыть], одетый как классический «скрипач на крыше»[209]209
  «Скрипач на крыше» (Fiddler on the Roof) – один из наиболее известных бродвейских мюзиклов, а также снятый на его основе фильм о жизни евреев в дореволюционной российской черте оседлости. Сюжетная основа – рассказы Шолом-Алейхема о Тевье-молочнике. Название выбрано в честь знаменитой картины Марка Шагала, изображающей скрипача на крыше витебского дома.


[Закрыть], приплясывая, стал играть традиционную еврейскую мелодию. Еврейский танец с движениями, напоминающими наклон чайника, перед тем как налить в чашки чай, разросся, к нему подключились еще несколько человек. Глаза разбегались: никто, в том числе и я, уже не знал, куда смотреть. Сергей бросил свои клавиши и присоединился к танцующим.

– Рок-музыканты, пошли! – громко крикнул он за кулисы, продолжая танец.

– Рокеры, пошли, е…на мать! – несколько раз властно орал он, уже вернувшись к своим клавишам.

И наконец после команды «Поехали!» выстроившаяся у задника сцены шеренга гитаристов в составе Юрия Каспаряна, Виктора Цоя, Леши Вишни, Игоря Борисова, Игоря Тихомирова на басу и присоединившегося к ним Севы Гаккеля с виолончелью заиграла классический рифф «Поп-Механики». Когда на авансцене появилась группа духовых, Сергей бросил клавиши и начал дирижировать.

Тело его вертелось и извивалось во всех направлениях – голова дергалась, ноги прыгали, как будто не зависели от остального тела. Во всем этом была невероятная, нечеловеческая энергия. Десятки человек в разных уголках сцены безошибочно его понимали и мгновенно подчинялись каждому жесту, каждому его движению. Все пространство было заполнено странными персонажами в самодельных, но по-королевски величественных и апокалиптических костюмах. Все смешалось: рок, цирк, перформанс.

Затем на секунду звук обрушился, музыка прекратилась. Все замерли, не зная, чего ожидать дальше. К голове у меня прилила кровь, и под первые звуки моей песни Turn Away я пошла на сцену: в черном пиджаке, черных очках, даже в черном парике. Все черное, кроме ярко-синей губной помады. К гитарам присоединились духовые. Сергей постучал по микрофону и подбадривающе улыбнулся мне. Глаза его светились неистощимым лукавством и вместе с тем дружелюбием.

Перед последним куплетом я сорвала парик и распустила в свете прожекторов чересполосицу своих блондинисто-темных волос. Вот то, что мне нужно, – пронеслось в голове под грохот музыки и визги толпы, от которых, казалось, лопнут барабанные перепонки. Это то, что мне нужно. Очень скоро – слишком скоро! – песня моя закончилась, и я вернулась туда, откуда пришла, – за кулисы.

Отдышавшись и опять взглянув на сцену, я увидела, что Сергей ползет по полу, как раненый зверь. Лежа на спине, он начал дирижировать всеми четырьмя конечностями, разбрасывая их в разные стороны. Это было полное безумие: вывернутое наизнанку, как рубашка, человеческое тело с обнаженным для всеобщего обозрения хаосом. Я стояла не шелохнувшись, потрясенная, не в состоянии понять, как, откуда у него рождается все это. Он был, как ворвавшаяся в наше пространство откуда-то из Космоса и с бешенной скоростью вращающаяся в полете планета.

«Асса, е-е!» – вдруг прямо мне в ухо раздался истошный вопль Африки, мчавшегося мимо меня на сцену. Я отскочила в сторону – и как раз вовремя. Тимур и другие волокли на сцену тяжеленные металлические листы, по которым тут же стали из всех сил молотить железными прутьями и кувалдами. Постепенно фигуры их растворились в тумане, который накачивал на сцену спрятанный за кулисами специальный аппарат. Грохот и туман полностью поглотили их.

Ближе к концу наступил момент, ставший для меня одним из самых любимых на всех видимых мною концертах «Поп-Механики». Колотя в бубен, я стояла на возвышении вместе с гитаристами, как вдруг одна из моделей в черном платье подошла к нам и обвязала черной повязкой глаза Виктору, рот – Юрию и глаза – Тихомирову. Вскоре все прогрузилось в дым настолько, что мне показалось, будто и мне завязали глаза. Я не видела ничего, кроме смутных очертаний множества безумствовавших в дикой финальной пляске фигур. Но чувствовала я всех, всех до единого, всех вместе и каждого в отдельности, слышала, как они кричали и визжали в тотальной заключительной вакханалии. Последнее, что я увидела, – взметнувшееся ввысь в прыжке стройное тело Сергея, его расплывшуюся на все лицо улыбку, прежде чем он, скомандовав финальным аккордом, исчез со сцены.

Тогда я еще не знала, что это будет последний для меня концерт «Поп-Механики», но уже знала, что я несмотря ни на что со сцены не уйду. Я стояла, задыхаясь от возбуждения, среди груды разрушенных статуй, разбитого металла, сломанных инструментов и изможденных тел. Мы были творцами музыки, мечтателями грез. Ноги меня не держали, я валилась от усталости, но сердце мое летело ввысь.

– Сергей! – завопила я, бросившись ему в объятья, как только наткнулась на него за кулисами. – Ну, как тебе?!

– Ну, как тебе сказать, – произнес он, подмигнув и одарив меня своей лукавой улыбкой. – Я думаю, было нормально.