Текст книги "История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен"

Глава 48
Мы здесь все не в своем уме

Проснувшись уже ближе к вечеру, мы с Юрием стали собираться на ночной поезд в Москву. Для не сумевших приехать на торжество в Ленинград москвичей Саша Липницкий организовал вечеринку у себя на даче в подмосковной Николиной Горе. Так что в то время, когда мои родители летели обратно в Штаты, а остальные наши гости крепко спали, Юрий, Виктор, Сергей и я загрузились в купе «Красной стрелы».

Русская зима уже вовсю вступила в свои права, и отопление в поезде работало во всю силу – настолько, что окна купе полностью запотели. Все лениво болтали, а мы с Сергеем красили ногти черным лаком.

– Покурим? – наконец-то предложил Юрий. Они с Виктором уже надели пальто и нетерпеливо переминались с ноги на ногу в дверях купе.

– Мы с вами, – сказала я, бросив взгляд на Сергея. Все вместе мы вышли на трясущуюся площадку тамбура между вагонами, пытаясь удерживать равновесие на ледяном ветру и пробирающем до костей морозе.

Сергей, насколько я знала, не курил, поэтому была удивлена, увидев, что он сделал пару затяжек.

– Холодно, – объяснил он, неловко улыбаясь и показывая рукой на невидимый морозный воздух.

Дрожа от холода, я тоже решила последовать его примеру и сделала свою первую в жизни затяжку. В ночной тьме и под стук колес мчащегося на юг поезда мы передавали друг другу сигарету. Я почувствовала, что поплыла, мимо меня в окне пролетали едва различимые очертания ночного пейзажа.

Мы молча стояли в тесном тамбуре, прижавшись друг к другу. В нашем разговоре не было слов, лишь энергия и выразительность. «Мы здесь все не в своем уме»[161]161
  «We’re all mad here» – Джоанна цитирует знаменитый диалог из «Алисы в Стране Чудес»:
  ^– Ничего не поделаешь, – возразил Кот. – Все мы здесь не в своем уме – и ты, и я!
  ^– Откуда вы знаете, что я не в своем уме? – спросила Алиса.
  ^– Конечно, не в своем, – ответил Кот. – Иначе как бы ты здесь оказалась?


[Закрыть]. – как бы говорил своим взглядом Сергей.

Перед возвращением в купе мы все сфотографировались на «Полароид», чтобы зафиксировать этот момент, навсегда зависший во времени и пространстве между Петербургом и Москвой.

«Yeah, we go together, running in the shadows. We must never break the chain, never break the chain»[162]162
  «Да, мы вместе, вместе бежим в темноте. Мы никогда не разорвем эту цепь, никогда не разорвем эту цепь» – строчка из песни The Chain группы Fleetwood Mac.


[Закрыть], – тихо мурлыкала я себе под нос, пытаясь удерживать равновесие с камерой в руках в трясущемся тамбуре. В тот момент эти слова Стиви Никс[163]163
  Stevie Nicks (р. 1948) – американская вокалистка и автор песен, больше всего известная по работе в группе Fleetwood Mac.


[Закрыть] значили для меня все. Рельсы мчались у нас под ногами, а вагоны были сцеплены друг с другом своими холодными металлическими пальцами. Я точно так же чувствовала неразрывность нашего единства – и мечтала, чтобы никогда не рвалась эта цепь.

«По причине гастролей московские друзья “Кино“ не смогли поздравить Джоанну и Юрика в Питере, и Стингрей поступила, как Магомет по пословице, пошла по проторенной дорожке и привезла на Николину Гору всю свадьбу», – объяснял много лет спустя в своей видеопрограмме Саша Липницкий[164]164
  «Еловая субмарина» – цикл видеопрограмм Александра Липницкого, в которых автор рассказывает историю русского рока «глазами очевидца».


[Закрыть].

Я наняла в Москве автобус, который отвез нас всех на Сашину дачу на Николиной Горе – русский эквивалент Ист-Хэмптона[165]165
  East Hampton – город на берегу Атлантического океана, на южном побережье острова Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк, место дач и отдыха артистической и художественной богемы Нью-Йорка.


[Закрыть], в 45 минутах езды от Москвы. Кроме нас четверых, на приготовленный Сашей и его очаровательной женой Инной великолепный ужин с горячей едой и огромным ассортиментом напитков собрались Джуди, Африка, Костя, Вася Шумов из московской группы «Центр» и «Звуки Му» в полном составе. Весь день мы сидели за столом: ели, пили, говорили, опять пили. Петя Мамонов, эксцентричный вокалист «Звуков Му», казался в тот вечер необычайно расслабленным и довольным. В какой-то момент он взял гитару и запел прямо за столом:

 
Давай сегодня будем пить,
Пока идут дожди.
Давай сегодня будем жить,
Но ты меня не жди.
Я – за оконным стеклом,
Видишь, я за оконным стеклом,
Давай съедим вчерашний торт
И ляжем спать вдвоем.
Забудь про этот странный спор[166]166
  Песня «Оконное стекло».


[Закрыть].
 

Потом, когда мы с Виктором и Костей расслабленно улеглись в одной из спален большого дачного дома, среди наклеенных по стенам рок-плакатов и фотографий, Костя стал петь одну из своих песен. Даже для аудитории всего из двух человек он полностью преобразился, дух его слился с духом музыки:

 
Где пророки беспечны и легковерны, как зеркала,
Где сортир почитают за храм, там иду я.
Я поднимаю глаза, я смотрю наверх.
Моя песня – раненый стерх.
Я поднимаю глаза…[167]167
  Песня «Стерх».


[Закрыть]
 

Приложившись к бутылке, Виктор в свою очередь тоже взял гитару. Его песня была такой же мощной и такой же чистой – эти двое были лучшими из лучших. Я чувствовала уникальность момента – друзьями они не были и не так уж много времени проводили вместе, но в тот вечер, в этой комнате музыка победила всё.

К тому времени я давно уже перестала удивляться количеству алкоголя, которое способны были потребить русские, но с пьянством «Звуков Му» сравниться не мог никто. Они начали джемовать в оборудованной на верхнем этаже Сашиного дома студии: грохот, крики и беспорядочный набор музыкальных звуков продолжались всю ночь. Музыка даже больше, чем алкоголь, заставляла их существовать на пределе человеческих возможностей, сгоняя кровь в жилы, даже когда небо начал окрашивать поздний ноябрьский рассвет. Те немногие из нас, кто мог еще держаться на ногах, переступали через тела вырубившихся друзей, чтобы освежиться утренним чаем и завтраком. Саша с любовью обозревал собранных им юродивых и отщепенцев – у каждого из них был свой огромный причудливый мир, которым он был готов делиться с другими.

Вернувшись в Ленинград и расслабленно улегшись на Юрия в освежающей ванне, я вдруг вспомнила, что моя туристическая виза подходит к концу. Уже на следующий день мне нужно было уезжать, а я совершенно забыла даже и думать о том, что же, собственно, мы будем делать после свадьбы. Мы столько сил отдали борьбе за эту свадьбу, и теперь, когда борьба эта увенчалась победой, я и понятия не имела о дальнейшем сценарии.

– Я знаю, что люблю тебя и хочу быть с тобой, – сказала я ему. – Но где и как?

Я закрыла глаза, а когда открыла их, то мы опять уже были в зале отправлений аэропорта Пулково, и я в его крепких объятьях.

– Дыши, – сказал он мне, как говорил всегда. – Что-нибудь мы придумаем.

В жизни, как известно, все временно, и перемены происходят вне зависимости от того, хотим ли мы их и готовы ли к ним. Я уезжала из России в ноябре 1987 года с полным счастья сердцем и переполненной счастливыми мгновениями памятью. Мои друзья, волшебные герои, научили меня верить в невозможное. В самолет я садилась, повторяя про себя бессмертные слова Льюиса Кэрролла: «Я не могу вернуться во вчера, потому что тогда я была совершенно другим человеком». Все, что я могла, – двигаться вперед и надеяться, что когда-нибудь вновь окажусь в Стране Чудес.

Конец
Продолжение первой книги следует

Эту книгу я писала с огромной любовью. Возможность оживить воспоминания и погрузиться в волшебный мир первых лет моей ленинградской жизни – чудесный дар, который переполнил мне сердце и согрел душу. Никто из нас не мог тогда знать, что мы – часть уникального периода художественной жизни, интерес к которому будет жить и спустя десятилетия. Как я хотела бы, что те наши друзья, кто не дожил до сегодняшнего дня, могли бы видеть, какой след они оставили после себя в истории. Живя полноценной, полнокровной жизнью, в самом круговороте событий, мы об истории совершенно не думали. Но я рада и счастлива, что прошедшие годы лишь высветили то, каким необыкновенным было наше время и как нам повезло жить в нем.

Мои приключения в Стране Чудес продлились и в конце 80-х, и в начале 90-х годов. О них вы сможете прочесть во второй книге.

Юрий и Джоанна в аэропорту Пулково в Ленинграде через несколько дней после свадьбы 2 ноября 1987 года

Стингрей в Зазеркалье

Посвящение

Моей матери Джоан Николас, скончавшейся 6 апреля 2019 года. Она была опорой и поддержкой для меня все эти годы, и мы все думаем о ней и вспоминаем ее каждый день.

Моим дорогим друзьям Виктору Цою и Сергею Курёхину. Своим видением и своими голосами они осветили для меня весь мир. Они творили вместе со звездами, память о них и их музыка будут жить вечно.

Всем моим tovarishees из мира культуры. Спасибо вам! Вы открыли для меня подлинную свободу и наполнили сердце и душу цветами радуги. Исходившие от вас смех, творчество и любовь стали для меня вдохновением на всю жизнь.

Магии и жизненной силе рок-н-ролла, да спасет он нас всех!

Особая благодарность

Редьярд Киплинг как-то сказал: «Сад не вырастить, сидя в уютной тени и приговаривая “Как все прекрасно!”». Мои книги «Стингрей в Стране Чудес» и «Стингрей в Зазеркалье» никогда не получились бы столь живыми и яркими без энергии, любви, страсти и таланта двух невероятных людей, которым я навеки благодарна.

Мэдисон Стингрей не только занимает большую часть моего сердца, она еще и сумела слить в единую цельную картину мои воспоминания о России. Спасибо тебе, дочь, за любовь ко мне и к моим друзьям, с которой ты воссоздала наши истории. Рок-н-ролл ты превратила в волшебство.

Алекс Кан – никто другой не сумел бы передать эту историю на русском языке со всеми ее изгибами, поворотами и оттенками. Тонкой рукой и сильным голосом ты удержал в переводе все ее бесчисленные мотивы. Спасибо тебе за то, что благодаря тебе я сумела почтить память и наших друзей, и нашей общей жизни.

Предисловие

Кроличья нора, в которую я впервые провалилась в марте 1984 года, открыла для меня хаотичный, но чарующий и захватывающий мир. Я попала в самую гущу музыкального и художественного андеграунда Ленинграда, в укромный, спрятанный, как сердце под ребрами, уголок советской реальности и окрестила его «Страной Чудес». С первой же встречи с волшебным Борисом Гребенщиковым и другими пиратами-творцами я подсела на магию этого места, где невзгоды превращаются в музыку, а страдания – в песни. Следующие четыре года я провела, бесконечно переносясь через Атлантику и два континента, чередуя неделю в зачарованной Земле сказок и противоречий с тремя месяцами томительного лос-анджелесского ожидания возможности вновь вернуться в Страну Чудес.

Мне ужасно хотелось поделиться с Западом той неуемной творческой энергией, могучими эмоциями, прекрасной музыкой и искусством, которые я открыла для себя в Ленинграде. Вывезенная тайком музыка моих друзей превратилась в изданный в Америке двойной альбом Red Wave – Four Underground Bands from the USSR. «Музыка не имеет границ» – эти слова стали моим девизом, моим лозунгом, моей мантрой.

Я с головой погрузилась в это «безумное чаепитие», по уши влюбилась в этих парней, в этот город и заодно в эту страну. Я научилась согреваться на холодных улицах коммунистической России, научилась за масками и за показным имиджем видеть живых людей. За четыре года с момента моего первого приезда изменилось очень многое, мы были в самом разгаре гласности и перестройки, но куда в конечном счете приведет нас этот путь, сказать было совершенно невозможно. Я стала героем для советской молодежи и врагом советского государства, в течение полугода мне отказывали в визе и не пустили на собственную свадьбу. Но к концу 1987 года мы с Юрием Каспаряном наконец-то поженились, а Михаил Горбачёв наконец-то сумел сбросить с себя сдерживавшие его оковы старой гвардии. Революционные перемены в стране захватывали воображение: все и всё, в том числе и я, с замиранием сердца ждали, что же произойдет дальше.

Не могла я отделаться и от страха: ведь в матушке России неизменным остается только одно – непредсказуемость ее будущего.

Глава 1
Из единого – многие

Как только самолет оторвался от взлетно-посадочной полосы Пулково, меня охватили спокойствие и умиротворенность. Ощупывая пальцем рельефную поверхность проставленного в мой паспорт в ленинградском Дворце бракосочетания штампа, я со счастливой улыбкой думала о своем муже Юрии Дмитриевиче Каспаряне. Самолет болтало, и в этой болтанке мне чудился ветер перемен, который в конечном счете соединит нас всех. Я больше не должна разрываться между Америкой и Россией, обе они сплелись в единое, согревающее мое сердце целое.

– Чай? – услышала я голос стюардессы.

Потягивая горячий горьковатый напиток, я думала о русских и их любви к чаю. Чай был неотъемлемой частью повседневной жизни, как чистка зубов по утрам или завтрак, – ритуал, помешать которому не могли никакая погода и никакое настроение. Чаем сопровождалось все: написание песен, проведение интервью, планирование концертов, да и сами концерты. «Чайное» мгновение тишины – будь то в одиночестве, с друзьями или с деловыми партнерами – я и по сей день стараюсь включать в свою жизнь.

Поперхнувшись очередным глотком, я стряхнула с себя все пробудившиеся с чаем ассоциации и отставила пластиковый стаканчик подальше. Нет, мне все же больше по душе горячий шоколад.

…Спокойствие и сосредоточенность русских – то, что символизировала для меня их страсть к чаю, – в полной мере уравновешивались суетой и хаосом, неизменно встречавшими меня в ленинградском аэропорту. Стоило мне вновь оказаться в Стране Чудес, как меня тут же поглотила, затолкала и сбила с ног толпа. Огромная бесформенная масса людей изо всех сил старалась побыстрее и поближе пробиться к стеклянным дверям выхода. Я обернулась, но увидела только непроницаемые лица со свисающими из углов рта сигаретами. Я чуть не расхохоталась. Вот тебе твоя Россия! Я вернулась!

Однако страна, в которую я вернулась, была уже иной. В считаные месяцы моего отсутствия она изменилась – вслед за начатыми Горбачевым реформами, обретенной внезапно свободой и открытостью творческого самовыражения. Я привыкла к изолированному, тайному, устроенному по принципу коммуны оазису, который рокеры – и я вместе с ними – вырыли для себя в непроницаемом советском монолите. Раньше, когда бы я ни приехала в Ленинград, меня все ждали, лениво вытянув ноги на столе рядом с открытой банкой рыбных консервов. Цепь была неразрывной, о чем когда-то с болью предупреждали нас Fleetwood Mac[168]168
  Имеется в виду песня британо-американской рок-группы Fleetwood Mac – The Chain («Цепь»), с ее повторяющимся припевом: You would never break the chain («Ты никогда не разорвешь эту цепь»).


[Закрыть]. Ведь куда было деваться этим парням? До этого момента ничего и никого кроме друг друга у нас не было. И вдруг только вчера еще андеграундный русский рок стал последним писком моды – песни «Кино», «Аквариума», «Алисы» беспрерывно звучали по радио. Их бесконечно звали на телевидение и с нетерпением ждали с концертами по всему огромному Союзу. Вслед за историческим дебютом неподцензурной пластинки «Аквариума» на «Мелодии»[169]169
  Первая «официальная» пластинка «Аквариума» на «Мелодии» вышла в конце 1987 года.


[Закрыть] аналогичные предложения получили «Кино» и «Алиса».

Именно об этом мы мечтали, сидя в подвалах или в темной самопальной студии Вишни. Мы были счастливы, и я захлебывалась от гордости за своих друзей. Однако к этим радостным чувствам примешивалась и внезапно зашевелившаяся где-то внутри меня грусть: я не могла отделаться от ощущения, что вижу, как рвется, рассыпается когда-то казавшаяся неразрывной соединяющая нас цепь.

Главным знаком перемен для нас всех стал немедленно превратившийся в культовую классику фильм Сергея Соловьёва «Асса». На главную роль Сергей пригласил Африку, а саундтреком «Ассы» стали песни «Аквариума» и других андеграундных групп. Самой знаменитой и самой запоминающейся сценой фильма стал символизирующий высвобождение музыки из-под государственного контроля финал. Виктор Цой, игравший одного из музыкантов группы Африки, приходит устраиваться на работу в ресторан и вынужден выслушивать целый набор глупых и бессмысленных правил, которые ему зачитывает женщина-администратор. Просидев так минуту-другую, он молча встает и по безликим пустым коридорам выходит на сцену под вступительные аккорды своей песни «Перемен!». По мере того как он поет, убогая безжизненная обстановка тесного ресторана во время заключительных титров фильма преображается в огромное открытое пространство, заполненное тысячами восторженных фанов с высоко вздетыми вверх руками, в которых горят огни. Сила и энергия, излучаемые Цоем, были физически ощутимы даже с экрана, и Виктор мгновенно стал крупнейшей звездой и героем всей России. У «Кино» появились настоящие менеджеры, гастрольный график был заполнен на месяцы вперед, и в день моего приезда они как раз улетали куда-то далеко из Ленинграда. Наше племя раздробилось, из единого стало множеством, полной противоположностью украшающему герб США латинскому девизу, провозглашающему единство из множества[170]170
  Герб США украшен латинским выражением E pluribus unum – «Из многих – единое». В латинском выражении 13 букв – столько же, сколько штатов образовали в 1776 году освободившееся от английского колониального владычества новое независимое государство, и девиз символизирует единство нации, составленной из различных колоний.


[Закрыть].

Был декабрь 1987 года, и для меня тот приезд начался не со встречи с близкими старыми друзьями, а с концерта во Дворце молодежи одной из новых звезд постоянно расширяющейся рок-сцены страны. Свое название фолк-группа «Калинов мост» взяла из прославленного в русских былинах и сказаниях моста, соединявшего мир живых и мертвых. Родом группа была из Новосибирска, а во главе ее стоял харизматичный вокалист и автор песен Дмитрий Ревякин. Лицом он напоминал Джима Моррисона, а манера исполнения его была пропитана психоделической чувственностью. Во всем его облике – в яркой голубой рубашке и глазах хиппи – были невероятная сила и духовность. После окончания каждой песни зал погружался во тьму, а первые звуки новой прибившаяся к сцене толпа встречала восторженными криками.

И вдруг, когда с началом новой песни сцену вновь залил свет, я увидела на ней сверкающего своими хитрыми карими глазами Костю. Мне уже говорили, что он большой поклонник этой новой группы, и, услышав его страстный голос, я вскочила и запрыгала вместе со всей толпой. Костя и Дмитрий пели вместе, публика вовсю им подпевала, протягивая руки к своим кумирам. Вдруг я увидела, как под восторженные крики группа парней понесла Костю на руках. Как темный ангел, он плыл над толпой среди всеобщего восторженного возбуждения. Это была та Страна Чудес, которую я помнила.

В самом конце концерта Костя положил руки на плечи Дмитрия, и они стояли бок о бок, тесно прижавшись друг к другу. На мгновение мне захотелось оказаться там же, в теплом объятии рук Кости. Вдруг и у себя на плечах я ощутила чьи-то руки. Обернувшись, я увидела, что все находившиеся в зале люди примкнули друг к другу и воздели руки вверх – как символ рок-единства. Я почувствовала, что плыву по морю любви, и поняла: пока у меня есть рок, я никогда не буду в одиночестве. Я запрокинула голову и радостно закричала вместе со всеми.

Глава 2
История любви

– Я ушел от Марьяны.

– Что?! – пораженная услышанным, я уставилась на Виктора и поняла, что почти не узнаю его.

– Я ушел от Марьяны, – спокойно повторил он.

Могу поклясться, что в голове у меня в этот момент раздался звон разрываемой цепи. Я растерянно оглянулась по сторонам, как будто ожидая, что стены вокруг меня обрушатся. Виктор и Марьяна были в моем сознании неразрывны и непоколебимы – два лица с неизменно хитрыми улыбками, пара, за которой я следовала по улицам и квартирам Ленинграда.

Вопрос «почему?» уже готов был сорваться с моих уст, но, вновь встретившись глазами с серьезным умным взглядом Виктора, я поняла, что верю ему безоговорочно. Человеком он был уравновешенным, импульсивным, к непродуманным шагам не склонным, и если он решил уйти от Марьяны, то тому была наверняка серьезная причина.

Они всегда казались крепкой парой, но в то же время производили впечатление скорее лучших друзей, чем романтических влюбленных. Виктор проводил с Марьяной куда больше времени, чем все остальные наши женатые друзья со своими женами; она была, по сути дела, менеджером «Кино», и он полностью доверял ее мнению и ее характеру. При всей его активности друзей у Виктора было не так уж и много. На общих вечеринках он появлялся на пару часов, а потом исчезал в темноту. Ему куда больше нравилось проводить время с Густавом, Юрием и со мной на диване или же с Марьяной и сыном Сашей дома. Кроме нескольких ближайших самых верных друзей и близких душ ему, казалось, никто и не был нужен.

И вот в Ялте, во время съемок фильма Сергея Соловьева «Асса», он нашел по-настоящему родственную себе душу. Когда он рассказывал мне о Наташе Разлоговой[171]171
  Наталья Разлогова (р. 1956) – журналистка, кинокритик и переводчица. С 1987 года и вплоть до гибели Виктора Цоя в августе 1990 года их связывали тесные отношения.


[Закрыть], я видела, насколько он изменился за те месяцы, что меня не было в стране. Он эмоционально окреп, стал тверже в своих убеждениях. В том, как он говорил, расслабленно раскинувшись в кресле и лениво улыбаясь, чувствовалась уверенность и удовлетворение собой и своей жизнью. В глазах, однако, была и грусть: причиненная Марьяне и Саше боль явно тяготила его, но в то же время она уравновешивалась совершенно очевидной легкостью и счастьем. Виктор был незыблемо предан своему внутреннему кругу и очень осторожно относился к любой опасности причинить кому бы то ни было из нас боль. У меня не было сомнений в том, что меньше всего на уме у него было предательство.

– Нас познакомили на «Мосфильме», а подружились мы уже в Ялте, во время съемок «Ассы», – рассказывал он. По профессии Наташа была преподавателем и переводчицей, но решила заняться кино. Она была замужем, и у нее был сын, хотя с мужем к тому времени она уже рассталась и жила с другим человеком. – Я сказал ей, что у меня есть сын и официально я женат, но этот брак носит скорее деловой характер, – продолжал Виктор. – Говорил я с нею очень серьезно, но в то же время влюбился в нее по уши.

Несколькими годами позже, уже после гибели Виктора, Наташа со смехом рассказывала мне, что и думать не думала о романе с Виктором во время того первого приезда на съемки в Ялту.

– Он был ужасно мил! Это единственное, что я тогда отметила. Мы были из совершенно разных миров, и никаких причин продолжать общение у нас вроде бы и не было.

Со съемок Виктор вернулся в Ленинград, Наташа осталась в Ялте. Вскоре он понял, что ни о чем другом, кроме нее, думать не может. У кого-то из участников съемочной группы он раздобыл номер ее телефона в гостинице, позвонил и сказал, что хочет ее увидеть.

– Ты же всегда можешь приехать в Ялту, – шутливо ответила она.

– Ну, если Соловьев еще раз организует приезд «Кино», то я, конечно, приеду.

Наташа оставила этот разговор без особого внимания. Мужчина говорит, что очень хочет ее увидеть, но приедет только в том случае, если это будет деловая поездка! Билеты тогда стоили гроши, и ей казалось, что уж если он на самом деле так хочет ее видеть, то мог бы приехать и сам, не дожидаясь, пока поездку кто-то организует. Она совершенно не отдавала себе отчет, насколько стесненной в средствах была в то время жизнь Виктора – в отличие от жизни московской элиты, частью которой была Наташа. Вместе с Марьяной, ее мамой, бабушкой и сыном Сашей он жил в тесной замызганной квартирке на окраине Ленинграда.

Названивал он ей тем не менее регулярно.

– Даже от звука ее голоса я чувствовал себя счастливым, – с глуповатой улыбкой признавался он мне.

Когда он все же приехал в Ялту во второй раз, они часами, ночи напролет говорили.

– Ничего подобного ни с кем другим у меня никогда не было, – рассказывал мне Виктор. – Понимаешь, Джо, она как бы дополняет, завершает меня.

Я крепко обняла друга и прижалась к нему:

– Я так рада за тебя!

Наташа призналась мне уже позже, как в этот второй приезд ее очаровали ум, доброта и внутренняя независимость Виктора. За несколько дней до того, как им обоим нужно было разъезжаться из Ялты по своим городам, Наташа перебралась в гостиничный номер Цоя. Сидя на кровати и слушая, как он напевает только что написанную, еще никем не слышанную «Группу крови», она поняла, насколько серьезны для него их отношения. Виктор был не из тех, кто готов с кем попало делиться еще незавершенными песнями. Он уже признался ей в любви, говорил, что такого настоящего чувства у него никогда не было, но она воспринимала его слова как сиюминутный порыв. И только в этот момент, видя нервный блеск его глаз во время исполнения песни, она поняла, что говорил он ей правду.

На следующий день Наташа уехала в Москву, а Виктор – в Ленинград. Через некоторое время они коротко увиделись в Ленинграде, но в июне Наташа отправилась на все лето на дачу, где телефона не было. И только когда она уже уехала, Виктор понял, что адреса у него нет.

И вот на даче, рано-рано утром, в шуме теплого летнего ветра и шелесте листьев она услышала зовущий ее голос. До сих пор она не знает, как Виктор сумел разыскать ее в крохотной, отдаленной деревушке, но Наташу это полностью покорило.

Они решили жить вместе, однако легче сказать, чем сделать. Виктор съехал с квартиры Марьяны, жил по друзьям и отчаянно пытался найти какое-то жилье подешевле. Он постоянно ездил в Москву, где останавливался у Наташи; познакомился с ее матерью и сыном и с улыбкой слушал, как Наташа представляет его родным и друзьям как своего парня. Мотаться между двумя городами ему приходилось постоянно: у Наташи в Москве была работа, а у Виктора в Ленинграде – группа, и он все еще работал в «Камчатке».

Затем Виктор уехал в Алма-Ату на съемки фильма Рашида Нугманова «Игла», где играл главную роль.

– Несколько раз она приезжала ко мне в Алма-Ату во время съемок, – рассказывал Виктор. – Жили мы тогда у брата Рашида… Все это ужасно сложно, требует от нас бесконечных поездок, но я готов на все, готов делать что угодно и ехать куда угодно, лишь бы быть с нею.

У меня всегда было ощущение, что Виктор ищет внутри себя что-то важное, чего ему недостает. Не думаю, что он знал, что это важное в нем есть, и этот поиск, это ощущение пустоты разъедали его. В нем постоянно шло какое-то брожение, и Наташа стала той самой пробкой в бутылке, которая не давала его вину скиснуть.

– Почему ты ничего мне не говорил раньше?! – воскликнула я.

– Мне очень хотелось тебе рассказать, но ведь почти весь восемьдесят седьмой год тебя здесь не было из-за проблем с визой. Ну и когда тебя наконец впустили, я не считал, что это та история, которой нужно морочить тебе голову, – ведь ты была полностью занята свадьбой. Джо, я знаю, насколько для тебя важно, чтобы наша группа держалась вместе, и как непросто тебе будет смириться с этими переменами. Я не хотел нарушать твое счастье.

– Да ты что, с ума сошел?! Ты нашел то, что все мы ищем! Я ужасно, ужасно за тебя рада!

Я на самом деле была рада. Больше всего на свете я хотела, чтобы мои друзья были счастливы – и Виктор прежде всего. И все же, расставшись с ним в тот вечер и шагая в одиночестве по улице, я почувствовала, как в груди у меня зарождается страх. Виктор прав – я не люблю перемен и боюсь их. Я привыкла чувствовать себя частью чего-то большого и целого, а теперь это целое рассыпается на множество мелких кусочков; каждый из тех замечательных парней, которых я так любила, плывет в свою сторону, а я на этом ветру перемен лихорадочно пытаюсь удерживать свои паруса и свой курс.

Всю ночь я крепко прижималась к Юрию, это давало мне ощущение безопасности и стабильности. Заснуть я не могла и, глядя в окно, наблюдала, как с приближением утра чарующая тьма звездного неба тает и как оно расцветает новыми красками. Эти новые цвета были совершенно другими, но они были прекрасны.