Текст книги "История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен"

На следующий день все они отправились в Ленинград, следуя за автобусом с телом Виктора и Наташей.

– Юрий, как это все ужасно, – сказала я, пытаясь сдержать слезы. И по сей день я уверена, что в момент аварии Бог отвлекся, моргнул или еще что-то. Даже Он не мог, не должен был позволить этому случиться.

– Да, – только и мог сказать Юрий.

Всю осень 1990 года в Москве я не могла понять, куда двигаться дальше и как вернуться к нормальной жизни. Я не могла сбросить с себя печаль, тонула в слезах и не могла от них избавиться. Мне рассказали, что в день смерти Виктора на стене на Арбате кто-то написал: «Сегодня умер Виктор Цой». Стали появляться и другие надписи, в том числе «Цой жив» и «Виктор не умер, он всего лишь вышел покурить». Там на высоте, в облаках, курится, наверное, легче и приятнее.

Стену на Арбате стали называть «Стеной Цоя», эти росписи и рисунки были выражением любви, восхищения, печали и памяти. Как-то утром я решила съездить посмотреть на нее. В лучах пробивающегося сквозь городской смог восходящего солнца стояла перед Стеной и, пораженная, долго изучала обращенные к нему послания, строчки из песен и рисунки. Памятник моему дорогому другу дал мне надежду, что он никогда не будет забыт.

Всякий раз, приезжая в Москву, я обязательно иду к Стене и всякий раз, оглядывая все эти графические признания в любви, чувствую: Виктор знает, как его любят на этой Земле. Глядя на Стену, я чувствую дух Виктора и даже, кажется, слышу его ироничный, дурашливый смех.

Прошло 29 лет с тех пор, как я последний раз была с Виктором. Не проходит дня, чтобы я не думала о нем. Как будто только вчера мы стояли за кулисами, перешептывались и дурачились. Другого такого человека в моей жизни не было, и я могу только надеяться, что и в будущем он не перестанет вдохновлять людей на то, чтобы они походили на него. Не у всех героев на плечах накидка Супермена. У некоторых черные ботинки, чуть подкрашенные глаза и неизменная стеснительная улыбка на лице.

Дни красного и желтого – красного знамени и желтых звезд, серпов и молотов на его фоне – остались позади. Наступило время зеленого! Только что в Москве открылось представительство «Гринписа», и я была полна желания им помогать. Кроме собственной карьеры мне нужна была и другая цель в жизни, нужно было делать что-то для людей. Особенно важным и нужным это казалось после смерти Виктора. И не только потому, что я стала осознавать хрупкость жизни. Виктор любил природу, и, работая с «Гринписом», я считала, что чту и его память.

Вся Москва утыкана трубами, бесконечно исторгающими из себя дым, в котором город просто задыхается. Дни напролет над городом нависают грязные облака. Я пошла в «Гринпис» узнать о том, насколько загрязнение воздуха и другие издержки человеческой активности влияют на состояние планеты. Поговорив с ними, пришла к идее видеоклипа на песню Виктора «Война» с моим английским текстом. И хотя в тексте речь шла об отправляющихся на войну солдатах, видео мне представлялось как картина войны с окружающей нас природой.

В «Гринписе» со мной щедро поделились видеоматериалами для клипа. Помню, как для съемок мы с двумя музыкантами прошагали поздно вечером по Арбату в противогазах. Бо`льшая часть людей не обращали на нас никакого внимания, стараясь отвести в сторону нервные, испуганные глаза. Другие останавливались и пристально смотрели. Сквозь очки я с трудом могла видеть внешний мир, дышать было трудно. И вдруг меня охватил ужас: а что, если наступит день, когда жизнь для всех нас станет возможной только вот в таких противогазах. Монтируя кадры безжалостно забиваемых белых тюленей, задыхающихся китов и бесконечно извергающих дым труб, трудно было не впасть в отчаяние от состояния мира, в котором мы живем. Клип стал для меня возможностью выплеснуть свой гнев, и всякий кадр, от которого меня коробило, я растягивала, повторяла вновь и вновь, полная решимости заставить и зрителя наконец осознать, что на самом деле происходит. В конце съемок, погруженная вместе с остальной группой в запущенный в студию дым, я вдруг поняла, что делаем мы это не только ради искусства, но и ради того послания, которое хотим отправить в мир. Клип был порожден надеждой. Надеждой на то, что, если люди поймут угрожающую нам всем опасность, они почувствуют необходимость перемен. Без надежды не было и смысла делать этот клип.

В «Гринписе» изо всех сил старались донести информацию и свою тревогу до советских властей и были ужасно рады, что мой клип часто крутят по ТВ. На самом деле под видом клипа мы крутили по телеку социальную рекламу, которая проникала во все дома и к которой люди прислушивались.

И хотя по стилю и содержанию клип выглядел жестким, холодным и загадочным, люди, как мне кажется, начали понимать, что сама по себе я не такая уж холодная и отстраненная. Пусть и прячась под неизменными темными очками, в интервью я говорила о том, что не пью, не курю, не употребляю наркотики и не ем мяса. Суровый сценический имидж смягчался заботой о здоровье и вниманием к животным, а шутливое и насмешливое отношение к реакции людей на мои откровения казалось им симпатичным и привлекательным.

– Почему ты все время в темных очках? – не выдержал, наконец, какой-то журналист во время очередного, вполне дружелюбного интервью.

– Это моя защита, – честно ответила я, – небольшой заградительный барьер между мной и миром.

Сквозь очки мир был темнее, контуры сглаживались, толпы людей и пытливые лица интервьюеров выглядели не так заметно и не так устрашающе. Но очки я носила еще и потому, что не любила косметику и не умела ею пользоваться: вместо того чтобы ходить ненакрашенной простушкой среди персонажей с подведенными глазами и тенями, было гораздо проще водрузить на нос Ray Ban.

Именно такой, со спрятанными за темными очками глазами, я смотрела на мир с рекламной почтовой открытки. В Москве у меня появилось множество друзей среди творческих людей, и знакомый художник сделал этот рекламный портрет. Лицо мое было помещено в круг – что-то среднее между божественным ореолом и советским орденом. По кайме шли слова: СЛАВА РОК-Н-РОЛЛ МИР. Фоном служили вертикальные красно-синие полосы, в самом верху было мое имя по-русски, а внизу – по-английски. Портрет создавал ощущение причудливой стилевой смеси панка и официозного патриотизма, и я вдруг ощутила себя настоящим воином. Карьера моя полным ходом двигалась вперед, несмотря на тяжелый камень на душе. И хотя думать о Викторе я никогда не переставала, мысли о нем больше не давили на меня и не мешали работать. Наоборот, они вдохновляли, подстегивали, заставляли смеяться.

– Нравится? – спросил художник, раскрыв передо мной лист со своим творением.

А я же не могла оторвать взгляда от явно выпирающего соска, который он отчетливо артикулировал в своем рисунке. Я представляла, как бы на это отреагировал Виктор, как бы он расхохотался, увидев такой вот мой образ. Прикрыла рот рукой, стараясь не обидеть художника, и тоже расхохоталась.

Виктор был герой – бессмертный и непобедимый воин. Выходя на сцену или же просто идя по улице, я всегда питалась его энергией. Женщин в русском рок-мире было очень мало, и своими видео с мотоциклами, танцами, дуракавалянием и лидирующим положением среди окружающих меня парней я хотела показать молодым девчонкам, что и они могут быть сильными и могут добиться успеха. Для своих фанов я хотела быть тем же, чем для своих был Виктор.

С Юрием после смерти Виктора мы не виделись. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я с головой окунулась в московскую жизнь и свои проекты. Саша Васильев иногда оставался у меня ночевать – своего жилья у него не было. У него было причудливое, едкое чувство юмора, которое скрашивало темные вечера и унылые утренние часы. В это трудное время я остро нуждалась в смехе. Каким-то странным образом уход Виктора ослабил и мою связь с Юрием. Мы всегда были тремя мушкетерами, и брак мой был неразрывно вплетен в эту дружбу. Теперь, когда одной вершины треугольника не стало, оставшаяся его часть стала казаться непрочной и рушилась на глазах.

Я все еще любила Юрия, но его неверность оставалась постоянно гложущей меня мыслью, и чувство влюбленности прошло. Как-то без лишних слов нам обоим становилось ясно, что единства между нами больше нет. Некогда неразрывно соединенные корабли разошлись и отправились в независимое плавание. Смерть Виктора стала штормом, раскинувшим нас в разные стороны.

К концу 1991 года все уже знали, что Саша живет со мной, и до меня доносились слухи о появившейся в жизни Юрия другой женщине.

– Джоанна, прости, но мне нужно приехать к тебе в Москву, – я была совершенно не удивлена, услышав эти слова Юрия по телефону. – Я хочу, чтобы ты подписала бумаги на развод.

В его голосе слышалась грусть, и я тоже ощутила печаль. Это означало конец бурному захватывающему периоду нашей жизни, наполненному памятью о Викторе.

Через пару дней Юрий появился у меня в квартире вместе со своей новой подругой Наташей. Я подписала заявление на развод и протянула его через стол Юрию.

– Ну что же, хорошо, Джоанна, – сказал он. И они ушли. Все оказалось очень легко. Просто подпись по-русски, и ты чувствуешь себя рожденным заново. Или похороненным.

После этого мы с Юрием не виделись очень долго. Он был в Ленинграде, а я в Москве. Но он занимал и всегда будет занимать огромное место в моем сердце. Я поняла, что в жизни есть две вещи, над которыми наши решения не властны, – любовь и смерть. В этих вещах уповать мы можем только на надежду.

Первого марта 1991 года я переехала в найденную с помощью Тимура Гасанова новую квартиру по адресу: 2-й Красносельский переулок, строение 2, квартира 5. Стоила она 175 долларов в месяц, и я заплатила за два года вперед. Квартира была много больше и лучше, чем моя прежняя, находилась она в приятном жилом районе Москвы с зелеными и хорошо освещенными улицами. У меня уже появился водитель, и в холодные дни я с удовольствием прыгала в поджидавшую прямо у подъезда машину. Машин на дорогах стало намного больше, чем в старые советские времена, но по широким московским проспектам передвигаться можно было все еще довольно легко и быстро.

Еще одна перемена, наступившая с ослаблением прежнего контроля, стала все больше и больше бросаться в глаза – резко увеличившееся количество мусора на улицах. Мусорили русские везде! Я с ужасом смотрела, как из окон проезжающих автомобилей вылетают окурки, как мусор скапливается на обочине проезжей части и образует причудливые узоры на тротуарах. Приходилось видеть и как у остановившейся на красном свете светофора машины вдруг открывается дверь и оттуда прямо на асфальт летит куча мусора.

– Это отвратительно! – не в состоянии сдержаться, кричала я своему водителю. – Как люди могут с этим мириться? Даже животным инстинкт не позволяет гадить там, где они живут, почему же здесь мусор швыряют прямо под ноги?!

Приехав домой, я в ярости вбежала по лестнице в квартиру и в отчаянии плюхнулась в кресло. И вдруг живо вспомнила неоднократно виденный еще в детстве по телевизору ролик социальной рекламы, в котором американский индеец со слезами на глазах смотрит на горы мусора. Дело было в начале 1970-х, и ролик сопровождался призывом «Сохраним красоту Америки!»

Роль индейца играл Айрон Айс Коди[285]285
  Айрон Айс Коди (Коди «Железные Глаза», наст. имя Эспер Оскар де Корти; 1904–1999) – американский актер итальянского происхождения, прославившийся исполнением ролей индейцев в голливудских фильмах.


[Закрыть], облаченный в традиционное индейское одеяние. На фоне зеленых деревьев он мирно греб в своем выдолбленном из березового ствола каноэ по зеркальной поверхности тихой и спокойной реки. И вдруг навстречу ему по реке плывут островки мусора и пятна бензина – каноэ подплыло к порту с огромными грузовыми судами, а на берегу – частокол труб, из которых в воздух выплескиваются клубы ядовитого дыма. Ему едва удается найти место, чтобы причалить к берегу среди пластиковой посуды, мешков и куч всяческих других отбросов.

«Некоторые из нас сохраняют глубокое, почтительное отношение к природной красоте, еще не так давно столь естественной для нашей страны, – говорил за кадром голос Айрона Айс Коди, пока сам он идет от берега к шоссе, забитому непрерывным потоком автомобилей. – Другим она безразлична». На всю жизнь мне врезался в память следующий кадр: из окна мчащегося мимо автомобиля под ноги индейца вываливается мешок мусора, из которого на его инкрустированные бисером мокасины высыпаются отвратительные объедки какого-то фаст-фуда. И в этот момент он начинает плакать.

– Люди начали загрязнение, люди могут его остановить, – громко произнесла я всплывшие в памяти последние слова ролика.

Кроме телевидения, лицо плачущего индейца с лозунгом-призывом можно было видеть на расклеенных по улицам плакатах, в газетах и журналах. Ролик завоевал многочисленные награды и повлиял на поведение огромного количества людей. Для меня и многих других американцев того времени он стал главным символом экологического идеализма и положил начало движению за чистый образ жизни.

В голове у меня вспыхнула энергосберегающая лампочка. Я должна сделать такой же ролик для русских, чтобы пробудить в них осознание вреда мусора! Ничего подобного я в России не видела и не слышала, но это было неважно. Я часами просиживала дома, прокручивая в голове всевозможные варианты. В конце концов вскочила, схватила куртку и выбежала на улицу.

Я понимала, что привлечь всеобщее внимание смогу, только если мне удастся задействовать в ролике своих знаменитых друзей. Борис, Кинчев и мой новый друг Гарик Сукачёв из группы «Бригада С» согласились сразу. Я также решила пригласить Андрея Макаревича, одного из самых знаменитых рок-музыкантов России, хотя тогда еще не знала его так хорошо. Он тоже без колебаний согласился. Обзаведясь столь звездным составом участников, мне нужно было придумать сценарий, в котором у каждого из них была бы своя небольшая роль.

Начали мы с того, что по пустынной улице едет желтое такси, из окна которого на дорогу вываливается пакет с мусором. Проезжающий мимо на своем синем BMW Макаревич останавливается, подбирает пакет и с огорченным лицом относит его в ближайшую урну. Дальше мы сняли Гарика Сукачёва и его товарища по группе, который бросает на тротуар окурок. Гарик осуждающе смотрит на парня, ногой гасит окурок, подбирает его и бросает в стоящую рядом урну, после чего, глядя в камеру, так же осуждающе качает головой. Для Бориса мы придумали сцену, в которой пьяный, шатаясь, идет по улице и швыряет себе под ноги допитую бутылку. Проходящий мимо Борис подбирает бутылку и кладет ее в урну. Ну и, наконец, Кинчев выходит из подъезда и видит, как сидящий на скамейке парень плюет себе под ноги. Кинчев берет его за руку, подводит к урне и показывает, куда именно нужно плевать. В заключение на экране появляюсь я и говорю в камеру: «Земля – это наш дом! Не надо мусорить!» Камера берет общий план, и за моей спиной группа людей складывают мусор в урну. «Да?» – спрашиваю я у них. «Да!» – громким хором отвечают они.

Я невероятно впечатлилась дружной готовностью моих друзей помочь мне в этом проекте. Смонтировав клип, я наложила на него музыку, которую Саша сделал на подаренном ему мною синтезаторе. Саша также придумал всевозможные смешные шумовые эффекты, чтобы придать живость этому короткому клипу. Как мне повезло с единомышленниками!

Клип показали по ТВ, и он пользовался огромным успехом! В течение нескольких недель его крутили бесчисленное количество раз. Ни разу со времен Red Wave я не чувствовала такого удовлетворения – я воспользовалась помощью друзей и нашей славой, чтобы сделать что-то по-настоящему значимое – что-то, что больше каждого из нас. Большинство русских моя кампания «Не надо мусорить!» всего лишь позабавила, но я была готова биться об заклад, что нашлась по меньшей мере тысяча девчонок, которые, следуя примеру своих кумиров, перестали мусорить. Одевались они, наверное, по-прежнему черт знает во что, но мусор во всяком случае складывали куда надо!

«Стингрей – необычная фигура в советском рок-мире», – читаю я в газете Moscow Guardian[286]286
  Moscow Guardian – англоязычная газета, выходившая в Москве два раза в неделю с 1989 года. В 1992 году была преобразована в ежедневную Moscow Times.


[Закрыть]. Вдруг стало очевидно, что, несмотря на Red Wave, песни, которые я писала и записывала вместе с Борисом и Сергеем, концерты, в которых я принимала участие, моя известность в России основывалась на статусе «девушки чистоты».

– Смотри, Стингрей-«Не Надо Мусорить», – вдруг услышала я от группки людей, стоявших напротив меня в вагоне метро. Бросила на них взгляд – они заморгали, но без тени смущения продолжали пялиться на меня, пока я пыталась протиснуться в другой конец вагона.

Заядлые рок-фаны, наверное, все же знали меня в первую очередь как музыканта, но бо`льшая часть публики узнавала исключительно по экологическому клипу. Все чаще и чаще я ловила на себе любопытные взгляды во время своего ежедневного прогулочного моциона по Красной площади или Тверскому бульвару с наушниками от Sony Walkman в ушах. Я становилась известной не только благодаря кампании за чистоту, но и своим «чистым» образом жизни. Повседневная жизнь в СССР не оставляла времени на физические упражнения. Людям приходилось тягать на себе по пути с работы тяжеленные сумки с продуктами, затем поднимать их по лестнице в домах без лифта или с неработающим лифтом. К тому времени когда, измученные, они наконец добирались до дома, последнее, чего им хотелось бы, – это опять выйти на улицу ради какого-то движения.

Я приехала из страны автомобилей, где никто никогда не ходит пешком даже до магазина на ближайшем углу. У группы The Motels в 1980-е годы, помнится, была даже песня под названием Walking in LA с припевом: Walkin’ in LA, nobody walks in LA[287]287
  «Ходить по Лос-Анджелесу, никто не ходит по Лос-Анджелесу» (англ.).


[Закрыть]. Я привыкла к этому с детства, так что физические упражнения сознательно встраивались в повседневный распорядок жизни.

Проходя по улице, я все чаще и чаще ловила на себе изумленные взгляды. Некоторые даже останавливались и просили автографы. Впервые я становилась известна сама по себе, а не благодаря связи со своими знаменитыми друзьями. Мне это ужасно нравилось, почти так же, как и ходить.

Во время прогулок я обдумывала идею нового клипа на песню Turn Away. Я увлеклась появившейся на MTV новой модой снимать клипы не на видеокамеру, а на кинопленку. Пленка давала куда более завораживающее аутентичное качество, к которому меня стало невероятно тянуть. Голландский фотограф и режиссер музыкальных клипов Антон Корбейн, с которым я коротко познакомилась, когда он приезжал в Россию с UB40, и на счету которого были великолепные клипы Depeche Mode и U2, снимал на пленку. Его острый взгляд и тонкое чутье превращали музыкальные клипы в настоящие фильмы. Мне тоже хотелось такого же.

Вскоре меня познакомили с молодым режиссером Мишей Хлебородовым, здоровяком с добрым озорным лицом и неизменной улыбкой. После бесконечных мучительных раздумий о том, как все же самым лучшим путем подойти к новому видео, я, наконец, плюнула и решила полностью отдать бразды правления в Мишины руки и позволить ему делать все, что ему заблагорассудится. Впервые я наслаждалась тем, что от меня требовалось только прийти на площадку и сниматься – безо всяких лишних обязанностей и без ответственности.

Миша запустил настоящее кинопроизводство, тщательно продуманное и великолепно исполненное. В павильоне был выстроен помпезный зал судебных заседаний во главе которого восседал судья в мантии и парике. По краям павильона высились леса с установленными на них беспорядочно крутящимися в разные стороны прожекторами, от чего все вокруг мерцало бесконечным мельканием света и тени. В зале меня окружали адвокаты, прокурор, стенографист и одетый лишь в крохотные плавки огромный человек с выпирающими мускулами, который должен был охранять подсудимого. На роль обвиняемого Миша сумел заполучить известного актера Игоря Верника.

Я, как всегда, была во всем черном: волосы под черной шоферской кепкой, черные перчатки, кроваво-красные губы, ну и, конечно, неизменный Ray Ban на носу. Одну сцену Миша решил снять в замедленном темпе с падающим снегом. Никогда не забуду, каким доставучим оказался этот искусственный снег – крохотные кусочки пластика постоянно залетали в рот, когда я пела. Потом я несколько часов выуживала этот белый пластик из волос.

К концу съемок судебный зал превратился в подлинный бедлам. Противоборствующие на процессе стороны рвали в клочья бумагу, орали, раздирали друг на друге одежду… Я содрала с себя кепку, распустила белые волосы, которые болтались теперь у меня перед глазами. Миша при этом совершенно не терял контроль над происходящим, направляя движение каждого и фиксируя бардак на пленку.

Я была под огромным впечатлением от всего этого, мне жутко нравился и сам клип, и рассказанная в нем история. На одном из первых в России конкурсов видеоклипов он даже был удостоен наград за лучшую режиссуру, лучшую операторскую работу, лучшее художественное решение и получил главный приз – за лучший видеоклип, вручал который на торжественной церемонии известный режиссер Сергей Соловьёв.

Газета «Вечерняя Москва» писала: «Как обычно, и в этом месяце в Московском центре рекламы и маркетинга подведены итоги телевизионного хит-парада видеоклипов “Девятка”. “Старички” заняли прочную позицию, однако выплыл и новый призер. Лауреатом стал клип Михаила Хлебородова по песне “Отвернись” Джоанны Стингрей».

Мои фаны были по большей части люди молодые, тинейджеры, преимущественно девушки. Милые, симпатичные, наивные девчонки, наряжавшиеся вслед за мной во все черное и изо всех сил пытавшиеся строить из себя взрослых.

Среди них была и четырнадцатилетняя Люда Новосадова, ставшая в конце концов моим хорошим другом.

– Впервые я услышала тебя – это была песня Feeling – на телеканале «2 x 2» примерно в 1990 году, – рассказывала мне Люда во время нашей недавней встречи. – Сестра мне говорит: смотри, классная песня, и в клипе Виктор Цой. Я стала смотреть, и мне ужасно понравилось! Всем понравилось! Я смотрела и слушала еще и еще. Я не могла дождаться твоего концерта в Московском Дворце молодежи, МДМ, 23 июня 1991 года. Билет купила в первый же день, как только они поступили в продажу. Мне не терпелось поскорее увидеть тебя и услышать твои песни живьем. Уже за две недели до концерта я подготовила свой наряд – в чем пойду на концерт. И вдруг неожиданно встречаю тебя на Арбате у Стены Цоя. Просто фантастика! Я стояла рядом с тобой, и коленки у меня подкашивались от волнения. Все вокруг пихались, и я постоянно накалывалась на шипы роз, которые ты принесла на день рождения Виктора.

Концерт, которого Люда ждала с таким нетерпением, был мой первый сольный концерт в Москве. Я стояла в полумраке за кулисами, и больше всего мне хотелось, чтобы меня в этот момент видел Виктор. Жутко нервничала, но улыбающиеся лица фанов взбодрили меня. Я пела для них и для своего лучшего друга.

После концерта Люда была полна решимости разузнать, где я живу.

– Кто-то мне сказал, что ты живешь в одном доме с поп-певцом Дмитрием Маликовым. Я, кажется, знала, что это в районе Красносельской. Через Мосгорсправку мы с подругой Ольгой разузнали адрес Маликова, приходим и звоним к нему в дверь. Нам повезло! Дверь открыла его бабушка, и – добрейшая душа – она показала нам твой подъезд и сказала, на каком этаже ты живешь. Там на лестничной площадке было всего две квартиры, и в первой же, куда мы позвонили, ты открыла дверь!

Я помню появившихся у меня на пороге двух девчонок с огромными глазами и смущенными улыбками.

– Джоаааана! – заверещали они от испуга, увидев меня.

Я была потрясена, что они меня разыскали. Они напомнили мне саму себя в таком же возрасте, когда мы с подругой Дианой в Лос-Анджелесе пробирались за кулисы на многочисленных рок-концертах.

Мы поговорили немного, и девочки спросили, можно ли им прийти еще раз.

– Да, только никому не говорите, где я живу, – предупредила я. – Мне очень важен покой, и дом для меня – святое место, где я прихожу в себя от суеты сцены и улицы.

Провожая радостно перешептывающихся и возбужденно хихикающих девчонок, я поняла, что жизнь моя полностью переменилась.

Все чаще и чаще ко мне подходили незнакомые люди. Поначалу это будоражило и кружило голову, но со временем стало утомительным. Я стала понимать, какой силой и выдержкой обладали мои друзья – Виктор, Борис, Костя и Сергей. Иногда, проходя по Красной площади, я видела, как ко мне, как стайка птиц, стремительно приближается группка людей. И что я им скажу?

– Джоанна Стингрей! Вы Джоанна Стингрей? – решался обратиться ко мне кто-то из них.

– Нет! – решительно отвечала я, поспешно шагая дальше.

Я считала, что появилось уже достаточно моих двойников, чтобы я смогла сойти за одного из них. Не то чтобы я плохо относилась к своим поклонникам – наоборот, я ужасно дорожила их любовью и была безмерно благодарна им за эту любовь. Но никто не предупреждал меня, что слава настигает тебя мгновенно, как летняя гроза, и времени подготовиться к ней у тебя нет. И ты либо стоишь под ливнем славы, промокнув с головы до ног, либо, опустив голову, бежишь куда-то спрятаться от нее.

[288]288
  Название главы – аллюзия на название песни Джоанны Walking Through Windows, о съемках клипа по которой здесь идет речь.


[Закрыть]

– «Фантазии энергичной Джоанны не имеют границ», – прочла я вслух выдержку из статьи в «Московском комсомольце».

А вот еще статья: «Джоанна Стингрей – первая в истории американская певица, которая строит свою карьеру в русском роке, и, судя по огромному количеству звонков, которые получает наша газета, ей удалось добиться популярности. Звонят, правда, только девушки – у них появилась своя героиня!»

Америку называют страной грез. Для меня Россия стала страной, в которой грезы превращаются в реальность. В Стране Чудес у меня появились безграничные возможности воплощать в жизнь любые приходящие мне в голову идеи. Шоу-бизнес страны существовал в своем собственном мире, практически не соприкасаясь с бюрократией, которая по привычке пыталась усложнять людям жизнь.

У меня появилась идея сделать короткий мультик «Приключения Стингрей» – остроумная комедия о том, как нужно и не нужно себя вести, в которой были бы затронуты такие важные темы, как алкоголь, курение, соблюдение чистоты и поведение в обществе. Читая все, что пишут обо мне газеты, я поняла, что у меня есть все основания попытаться донести до людей что-то важное. Виктор научил меня, что не слава делает человека героем, а то, как он распоряжается своей славой. Если люди смотрят на меня, слушают меня, то я хочу бороться за то, что считаю по-настоящему важным.

Я подумала, что если мое послание будет смешным и забавным, то ему легче будет дойти до сознания людей. Жизнь в Москве сильно отличалась от мирного, гостеприимного Ленинграда. Здесь люди были грубее, намного больше погружены в свою собственную жизнь, и это начинало меня утомлять. Но прежде чем отвечать огнем на огонь, я должна была воспользоваться единственным имеющимся у меня в распоряжении оружием – юмором.

Моим партнером в этом проекте стал телевизионный режиссер Миша Житко, который работал с прекрасным мультипликатором. Мы написали вместе сценарий, который он и поставил, – сочетание актерской игры и мультипликации. В прологе мультипликационный гном заколдовывает мои пластинки, затем в титрах с названием фильма появляется моя рисованная фигура в костюме раскраски американского флага, после чего уже живая я выхожу из квартиры и спускаюсь по лестнице, где хулиганы размалевывают стены и поджигают почтовые ящики. Смысл фильма состоял в том, что моя золотая пластинка внезапно делает все вокруг приятнее, чище, вежливее, более цивилизованным. Музыка побуждает людей стать лучше, больше думать о мире, в котором они живут, и о других людях – по крайней мере я на это надеялась.

Разные песни – Steel Wheels, Some Here’s Not Right, Love Is More Than Enough – побуждали людей на разное. Мой любимый момент в фильме – появление мультипликационной феи Стингрей с двухцветными волосами и огромной грудью, от этого мужчина-мультипликатор, конечно, не мог удержаться. Фея – счастливая и радостная – летает по экрану, а гномы приветствуют ее поднятыми вверх большими пальцами.

В конце опять появляется живая Стингрей – на зеленом лугу, в длинной рубашке цветов американского флага. Со мной еще два гитариста, а съемки велись с крутящегося у нас над головами вертолета – отсюда и развевающий мне волосы неестественно сильный ветер. Чтобы устоять под напором воздуха, я наклонялась вперед и как бы зависала в воздухе, поддерживаемая ветром. В какой-то момент видно, что мы даже испугались низко нависшего у нас над головами вертолета.

Фильм показали по Первому каналу перед вечерним выпуском новостей. Весь процесс создания и демонстрации его по ТВ оказался невероятно легким – в Америке, наверное, год ушел бы на преодоление всевозможных бюрократических препон. Сначала должны были бы утвердить сценарий, затем собрать команду и полностью контролировать бюджет. Я же, как художник, хотела скорейшей реализации своих идей, чтобы освободить голову для следующих. С небольшими средствами и талантливыми людьми в России всегда можно было получить зеленый свет для своего проекта. В какой-то момент я вдруг осознала, что все меньше и меньше времени провожу дома. Когда это в последний раз я была в Лос-Анджелесе?

Я запланировала еще один клип с Мишей Хлебородовым – уж очень мне понравилось, как он сделал Turn Away. Имея такого режиссера, никого другого для следующего проекта искать я уже даже не хотела. Мы решили начать работу над песней Walking Through Windows, которую я написала вместе с Юрием.

– Скажи мне, как ты видишь этот клип, – я готова на все, – говорю я Мише в предвкушении интересной работы.

– О’кей, – улыбаясь, он согласно кивает.

– Мне ужасно понравилась в Turn Away сцена с огромным ветродувом. Может, нам сделать что-нибудь в этом же роде?

Он лукаво вскидывает брови:

– Скажи мне, как ты видишь этот клип, – я готов на все.

Клип в результате получился очень простой. Предполагалось, что в нем с гитарой появится и Юрий, но в последний момент он принять участия в съемках не смог. Я попросила Сашу подключиться. Все съемки проходили в одном темном, пыльном помещении, лучи солнца пробивались сквозь шторы и отбрасывали тени на крутящиеся лопасти ветродува. Но несмотря на тесноту, мы с Сашей ни разу не появляемся в кадре вместе.

Время от времени Миша смещал фокус съемки, и эти кадры мне особенно дороги. Они отражают многозначность песни и те отношения, о которых в ней идет речь. В клипе были одиночество и печаль, полностью соответствующие моим чувствам о распавшемся браке. Я прекрасно помню, как с грустью думала о Юрии в том кадре, где я сижу, опершись спиной о стену, уткнув лицо в поднятые колени.

Этот клип был полон символики, утраченной любви и теней, которые остаются с нами, даже если мы движемся вперед. Но я все равно двигалась вперед – по радуге и слезам, сквозь горы и окна.