Текст книги "История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен"
Автор книги: Джоанна Стингрей
Жанр: Зарубежная публицистика, Публицистика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 30 (всего у книги 47 страниц)
Оператор Миша Мукасей познакомил меня с молодым режиссером Федором Бондарчуком, сыном знаменитого Сергея Бондарчука, удостоенного Оскара за «Войну и мир». Это становилось все более и более заметной тенденцией в Москве – дети знаменитых родителей шли по стопам своих отцов. Мне это напомнило моих одноклассников в Beverly Hills High School, также ступавших проторенной дорожкой родителей.
Энергия Федора покорила меня сразу. Он был молод, полон харизмы и маниакально предан творчеству. Партнер Федора Степа Михалков был сыном известного кинорежиссера Никиты Михалкова. Федор и Степа основали на «Мосфильме» компанию Art Pictures и в полный рост использовали для своего дела все доступные им возможности и связи. Мы стали думать о том, чтобы Федор со всеми своими ресурсами спродюсировал и поставил один из моих клипов.
– Dancing in the Sky, – наконец решил он, назвав написанную мною вместе с Сергеем Курёхиным песню.
Декорацией клипа стала миниатюрная версия кроличьей норы. На кроваво-красном фоне двигались раскрашенная как зебра обнаженная девушка и парень, выкрашенный в красно-белые цвета. Клип получился непритязательный, но полный драматизма, со множеством крупных планов. Вокруг меня – в неизменной черной кепке, с ярко-красными губами и в темных очках – кружили белые птицы. Лицо у меня было напряженным, даже злым, и при монтаже Федор с помощью эффектов заставил изображение пульсировать в ритм с музыкой. В инструментальном проигрыше Гарик, весь в черном, с темными усами на белом лице, сидел за черным пианино, вокруг которого кружили белые птицы. Играл он одной правой рукой, тело и лицо были развернуты к камере, и смотрел он в нее, не мигая, как настоящий волшебный пират.
Федор – прирожденный режиссер. Как верховный Зевс он царил среди нас, божков меньшего калибра. Еще в детстве я слышала многочисленные истории о том, как актрисы влюбляются в режиссеров, что всегда казалось мне глупостью. Но тут я почувствовала, что влюбляюсь в Федора. И дело было не в том, что он был божественно красив – неотразимо привлекательным его делали талант, энергия и видение. На съемках он часто просто стоял за камерой, не говоря ни слова, и неотрывно смотрел на меня. Затем он подносил руку к лицу и смотрел на меня уже сквозь нее. Подходил ближе, еще ближе, пока мы не оказывались лицом к лицу друг с другом. Он протягивал руку, отводил у меня с лица прядь волос, и от этого жеста я просто таяла. Весь период съемок я сдерживалась, но в самом конце, когда он подошел ко мне, я уже не выдержала.
– Ты не хочешь меня поцеловать? – спросила я. Что он и сделал.
Так начался наш союз – творческий и профессиональный, а иногда и не только профессиональный.
Теперь, когда «железный занавес» окончательно рухнул, люди Запада устремились в Россию.
Из Америки первыми приехали миссионеры, одержимые страстью спасать людей, которых они в глаза-то никогда не видели. Однажды я открыла дверь и увидела четверых подростков – точь-в-точь таких же, как и мои фаны, время от времени появляющиеся у меня на пороге с просьбой об автографе или желанием подарить мне открытку или свежие фрукты. Эти же вместо просьб об автографе почтительно склонили головы и заговорили все сразу, перебивая друг друга:
– Мы так вас любим! Мы хотим только убедиться в том, что вы верите в Христа, чтобы не угодить в ад!
Мне стоило немалого труда сохранить самообладание и не расхохотаться от дикости происходящего.
– Религия – личное дело каждого, – сказала я им. – Делиться ею с другими нельзя.
Такое происходило еще пару раз к полному моему недоумению, пока я не сообразила, что ребят этих отправляют в Москву американские миссионерские организации.
– Обо мне не беспокойтесь, – со вздохом сказала я, увидев на пороге очередную группу миссионеров. – Я верю в Бога, и человек я очень духовный. – И захлопнула дверь, прежде чем они успели и рот раскрыть.
Меня воспитывали отец-еврей и мать-католичка, и за ужином мы скорее пялились в телевизор, чем говорили о религии. О Боге я слышала лишь тогда, когда моя старшая сестра Ребекка была мною недовольна.
– Бог мой, Джоанна! – восклицала она, склоняясь надо мной всей своей высокой, стройной фигурой. – Да что ты творишь, в самом деле!
Я всегда верила в Бога, но для меня он не был частью той или иной официальной религии, не был связан ни с церковью, ни с синагогой. Он был скорее неким смутным чувством внутри меня или неуловимым мерцанием в бесконечном ночном небе.
Поэтому меня слегка обескураживали эти возникающие внезапно на пороге молодые люди, с чувством и страстью пытающиеся убедить уверовать в Бога просто потому, что они любят меня. В глазах их была тревога, даже страх от того, что произойдет с человеком, если он не примет принципы христианства. Но религия никогда не ассоциировалась у меня с тревогой и страхом. Духовность, как и музыка, должна вдохновлять и укреплять в людях надежду.
Зачастили люди и из организации AESOPS[298]298
AESOPS – AIDS Evaluation of Street Outreach Projects – американская общественная организация, цель которой состояла в повышении информированности о СПИДе особо подверженных опасности заражения групп людей – гомосексуалистов, наркоманов, проституток.
[Закрыть], распространявшей информацию об опасности СПИДа. Немало моих друзей-геев в Лос-Анджелесе умерли от этой ужасной болезни, и я решила, что хочу помочь в решении остающейся еще закрытой для обсуждения в России проблемы. Гомосексуализм в стране все еще был вне закона, поэтому люди из AESOPS в своей работе всячески подчеркивали, что СПИД грозит и гетеросексуалам тоже. Я даже пару раз выступала на организуемых ими для молодых женщин встречах. Начинала с более знакомых и менее рискованных экологических проблем, раздавала брошюры «Гринписа», чтобы как-то настроить девушек на позитивную пропаганду, и лишь потом переходила к проблеме СПИДа.
– Самый надежный способ предохраняться от болезни – всегда пользоваться презервативом, – повторяла я вновь и вновь.
Насколько я знала, русские презервативами пользовались очень неохотно, да и найти их было непросто. Слышала я, что даже в высших слоях общества для многих средством контроля над рождаемостью оставался аборт. Мне это казалось опасным и вредным для здоровья безрассудством, и я всячески хотела помочь молодым женщинам избежать такого выхода. После того как специалист объяснял механизм распространения вируса HIV, я приступала к наглядной демонстрации. Каждая получала в руки огурец, и я заставляла девчонок практиковаться в надевании на него презерватива. Девчонки хихикали, огурцы и презервативы выпрыгивали у них из рук и разлетались по столам и по всей комнате. Домой каждую из них мы отправляли с упаковкой разноцветных презервативов.
Я по-прежнему пыталась совершать свои ежедневные прогулки, но меня все чаще и чаще останавливали незнакомые люди. Они были предельно милы, просили автографы, заговаривали со мной, но для меня прогулки были средством уединения, медитации и отвлечения, без чего весь день я пребывала в раздраженном, взвинченном состоянии.
Я стала убирать волосы и всяческими другими путями пыталась изменить свою внешность. Я не имела ничего против, если меня узнавали в других местах – например, в ресторане, где меня усаживали за лучший столик или приносили особо вкусный десерт. Или, скажем, когда на концерте мне давали пропуск за кулисы и приглашение на афтепати. Но бывали моменты, когда повышенное внимание становилось навязчивым и неприятным. В универсаме, например, люди буквально подходили вплотную и бесцеремонно разглядывали, что там лежит в моей тележке с продуктами, а то еще и начинали обсуждать мой рацион, будто меня тут нет. «Какое вам дело до того, что я ем?! – хотелось воскликнуть раздраженно. – Какое вам дело, во что я одеваюсь?!» Я понимала, что такое любопытство – неизбежная составляющая настигнувшей меня славы, но нередко мне хотелось превратиться в невидимку. Многое бы я отдала, чтобы иметь возможность пройти по магазину с распущенными волосами и полной тележкой без навязчивого внимания любопытных глаз.
Не знаю, как справлялся с этим Дэвид Боуи – звезда-легенда не только у себя в стране, но и во всем мире. Я брала интервью у него и его новой группы Tin Machine и не могла поверить, насколько естественно и непринужденно он вел себя. Будто слава не только не заставила его укрыться в скорлупу или ощетиниться, но, наоборот, раскрыла в нем лучшие черты, превратила его в сверкающий бриллиант.
– Рад снова видеть тебя, Джоанна, – сказал он, широко улыбаясь во все свое красивое лицо. Видно было, что он доволен своей жизнью и своей новой группой. Он с такой страстью относился к своей музыке и к тому, чтобы ее услышали как можно больше людей, что я решила помочь ему с контрактом на выпуск альбома Tin Machine II на одной из новых независимых фирм в Москве – SNC Records[299]299
SNC – Stas Namin Centre, Центр Стаса Намина, – продюсерский холдинг, основанный Стасом Наминым.
[Закрыть]. Боуи был счастлив, особенно, когда мне удалось договориться, что на русском релизе сохранится оригинальная обложка с четырьмя обнаженными мужcкими фигурами.
– Вот молодчинка! – радостно воскликнул он, когда я поделилась с ним новостью.
С помощью своего приятеля Хауи из Sire Records с его многочисленными связями я стала брать интервью у западных звезд. Мне хотелось сделать из этих интервью регулярную телепрограмму. К тому времени у меня уже накопилось достаточно контактов с важными людьми на различных российских телеканалах. Все уже было совсем не так, как в старые времена, когда на встрече была только я и пара пожилых дядечек, каждые десять минут опрокидывавших рюмку водки «за успех предприятия». Теперь на важных постах сидели модные молодые ребята, и мне не приходилось выдавливать из себя улыбку, обжигаясь ненавистным алкоголем. Эти ребята всё прекрасно понимали, и с ними было легко обсуждать мое западное видение программы. Пожалуй, самым впечатляющим из них был Костя Эрнст, с которым я познакомилась, когда он работал еще на «Взгляде». Теперь же у него была своя собственная программа «Матадор». Высокий утонченный красавец с острым умом и особым обаянием, которое, как говорил мой отчим, дается человеку только от рождения. Уже тогда я понимала, что в один прекрасный день Костя станет очень важным человеком[300]300
С 1999 года Константин Эрнст занимает пост генерального директора Первого канала.
[Закрыть]. Он включил в свою программу какие-то мои вещи и помогал мне в моих разных теленачинаниях. А идею интервью с западными звездами он поддержал настолько, что даже принимал участие в монтаже этих интервью и сделал их регулярной рубрикой еженедельной программы «Музобоз».
В это же время Гарик Сукачёв пригласил меня принять участие в организованной им съемке клипа в студии SNC на песню Кинчева «Все это рок-н-ролл». Я была счастлива – в клипе были задействованы почти все важнейшие фигуры русского рока. Мне досталось всего три строчки – кроме подпевания хором, – но зато одна из них оказалась самой скандальной.
«Ну а мы, ну а мы педерасты!» – с энтузиазмом пела я слова, которые никто другой петь не захотел. Я тогда совершенно не понимала, что слово это, обозначающее гомосексуалистов, в русском языке было оскорбительным и почти неприличным. Даже сегодня, вспоминая об этом, мне становится не по себе. Знала бы я, что пою, ни за что не согласилась бы.
В клипе снималась вся напрочь отвязная банда негодяев: Гарик, Кинчев, Шевчук, Бутусов, Галанин, Шахрин, Скляр, гитарист «Алисы» Игорь «Чума» Чумичкин, а также гитарист и барабанщик «Бригады С». На фоне оранжево-красной стены мы двигались, раскачивались, танцевали – в общем, вытворяли все, что нам приходило на ум для выражения своих чувств. Я танцевала и спела строчку вместе с Шахриным, вписавшись в его умиротворенно-спокойное расположение духа. Возникшая между нами всеми органичная связь способна была потрясти космос. Было совершенно очевидно, что все эти музыканты относятся друг к другу с огромным уважением и любовью. Я полностью погрузилась в эту любовь и больше всего хотела, чтобы день этот продолжался бесконечно.
Веселье таки продолжилось! 16 мая 1992 года «Бригада С» организовала концерт, который так и назвали в честь песни Кинчева – «Все это рок-н-ролл», и в нем должна была принять участие вся банда из видеоклипа. В честь концерта выпустили даже специальную футболку с нашими лицами. Свою я храню до сих пор.
Проходил концерт во Дворце спорта «Крылья Советов» в Москве, в зале на 5600 мест. Обе песни, в которых я была задействована, относились к числу моих самых любимых. Сначала я спела с Гариком Сукачёвым песню Have You Ever Seen the Rain? группы Creedence Clearwater Revival. Голос Гарика, как меч, пронзал весь огромный зал, пробивал кожу и продирал зрителей до самых костей. На мне была купленная в Англии майка с белыми черепами и надписью FUCK CENSORSHIP. Осознание того, что именно в этой майке меня снимают и покажут в «Программе А» российского телевидения, придавало мне особое воодушевление. На американское телевидение в такой майке меня никогда бы не пустили, и в собственных глазах я выглядела настоящим бунтарем. Прыгая по сцене и облокачиваясь на Гарика, я чувствовала – это мое, это то, где я хочу быть и что я хочу делать.
В финале концерта прозвучала, само собой разумеется, «Все это рок-н-ролл». С первых же аккордов толпа ринулась к сцене, воздевая вверх руки с бенгальскими огнями. Даже сейчас, когда я смотрю видеозапись этого концерта, кровь у меня вскипает от исходившей в тот вечер со сцены энергии.
– Это, возможно, была последняя настоящая рок-н-ролльная акция с точки зрения того неподдельного братства, которое царило на концерте, – сказал ведущий «Программы А» Сергей Антипов. Для нас всех на сцене в тот вечер и на самом деле «все было рок-н-ролл!»
«Чистая жизнь – хорошая жизнь», – всячески проповедовала я в своих интервью в связи с фестивалем «Рок чистой воды», но русские начинали понимать, что чистая жизнь еще и дорогая жизнь.
После первого воодушевления гласностью и началом капитализма россиян, как обухом по голове, настигла жестокая правда – с них теперь будут брать реальную плату за пользование электроэнергией и водой. До сих пор все это стоило копейки, но выяснилось, что свобода, как и все остальное, имеет свою цену. Цена эта теперь для многих и многих становилась тяжелой обузой.
С раннего детства отец неустанно шпынял меня всякий раз, когда я выходила из комнаты, не выключив свет. Он постоянно твердил об экономии, и бережное отношение к энергии вошло у меня в привычку. В России для привыкших к копеечной цене услуг людей внезапный переход был болезненным, ведь он противоречил сложившемуся укладу. Для того чтобы привыкнуть к новой жизни, требовалось время. Интересно, по-прежнему ли Юрий часами плескался в ванне, не выключая воду?
Прежний тусовочный образ жизни отходил в безвозвратное прошлое. Темп жизни резко ускорился, и поезд воображения мчал меня вперед на полных парах. Вместе с Людой Новосадовой мы создали фан-клуб, который она и стала вести. Для конкурса «Один день со Стингрей» в почтовом отделении на Тверской я завела ящик для корреспонденции «до востребования», и еще много месяцев после конкурса мы получали письма и рисунки от фанов со всей России. Из этих рисунков на стене у себя в квартире я сделала целый коллаж. Юрий Шевчук, приехав с гастролей в Мурманске, рассказывал, что видел там девчонок, одетых, как я, с такой же раскраской волос и прическами. В информационном вестнике, который Люда рассылала членам фан-клуба раз в несколько месяцев, мы сообщали обо всей моей деятельности и отвечали на вопросы, которые приходили в мой адрес. Включали мы в него и присланные фанами фотографии и Сашины рисунки. И даже придумали и соорудили официальную печать «Фан-клуб Дж. Стингрей».
Федор время от времени появлялся у меня дома, однажды мы даже встречались дома у Большого Миши. Я сходила с ума, дожидаясь его, но мгновенно таяла, как только он возникал на пороге со своей очаровательной, неотразимо-страстной и кокетливой улыбкой. Он согласился снять мой следующий клип, но песню я должна была выбрать сама. Я выбрала песню Виктора со своим английским текстом – Danger[301]301
В оригинале «Кино» – «Невеселая песня».
[Закрыть]. Припев в ней вполне отражал ситуацию, в которую мы с Федором себя поставили.
– Danger, – шептала я ему в предрассветной тьме. – Evil love will burn in the fire[302]302
«Опасность! Порочная любовь сгорит в огне».
[Закрыть].
Федор тем временем полностью сосредоточился на клипе. Если он включался в проект, то отвлечь его не могло уже ничто, даже страсть. Снял он его прекрасно, в изысканном черно-белом стиле. Бо`льшая часть клипа была снята на самом деле без меня, в сырой и холодной российской тюрьме, и сюжет его следовал за новым в этой тюрьме заключенным, мускулистым красавцем с тяжелой челюстью и печальными глазами. Федор придумал несколько потрясающе-напряженных моментов: крупный план захлопывающейся двери тюремной камеры, швабра, скребущая тюремный пол. Помню, я как завороженная смотрела на все это во время первого просмотра.
Меня Федор снимал в павильоне. На мне был черный парик и мои любимые новые очки – круглые, с зеркальными стеклами. Голову мою он осветил сзади, так что лицо было видно лишь тогда, когда я поднимала руки, и отраженный от бледных пальцев свет падал на него.
– Поиграй с этим! – подстегивал он меня во время съемок.
Он брал мою руку в свою и медленно двигал ею, показывая, как я могу контролировать сочетание света и тени.
В этой песне я чувствовала себя сильной, дерзкой, острой, загадочной. Если бы только мы могли так же контролировать себя и в повседневной жизни, ускользая, когда нам это нужно, в кромешную темноту!
После Danger мы сделали с Федором еще одно видео – Steel Wheels. Для каждого нового клипа он находил новое ощущение и новое видение. В нем бил неистощимый источник воображения и фантазии. На сей раз мы снимали ночью в подвале старого жилого дома. Выглядело это, как развалины Армагеддона, – вода из проржавевших труб стекает в заброшенный, призрачный мир, заполненный палатками из прозрачного пластика. Большую часть времени нам приходилось ждать – массовки, грима, декораций. Я стояла рядом с Федором и оператором Мишей Мукасеем. Мы дурачились, фотографировали, но я не могла отвести глаз от освещенной ночным сиянием фигуры Федора. Всякий раз, когда он ненароком касался меня или его взгляд встречался с моим, мне хотелось отправить всех домой и тут же, в это же мгновение, предаться безудержной любви. Если уж мы присутствуем при конце света, то зачем сдерживаться?
Съемки, наконец, начались, и мы все оказались поглощены скрытой в полной отчаяния темноте энергией. Клип представлял собой серию ярких, изобретательно поставленных и выразительно снятых сцен: странные, внезапно откуда-то появляющиеся и так же внезапно исчезающие люди, освещенное мерцающими свечами пространство, вращающееся на крупном плане огромное металлическое колесо, беснующийся и дергающийся на поводке с шипами и заклепками пес.
В тусклом свете мрачного подземелья мои белые, как слоновая кость, лицо и руки мерцали, будто сами источали свет. Лучшие, на мой взгляд, кадры – когда я раскрываю ладони, и на них кровавые пятна, будто меня только что сняли с креста. И еще – красные губы, контрастом со снежно-белыми зубами. Они напомнили мне знаменитую сцену из моего любимого «Шоу ужасов Рокки Хоррора»[303]303
Rocky Horror Picture Show (1975) – экранизация популярного британского мюзикла, пародия на основные каноны научной фантастики и фильмов ужасов.
[Закрыть].
В финальной сцене горящее пламя медленно уходит из кадра, который погружается в сплошную черноту. Мы все стояли в этой тьме, покрытые осыпающимся на нас пеплом, и, когда поняли, что клип, наконец, снят, закричали от радости и восторга.
Летом 1992 года я приняла участие в музыкально-экологическом круизе по Волге под названием «Фестиваль “Рок чистой воды”». Несколько групп, в том числе и из стран Запада (из Ирландии, Италии и Канады), плыли вниз по Волге и на запланированных остановках в шести городах выступали с пропагандой экологического движения. На часть тура я присоединилась к «Бригаде С», Александру Скляру и Сергею Воронову.
Стоя на палубе теплохода между Скляром в бандане с черепом и Вороновым в неизменной черной шляпе, я любовалась проплывающими мимо нас церквями. Выглядело все идиллически мирно. Под лучами теплого летнего солнца все расслабились и, облачившись в майки и шорты, с момента отправления теплохода не выпускали из рук бутылки с пивом. В какой-то момент несколько музыкантов устроили «бутылочный джем», превратив опустошенные бутылки в трубы и ударные инструменты. Есть замечательный снимок Сукачёва и его компании за заполненным бутылками и окурками столом.
Каждая остановка в небольших поволжских городах переносила нас по меньшей мере на сорок лет назад. В одном городе местные жители встретили нас демонстрацией протеста. В руках они держали плакаты: «Не плюй в Волгу – пригодится». Волга веками кормила Россию, но к тому времени запасы рыбы в ней были практически полностью истощены. Гнев и злость людей были понятны. В этой поездке у меня открылись глаза на многое: в провинции, в отличие от больших городов, люди не имели доступа к изобилию продуктов и товаров. Контраст с Москвой – с ее ломящимися от изобилия магазинами, ярко освещенными улицами, броскими витринами и толпами хорошо одетых людей – был разительным.
11 и 12 июня я выступала в концертном зале «Россия» – одном из моих самых любимых и самом престижном в Москве, – в непосредственной близости от Кремля. Зал на две с половиной тысячи мест был полон, каждой песне зрители подпевали, и наши слившиеся воедино голоса отражались эхом от высокого потолка зала. Аппаратура была явно лучше, чем та, на которой я играла обычно, и звукорежиссер Саша был настоящим профессионалом. Осветитель был тоже хорош. Прыгая по сцене, я видела, как пространство переливается разными цветами, снизу ползет источаемый сухим льдом дым, и все вместе превращается в захватывающее, завораживающее зрелище. На заднике была изображена моя огромная фигура с именем – «Джоанна Стингрей». На мне была та же футболка FUCK CENSORSHIP, руки – в черных перчатках.
В первый вечер фаны почти сразу же соскочили с мест и сгрудились вокруг сцены. Некоторые даже уселись на сцену, свесив ноги вниз в зал и повернувшись телом в другую сторону, чтобы видеть меня. Мне нравилось, что они так близко, и я с удовольствием следила, как они губами повторяют слова моих песен. Несколько раз я чуть не свалилась в зал. Тимура это пугало – он вместе с охранниками мгновенно подбегал и затаскивал меня обратно на сцену.
На песне Tsoi Song я сама спустилась в зал, который дружно вместе со мной скандировал: «Ye man!», а на словах «Цой! Цой!» взрывался восторженным ревом.
Во второй день, выйдя на сцену, я увидела, что она отгорожена от зала барьером. Люда тоже помнит это:
– Во второй день все поменялось – между нами и сценой было выгорожено большое пространство, куда нас не пускали. Я решила, что ты не хочешь подпускать нас так близко к себе.
Я понятия не имела, почему планировку зала решили поменять. Фаны в непосредственной близости придавали мне энергию, я прямо чувствовала их дыхание, когда они повторяли вслед за мной строчки песен.
– Тимур, почему все поменяли? – недовольная, спросила я у своего менеджера.
Вместо ответа он вручил мне газету «Вечерняя Москва», в которой было написано: «Восторженные поклонники были настолько разгорячены концертом, что чуть не убили певицу на сцене. Охране с трудом удавалось возвращать зрителей на те места, за которые они заплатили».
– Ну что же, если мне суждено умереть, – пробормотала я, – то лучше способа не придумаешь.
После концерта у выхода меня поджидала толпа желающих получить автограф. Я не ушла до тех пор, пока не расписалась для каждого из них.
Я уже и не думала, что может быть что-нибудь круче выступления на концерте, но то, что случилось буквально через несколько дней, вознесло меня просто на седьмое небо.
Глава российского «Гринписа» Дима Литвинов пригласил меня поучаствовать в их первой мирной демонстрации протеста в России. Я немедленно согласилась.
– Скажи, где и когда я должна быть! – с воодушевлением сказала я ему.
– Сама акция назначена на 15 июня, но накануне мы проведем репетицию.
Мне нравился Дима – теплый, увлеченный своим делом человек с пышной бородой и в круглых темных очках.
– Пока никому не говори о демонстрации и о том, что ты в ней участвуешь. Залог успеха протеста – в его неожиданности, никто заранее ничего не должен знать, – предупредил он.
Дима мне рассказал, что в Англии, в нарушение права на свободу слова, запретили мирную демонстрацию у завода по переработке плутония. Мне передалось его возбуждение – я просто кипела от энергии и чувствовала, что стою на пороге чего-то по-настоящему важного.
В назначенный день я была в офисе «Гринписа». Несмотря на нетерпеливое возбуждение, меня невероятно впечатлила безукоризненная организация ребят – каждая деталь была тщательно продумана.
– Мы прикуем себя к ограде британского посольства здесь, в Москве, – сказал Дима собравшимся.
Каждому из нас выдали цепь и замок, и мы попрактиковались в быстром навешивании цепи на ограду и мгновенном повороте ключа в замке. Помню, с какой сосредоточенностью и вниманием я отнеслась к заданию: весь мой мир в эти минуты сосредоточился на двух кусках металла у меня в руках. Меньше всего мне хотелось оказаться самым слабым звеном в цепи протеста.
Нас проинструктировали, что двигаться придется предельно быстро. К зданию посольства мы подъедем в белом фургоне, и, когда дверь откроется, мы все должны выскочить и мгновенно приковать себя к ограде. Дима в это время с высоко поднятыми вверх руками подойдет к милиционерам, охраняющим посольство, и объяснит, что это мирная акция протеста. Приковавшись, мы заткнем рты специально подготовленными кляпами раскраски британского флага и поднимем огромный плакат со словами: «БРИТАНИЯ, РАСПРОСТРАНЯЙ СВОБОДУ СЛОВА, А НЕ ПЛУТОНИЙ! ГРИНПИС».
Все это мы несколько раз отрепетировали во дворе офиса. Без бега, криков или смеха. Полная сосредоточенность. Мне казалось, что я попала в какой-то захватывающий фильм.
В день акции я проснулась в том же нервном возбуждении, которое охватывает меня перед концертом. Я посмотрела на себя в зеркало: в футболке со словом Greenpeace было столько силы и столько смысла! Я была частью группы, которая борется за честный и достойный мир, и гордости моей не было предела!
Мы загрузились в фургон и, не говоря ни слова, отправились к зданию посольства. В узком темном фургоне витал дух решимости. Самый большой риск для нас представляли вооруженные солдаты – российская армия ничего не знает о «Гринписе» и о мирных акциях протеста. Британские солдаты – будь они выставлены на охрану своего посольства – поняли бы, с чем имеют дело. «Медведи» же непредсказуемы.
– Только бы они не стали в нас стрелять! – прошептала я сама себе, когда фургон замедлил движение и остановился.
Дверь открылась мгновенно.
– Пошли, пошли! – услышала я чей-то голос.
Я вышла и быстро пошла, не отрывая глаз от металлической ограды прямо передо собой. Подошла, заученными движениями приковала себе к решетке и тут же передала ключ собиравшей ключи девушке из «Гринписа». До меня доносились звуки возбужденного разговора между охранниками и Димой, но разобрать слов я не могла. Ощущение было такое, будто меня погрузили в воду, и тяжесть того, что мы делаем, тянет меня на дно. По счастью, препирательство Димы с милицией продолжалось недолго.
Так мы и стояли, прикованные, в надежде, что акция достигнет своей цели прежде, чем нас арестуют. В здании посольства Томас Шульц и Шон Берни из Greenpeace International вели переговоры с новым британским послом сэром Брайаном Фоллом, и мы вытягивали шеи, пытаясь понять, что же происходит внутри. Подъехала машина, затем еще одна. Подтянувшиеся журналисты забрасывали Диму вопросами. Он отвечал в духе, что есть глубочайшая ирония в том, что подобную акцию можно провести в Империи зла, но не на родине демократии, в Британии.
У меня взял интервью журналист Moscow Guardian.
– Я работала с «Гринписом» еще в Америке, – объяснила я ему. – А в Москву я приехала еще до времен гласности, так что концепция свободы слова для меня чрезвычайно важна.
Примерно через час после нашего прибытия посол Британии пообещал передать озабоченность «Гринписа» британскому правительству. На этом наш протест закончился. Я почувствовала невероятное облегчение. Акция заставила меня остро ощутить причастность ко всему человечеству и необходимость нашей всеобщей солидарности. Нам нужно бороться друг за друга и за нашу планету.
Кроме сигнала Британии, успех нашего мирного протеста показал людям в России, что в этом молодом, только-только становящемся на ноги государстве у них есть право говорить. Я никогда не забуду охватившее меня в тот день чувство глубокого удовлетворения и гордости за страну, ставшую моим вторым домом.
Я уже была почти готова всю свою жизнь посвятить работе с «Гринписом», но буквально два дня спустя вновь оказалась на сцене – на стадионе «Лужники» проходил концерт памяти Цоя.
– Сегодня – тяжелый день для меня, – обратилась я к переполненному стадиону; передо мной колыхалось море из знамен и плакатов со словом «Кино» и приветственно поднятых вверх рук. – Последний раз я выступала здесь два года назад вместе с «Кино». Это был последний раз, когда я говорила с Виктором и видела его. Я любила Виктора.
В память о Викторе я спела его песню «Гость», и, наверное, он гордился бы мной – ведь спела я ее по-русски.
– «Эй, кто будет моим гостем?» – пела я изо всех сил, повернув лицо к небу, в надежде, что он услышит меня. Интересно, свободы слова достаточно, чтобы пробиться к Небу? Я хотела, чтобы мой любимый Гость знал, насколько мне его не хватает.
После тура по России и участия в качестве специального гостя в фестивале «Мисс Рок-Европа 92» в Киеве накануне своего дня рождения 3 июля 1992 года я вернулась в Москву. Это был редкий день рождения, который я проводила в России, и отметить его я решила в кегельбане гостиницы «Москва» вместе с «Бригадой С».
– Happy fuckin’ birthday to yoooou! – в унисон орали Сергей и Гарик. Этим двоим только дай повод погулять.
Боулинг был заполнен едой, выпивкой и гостями. Я переходила от одного к другому, принимая поздравления и подарки. Домой вернулась полностью измученная и готова была уже рухнуть на кровать, как вдруг зазвонил телефон. Звонил молодой кинорежиссер Роман Качанов.
– Хочу пригласить тебя сыграть роль в моем новом фильме, – сказал он, когда я сняла трубку. – Это сказка для взрослых.
Кино? До сих пор я никогда об этом не думала, но, как и многое другое в моей жизни, когда вдруг представляется новая возможность, сказать «нет» я не могу.
Мы встретились с Романом, чтобы обсудить фильм, мою роль и примерить несколько платьев – посмотреть, как я буду выглядеть в облике своего персонажа.
– У меня только одна просьба – чтобы волосы мои сохранились в своем виде, – сказала я ему.
Не знаю, почему мне это казалось столь важным, но Роман согласился.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.