Текст книги "Военное искусство Александра Великого"

После сражения на Гидаспе, чтобы избежать знойных равнин Гуджрата, Александр направился маршем на север к подошве Наошеры, густо заросшей лесом страны, где, пишет Курций, воздух был прохладнее, «поскольку кроны деревьев умеряли жар солнца», и где было достаточно воды (К). С большими трудностями и немалыми потерями он переправился через разлившийся Хенаб, который, по утверждению Птолемея, был 15 стадиев шириной. Здесь он оставил Кена с батальоном собирать продовольствие и двинулся на юг в долину Сиалкот, после чего вышел к реке Рави. Он пересек ее легче, чем Хенаб, и вступил в землю кафеев, которые вместе с маллами, оксидраками и другими народами Аратты (без царей) слыли самыми воинственными в Пенджабе[209]209
  Диодор (XVII) говорит, что они практикуют обычай сати (сожжение вдовы вместе с мужем).


[Закрыть]. Они уже были «под ружьем», поскольку незадолго до того Пор и Абисар выступили против них; очевидно, при приближении Александра они отказались от первоначальных планов, чтобы встретиться с Александром.

Узнав об этом, Александр сделал два форсированных перехода от Рави и подошел к городу Пимпрана, который сдался ему на его условиях. Здесь он дал своей армии отдохнуть один день, а затем выступил маршем против Сангалы, большого города в районе Амристара, защищенного стеной и частично мелким озером, или болотом, где кафеи и родственные им племена собрали большое войско. Прямо перед городом находился холм, возможно, покинутое место поселения другого города, который, по словам Арриана, не был одинаково обрывистым со всех сторон, и вокруг него кафеи разбили лагерь из трех концентрических кругов повозок, в которых они жили, или, по описанию Арриана, который «был окружен тройным рядом телег» (V). Очевидно, они намеревались разметать врагов, когда те пойдут на телеги, а затем, расстроив их войско, выбежать и напасть на них. Если это так, то их тактика очень напоминала тактику Жижки во время Гуситских войн.

Когда Александр подошел к Сангале, то, чтобы развернуть строй и держать врага внутри до построения своего войска, он послал вперед конных лучников, чтобы они двигались вдоль рядов телег и обстреливали врагов, удерживая их внутри лагеря. Затем он построил на правом фланге царский эскадрон и отряд Клита с гипаспистами и агрианами, а на левом фланге – Пердикку с его всадниками и фалангу. Лучников он поделил на две группы и расставил каждую на обоих флангах. Пока он выстраивал армию, подошли пехотинцы и конница арьергарда; их он также поделил на две группы, каждую из которых послал на оба фланга, а пехотинцы должны были укрепить фалангу.

Такое построение не вполне понятно, поскольку порядок его марша нам неизвестен; но то, что это построение сделано с использованием маршевой колонны, – несомненно, поскольку упоминается арьергард. Случилось так, что, отправившись маршем на Сангалу, он рассчитывал застать ее защитников внутри стен города, и, когда увидел, что кафеи расположились вне стен города, он сразу выслал вперед лучников, как нам и рассказывают. Затем, чтобы защитить свои фланги, Александр поделил главные силы на два мобильных крыла; затем в центре построил фалангу, и, когда подошел конный отряд, укрепил ими оба своих крыла.

Закончив построение, Александр повел конницу влево от лагеря, поскольку видел, что телеги стоят там не столь плотно, и, когда приблизился, получил град стрел, однако кафеи не выскочили из лагеря вслед за ним, а он, безусловно, на это рассчитывал. Поскольку было неразумно для конницы атаковать лагерь, Александр проскакал к фаланге, спешился и повел ее вперед. С небольшими трудностями он атаковал первый ряд телег, однако второй ряд оказал отчаянное сопротивление и был захвачен лишь после яростного сражения. Кафеи покинули третий ряд и устремились в город, закрывшись там. Нам неизвестно, что Александр их преследовал; а если так, это означает, что захват лагеря полностью расстроил ряды нападавших и что, поскольку лагерь примыкал к городу, защитникам беспрепятственно удалось укрыться за его стенами.

Интересным в его тактике здесь представляется развитие ударной силы пехоты под защитой конницы. В сражении против скифов (см. карту 19) легковооруженная пехота во главе с Балакром была основой действий конной колонны, обозначенной как з. В Сангальском сражении (карта 21) кавалерийские фланги стали основой наступления фаланги. Если бы лагерь, составленный из телег, отстоял от города на значительном расстоянии, несомненно Александр окружил бы его своей конницей; в этих условиях он не мог этого сделать, следовательно, задачей конницы становилась защита флангов фаланги. В обоих сражениях тактический принцип одинаков: вначале лишить подвижности врага, затем сохранить фланги наступающих отрядов и, наконец, наступление.

Карта 21. Тактика Александра против лагеря индов

Когда кафеи отступили, Александр расставил пехоту en cordon (цепью) вокруг города, а против той части, которая выходила на болото, он разместил конницу. Он так поступил, полагая, что с наступлением темноты кафеи попытаются покинуть Сангалу. Он не ошибся, ибо Арриан пишет, что около второй стражи они стали прыгать со стены, что говорит о том, что стена была не очень высокой. Их попытка провалилась, и большинство их было перебито македонской конницей.

Затем Александр окружил город двойным частоколом, кроме той части, что выходила к озеру, по сторонам которого расставил сильные сторожевые посты. Затем он подвел осадные машины, чтобы разбить часть стены, но, прежде чем они начали действовать, некоторые кафеи перебежали на его сторону, рассказав, что защитники ночью собираются уйти через озеро, там, где стены не обнесены частоколом. Он приказал Птолемею с гипаспистами, агрианами и отрядом лучников присматривать за этим местом, наказав: «Как только ты увидишь, что они хотят здесь прорваться, прегради им путь и вели трубачу трубить. Вы же, – обратился он к младшим военачальникам, – когда подан будет этот сигнал, идите каждый со своим отрядом на шум туда, куда позовет вас труба. И я не откажусь от участия в этом деле» (Арриан. V. Пер. М.Е. Сергеенко).

Затем под покровом темноты Птолемей собрал сколько мог телег и поставил их на предполагаемом пути бегства врага; между озером и стеной он велел наложить кучи кольев, уже нарубленных, но еще не вбитых в землю.

«Было уже около четвертой стражи; варвары открыли ворота, обращенные к озеру, и бегом бросились к нему. Это не укрылось от Птолемея, стоявшего за ними; тут же затрубили трубачи, и он повел на варваров свое войско. Варвары натыкались на повозки и на сваленные в кучи колья» (Арриан. V. Пер. М.Е. Сергеенко). Было убито около 500 человек, остальные повернули назад в город. Вскоре после этого благодаря подкопу стены и осадным лестницам Сангала была взята штурмом. Называют цифры убитых индийцев в 17 тыс. человек и 70 тыс. взятых в плен, также 300 колесниц и 500 лошадей. Арриан утверждает, что за всю осаду Александр потерял около 100 убитыми, однако раненых было несоизмеримо больше: более 1200 человек (Арриан. V).

Когда в ноябре 326 г. до н. э. Александр отправился из Букефалии вниз по Джелуму к Аравийскому морю, он по пути либо покорял силой, либо подчинял племена, обитавшие по берегам этой реки. Однако, приблизившись к землям маллов и оксидраков, он узнал, что те намерены противостоять его наступлению, он стал двигаться со всевозможной скоростью, чтобы подчинить их прежде, чем они смогут осуществить свои намерения. Из Арриана мы знаем, что «это самые многочисленные и воинственные из здешних индов» (Арриан. VI), а согласно Курцию, они могли выставить 90 тыс. пехотинцев, 10 тыс. всадников и 900 боевых колесниц[210]210
  Диодор говорит: 80 тыс., 10 тыс. и 700 соответственно.


[Закрыть]. Далее Курций сообщает, что обычно они находились в состоянии войны между собой, но при приближении Александра они объединились, чтобы вместе встретить внешнюю опасность (Курций. IX и Диодор. XVII).

Воинственная мощь, приписываемая им Курцием и Диодором, вероятно, весьма преувеличена, но, какова бы она ни была, ее было довольно, чтобы вызвать затруднения в войске Александра, которое мечтало лишь о скором возвращении домой, а не о сражениях. Это и понятно после десяти лет непрерывных военных походов, к тому же стало ясно, что их моральный дух уже не столь высок, как прежде, поэтому стоит здесь процитировать Курция.

«Но когда македоняне, которые верили, что все опасности позади, узнали об этой новой войне с самым воинственным народом Индии, они внезапно поддались панике и опять стали обращаться к царю с провокационными лозунгами: что после того, как их вынудили переправиться через Ганг за ним, они все еще должны воевать. За счет их собственных жизней царь хочет проложить себе путь к Океану. Они опять будут палимы безжалостным солнцем, и их погонят в места, которые сама природа не предназначила для взора смертных. Потому что все время появляется новое оружие, новые враги. Даже если они пройдут по этим землям и ввяжутся в новую войну, какая награда ждет их впереди? Уныние, и темнота, и бесконечная ночь над бездонным морем, глубина, изобилующая морскими чудовищами, стоячими водами, где кончается сама одушевленная Природа» (Курций. К).

Если отбросить эту риторическую чепуху, смысл все равно отражает умонастроения воинов.

Через пять дней после того, как Александр узнал о намерении маллов и оксидраков сопротивляться проходящей армии, флот достиг места слияния Джелума и Хенаба, и, не без труда преодолев мощное течение, войско высадилось на берег; здесь Александр приказал Неарху вести свои корабли дальше вниз по реке; сам он отправился маршем по территории, населяемой племенами, которые Курций и Диодор называют сибами, и затем направился к месту, где он должен был встретиться с Неархом и соединить всю армию. Затем, взвесив положение маллов и оценив природу местности, он продумал и план предстоящей кампании.

Территория, населяемая маллами, простиралась севернее слияния рек Хенаб и Рави, а оксидраки проживали к востоку от второй реки. Однако между лагерем Александра на Хенабе и Рави находился Сандар-бар, безводная пустыня, и он, следовательно, предположил, что маллы ожидают, чтобы он продолжил свой поход до слияния Хенаба и Рави и оттуда двинулся вверх по реке Рави против них. На этом предположении он выстроил свой план. Чтобы убедить их в том, что он будет действовать, как они предполагали, он выслал Неарха и флот на место слияния Хенаба и Рави и наказал, чтобы Кратер после трехдневного интервала следовал за ним по правому берегу Хенаба с контингентом Филиппа и батальоном фалангистов. Затем он поделил остальную армию на три колонны, одну возглавил Пердикка, а две другие соответственно Гефестион и Птолемей. Свою собственную колонну он предполагал провести через Сандар-бар и застать маллов врасплох, прежде чем они воссоединятся с оксидраками. Но поскольку при его приближении они могли прорваться на юг – то есть вниз по Рави – или на запад – то есть к Хенабу, – там они встретили бы войско Гефестиона, которое шло на юг пятью днями раньше его самого, и войско Птолемея, которое вышло тремя днями позже, чем он. Странно, что здесь не упоминаются оксидраки, потому что Александр полагал, что его продвижение по Сандар-бар, скорее всего, выманит маллов в восточном направлении – то есть через Рави, – а не в южном или западном направлении; в этом случае колонны Гефестиона и Птолемея оказались бы бесполезными. Случилось следующее.

Колонна Александра состояла из гипаспистов, лучников, агриан, батальона фаланги Пифона, из половины конницы гетайров и всех конных лучников, с ними-то он и отправился через Сандар-бар по направлению к маллам, чьи поселения находились с восточной стороны его движения. В первый день он прошел 100 стадиев (около 12 миль) к колодцу, и здесь накормил и дал роздых своим людям. Он приказал наполнить водой все, что можно было использовать как сосуды[211]211
  Сосудами, видимо, служили муссуки, кожаные мешки из козьих шкур, какие носят индийские пастухи.


[Закрыть], затем снова двинулся в путь, и за остаток дня и следующую ночь они прошли 400 стадиев, а с рассветом вышли к городу, где собралось множество маллов. Поскольку они никак не предполагали, что Александр сможет пересечь пустыню, они не догадывались о его прибытии, пока он не напал на них. Те, кто оказался вне стен города, были безжалостно перебиты, а те, что были в городе, удерживались внутри конницей, пока не подошла пехота, или, как пишет Арриан, «так как пехоты с ним не было, он вместо частокола использовал конницу» (VI). Когда подошел Пердикка вместе с пехотинцами, Александр велел ему двигаться к другому городу по соседству и блокировать его, но не начинать наступление, пока не соединится с ним, потому что он не хотел, чтобы бежавшие жители оповестили других о его наступлении. Первый город и крепость были взяты за два наступления, и 2 тыс. маллов были убиты. Тем временем Пердикка подошел ко второму городу, но, когда обнаружил, что он покинут несколькими часами раньше, он бросился вдогонку и уничтожил всех, за исключением тех немногих, что сумели укрыться в болоте, которое примыкало к реке, – вероятно Рави.

Когда его люди были накормлены и отдохнули, до первой ночной стражи Александр вновь выступил и, как нам говорят, «преодолел огромное расстояние за ночь», и на рассвете он был уже у реки Рави. Там он нашел, что множество маллов переправились на восточный берег реки – то есть в земли оксидраков, – и, когда подошел, увидел, что многие еще переходят брод, уничтожил большинство из них еще до того, как переправился на другой берег, однако многие ускользнули на сильно укрепленные позиции, которые Пифон взял приступом. Затем Александр вновь отправился маршем к городу, который Арриан называет «столицей брахманов»[212]212
  Следует иметь в виду, что эти так называемые города были вроде современных индийских деревень – скоплением саманных хижин, окруженных защитными стенами из того же материала, не очень высокими и толстыми.


[Закрыть], а подойдя к нему, окружил, чтобы разрушить стены. Жители оставили город и укрылись в крепости, но Александр приказал разрушить стену и подвести осадные лестницы.

Тогда и произошел первый инцидент, указывающий на падение морального духа македонцев. Когда часть стены была разрушена и лестницы приставлены к бреши, оказалось, что воины то ли медлили, то ли отказывались взбираться вверх. Свидетельством тому то, что «Александр первый взошел на стену, где его и увидели. При этом зрелище македоняне устыдились и со всех сторон полезли на стену. Крепость была занята; часть индов подожгли свои дома и в них сгорели, большинство пало, сражаясь. Всего погибло около 5 тыс.; в плен взяли мало по причине их мужества» (Арриан. VI. Пер. М.Е. Сергеенко).

После однодневного отдыха наступление было продолжено: другие города, которые им встречались, были покинуты. Тогда Пифон и Деметрий были посланы к реке Рави, чтобы продолжить путь вдоль этой реки и уничтожать всех маллов, которые отказывались сдаться, а Александр тем временем с остальной колонной вновь переправился через Рави, маллы, узнав об этих планах, заняли оборонительную позицию на западном берегу, чтобы помешать его переправе.

Когда Александр об этом узнал, он атаковал их силами всей своей конницы и приказал пехоте следовать за ними. «Когда он подъехал к реке и увидел на другом берегу выстроившихся врагов, он как был, не останавливая коня, кинулся в воду с одной только конницей» (Арриан. VI). Но когда индийцы, пишет Арриан, которых было 50 тыс., увидели, что с ним одна лишь конница, они стали столь яростно сопротивляться, что Александр при виде их густого строя не решился идти врукопашную без пехоты, конница только наскакивала на врага, гарцуя вокруг. Но вскоре начали прибывать агриане, лучники, отряды легкой пехоты и, наконец, показались главные войска. При виде этой страшной силы инды в смятении прорвали кавалерийский кордон и в беспорядке бежали в ближайший, укрепленный город, укрывшись за его стенами.

На следующий день армия была поделена на две атакующие колонны, одну возглавлял Александр, другую – Пердикка. И вновь, когда они приблизились, индийцы бежали из города в крепость. Александр взломал ворота и вошел в город прежде Пердикки, чья колонна запоздала, поскольку они задержались, с трудом перебравшись через стены.

И здесь произошел другой эпизод, свидетельствующий о падении морального духа македонян и чуть не стоивший жизни Александру. У Арриана мы читаем: «Александру показалось, что македоняне, несшие лестницы, не торопятся; он выхватил у одного из них лестницу, сам приставил ее к стене и полез, прикрываясь щитом» (Арриан. VI). Затем следует гомеровское описание битвы в главе 5 (с. 133), в которой Александр был ранен в грудь стрелой[213]213
  Согласно Плутарху, всего в сражениях Александр получил восемь ранений, это было восьмое по счету и самое опасное. В Иллирийскую кампанию он был ранен камнем в голову и дубиной ему повредили шею; при Гранике его шлем был разрублен мечом, проникшим до волос; под Газой он был ранен стрелой в плечо; под Маракандой – стрелой в голень, так что расколотая кость выступала из раны; в Гиркании – камнем в затылок, после чего ухудшилось зрение и в течение нескольких дней он оставался под угрозой слепоты; в области ассакенов – индийским копьем в лодыжку, у Иссы – мечом в бедро» (О доблести и судьбе Александра. 327, 2. Пер. Я. Боровского).


[Закрыть] и спасен Певкестом и Леоннатом, одним из телохранителей. Это был закат в его завоевании Индии. Последовала ужасная бойня, после официального подчинения маллов и оксидраков кампания завершилась. Затем все колонны объединились у слияния Рави и Хенаба.

Глава 9
Александр – гениальный политик

Поскольку война, если это не просто грабительская война, – есть дело политическое и, как таковое, является инструментом политики, – управление государством и военное искусство имеют много общего, и, хотя обычно ответственность за ведение войны делят между собой правительство и его главнокомандующий, а с недавних пор – генеральный штаб, Александр, как царь Македонии и гегемон Эллинского союза, соединял в себе полную политическую и военную власть. В соответствии с этим он мог вырабатывать собственную политику и развивать собственную стратегию, и если бы не гениальность государственного деятеля, которую он выказал при ведении войны, то ни при каких условиях его военное искусство не могло обеспечить ему того, чего он реально достиг. Соответственно в этой и последующей главах мы суммируем то, что ранее рассмотрели в «Изложении стратегии» и в первых трех главах «Анализа», с точки зрения государственной и полководческой деятельности Александра.

Александр родился в революционный век, когда старые полисы, или города-государства, приходили в упадок и когда величайшие мыслители придумывали различные политические средства, чтобы обновить и омолодить полисную систему. Он был воспитан одним из самых известных политических врачевателей и обучен в одной из самых реалистичных военных школ – школе своего отца Филиппа, который был, без сомнения, самым талантливым полководцем того времени. И когда в возрасте двадцати лет меч заговорщика возвел его на трон, он выбрал собственный путь и стал развивать великую стратегию – государственную и военную, – которой суждено было превзойти мудрость его учителя, затмить поразительные успехи его отца и заставить цивилизованный мир вращаться вокруг новой политической оси.

От Аристотеля и своего отца Александр воспринял два бесценных урока. Первый заключался в том, что Аристотель был не прав, утверждая, будто человечество делится на господ и рабов и все, кроме греков, принадлежат к последним. Второй урок заключался в том, что Филипп был в высшей степени прав, говоря, что в войне военная мощь не единственное оружие, которым должен пользоваться полководец, даже не самое главное.

Хотя порой Александр мог быть чрезвычайно жесток со своими врагами, он никогда не презирал их. Он признавал, что как человеческие существа, несмотря на разницу в культурах, они наделены доблестью и теми же пороками, что присущи и грекам и македонцам. Он знал, что макиавеллизм, которым столь удачно пользовался его отец, может приносить большую выгоду, но, вероятно, понял, что это ненадежный капитал, поскольку у врага оставалось впечатление, что победу у него вырвали обманным путем и что он нравственно выше победителя. Прием, который ему оказали афиняне после сражения при Херонее, произвел на него неизгладимое впечатление, и в этом случае он не мог не оценить великодушие своего отца по отношению к Афинам, которое оказалось гораздо действеннее, чем жестокость или обман.

То, как он справился с отчаянной ситуацией в начале своего правления, и его отношения с Коринфским союзом показывают, что, несмотря на неопытность и юный возраст, он был искусным государственным деятелем. Хотя разрушение Фив этому, возможно, и противоречит, но, поскольку у Фив была дурная слава, происшедшее скорее ужаснуло, чем возмутило греков и многими рассматривалось просто как возмездие за уничтожение Фивами независимых государств Платей, Феспий, Коронеи и Орхомена после сражения при Левктрах. Его мягкое обращение с Афинами, городом столь же виноватым, как и Фивы, свидетельствует о его дипломатической проницательности и – учитывая его темперамент – о замечательном умении владеть собой. Видимо, многие македонцы ждали от него более жесткого курса, однако сам Александр понимал, что Афины воплощают в себе все лучшее, что есть в Греции, и культура их слишком ценна, чтобы ее уничтожить. Всю жизнь, несмотря на то что Афины без конца против него интриговали, Александр добивался расположения афинян, поскольку только это могло увенчать его великий труд.

Даже в этот ранний период своего правления он, вероятно, рассматривал Эллинский союз, детище его отца, в качестве временного орудия; там, как и в будущих его повторениях – Лиге Наций и ООН, – притворное братство маскировало личные интересы, а за видимостью политического равенства скрывалось жесткое противостояние. И все же его ценность как инструмента политики должна была быть очевидна для Александра, как и для его создателя, его отца. Союз, со всеми его претензиями, придавал власти Александра видимость законности: без такого оправдания греки не приняли бы его как своего верховного представителя. Хотя как государственный деятель он выдвинул идею «войны отмщения», нашедшую отклик в сердцах, он ясно отдавал себе отчет в том, что политику нельзя строить на ненависти. Тем не менее он остался лояльным к установлениям союза вплоть до конца своего правления, когда, отбросив всякое притворство, потребовал для себя божеских почестей.

Что бы ни было его целью, когда он переправился через Дарданеллы, – а включение в состав экспедиции историков, географов, ботаников, зоологов, металлургов и других ученых предполагает, что он не ограничивался какой-то одной задачей, – основным его намерением было освободить древние греческие города Малой Азии, которые со времени завоеваний Кира входили в состав Персидской империи. Эта задача не имела ничего общего с отмщением, которое, возможно, осуществлялось уже после освобождения. Но и само освобождение имело в виду чисто политические цели, которые, будучи достигнуты, помогали решению стратегических проблем. Эти проблемы, как показали дальнейшие события, были ясны Александру, и главная состояла в том, что греческие земли, с учетом мощи и богатства Персии, а также преимуществ персов на море, – не будут в безопасности, пока оба побережья Эгейского моря не окажутся в руках греков. Освобождение оказывалось эфемерным, если освобожденные города не могли гарантировать спокойствие восточного побережья. Поскольку они не способны были гарантировать такую безопасность, а, наоборот, следовало гарантировать безопасность им самим, то единственным способом добиться этого было двигаться к восточным границам в направлении Галиса (река в Малой Азии). Таким образом, с самого начала кампании идеологические цели уступили место стратегической задаче обеспечения безопасности, в результате чего Александр стал продвигаться на восток, ибо для достижения полной безопасности следовало подчинить всю Персидскую империю.

Это была долгосрочная программа, исполнение которой привело Александра к реке Биас, и одновременно она подсказала ему политические средства, без которых цель была едва ли достижима. Хотя он пришел в малоазиатские греческие города как освободитель, он был македонец, и их жители, с которыми персы обращались довольно сносно, сомневались, принесет ли им благо перемена властителя. Но когда после победы при Гранике Александр стал относиться к ним, как к свободным союзникам, сохранив и восстановив их старые формы демократии, освободил Или– он, Эритры, ионийские и этолийские города от выплаты дани, украсил храм Афины в Илионе, приказал восстановить Смирну и перестроил Клазомены, освятил храм Афины в Приене, приказал восстановить храм Артемиды в Эфесе, который был сожжен в год его рождения, и повсюду выказывал почтение к эллинским традициям – греки стали смотреть на него не только как на освободителя, но как на отца, обретшего давно потерянных детей.

Эта политика примирения показывает, что Александр понимал то, о чем забывают многие государственные деятели: а именно что добрая воля гражданского населения является нравственной основой военной мощи[214]214
  Наполеон говорил об этом. На острове Св. Елены он записал: «Что меня особенно восхищает в Александре, это не столько его кампании, которые теперь трудно восстановить, но его политическое чутье. Он владел искусством побеждать людские страсти. Он был прав, убив Пармениона, поскольку тот счел неправильным отказываться от греческих обычаев. Величайшим политическим актом было совершить поход к Аммону; таким образом он завоевал Египет» (Мемуары, написанные на о-ве Св. Елены, Гурго, т. II, с. 435 и Монтолон, т. II, с. 246).


[Закрыть]. Из этого вытекает, что на войне всегда существуют два фронта – внешний, или физический фронт, епархия генерала, и внутренний, или психологический фронт – епархия государственного деятеля. На первом сражения ведутся с помощью оружия, а на последнем – идеями, которыми политик оперирует в отношении народа-противника. Если он проводит политику, которая отвращает народ от их собственных правителей, – то есть ослабляет его лояльность, – тогда подрываются и нравственные основы военной силы врага[215]215
  Маршал Пилсудский называет внутренний фронт «наиболее опасным из всех фронтов» (L'Annee, 1920 (1929). С. 51).


[Закрыть].

Стратегическую значимость этих шагов Александра трудно переоценить, поскольку без укрепления внутреннего фронта Александр не сумел бы с теми ограниченными ресурсами, которыми он располагал, сокрушить военную мощь Персии, особенно учитывая громадную протяженность ее империи. Без дружественно настроенного населения ему пришлось бы оставлять гарнизоны в каждом из завоеванных им городов и на каждой миле его коммуникаций, в результате чего еще до того, как он достиг бы центра империи, его наступательные силы истощились бы.

Политика примирения не ограничивалась лишь греческими городами Малой Азии. В Лидии после того, как Мифрина, командир персидского гарнизона в Сардах, сдал ему город без боя, Александр принял его с почестями и вернул жителям Сард и другим лидийцам их старые законы, которые отнял у них Кир.

Именно в Сардах государственная мудрость Александра проявилась в полной мере. Чтобы оставить мир и согласие в своем тылу, что было необходимым условием для продвижения вперед, он не стал разрушать персидскую систему правления, и назначение после победы при Гранике Каласа сатрапом Геллеспонтиды-Фригии свидетельствует о его намерениях. В Сардах Александр жестко ограничил могущество сатрапа, которого он назначил; он лишил его контроля за финансами, налогами и военного командования, это была долгосрочная реформа, которая исключала возможность восстаний – чем всегда страдала Персидская империя. Для дальнейшего укрепления безопасности основные крепости, такие, как Сарды, Тир, Газа, Пелусий, Мемфис и Вавилон, были отданы под командование македонских гарнизонов, непосредственно подчиненных Александру.

Не следует думать, что Александр всегда придерживался одинаковых принципов; каждому городу, региону, провинции он воздавал должное. В Карии он назначил сатрапом Аду, местную женщину, которой после ее смерти наследовал македонец. В Финикии, везде, кроме Тира, он сохранил власть городских царей, а в Египте упразднил систему сатрапий и назначил египтянина наместником. Практические причины такого радикального изменения системы управления уже упоминались; в стране, где он был признан не только царем, но и считался божеством (в Египте), было бы бестактно оставлять прежнюю систему персидской администрации – Александр должен был искоренить богохульство, практиковавшееся Камбизом и Артаксерксом III. Короче, как правитель Александр опирался на то, что уже существовало раньше, но никогда не оставлял ту систему, которая не выдержала проверки практикой.