Текст книги "Девушка ждёт"

Глава двадцать пятая

Простые слова, но какие зловещие!

– Когда вы сегодня утром уехали, он был вне себя, – вообразил, будто мы устроили против него заговор.

– Так оно и есть, – прошептала Динни.

– После отъезда мадмуазель он расстроился еще больше. Скоро я услышала, как хлопнула наружная дверь, – с тех пор он не возвращался. Я вам не говорила, но вчера я пережила страшную ночь. Что, если он не вернется совсем?

– Ах, Диана, как бы это было хорошо.

– Но куда он девался? Что делает? К кому он мог пойти? Господи! Как это ужасно.

Динни в страхе глядела на нее.

– Простите, Динни! Вы, верно, устали и проголодались. Давайте поскорее ужинать.

Они поужинали в «логове» Ферза – красивой комнате, отделанной зелеными панелями с золотистым оттенком, но их не покидала тревога. Мягкий свет падал из-под абажуров на открытые шеи и руки, на фрукты, цветы и серебро. Пока не вышла горничная, они говорили о посторонних вещах.

– У него есть ключ? – спросила Динни.

– Да.

– Давайте позвоним дяде Адриану?

– Что он может сделать? Если Рональд придет и застанет здесь Адриана, будет только хуже.

Алан Тасборо говорил, что приедет сразу, если он нам понадобится.

– Нет, давайте сегодня никого не звать. А завтра посмотрим.

Динни кивнула. Ей было страшно, но больше всего она боялась показать свой страх, – ведь она здесь для того, чтобы своим спокойствием придать силы Диане.

– Пойдемте наверх, спойте мне, – сказала она наконец.

Наверху, в гостиной, Диана спела «Ветку тимьяна», «Юрские утесы», «Убирали в поле ячмень», «Замок Дромор»; все было так красиво – и комната, и песни, и певица, – что Динни охватило какое-то блаженное состояние. Она даже задремала, но вдруг Диана перестала играть.

– Слышите? Внизу стукнула дверь.

Динни встала и подошла к роялю.

– Играйте, не говорите ему ничего, не подавайте вида, что волнуетесь.

Диана заиграла и запела ирландскую песню: «Неужели мне быть в цепях, а тебе на воле». Дверь в гостиную открылась, и в зеркале напротив Динни увидела, как вошел Ферз и остановился, прислушиваясь к пению.

– Пойте дальше, – шепнула она.

 
Так что ж, я не волен, а ты вольна?
Люблю, а ты не любишь меня?
Неужто лишил меня разума бог
И разлюбить мне тебя не помог?
 

А Ферз стоял и слушал. Он выглядел не то смертельно уставшим, не то пьяным, волосы его были всклочены, зубы чуть-чуть оскалены. Наконец он шевельнулся. Стараясь не шуметь, он подошел к дивану в дальнем углу и тяжело на него опустился. Диана перестала петь. Динни, положив руку ей на плечо, почувствовала, как Диана дрожит, стараясь говорить спокойно.

– Ты уже ужинал, Рональд?

Ферз не ответил; он пристально глядел на них из своего угла с той же странной, жуткой усмешкой.

– Играйте, – шепнула Динни.

Диана заиграла «Красный сарафан»; она повторяла этот прелестный безыскусственный мотив снова и снова, словно стараясь загипнотизировать молчавшего в углу человека. Когда Диана наконец остановилась, наступила тишина. Динни не выдержала первая.

– Капитан Ферз, на улице дождь? – спросила она резко.

Ферз провел руками по брюкам и кивнул.

– Тогда, может, тебе пойти переодеться, Рональд?

Ферз уперся локтями в колени и опустил голову на руки.

– Ты, должно быть, устал, дорогой; ложись-ка лучше в постель. Принести тебе наверх чего-нибудь поесть?

Но он все не двигался. Усмешка сползла с его губ, глаза закрылись. Казалось, он заснул так внезапно, как валится в упряжке загнанная лошадь.

– Закройте рояль, – прошептала Динни, – пойдемте наверх.

Диана тихонько опустила крышку рояля и поднялась. Они подождали, прижавшись друг к другу, но он не шевелился.

– Как, по-вашему, он спит? – шепнула Динни.

Ферз встрепенулся.

– Спит? У меня все начинается снова! Все снова! Но я не хочу, не позволю. Клянусь богом, не позволю!

Лицо его было искажено бешенством; он постоял минуту, потом, заметив их испуг, упал обратно на диван и закрыл лицо руками.

Диана порывисто бросилась к нему. Ферз поднял голову. Глаза его дико горели.

– Не смей! – прорычал он. – Оставьте меня в покое! Убирайтесь!

У двери Диана обернулась.

– Рональд, хочешь, позовем врача? Он даст тебе снотворное… тебе надо поспать.

Ферз вскочил с дивана.

– Не надо мне никого. Убирайтесь!

Они попятились из комнаты, бросились наверх и остановились только в спальне у Динни, обнявшись и дрожа.

– Прислуга уже спит?

– Они всегда рано ложатся, когда бывают вечером дома.

– Диана, по-моему, мне надо спуститься и позвонить.

– Нет, Динни, я пойду сама. Но кому звонить?

Этот вопрос заставил их задуматься. Они обсудили его шепотом. Диана хотела позвонить врачу, Динни считала, что надо попросить Адриана или Майкла пойти к врачу и привести его с собой.

– Так же начиналось и в прошлый раз?

– Нет. Тогда он не знал, что ему предстоит. Я боюсь, что он покончит с собой.

– А у него есть оружие?

– Я отдала его армейский револьвер Адриану.

– А бритвы?

– Только безопасные; и в доме нет никакого яда.

Динни пошла к двери.

– Я должна позвонить…

– Динни, я не могу вам позволить…

– Меня он не тронет. Опасность грозит только вам. Заприте дверь, пока меня не будет.

И она выскользнула прежде, чем Диана смогла ее остановить. Повсюду еще горел свет; она замерла, прислушиваясь. Ее комната была на третьем этаже и выходила на улицу. Спальня Дианы и спальня Ферза были расположены ниже, недалеко от гостиной. Ей нужно было пройти мимо них, чтобы попасть в холл, а оттуда – в маленький кабинет, где стоял телефон. Внизу была полная тишина. Диана открыла дверь и показалась на пороге; боясь, что она ее обгонит, Динни побежала вниз по лестнице. Скрипнули ступени, и она остановилась, чтобы снять туфли. Держа их в руках, она прокралась мимо двери гостиной. Оттуда не доносилось ни звука, и Динни сбежала в холл. Там она успела заметить брошенные на стул шляпу и пальто Ферза и, войдя в кабинет, закрыла за собой дверь. Немножко постояв, чтобы отдышаться, Динни зажгла свет и взяла телефонную книгу. Она нашла телефон Адриана и уже протянула руку к трубке, как кто-то сжал ее запястье; ахнув, она оглянулась и увидела Ферза. Он рывком повернул ее к себе и ткнул пальцем в туфли, которые она все еще держала в руке.

– Хотите меня выдать, – сказал он и, не выпуская ее руки, вынул из бокового кармана нож.

Отпрянув насколько возможно назад, Динни посмотрела ему прямо в лицо. Почему-то она уже не так боялась, как раньше; главным ее ощущением был какой-то стыд, – ей было неловко, что она держит в руке туфли.

– Как это глупо, капитан Ферз, – произнесла она ледяным тоном. – Вы отлично знаете, что мы не хотим вам зла.

Ферз отшвырнул ее руку, открыл нож и одним ударом перерезал телефонный провод. Трубка упала на пол. Он закрыл нож и убрал его в карман. Динни показалось, что этот поступок немного успокоил его.

– Наденьте туфли, – сказал он.

Она повиновалась.

– Имейте в виду, я не позволю, чтобы мной распоряжались и вмешивались в мою жизнь. Я сам решу, что с собой делать.

Динни молчала. Сердце ее бешено колотилось, и она боялась, что голос может ее выдать.

– Вы слышите?

– Да. Никто не собирается вам мешать или делать что-либо вам наперекор. Мы хотим вам только добра.

– Знаю я это «добро», – сказал Ферз. – С меня хватит. – Он подошел к окну, рванул в сторону штору и выглянул на улицу. – Дождь льет, как из ведра, – сказал он, потом повернулся и уставился на Динни. Лицо его начало подергиваться, руки сжались в кулаки. Он замотал головой и вдруг закричал: – Вон отсюда, живо! Вон, вон отсюда!

Динни быстро пошла к двери, стараясь не бежать, закрыла ее за собой и кинулась наверх. Диана все еще стояла на пороге спальни. Динни втолкнула ее в комнату, заперла дверь и, задыхаясь, упала на стул.

– Он побежал за мной, – с трудом выговорила она, – и перерезал провод. У него нож; боюсь, что начинается приступ буйства. Если он попробует взломать дверь, она выдержит? Может быть, пододвинуть кровать?

– Тогда нельзя будет спать.

– Спать мы и так не будем.

И Динни принялась тащить кровать. Вдвоем они загородили ею дверь.

– Прислуга запирается на ночь?

– Они запираются, с тех пор как он вернулся.

Динни с облегчением вздохнула. Ее бросило в дрожь при одной мысли о том, что ей пришлось бы идти предупреждать прислугу. Она села на кровать и посмотрела на стоявшую у окна Диану.

– О чем вы думаете, Диана?

– О том, как бы я боялась, если бы дети были дома.

– Да, слава богу, их нет.

Диана подошла к кровати и взяла Динни за руку. Динни ответила на ее пожатие, – они сжали друг другу руки почти до боли.

– Неужели мы ничего не можем сделать, Динни?

– Если он уснет, утром ему станет лучше. Теперь, когда он опасен, мне его не так жалко.

– Я вообще уже ничего не чувствую, – глухо сказала Диана. – Знает он, что я в вашей комнате? Может, мне лучше сойти вниз, и будь что будет.

– Ни за что!

И, вынув ключ из двери, Динни сунула его себе в чулок; прикосновение холодного металла ее немного успокоило.

– Теперь мы ляжем ногами к двери, – сказала она. – Незачем зря себя изводить.

Обеих охватила усталость, и они долго лежали, прижавшись друг к другу, под пуховым одеялом – ни та, ни другая не могли уснуть, но обе были в полузабытьи. Динни задремала, но ее разбудил какой-то шорох. Она взглянула на Диану. Та спала в самом деле, спала как убитая. Дверь прилегала к косяку не плотно, и над нею виднелась полоска света. Динни оперлась на локоть и прислушалась. Кто-то поворачивал и осторожно тряс ручку. Послышался стук.

– Да, – очень тихо сказала Динни, – в чем дело?

– Диана, – раздался голос Ферза, на этот раз очень покорный. – Мне нужна Диана.

Динни прижалась губами к замочной скважине.

– Диана нездорова, – прошептала она. – Она заснула, не будите ее.

Наступило молчание. Потом она с ужасом услышала протяжный вздох, похожий на стон, до того жалобный и безнадежный, что Динни чуть было не отворила дверь. Она вовремя взглянула на бледное, измученное лицо Дианы, и это удержало ее. Нельзя! Что бы ни означал этот вздох, – все равно нельзя! И, съежившись на постели, она опять прислушалась. За дверью не раздавалось ни звука. Диана спала, но Динни больше не могла заснуть. «Если он себя убьет, – мелькнула у нее мысль, – это я буду виновата». Но разве так не лучше будет для всех – для Дианы, для детей и для него самого? И все же его протяжный вздох, почти стон, продолжал звучать у нее в ушах. Бедняга, вот бедняга! Она не чувствовала больше ничего, кроме острой, мучительной жалости и какой-то злобы на неумолимую природу, причиняющую людям такие страдания. Безропотно покоряться судьбе? Ни за что! Она бессмысленна и жестока! Динни лежала, вздрагивая, рядом с измученной спящей Дианой. Чем они прогневали судьбу? Могут они ему чем-нибудь помочь? Что им делать утром? Диана пошевелилась. Просыпается? Но та только повернулась на другой бок и снова забылась тяжелым сном. Постепенно Динни охватила дремота, она тоже заснула.

Ее разбудил стук в дверь. Было уже светло. Диана еще спала. Динни взглянула на часы. Восемь часов. Это пришли ее будить.

– Спасибо, Мери, – вполголоса откликнулась она. – Миссис Ферз у меня.

Диана села, глядя на полуодетую Динни.

– В чем дело?

– Ни в чем. Восемь часов! Надо встать и подвинуть кровать на место. Вы поспали как следует. Прислуга уже на ногах.

Они накинули халаты и отодвинули кровать. Динни вынула ключ и отперла дверь.

– Мешкать нечего. Идемте.

С минутку они постояли, прислушиваясь, на верхней площадке лестницы, потом спустились ниже. В комнате Дианы не было никаких следов беспорядка. По-видимому, сюда заходила горничная – шторы были отдернуты. Динни и Диана остановились у двери, которая вела в комнату Ферза. Ни звука. Они вышли в коридор, откуда в его комнату вела другая дверь. Опять ни звука!

– Сойдем вниз, – шепнула Динни. – Что сказать Мери?

– Ничего. Она поймет сама.

Двери в столовую и кабинет были распахнуты. Отрезанная телефонная трубка еще валялась на полу; никаких других следов ужасной ночи не было заметно.

Вдруг Динни сказала:

– Диана, нет его шляпы и пальто. Они лежали здесь на стуле.

Диана пошла в столовую и позвонила. Из кухни появилась пожилая горничная, вид у нее был испуганный.

– Мери, вы сегодня утром видели шляпу и пальто мистера Ферза?

– Нет, миссис Ферз.

– Когда вы сошли вниз?

– В семь часов.

– Вы не были в его комнате?

– Еще нет, миссис Ферз.

– Вчера вечером мне нездоровилось; я ночевала в комнате мисс Динни.

– Да, миссис Ферз.

Все трое поднялись наверх.

– Постучите в дверь.

Горничная постучала. Динни и Диана стояли рядом, Ответа не последовало.

– Постучите еще, погромче.

Горничная постучала несколько раз. Никто не отвечал. Диана отстранила ее и повернула ручку. Дверь отворилась. В комнате никого не было, но в ней царил такой беспорядок, словно здесь была драка. Валялась пустая грелка; повсюду был рассыпан пепел. Постель был смята, но, по-видимому, Ферз лежал, не раздеваясь. Все его вещи были на месте, он явно ничего с собой не взял. Женщины переглянулись.

– Мери, дайте нам поскорее позавтракать, – сказала наконец Диана. – Нам надо уйти.

– Да, миссис Ферз… я видела телефон.

– Уберите трубку и позаботьтесь, чтобы телефон починили; другим ничего не говорите. Скажите, что он уехал на день или на два. Приведите в порядок комнату, чтобы все выглядело как надо. Давайте поскорей оденемся, Динни.

Горничная ушла вниз.

– А деньги у него есть? – спросила Динни.

– Не знаю. Посмотрю, взял ли он чековую книжку.

Диана побежала по лестнице. Динни ждала. Минуту спустя Диана вернулась в холл.

– Нет, она лежит на бюро в столовой. Одевайтесь скорее!

Это означало… Что же это могло означать? В душе у Динни боролись надежда и страх. Она бросилась наверх.

Глава двадцать шестая

Второпях они позавтракали и посоветовались, как быть дальше. Куда пойти?

– Только не в полицию, – сказала Динни.

– Конечно, нет.

– Я думаю, прежде всего нам надо поехать к дяде Адриану.

Они послали горничную за такси и отправились к Адриану. Еще не было и девяти. Они застали его за завтраком; он ел рыбу – в ней было столько костей, что чем больше ешь, тем больше остается на тарелке; только так и можно объяснить библейское чудо с семью корзинами, полными рыбы.

Адриан, который, казалось, совсем поседел за эти дни, выслушал их, набивая трубку; потом он сказал:

– Теперь предоставьте все это мне. Динни, ты можешь отвезти Диану в Кондафорд?

– Конечно.

– А можешь ты сначала попросить Алана Тасборо съездить в клинику и узнать, нет ли там Ферза, не говоря им, что он исчез? Вот адрес.

Динни кивнула.

Адриан поднес руку Дианы к губам.

– Дорогая, у вас совершенно измученный вид. Не волнуйтесь; отдохните там с детьми. Мы будем сообщать вам обо всем.

– Адриан, можно избежать шума в газетах?

– Постараемся. Я посоветуюсь с Хилери; сперва испробуем все другие пути. Сколько у него с собой денег?

– По последнему чеку он получил пять фунтов два дня назад; но вчера он весь день не был дома.

– Как он одет?

– Синее пальто, синий костюм, котелок.

– И вы не знаете, где он был вчера?

– Нет. До вчерашнего дня он вообще не выходил.

– Он еще состоит в каком-нибудь клубе?

– Нет.

– Кто-нибудь из старых друзей знает о его возвращении?

– Нет.

– И он не взял чековой книжки?.. Когда ты сможешь поймать этого молодого человека, Динни?

– Сейчас же, если я могу позвонить по телефону; он ночует у себя в клубе.

– Иди звони.

Динни позвонила и, вернувшись, сообщила, что Алан немедленно поедет в клинику и о результатах даст знать Адриану. В клинике Алан скажет, будто он старый друг Ферза и не знал, что тот уехал домой. Он попросит известить его, как только Ферз вернется, чтобы он мог приехать его повидать.

– Хорошо, детка, – сказал Адриан, – ты у меня умница. А теперь поезжайте, и присматривай там за Дианой. Оставь мне номер вашего телефона в Кондафорде.

Записав телефон, он проводил их до такси.

– Дядя Адриан самый добрый человек на свете.

– Никто этого не знает лучше меня, Динни.

Вернувшись на Окли-стрит, они поднялись наверх, чтобы собраться. Динни боялась, что Диана в последнюю минуту откажется ехать. Но та дала слово Адриану, и вскоре они отправились на вокзал. Обе были так измучены, что все полтора часа пути провели молча, каждая в своем углу. Динни только теперь поняла, чего ей все это стоило. И почему? Никто ни на кого не нападал, и даже шума особого не было. Как страшно действует на окружающих безумие! Какой ужас оно внушает, сколько причиняет страданий! Теперь, когда ей больше не грозила встреча с Ферзом, он снова вызывал в ней только жалость. Она представляла себе, как он бродит с помутившимся рассудком, не зная, где приклонить голову, и не имея подле себя никого, кто бы ему помог; на грани полного безумия или, может быть, уже по ту сторону этой грани. Самые ужасные трагедии всегда порождают страх. Преступность, проказа, безумие – все это пугает людей, а жертвы этих несчастий обречены на беспросветное одиночество, окружены всеобщим страхом. Со вчерашней ночи ей куда понятнее стали отчаянные слова Ферза о том заколдованном круге, в котором мечется человек, потерявший рассудок. Теперь она знала, что у нее не хватит ни сил, ни жестокости иметь дело с сумасшедшими; поняла она и почему так жестоко обращались с сумасшедшими в былые времена. Так ведут себя и собаки, – обезумев от страха, они набрасываются всей сворой на бешеного пса. Презрение к полоумным, жестокость и презрение – ведь это только самозащита, самозащита и месть за что-то такое, что оскорбляет человеческие чувства. И тем больше их жалеешь и тем страшнее о них думать. Поезд мчал ее все ближе к дому, к покою, а Динни все больше мучили противоречивые чувства – хотелось прогнать от себя всякую мысль о несчастном отщепенце, и было нестерпимо жаль его. Она поглядела на Диану, прикорнувшую напротив с закрытыми глазами. Что она сейчас чувствует? Ведь она связана с Ферзом воспоминаниями, законом, детьми. На лицо, обрамленное плотно прилегающей шляпкой, легли следы долгих испытаний – на нем появились морщинки и какая-то суровость. Судя по чуть заметному движению губ, она не спала. «Что ее поддерживает? – думала Динни. – Она не религиозна и, в общем, ни во что особенно не верит. На ее месте я бы бросила все и сбежала куда глаза глядят… Нет, пожалуй, не сбежала бы. Может быть, в каждом из нас живет какое-то чувство долга перед самим собой, оно-то и поддерживает в нас твердость и стойкость духа»

На вокзале никто их не встречал, и, оставив там вещи, они пошли в Кондафорд пешком.

– Интересно, – сказала вдруг Динни, – может ли человек прожить в наши дни совсем без волнений? Могла бы я быть счастлива, живя здесь все время, как деревенские старики? Клер тут всегда томится. Тихая жизнь не по ней. В каждом из нас живет свой бес – живет и не дает покоя.

– В вас я его, кажется, никогда не замечала, Динни.

– Жалко, что я не была постарше во время войны. Когда она кончилась, мне было всего четырнадцать.

– Вам повезло.

– Не знаю. Вы пережили столько треволнений, Диана.

– Когда началась война, мне было столько лет, сколько вам сейчас.

– И вы были замужем?

– Только что вышла.

– Кажется, он провел всю войну на фронте?

– Да.

– Отсюда все и пошло?

– По-моему, только ускорило.

– Дядя Адриан говорил о наследственности.

– Да.

Динни показала на домик под соломенной крышей.

– В этом домике пятьдесят лет прожили друг с другом двое стариков, мои любимцы. Вы на это способны, Диана?

– Теперь – да; я хочу покоя.

Они молча дошли до дома. Там их застала телеграмма от Адриана: Ферз в клинику не возвращался, но Адриан и Хилери, кажется, напали на верный след.

Повидавшись с детьми, Диана прилегла в отведенной ей комнате, а Динни зашла к матери.

– Мама, я должна это кому-нибудь высказать: я молю бога, чтобы Ферз умер.

– Динни!

– Ради него самого, ради Дианы, ради детей, ради всех нас; даже ради меня самой.

– Конечно, если он безнадежен…Мне все равно, безнадежен он или нет. Все это слишком ужасно. Провидение обанкротилось.

– Что ты, детка!

– Слишком уж свысока оно на нас смотрит. Может, и есть какой-нибудь вечный промысл, но мы для него – просто козявки.

– Тебе надо хорошенько выспаться, детка.

– Да. Но это ничего не изменит.

– Не распускайся, Динни; от этого портится характер.

– Не вижу никакой связи между верой и характером. Разве я стану вести себя хуже оттого, что больше не верю в провидение или загробную жизнь?

– Но, Динни…

– Напротив, я стану вести себя лучше; если я человек порядочный, то это потому, что порядочность сама по себе хороша, а не потому, что мне за это воздастся.

– Какая может быть порядочность, если нет бога?

– О моя дражайшая и премудрая мать, я же не говорю, что бога нет. Я только сказала, что его промысл очень далек от нас. Разве ты не слышишь, как он говорит: «Да, кстати, этот шарик под названием Земля – он все еще вертится?» И какой-нибудь ангел ему отвечает: «Конечно, сэр, вертится, и довольно проворно». – «Позвольте-ка, он, наверно, совсем уж мохом порос. Помните, там еще развелся такой микроб… хлопотун…»

– Динни!

– «Ах да, сэр, вы имеете в виду человека?» – «Вот-вот, кажется, мы его так и назвали».

– Динни, какой ужас!

– Нет, мама, если я человек порядочный, то это потому, что порядочность придумали люди для блага самих людей; точно так же, как красоту создали люди себе на радость. Мамочка, я, наверно, ужасно выгляжу. У меня совсем глаза слипаются. Пойду, пожалуй, прилягу. Сама не знаю, почему я так разволновалась. Наверно, оттого, что я никак не могу забыть его лицо.

И с подозрительной поспешностью Динни повернулась и вышла.