Текст книги "Восхождение на Эверест"

Поэтому вышеизложенное не следует расценивать, как желание очернить или упрекнуть трех наших искусных и неутомимых врачей, которые постоянно осматривали больных и раздавали новые и интересные лекарства. Даже Майкл Уорд, от которого мы услышали однажды при раздаче пилюль совет: «Попробуйте вот эти, они совсем не помогают», – и тот пользовался безграничным доверием.

И все же временами мы начинали ценить Базовый лагерь, несмотря на все его недостатки. Он был роскошным приютом для утомленного восходителя, спускающегося после разведки цирка или даже после более короткого обычного подъема с грузом вверх по ледопаду. Там ждала вкусная еда, приготовленная умелыми руками Тхондупа. Благодаря инициативе наших поставщиков провизии Джорджа Бенда и Гриффа Пафа, заманивших с дальних пастбищ яка, и стоицизму нашего мясника Джорджа Лоу, убившего его неподалеку от лагеря, мы могли питаться там свежим мясом. Картошка была роскошью, которой мы могли наслаждаться только здесь, так как в цирке она быстро портилась от мороза. В Базовом лагере обычно был выбор в помещении: вы могли уединиться в палатке образца «Мид», разместиться в общей палатке, где всегда было шумно и весело, или же предпочесть всему постоянную температуру ледовой пещеры (мы уже вырыли несколько таких пещер в ледяном холме взамен своих палаток, постоянно кочующих вверх по цирку). А самым главным, пожалуй, было то, что там была возможность отдохнуть и поразвлечься, поспать, пописать или почитать, послушать цейлонское радио. И бывали еще другие моменты, когда Базовый лагерь был овеян некоторой красотой. Ночью снег часто переставал падать и облака рассеивались. В период организации лагерей было полнолуние. Нельзя забыть пейзажа, который открывался перед нами, когда после ужина в общей палатке мы шли спать. Луна освещала вершины Пумори и Лингтрена, заставляя скользкие склоны близких остроконечных сераков сиять, словно полированное серебро. В направлении Эвереста ледопад был погружен в глубокую тень. Было страшно холодно – минус 23° – и совершенно тихо. Только временами тишина прерывалась приглушенными голосами, доносившимися из какой-нибудь палатки шерпов, сквозь брезент которой тускло просвечивал свет лампы, или же неожиданными глухими раскатами ледяных обвалов со скал Лхо-Ла. В такие моменты можно было питать к лагерю на леднике Кхумбу более теплые чувства.

И, тем не менее, когда представилась возможность отдохнуть – большинству от 2 до 5 мая, остальным вскоре после этого, – то в качестве места отдыха был выбран лагерь в Лобудже. Находясь всего в каких-нибудь двух с половиной часах расстояния от Базового лагеря по западному берегу ледника Кхумбу, Лобудже являлось действительно прелестным местечком. Было еще слишком раннее время года, чтобы трава выросла, цветы полностью распустились, и все же трава и сухие стручки – остатки прошлогодней красы – при наличии небольшой фантазии производили впечатление зелени. Селение состоит из пары загонов для стад яков на небольшом холме, на дне трога между ледниковой мореной и горным склоном. Из-под дерна, как раз ниже хижин с силой бьет ключ свежей и чистой воды; трава лениво колышется в струях. В первых числах мая уже начали расцветать самые ранние весенние цветы: растущая плотными кустиками смолевка бесстебельная и лиловые примулы. Распустила свои редкие цветы на кустах среди валунов красная азалия. Долинный ветер, дующий вверх по леднику, пощадил этот укромный уголок. Прожив некоторое время в мертвом царстве, мы с восхищением наблюдали за жизнью животных и птиц. Между камнями играли бесхвостые тибетские крысы, очень похожие на серых морских свинок, и пара куниц. Были здесь и разные птицы: снежные голуби, белоголовые горихвостки, красные азиатские зяблики, крапивник, громадный ягнятник (бородач), спокойно парящий в вышине, и различные виды ястребов. Окруженные этой атмосферой покоя и отдыха, мы снова могли смотреть на высокие пики, как на предметы красоты, и снова испытывали к ним дружелюбные чувства. Там, за дальним краем усеянного валунами ледника, виднелась вершина Нупдзе. Ближний конец ее длинного гребня принял форму острого снежного конуса, обособленно возвышающегося над крутым обрывом из скал, голубых сераков и сверкающих склонов.

Со 2 и примерно по 12 мая в Лобудже все время было небольшое, но постоянное население. Пребывание в этом месте принесло всем нам огромную пользу как в смысле улучшения физического состояния, так и нового прилива сил для выполнения стоящих впереди задач. При проведении любого другого мероприятия – такого же серьезного и крупного по масштабам, как экспедиция на Эверест, я очень рекомендую организовывать лагерь отдыха подобного типа.

Чарльз Уайли, отдыхая здесь, узнал из радиограммы, переданной индийской радиостанцией в Намче-Базаре, о том, что у него родился сын; более раннее сообщение Би-би-си до нас не дошло. Передавая это приятное известие, наш приятель с радиостанции в Намче добавил свои личные поздравления: «Я очень рад, что могу сообщить о рождении вашего сына. Надеюсь, что причины для подобной радости будут у вас повторяться, по крайней мере, раз в году. Пожалуйста, заплатите подателю телеграммы одну рупию».

Глава X
СТЕНА ЛХОДЗЕ. ПЕРВЫЙ ЭТАП

В первых числах мая работы по заброске грузов временно прекратились, и мы приступили к выполнению другой, весьма важной задачи. Этой задачей была разведка стены Лходзе – третья большая разведка в ходе нашей экспедиции. Фактически эта рекогносцировка являлась в то же время и генеральной репетицией восхождения на вершину Эвереста, так как теперь предстояло провести испытания двух типов кислородных аппаратов, на большей высоте, чем это было возможно ранее. Таким образом, перед нами стояла двойная задача: во-первых, разведка пути по стене до возможно большей высоты, поиски наиболее удобного пути и выяснение могущих встретиться трудностей; во-вторых, испытание кислородных аппаратов. До разрешения этих двух задач я был не в состоянии решиться на составление окончательного плана штурма.

При обсуждении предварительного плана Чарльз Эванс, Эд Хиллари и я считали, что уже в этот ранний период мы сможем достичь значительной высоты; я мечтал даже подняться выше Южной седловины, пользуясь аппаратом закрытого типа. Но было очевидно, что мы не должны допускать излишней затраты на эту репетицию человеческих сил, времени и снаряжения, предназначенных для самого штурма. Поэтому до того, как дать окончательные инструкции группе, намеченной для подъема на седловину, я решил отправиться вместе с нею и произвести предварительную разведку верхней части цирка и нижней части склона стены Лходзе, а также еще раз испытать аппараты закрытого типа.

В основную разведывательную группу входили Чарльз Эванс и Том Бурдиллон, пользовавшиеся аппаратами закрытого типа. Их задачей было заночевать возможно выше на стене Лходзе и на следующий день, если окажется возможным, продвинуться к Южной седловине. Вспомогательная группа состояла из Чарльза Уайли и Майкла Уорда, имевших аппараты открытого типа. Они должны были помогать основной группе в организации лагеря на стене Лходзе и во всем, что потребуется. Кроме того, они должны были выяснить вопрос о пригодности своих кислородных аппаратов. Майкл также взялся произвести ряд физиологических наблюдений для Гриффа Пафа. Для заброски грузов в разведывательную группу были включены семь наилучших шерпов; таким образом Чарльз Уайли имел возможность проверить на деле людей, которыми ему предстояло руководить во время штурма. Для самих шерпов этот выход также являлся пробой сил. Я надеялся также, что шерпы смогут пользоваться кислородом, еще лучше ознакомятся с устройством аппаратов и поймут их ценность. Однако моим надеждам на обеспечение шерпов кислородом не суждено было осуществиться, так как проведение этого плана повлекло бы за собой значительное увеличение веса их грузов. Кроме того, мы столкнулись с необходимостью экономить кислород вследствие его утечки из многих баллонов во время пути из Англии. Окончательное заключение, хватит ли нам кислорода, можно было сделать после завершения разведки, но все полагали, что более точно установить это можно лишь в течение периода отдыха. 30 апреля я в сопровождении специальной команды шерпов поднялся из Базового лагеря в лагерь III. Шедшие за нами Том Бурдиллон и Чарльз Эванс производили субвысотные испытания аппаратов закрытого типа. В тот же день проходил ледопад Грифф Паф со своим помощником, подростком Мингмой, сыном Да Тенсинга. Они намеревались добраться до лагеря IV или же остаться в лагере III во время работы разведывательной группы. Для Мингмы это был первый опыт передвижения по ледопаду и вообще первый серьезный опыт восхождения. Такое испытание было, пожалуй, слишком суровым для тринадцатилетнего мальчика, обремененного к тому же значительным грузом. Грифф сильно привязался к маленькому Мингме. Он дал ему кое-что из своей одежды, и Мингма, имевший рост 137 см. гордо расхаживал в свитере, рассчитанном на мужчину, ростом 180 см, и доходившем ему до колен. Забавно было слушать их разговоры: каждый говорил на своем языке, непонятном для собеседника, и не удивительно, что Мингма иногда довольно превратно понимал даваемые ему указания. И тогда раздавалось отеческое порицание Гриффа, произносимое спокойным педантичным тоном на чистейшем английском языке: «Мингма, сколько раз я говорил тебе не делать этого». А мальчик внимательно смотрел на него с сокрушенным видом, принимая упрек, которого он не понимал, так же как не понимал, что именно в его действиях послужило поводом для упрека. Однажды Грифф отложил в сторону одну из своих коробок, чтобы поместить в нее для переноски через ледопад важнейшее физиологическое оборудование, пробирки и т. п. Легко понять чувства Гриффа, когда он после утомительнейшего подъема добрался до лагеря III, волоча за собой на веревке уставшего и спотыкающегося Мингму (или, наоборот, – я не помню точно, кто из них больше нуждался в помощи), и, поспешно открыв коробку, чтобы извлечь свои сокровища, обнаружил в ней вместо пробирок для анализов бутылки с пряной манговой приправой.

Во второй половине этого дня в лагере III мы впервые надели так называемые «бредлей», высотные ботинки с кошками. Эти ботинки были принесены сюда в первый период организации лагерей и были предназначены для использования при работе в цирке и выше. Свои обычные горные ботинки с кошками мы оставили в лагере III, чтобы восполнить острую нехватку этого снаряжения у групп, работавших на ледопаде. Новые ботинки оказались очень удобными, но, пожалуй, чересчур теплыми для работы на этих не слишком больших высотах.

1 мая Чарльз Эванс, Том Бурдиллон и я направились вверх по цирку, чтобы на пути к стене Лходзе разбить лагерь IV, так как до сих пор это название относилось просто к куче набросанных грузов. На следующий день мы собирались произвести предварительную рекогносцировку стены, а затем вместе с Уайли и Уордом выйти на основную разведку. Вместе с нами шли шесть из семи выбранных шерпов; юноша Топкие, который, несмотря на небольшой опыт, сумел в прошлом году подняться до Южной седловины, накануне выбыл из строя вскоре после выхода из Базового лагеря, страдая от сильного кашля. Кроме того, через час после нашего выхода из лагеря III почувствовал себя плохо и также выбыл из строя один из лучших шерпов – Да Намгьял. Поэтому в конечном итоге, после того как мы разделили между собой тюк Да Намгьяла, у каждого из нас за плечами оказался довольно значительный груз, около 23 кг. Мы трое пользовались кислородными аппаратами закрытого типа. Было очень жарко и тяжело идти с аппаратами при ослепительном утреннем солнце, лучи которого нагревали безветренный бассейн цирка. Но все же, несмотря на жару и необходимость затрачивать много сил на протаптывание свежего следа в снегу, выпавшем накануне, мы добрались до лагеря IV за два с половиной часа – на час быстрее, чем несколькими днями раньше при разведке цирка. Шерпы к вечеру вернулись в лагерь III с тем, чтобы на следующий день снова подняться вместе с Уайли и Уордом и занести наверх остальные грузы, необходимые для разведки. Лагерь IV служил идеальным наблюдательным пунктом, с которого удобно просматривался весь предстоящий маршрут. Он был расположен в защищенной от ветра впадине под гигантскими отвесами, спадающими с вершинного гребня Эвереста; лагерь отстоял всего на полтора километра от верхнего конца цирка. С противоположной стороны цирк замыкался длинным, горизонтальным в этой части, зазубренным гребнем Нупдзе, обрывающимся в цирк скальной стеной 1200 м. высоты. Замыкающая верхнюю часть цирка стена даже с этого расстояния казалась огромной, и подъем по ней представлялся почти невозможным. Весь обращенный к цирку склон был покрыт огромными крутыми снежными полями, местами обнаженными ветром до полос сверкающего льда. Однородность снежного покрова заметно нарушалась лишь на двух участках. Непосредственно от широкой Южной седловины начиналось скальное ребро, косо спускающееся направо вниз. Ребро выполаживалось примерно посредине между седловиной и цирком и переходило в снеговое поле. Швейцарцы назвали это ребро «Контрфорс женевцев» (Eperon des Genevois). Мы называли его «Женевским контрфорсом». Скалы контрфорса чрезвычайно крутые, и на них не было видно не только горизонтальных уступов, но даже некрутых участков, где бы можно было поставить палатку. Правее Женевского контрфорса, прямо под вершиной Лходзе, увенчанной башнями, стена пересекалась рядом узких уступообразных терасс, разделенных трещинами и крутыми ледовыми стенками. Это был так называемый ледник Лходзе, который правильнее было бы называть не ледником, а склоном, покрытым льдом. Ледник начинался в 900 м. ниже вершины Лходзе, примерно на расстоянии двух третей пути от верхнего конца цирка до Южной седловины. За исключением места впадения ледника Лходзе в цирк, вся стена отделена от крутого верхнего склона цирка громадной трещиной – бергшрундом (краевая фирновая трещина), очерчивающей подножие стены. Очевидно, что наиболее прямой путь на Южную седловину заключался в форсировании этой краевой фирновой трещины с дальнейшим выходом на Женевский контрфорс и продвижением по одному из его склонов до седловины. Эти крутые склоны, однако, были сильно обледенелыми и не имели пологих участков. На всем этом пути, от цирка до седловины, что составляло около 1200 м, в сущности не было ни одной естественной площадки, пригодной для бивака. Так подымались прошлой весной швейцарцы. Они вышли прямо на седловину, держась правой по ходу стороны контрфорса. Это был выдающийся подвиг, потребовавший, однако, предельного напряжения сил.

Рис. 4. Схема восхождения на Эверест.

А — первый уступ; Б – второй уступ; В – ледник Лходзе; Г – начало траверса (7600 м); Д — Контрфорс женевцев (Женевский контрфорс); Е – кулуар, отделяющий контрфорс от стены; Ж — Южная седловина; З – вершина Лходзе (8531 – к); И — общее направление Юго-Восточного гребня; К – бергшрунд (краевая фирновая трещина); Л – точка, достигнутая Хантом, Эвансом и Бурдиллоном 2 мая 1953 г. (6850 м.).

IV – Передовой базовый лагерь, или лагерь IV (6460 м); V — лагерь V (6705 м); VI — лагерь VI, промежуточный лагерь (7010 м); VII — лагерь VII (7315 м); VIII — лагерь VIII (7880 м.).

Совершенно иной характер носил путь по леднику Лходзе. Покрытые глубоким снегом гигантские ступени отделялись друг от друга отвесными ледовыми стенками. Преодоление небольшого по вертикали участка в таких местах часто требует длинных и сложных обходов. Путь этот идет к вершине Лходзе; для того, чтобы выйти на Южную седловину с верхнего конца ледника, необходимо еще проделать длинный траверс влево по направлению к Женевскому контрфорсу. В целом это был значительно более длинный маршрут.

В предстоявшем нам выборе одного из этих двух вариантов подъема решающую роль сыграло следующее обстоятельство, важность которого подчеркивалась тяжелым опытом швейцарцев.

Именно по пути на Южную седловину необходимо было иметь, по крайней мере, одно удобное место для ночевки. Это позволяло бы производить подъем по стене в два этапа; нам могло понадобиться даже разбить на стене два лагеря и, соответственно, разделить восхождение на седловину на три этапа. Причиной этого были технические трудности подъема, осложненные тем, что их приходилось преодолевать на высотах 6700—7900 м. Промежуточные ночевки на стене можно было организовать, только проложив трассу по отклоняющемуся в сторону леднику Лходзе. Этого же мнения придерживался и Шиптон, просматривавший эти участки подъема с далеких склонов Пумори в 1951 г. Выбор был нами почти что сделан еще до выезда из Лондона. Задачей разведывательной партии было отыскание наиболее удобного пути по леднику Лходзе. Предполагалось, что разведывательная группа найдет места для ночевок, использованные швейцарцами в их осенней попытке, хотя не было никакой уверенности в том, что наша группа в точности повторит путь своих предшественников.

2 мая мы продолжали продвигаться вверх, все еще пользуясь кислородом. В кислородных масках было невыносимо душно и жарко. Мы шли, как обычно, глубоко увязая в свежевыпавшем снегу, но уже по пути, по которому никто из нас еще не проходил. Вторая и последняя ступень, или небольшой ледопад, преграждает путь к впадине в верховьях цирка, но, держась северной стороны ледника, мы легко обошли это препятствие и встретили очень мало трещин. Выше этой ступени, придерживаясь направления, делящего пополам угол между Лходзе и Южной седловиной, мы обнаружили следы швейцарского лагеря V: шесты, определяющие границы лагеря, и несколько наполовину занесенных снегом ящиков с продуктами. Мы шли до лагеря V два часа, то есть примерно вдвое дольше, чем последующие группы, проходившие этот участок. Этот лагерь, по нашим расчетам, находился на высоте около 6700 м.

Далее мы обследовали подножие стены Лходзе и в стороне справа нашли место, где ледовая стенка пересекалась косым уступом, по которому, по-видимому, можно было продвигаться вверх, преодолевая крутой склон. Этот уступ представлялся нам доступным. Задолго до того, как мы его достигли, начался сильный снегопад, и темп нашего продвижения ещё больше снизился. Впервые за все время пользования кислородным аппаратом я стал испытывать ощущение напряженности и вынужден был часто отдыхать, когда наступала моя очередь идти первым; примерно в таком же состоянии находились и мои спутники. Через полтора часа после выхода из швейцарского лагеря V мы преодолели первый крутой подъем от подножия стены Лходзе. В конце подъема пришлось вырубить ряд ступеней в обнаженном льду, и мы достигли ясно выраженной террасы, над которой возвышалась слегка нависавшая громадная ледовая стена. Так как даже на этих сравнительно умеренных высотах мы не могли подниматься в час более чем на 150 м, то достигнутая нами терраса возвышалась над лагерем V самое большее на 180 м. Траверс, который мы просматривали снизу, начинался слева от нас. Решено было сделать привал. К этому времени погода стала очень плохой. Цирк был заполнен густыми облаками. От места, где мы сидели, склон уходил вверх так круто, что не было никакой возможности просмотреть путь, намеченный снизу. Казалось, что целесообразнее всего было возвратиться и не тратить сил, которые следовало сберечь для основной разведки в последующие дни. Мы сняли маски и сразу же резко почувствовали недостаток кислорода. Наши движения стали заметно вялыми, в чем я убедился, когда прошел несколько шагов по террасе, чтобы сделать фотоснимок. Интересно, однако, что в этих условиях кислородного голодания мы ясно отдавали себе отчет в его ослабляющем влиянии.

В начале спуска к цирку в моем баллоне кончился кислород, и Том для облегчения веса выбросил баллон и патрон с натронной известью, находившиеся у меня за спиной. Вскоре после этого выбросил свой баллон и патрон Чарльз Эванс. Однако, несмотря на то, что мы избавились от четырнадцати килограммов груза и спускались в более легких условиях по протоптанным нами следам, мы оба сильно устали. Я с трудом передвигал ноги, и думаю, что то же самое испытывал и Чарльз. Том, у которого еще оставался запас кислорода, продолжал идти в маске. Но хотя он и был в несколько лучшем состоянии, чем мы, все же вся наша группа, вернувшаяся в тот же день в 4 часа после полудня в лагерь IV, была крайне утомленной.

В это же время на меньшей высоте производился другой эксперимент с кислородными аппаратами, также запланированный к выполнению до периода отдыха. Хиллари и Тенсинг вышли из Базового лагеря утром с аппаратами открытого типа и, расходуя четыре литра в минуту, они дошли до лагеря IV ровно за пять часов, включая сюда сорок пять минут, затраченные ими на отдых в лагерях II и III. При этом состояние пути по цирку было плохим вследствие преобладавшей накануне скверной погоды. Это было поистине замечательное достижение, свидетельствовавшее как о прекрасной спортивной форме этих исключительных людей, так и об эффективности их кислородного оборудования. Оба они пришли совершенно свежие и готовые тут же отправиться в далекий путь назад в Базовый лагерь. Раньше я предполагал по окончании просмотра стены Лходзе спуститься вниз вместе, но я чувствовал себя слишком усталым, для того чтобы присоединиться к ним. Так как оставалось всего два часа светлого времени, а падавший свежий снег грозил занести проложенный след, то Хиллари и Тенсинг почти сразу же вышли, несмотря на снежную бурю. Три километра спуска по цирку были для них ужасны. Они шли, поминутно проваливаясь, по хрупкому насту, часто теряя путь через ледопад. Падающий снег слепил глаза, темнело, следы занесло свежим снегом, но, несмотря ни на что, в 7 час. 30 мин. вечера – меньше чем через три с половиной часа после выхода из лагеря IV – они достигли Базового лагеря: «Усталые, – цитирую дневник Хиллари, – но отнюдь не изнуренные».

Основная разведывательная группа поднялась в лагерь V 3 мая. Я оставил ей инструкцию – разбить лагерь как можно выше на стене Лходзе; на следующий день из этого лагеря должна была выйти вверх партия с аппаратами закрытого типа. Теперь, после нашей попытки 2 мая, было ясно, что при существующих снежных условиях разведывательная группа имела очень мало шансов достигнуть Южной седловины. Однако можно было надеяться, что ей удастся подняться до верхнего конца ледника Лходзе и оттуда с близкого расстояния просмотреть начало траверса к Женевскому контрфорсу; эта часть пути казалась мне наиболее лавиноопасной. Учитывая, каких усилий стоило нам достичь точки, лишь немного возвышающейся над подножием стены, я дал указание, чтобы разведка продолжалась не дольше сорока восьми часов. Мы условились, что разведывательная группа вернется в Базовый лагерь 6 мая. После этого я оставил разведывательную группу в самом высоком для того времени нашем лагере и с тремя плохо себя чувствовавшими шерпами – Да Тенсингом, Гьялдженом и Анг Давой (вторым) – вернулся в лагерь IV, а затем уже в сумерках – в лагерь II. Здесь мы заночевали и на следующий день, 4 мая, спустились в Базовый лагерь. Итак, разведывательная группа благополучно приступила к работе, и нам оставалось лишь ждать ее сообщений.

Погода попрежнему была отвратительной. 4 мая, когда группа Чарльза Эванса начала подъем на стену, в цирке было еще больше снега. Вместо того чтобы продолжать движение по открытому нами возможному пути справа, они начали подъем значительно левее, под влиянием Анг Тембы, помнившего маршрут швейцарцев. Этот путь выглядел малообещающим из-за крутых сераков, нависавших над самой верхней террасой цирка под ледником Лходзе. Была лишь одна возможность: пройти по наклоненному вправо под большим углом косому желобу, покрытому сухим рассыпчатым снегом глубиной по бедро. Чарльзу Эвансу посчастливилось заметить на поверхности кусок репшнура; он потянул его и обнаружил веревочные перила. Это было начало осеннего маршрута швейцарцев. По этому желобу и был начат подъем. Вертикальная ледовая стенка заставила группу страверсировать влево в обход другой ледяной глыбы и далее продвигаться по узким крутым коридорам между ледовыми отвесами все время по глубокому снегу. Такое прощупывание шаг за шагом сложного маршрута в некоторых отношениях походило больше на лазание по трудным скалам, чем на движение по льду и снегу.

На пути вверх почувствовал затруднения с дыханием Уорд, поднимавшийся с Эвансом и надевший аппарат открытого типа. При осмотре его аппарата Бурдиллон обнаружил, что Уорд получал в минуту один литр кислорода вместо четырех. Так как Уорд заметно обессилел, а устранить неисправность в его аппарате не было возможности, то он остановился, намереваясь вернуться вниз с теми, кто позже будет спускаться в лагерь.

Далее некоторое время группа могла двигаться прямо вверх по желобу крутизной свыше 50 градусов до тех пор, пока крутизна сделала подъем невозможным. В этом месте пришлось сделать рискованный траверс вправо к другой террасе и некоторое время продвигаться по ней. Затем короткий крутой ледовый камин, снова маркированный швейцарской веревкой, закрепленной во льду на крючьях, вывел их зигзагом сначала вверх по самому крутому участку из встреченных до сих пор, затем поперек него, далее вправо, затем длинным обходом назад и, наконец, налево вверх. Во время движения, для того чтобы вырубать ступени, приходилось разгребать толстый слой рыхлого ненадежного снега, покрывавшего лед. Это было крайне утомительно, особенно для Бурдиллона, шедшего на этом участке первым.

Как раз в тот момент, когда всеобщее внимание было приковано к трудностям маршрута, произошло небольшое, но при данных обстоятельствах весьма серьезное происшествие. Том Бурдиллон, счищавший снег со льда, в котором он рубил ступени, вдруг услышал слабеющий голос: «У меня перестал идти кислород…» Это был Чарльз Уайли, шедший непосредственно за ним на одной веревке. Он стоял согнувшись, опираясь на ледоруб, и, очевидно, чувствовал себя плохо. Положение было отчаянным. На таком крутом склоне опасность была очень велика. При такой крутизне развернуться и спуститься назад было очень трудно. Не легче было для задыхающегося осторожно балансирующего Чарльза снять со спины тяжелый кислородный прибор и посмотреть, в чем дело. Тем не менее он сумел это выполнить. Кислородный баллон оказался пустым. Сняв маску, Чарльз некоторое время чувствовал себя очень плохо, задыхаясь в разреженном воздухе, после столь длительного пользования кислородом. Вскоре, однако, он, хотя и шатаясь, как пьяный, все же нашел в себе силы медленно продвигаться дальше. Несколько выше показался крошечный уступ с остатками изорванной в клочья палатки и других предметов снаряжения. Это был швейцарский лагерь VI. Поднявшись с трудом к этому месту, группа расчистила площадку и поставила свою палатку. Сложив кислородные баллоны, продовольствие и прочее предназначенное для их лагеря снаряжение, Уайли и шерпы начали спускаться вниз к Уорду, сильно страдавшему от недостатка кислорода. Небольшая измученная группа медленно потащилась к лагерю V, оставив Бурдиллона с Эвансом одних на стене Лходзе.

В лагере VI Бурдиллон и Эванс сделали очень ценное открытие. Они нашли четыре заряженных кислородных баллона, о которых упоминали швейцарцы; мы считали, что они находятся на стене Лходзе в их лагере VII. Баллоны оказались в хорошем состоянии. В задачи разведывательной группы входило и отыскание швейцарских запасов, так что Бурдиллон был подготовлен к этой ценной находке. При помощи инструментов, изготовленных специально для нас нашей кислородной фирмой, а также инструментов, найденных им в лагере V, Том вскрыл эти баллоны. Благодаря этому он и Чарльз Эванс прекрасно отдохнули за ночь, вдыхая во время сна кислород; часть найденных баллонов осталась неиспользованной и должна была пригодиться во время штурма.

5 мая Чарльз Уайли с Уордом, все еще ощущавшим последствия неприятного происшествия, совместно с Анг Тембой и Пембой вернулись, на этот раз без кислородных приборов, в лагерь VI. В это время Бурдиллон и Эванс продолжали движение вверх по стене. Погода и состояние снега были в равной степени ужасными. Я надеялся, что Бурдиллон и Эванс смогут держаться средней линии ледника, где склон, повидимому, не пересекался ледовыми стенами и трещинами и выглядел снизу преодолимым. Но оказалось, что этот путь в существовавших в это время условиях был непреодолим. Они были вынуждены продолжать двигаться левее по более сложному рельефу. Даже на коротких склонах глубокий снег оказался неустойчивым, и оба они чувствовали, что рискуют сорвать лавину. Кроме того, они не могли составить ясного представления о том, что их окружало, из-за плохой видимости: во время восхождения шел снег. Достигнув высоты почти 7300 м, Чарльз и Том решили начать спуск. Они не дошли до какой-либо определенной точки, но в сложившейся обстановке продолжать дальше разведку было бесполезно и опасно.

В целом разведку следовало признать большим и весьма ценным по своим результатам достижением. Стало ясно, что, как мы и ожидали, подъем на стену Лходзе оказался трудно преодолимой задачей и потребуется много времени для того, чтобы проложить путь по стене, организовать на ней промежуточные лагери и забросить в них грузы, необходимые для этих и более высоких лагерей на седловине и выше. Такую же ценность представлял собой опыт использования кислородных, особенно (все еще считавшихся нами экспериментальными) аппаратов закрытого типа. Два дня спустя в Базовом лагере я был поражен энтузиазмом, с которым восходители отзывались о кислородных приборах, которыми они пользовались. Я не ожидал этого после нашего совместного опыта в цирке. Оказалось, что испытание при более холодной погоде и на большей высоте дало вполне удовлетворительные результаты. Чарльз Уайли был очень доволен теми из выбранных шерпов, которые могли продолжать движение после того, как их товарищи почувствовали себя плохо. Очевидно, мы подобрали замечательных людей для заключительного этапа экспедиции.

В результате этой предварительной разведки у нас сложилось следующее впечатление. Во-первых, что наши надежды (на которых базировался лондонский план) на возможность добраться до лагеря на полпути по стене Лходзе непосредственно из Передового базового лагеря в цирке, повидимому, нереальны. На самом деле впоследствии оказалось, что предположение, из которого мы исходили в Лондоне, было вполне осуществимо. Во-вторых, что восходителям следует отказаться от использования кислорода вплоть до выхода из швейцарского лагеря V у подножья стены Лходзе. Это было продиктовано отчасти неудобством использования масок в цирке, а отчасти моим опытом 3 мая, когда я без всякого кислородного аппарата сопровождал разведывательную группу до лагеря V и, несмотря на четырнадцать килограммов груза за плечами, шел, во всяком случае, не хуже других и получал несравненно больше удовольствия. Как выяснилось позже, и в этом мы были неправы.