Текст книги "Убийства единорога"

Джон Диксон Карр
Убийства единорога

Глава 1
ЛЕВ И ЕДИНОРОГ

Позвольте мне изложить вам дело и спросить, как бы вы поступили при таких обстоятельствах.

Вы в Париже на каникулах, в том месяце, когда весна почти становится летом. На душе у вас легко, и вы в полном согласии со всем миром. Однажды в сумерках вы сидите на террасе кафе «Лемуан» на рю Руаяль, попивая аперитив. Потом вы видите идущую к вам девушку, с которой ранее были знакомы в Англии. Эта девушка – которую, кстати, вы всегда считали весьма чопорной – подходит прямиком к вашему столику и начинает с серьезным видом декламировать детский стишок. После этого она садится за столик и продолжает болтать самую нелепую чушь, какую вы когда-либо слышали. Ну?

Да, именно это я и сделал – стал ей потакать. В результате я оказался вовлеченным в серию событий, одно воспоминание о которых вызывает у меня дрожь, не только потому, что они оказались куда хуже тех, с которыми мне приходилось сталкиваться во время службы в разведке, но и при мысли о том, какие ужасные вещи может повлечь за собой безобидная ложь. Я был глупцом, но меня интересовала Эвелин Чейн, а весенний Париж подталкивает к глупостям.

Я могу предоставить лишь самые необходимые биографические данные. Согласно паспорту, мое имя Кенвуд Блейк, возраст – тридцать восемь лет, адрес – Эдвардиан-Хаус, Бери-стрит, Сент-Джеймс. О роде занятий говорить нечего – я не люблю работать и признаю это. Мне прочили дипломатическую карьеру, поэтому пичкали множеством языков. В 1914 году я отправился в Вашингтон в качестве атташе британского посольства, а год спустя, уже перейдя возрастной лимит, умудрился получить назначение в полк хайлендеров[1]1
  Хайлендеры – шотландские горцы. (Здесь и далее примеч. пер., кроме примеч. авт.)


[Закрыть] Сигрейва. Я надеялся командовать батальоном, но был ранен при Аррасе, а когда поправился, меня признали негодным для службы в действующей армии.

Потом одним пасмурным днем в Лондоне, когда мое настроение было под стать погоде, я столкнулся с Г. М. Едва ли я когда-нибудь забуду его шагающим по Уайтхолл в сдвинутом на затылок цилиндре, съехавших к кончику носа очках и пальто с побитым молью меховым воротником. Он шел опустив голову, размахивая кулаком и бормоча проклятия по адресу правительственных чиновников, которые обвинили его едва ли не в прогерманских настроениях. Думаю, Г. М. сразу понял, как обстоят мои дела, хотя и не подал виду. Он затащил меня в свою берлогу с окнами на набережную Виктории, и таким образом я поступил на секретную службу, по его словам не имея к этому никаких особых данных, кроме отсутствия хитрости.

Г. М. утверждал, что это бесценное качество для сотрудника секретной службы, так как слишком хитрые заканчивают жизнь перед расстрельной командой или с ножом в спине. Если подумать, это не так глупо, как кажется. Он предупредил, что не сможет оказать мне никакой помощи, если у меня возникнут трудности, что было ложью от начала до конца. Я знал, что Г. М. способен поставить с ног на голову все правительство и мобилизовать все ресурсы министерства иностранных дел, дабы защитить самого ничтожного из своих агентов. Они его семья, заявлял он, а если такому-то это не нравится, он может идти туда-то и делать то-то.

Я перешел из контрразведки в разведку, что означало работу за рубежом, которая продолжалась до конца войны. Здесь не место рассказывать о моих тогдашних приключениях и о славных парнях, которые делили их со мной. Но я вспоминал о них, сидя на террасе «Лемуана» на рю Руаяль и потягивая «Дюбонне».

Была суббота 4 мая. Парижская весна погружала меня в летаргию добродушия. Деревья были в цвету, в янтарных лучах солнца светло-зеленые листья казались прозрачными, а воздух наполняли шум голосов и гудки такси.

Было около восьми вечера – подходящее время, чтобы расслабиться после обеда под звуки, весьма напоминавшие летний дождь. Капли барабанили по навесу у меня над головой, порывы ветра уносили прочь газеты и раздували белые фартуки официанток. Запомните, что я две недели не заглядывал в газеты – разве только мельком видел заголовки. Мимо меня пронеслась одна из них, и я придавил ее ногой. Заголовки сообщали о подготовке к юбилею английского короля, беспорядках в Индии, но более всего о людях по имени Фламанд и Гаске.

Это вызвало у меня интерес, смешанный с раздражением, какой вызывает бессмысленная популярная фраза, значение которой вам непонятно. Годами люди отвечали почти на все: «Да, у нас нет бананов»,[2]2
  Популярная песня Фрэнка Силвера и Ирвинга Кона, появившаяся в 1923 г.


[Закрыть] вызывая желание спросить: «Что, черт возьми, это значит?» Точно так же мне захотелось узнать, кто такие Фламанд и Гаске. Казалось, все говорили о них. Их имена наполняли Париж, как гудки такси, и слышались даже на этой террасе, где было не так уж много народу. У меня возникла идея, что они – соперничающие друг с другом боксеры или члены кабинета министров. Во всяком случае, заголовок статьи, которую мне было лень читать, сообщал, что один послал другому зловещий вызов.

За улетевшей газетой побежал официант. Я протянул ему газету и осведомился наугад:

– Вы друг Фламанда или Гаске?

Результат был поистине удивительным. Проходивший мимо agent de police[3]3
  Полицейский (фр.).


[Закрыть] внезапно остановился и уставился на меня с явным подозрением, после чего шагнул на террасу.

– Ваш паспорт, месье, – потребовал он.

Официант склонился над столом и быстро провел по нему тряпкой.

– Этот джентльмен не сделал ничего дурного. Он только спросил…

– Англичанин, – промолвил полицейский, изучая мой паспорт. – Вы использовали слова, месье, которые могли служить сигналом. Поймите, я не хочу докучать безобидному путешественнику, но…

Полицейский говорил сквозь зубы, поглаживал усы, как строгий чиновник, но я не мог понять, что такого я сказал. Конечно, если это было политическое дело вроде аферы Ставиского,[4]4
  Ставиский, Серж Александр (1886–1934) – международный аферист, выходец из России.


[Закрыть] то я ступил на опасную почву.

– Вероятно, все дело в моем скверном французском языке, месье, – отозвался я с поклоном, чувствуя себя полным идиотом. – По правде говоря, я спросил не подумав. У меня и в мыслях не было пренебрежительно отзываться о ваших боксерах или министрах…

– О ком? – перебил полицейский.

– О ваших боксерах или министрах, – повторил я. – Мне дали понять, что эти господа принадлежат к одной из упомянутых категорий…

Полицейский засмеялся, и я понял, что неприятности позади, хотя мы привлекли нежелательное внимание других посетителей.

– Да неужто? Наши парижане смеются над вами, месье. У них дурные манеры, за которые я извиняюсь. Простите, что побеспокоил вас. A'voir,[5]5
  До свидания (фр.).


[Закрыть] месье.

– Но все-таки кто этот Фламанд? – осведомился я.

Пристрастие полицейского к драматическим эффектам повлекло за собой ряд трудностей.

– Он убийца, месье, – ответил полицейский, после чего расправил плечи, отсалютовал и вышел из кафе с таким видом, словно скрывался за кулисами. Я отослал официанта и в следующий момент осознал, что полицейский ушел с моим паспортом.

Бежать за ним я не стал, поскольку и так обратил на себя слишком много внимания. Пережив триумф своего драматического ухода со сцены, полицейский обнаружит у себя в руке мой паспорт и вернет его, а если нет, официант наверняка знает его номер, так что я в любом случае смогу получить паспорт назад. Поэтому я остался сидеть за столиком и вскоре увидел Эвелин Чейн.

Она прошла на террасу через дальний вход со стороны плас де ла Конкорд и, должно быть, видела, если не слышала, заключительную часть моей беседы с полицейским. Моей первой реакцией была мысль, что теперь я всегда буду выглядеть дураком в ее глазах. Заметив Эвелин на фоне темнеющего неба, я вздрогнул не от предчувствия, а скорее от удивления при виде ее и того, как она одета. Я даже был не вполне уверен, что это Эвелин.

Ее нельзя было назвать моим старым другом. До сих пор мы встречались только четырежды. У нее были темные волосы и карие глаза – не сочтите мою речь неподобающей, но о внешности Эвелин можно было сказать: о такой девушке мечтают солдаты, возвращаясь после трехнедельного пребывания под огнем. Однако она никогда бы не признала свое истинное metier.[6]6
  Призвание (фр.).


[Закрыть] Эвелин утверждала, что хочет быть ценимой за свой ум, и я как дурак верил ей – или почти верил. Она «занималась политикой». Это означало, что Эвелин начнет карьеру как секретарь какого-нибудь говорливого члена парламента, потом будет избираться сама и со временем может стать такой же знаменитой, как леди Астор[7]7
  Астор, Нэнси Лэнгхорн (1879–1964), виконтесса, первая женщина – член парламента в Англии.


[Закрыть] (ужасная мысль!).

Она с такой холодной небрежностью говорила о прогрессе, служении человечеству, его будущем и тому подобных материях, которые я считал полнейшим вздором, что я не знал, чему верить. Эвелин бросала вызов природе, нося строгие костюмы и пенсне на цепочке.

Но все это было до того вечера в «Лемуане». Я увидел Эвелин такой, какой ей следовало быть всегда. Девушка на террасе была одета во все белое, включая кокетливую шляпку, а ее кожа отливала золотисто-кофейным оттенком, который так редко встречаешь в реальности. Карие глаза были устремлены на меня – их взгляд был бесстрастным, но рука нервно щелкала замком сумочки. Она подошла к моему столику, и я вскочил.

– Привет, Кен, – поздоровалась Эвелин так же холодно, как всегда.

– Здравствуй, Эвелин.

После этого она произнесла так же серьезно:

– «Вел за корону смертный бой со Львом Единорог. Гонял Единорога Лев вдоль городских дорог…»[8]8
  Перевод Д. Орловской. Предполагают, что этот стишок появился в начале XVI в., когда шотландский король Яков VI стал английским королем Яковом I. В результате этого союза был составлен новый герб, где шотландский Единорог и британский Лев, соперничество между которыми длилось веками, поддерживают геральдический щит.


[Закрыть]

Если бы такое произошло со мной несколькими минутами раньше, я бы засмеялся или спросил, что она имеет в виду. Но это случилось слишком скоро после непонятной истории с полицейским. Я начинал чувствовать, что мои спокойные каникулы оборачиваются цепью невероятных событий, что стрелка компаса повернулась, и я должен следовать ее направлению.

– Дай вспомнить, что дальше, – задумчиво промолвил я. – «Кто подавал им черный хлеб, а кто давал пирог, а после их под барабан прогнали за порог».

Эвелин облегченно вздохнула и села, все еще глядя на меня.

– Закажи мне выпить, ладно, Кен? – сказала она. – Знаешь, я ужасно рада, что это оказался ты.

– Я тоже рад нашей встрече, Эвелин. Не обидишься, если я скажу, что сейчас ты выглядишь именно так, как должна выглядеть?

Она не улыбнулась. Карие глаза продолжали разглядывать меня, а брови приподнялись, слегка наморщив лоб.

– Это большое облегчение, – вполголоса продолжала Эвелин. – Вероятно, мы должны сразу кое-что выяснить. Наша предыдущая встреча… ну, тогда все казалось неправильным, верно?

– Верно, – согласился я. – И это моя вина. Если бы я не делал замечания относительно твоих эстетствующих друзей…

Эвелин усмехнулась. В этот момент она была настолько привлекательна, что я едва сдержал восклицание.

– Я могла бы сразу ответить тебе, что думаю о моих эстетствующих друзьях, Кен, если бы ты хотя бы намекнул мне, что все еще состоишь на секретной службе. Но ты делал бесстрастное лицо каждый раз, когда я пыталась затронуть эту тему… Понимаешь, я должна была это знать. Я дошла до того, что спросила Г. М, работаешь ли ты еще на него, но не получила ответа. Он ограничился двусмысленными замечаниями на мой счет – о том, что мне следует выйти замуж или еще что-нибудь… да, и проворчал о ком-то по имени Хамфри Мастерс.[9]9
  Мастерс, Хамфри – полицейский инспектор, персонаж романов Дж. Д. Карра с участием сэра Генри Мерривейла.


[Закрыть] А теперь я перейду к делу и сообщу тебе…

Ее лицо вновь стало серьезным. Она быстро огляделась и сделала абсолютно ошеломляющее заявление:

– Сэр Джордж Рэмсден везет единорога в Лондон. Мы должны сегодня вечером быть в «Слепом», но я не знаю почему, так как сэр Джордж приедет в Париж.

– Хм… – произнес я. Стрелка компаса начала дико вращаться.

Эвелин порылась в сумочке.

– Сэр Джордж вчера прибыл в Марсель. Он пользуется регулярными авиалиниями, так как не доверяет частным самолетам. Сегодня есть два рейса «Эр-Юнион» из Марселя в Париж – сэр Джордж полетит вторым, который прибывает в Ле-Бурже в 21.15… Последние полученные мною инструкции предписывают тебе и мне поехать в гостиницу «Слепой» в паре миль за Орлеаном и быть там в одиннадцать вечера. Насколько я понимаю, сэр Джордж, прибыв в Париж, по какой-то причине должен сразу отправиться в эту гостиницу. Пароль – первые две строчки стишка про Льва и Единорога, а отзыв – его завершение. Это все, что мне известно. Каковы твои инструкции?

Чтобы выиграть время, я заказал еще два «Дюбонне» и сигареты для Эвелин, после чего начал медленно зажигать трубку. Конечно, вам легко говорить, что мне следовало не лезть в это дело и сразу признаться Эвелин: я не тот, с кем она должна встретиться в «Лемуане», тем более что в любой момент мог появиться настоящий агент. Но упрямство, свойственное человеческой натуре, не поддается доводам рассудка. Я упивался сложившейся ситуацией, не хотел отпускать от себя Эвелин, а кроме того, думал, что окажусь полезен секретной службе не меньше, чем, вероятно, куда менее опытный агент, которого они прислали. Поэтому я решил занять его место.

– И ты не знаешь, что означает слово «единорог»? – спросил я.

– Нет, и хочу услышать от тебя.

– Ну… дело в том, Эвелин, что я тоже этого не знаю.

Она уставилась на меня:

– Но где ты получил свои инструкции?

– От самого Г. М. А ты его знаешь?

Конечно, Г. М. слишком ленив, чтобы отправиться во Францию и разоблачить меня. Но теперь мне стало не по себе, и я проклинал себя за то, что ввязался в эту историю. Это была нечестная игра. Но, опять же повинуясь свойствам человеческой натуры, я утешал себя тем, что вскоре скажу ей правду.

– Очевидно, мы должны сравнить нашу информацию. Тебе известно хоть что-нибудь еще?

– Ничего, кроме того, что ты видел в газетах, – Фламанд говорит, что собирается лететь тем же самолетом.

– Фламанд! – воскликнул я и обжег пальцы спичкой.

– Да. Держу пари, Кен, что это беспокоило наше начальство еще до его угрозы. Вот что делает ситуацию такой опасной. Признаюсь, что мне страшно, но я чувствую себя лучше, зная, что ты рядом. – Эвелин откинула прядь темных волос и улыбнулась, но ее глаза оставались беспокойными. – О, я знаю, что Фламанд склонен к театральности и саморекламе, но, к сожалению, он всегда делает то, о чем предупреждает. Говорят, что Гаске на сей раз его прищучит. Но я в этом сомневаюсь.

– Послушай, – спросил я, на миг ослабив бдительность, – кто такие Фламанд и Гаске? Честное слово, о них не упоминалось в моих инструкциях. Я не шучу. Кто этот Фламанд?

Эвелин скорчила гримасу:

– По крайней мере, ты должен был читать газеты. Фламанд – самый колоритный преступник в современной Франции. А здесь любят колоритных преступников и хвастаются ими, даже отправляя их на гильотину. Эта дуэль обсуждается, как футбольный матч в Англии.

– Дуэль?

– Между супермошенником Фламандом и Гаске – старшим инспектором Сюрте.[10]10
  Сюрте – французская уголовная полиция.


[Закрыть] Не смейся, Кен. Такое не могло случиться в Англии, но происходит здесь. Это дико, фантастично, но это правда. – Серьезное лицо Эвелин обуздало мое веселье. – Никто не знает, как выглядит Фламанд. Но, за исключением самых близких ему людей, никто не знает и как выглядит Гаске – это его главный козырь. Ни один из них не является профессиональным лингвистом, но каждый безукоризненно владеет тремя языками – французским, английским и немецким. Каждый может выдать себя, например, за англичанина или американца и обмануть тебя или меня. К тому же оба настоящие хамелеоны, способные играть любую роль. Я не имею в виду парики, фальшивые бакенбарды и тому подобное. Но поскольку никто никогда не видел Фламанда достаточно долго, чтобы запомнить его лицо, ему ничто не мешает выдать себя за врача или адвоката…

– Или архиепископа, или балерину.

Эвелин сердито посмотрела на меня:

– Не говори так, Кен, пока не увидишь его досье. Прочитав его, ты вряд ли станешь шутить. А к твоим словам я отношусь вполне серьезно. Да, он может выдать себя за архиепископа, хотя едва ли за балерину. Понимаешь, хотя никто не помнит, как выглядит Фламанд, известно, что он довольно высокого роста и у него тягучий голос… – Она открыла сумочку и достала записную книжку. – Взгляни на это, и у тебя пропадет охота к шуткам.

Ее слова невольно произвели на меня впечатление.

– Послушай, Эвелин, даже выдающиеся мастера маскировки не могут одурачить человека достаточно опытного. Но ты говоришь, что этот человек – убийца…

– Я так не говорила, Кен. Но ведь ты меня не опровергаешь? Значит, ты читал статью в утренней газете об убийстве в Марселе? Вскоре Фламанд заявит права на него. Я знаю, что именно он совершил это преступление, хотя ничто не связывает его с ним. Впервые он был вынужден убить человека. Фламанд… – Она оборвала фразу и уставилась на меня. – Но почему ты использовал слово «убийца», Кен? До вчерашнего дня Фламанд никого не убивал. И в этом преступлении его не подозревают. Кто сказал тебе, что он убийца?

– Полицейский, – ответил я и тут же умолк.

Куда делся этот полицейский с моим паспортом?

Глава 2
КРАСНЫЙ АВТОМОБИЛЬ

Вероятно, это было совпадение, но оно заставило меня вздрогнуть и окинуть взглядом рю Руаяль с новым интересом. Я не собирался ничего рассказывать Эвелин, пока не буду уверен полностью.

– Всего лишь сплетни, – произнес я небрежным тоном. – Полагаю, ему хотят пришить все, включая убийство… Но что за история с убийством в Марселе?

Было странно задавать такой вопрос Эвелин Чейн – новичку в департаменте Г. М. Она достала записную книжку, в которой лежала вырезка из газеты.

– Я вырезала статью из сегодняшней «Пари-Миди». На первый взгляд она не связана с Фламандом, но тут есть кое-что, имеющее отношение к нашей работе. Это выглядит скверно, Кен. Не хочу верить, что мы окунулись в мир ужасов и сказочных чудовищ. Прочти.

«Ужасная и таинственная трагедия произошла прошлой ночью в Марселе, в парке возле Променад дю Прадо. Полицейский, патрулировавший аллеи после наступления темноты, увидел человека, который сидел прислонившись к подножию фонаря у фонтана Оша. Полицейский подошел к нему, думая, что мужчина пьян, но обнаружил, что тот едва жив в результате страшной раны между глазами.

Одежда жертвы была разорвана, тело покрыто ссадинами, а правая рука сломана. Рану сначала приняли за пулевую, так как в черепе было отверстие, форма и размер которого наводили на мысль о выстреле из крупнокалиберного револьвера.

Раненого повезли в больницу Святой Девы, но он умер в машине «скорой помощи». Дважды он пытался заговорить, но смог произнести лишь одно слово по-английски. Доктор К.С. Мелисс, владеющий этим языком, сообщил нам, что то было слово «единорог».

За этим последовало удивительное открытие: рана в голове несчастной жертвы не является огнестрельной. Никакой пули найдено не было. Оружие проникло в мозг на глубину четырех дюймов.

Поблизости не нашли подобного оружия. Доктор Мелисс утверждает, что вонзить острие в голову на такую глубину и вытащить его снова не в человеческих силах. Он также заявил, что не знает огнестрельного оружия, способного нанести подобную рану, и добавит как бы в шутку, что ее мог причинить только длинный и острый рог животного».

Я посмотрел на Эвелин, которая ответила мне серьезным взглядом испуганного ребенка. В сумерках ее лицо казалось белым пятном позади красного кончика сигареты. Уличные фонари уже горели среди деревьев, и весь Париж казался освещенным луной. Вдалеке слышались раскаты грома – приближалась гроза.

«Насколько мы понимаем, эти заявления подтвердил, хотя и с некоторой осторожностью, доктор Эдуар Эбер – полицейский врач департамента Буш-дю-Рон. Нам также сообщили, что находки доктора Эбера столь удивительны, что он собирается отправиться в Париж для консультации с медицинским отделом Сюрте.

В соответствии с его паспортом мертвец был опознан как месье Гилберт Драммонд, лондонский адвокат. Брата мистера Драммонда, также проживающего в Лондоне, уведомили о печальном событии. Месье Драммонд остановился на три дня в Гранд-отеле, прибыв в Марсель из Парижа.

Нам сообщили, что полиция располагает важной уликой».

– Единорог… – промолвил я, чувствуя, как у меня холодеет внутри. – Единорог – сказочное животное, Эвелин, но этот, похоже, не вполне сказочный. Гилберт Драммонд был как-то связан с нашей работой?

– Насколько я знаю, нет.

– А при чем тут Фламанд?

– Вчера вечером он отправил записку в «Ле Журналь», которая была опубликована сегодня утром. Все газеты ее перепечатали, а сегодня вечером пришла записка от Гаске. Письмо Фламанда было отправлено из Марселя в пять часов вечера. Могу пересказать его слово в слово: «Меня интересуют странные животные. Завтра, дорогие друзья, я буду среди пассажиров самолета Марсель-Париж, прежде чем он достигнет места назначения. Фламанд».

– А как насчет детектива?

Она улыбнулась:

– Гаске тоже не чужд театральности. Его записка напоминала комментарий, нацарапанный на доске объявлений: «Я тоже там буду, дорогие друзья».

Я усмехнулся, и мы оба почувствовали себя лучше.

– Ее тоже отправили из Марселя?

– Не знаю. Об этом не сообщалось – журнал старается подыгрывать Гаске. Но, несомненно, это так. Он ведь мог телеграфировать, только услышав новости о первой записке. Странное дело, не так ли? И эта ужасная история с Драммондом…

– Давай будем благоразумны. Ты же не можешь всерьез полагать, будто сэр Джордж Рэмсден таскает за собой единорога, который сбежал и прикончил этого беднягу в парке?

– Нет, но… Говорю тебе, за этим убийством стоит Фламанд! Не спрашивай, почему я так думаю и какие у меня доказательства. Я просто знаю, что это его рук дело! – Она стиснула кулаки. – Конечно, больше никто не обратил внимания на статью в «Пари-Миди» и не стал связывать ее с Фламандом.

– Вероятно, по веской причине. Ты сама говоришь, что он никогда не был известен как убийца.

Эвелин приподняла бровь. Сигарета вспыхнула и погасла.

– Логика на твоей стороне. Я не собираюсь ссылаться на инстинкт или женскую интуицию. Конечно, у меня есть свои предположения, иначе я бы не работала в секретной службе. Но на сей раз от них мало толку. Я лишь знаю, что это какой-то кошмар… А если говорить о логике, то зачем Фламанду нужен единорог?

Я напомнил, что Фламанд об этом не упоминал, а только сообщил, что будет в том самолете. В любом случае было приятно убедиться, что мое приключение с полицейским и потерянным паспортом всего лишь совпадение. Если Фламанд намеревался лететь вместе с сэром Джорджем Рэмсденом, он бы не расхаживал по Парижу в полицейской форме, что вообще выглядело чепухой, как, впрочем, и все дело… Эвелин вернула меня к действительности:

– Сейчас половина девятого, а в одиннадцать мы должны быть в этой гостинице. До Орлеана семьдесят пять миль, так что нам лучше выехать сразу. Мой автомобиль снаружи с полным баком и картой. Ты упаковал чемодан? Мы ведь можем и не вернуться этой ночью.

Я поспешно объяснил, что остановился в «Крийоне» за углом и могу собраться в одну секунду. Но это ставило крест на поисках чертова паспорта. Под предлогом расчета я отвел официанта в сторону и объяснил мои затруднения. Он знал номер полицейского, хотя не знал его имени, и сказал, что легко может вернуть паспорт. Я дал ему стофранковую купюру, пообещав еще одну, когда паспорт доставят в мой отель. Знает ли он полицейского в лицо? Не вполне, но…

Теперь я окончательно ввязался в авантюру. Это стало ясно, когда я сел в двухместную машину Эвелин с мощным мотором и мы начали пробираться через сигналящий транспорт по плас де ла Конкорд. Что, если сказать ей правду? Очевидно, с ее инструкциями было что-то не так. Где агент, с которым она должна была встретиться на террасе «Лемуана»? Там находилось несколько человек, но я мог бы поклясться, что никто из них не был британцем. Итак, я шагнул в брешь, но крепость выглядела мрачной и таинственной…

Она стала выглядеть еще мрачнее, когда я просматривал досье Фламанда, упаковывая в отеле чемодан. Эвелин перечислила все факты, невольно вызвав мое восхищение. Хотя до сих пор за Фламандом не числилось ни одного убийства, дважды он едва не избил жертву до смерти. Несмотря на склонность к театральности, Фламанд знал свое дело. У него были железные нервы, ироническое чувство юмора и ум, чей блеск давал себя знать в неожиданной простоте наносимых им ударов. Ни один сейф не являлся для него препятствием, но даже ребенок мог бы применить его методы взломщика, если бы додумался до них. Фламанд наносил два визита сейфу, который намеревался обчистить. Первой ночью он всего лишь удалял диск на комбинационном замке и возвращал его на место, поместив под него кружок тонкой белой бумаги размером меньше диска. Днем сейф должны были открыть минимум однажды или дважды. Следующей ночью Фламанд возвращался туда, удалял бумагу и изучал вмятины, оставленные действием механизма, открывающего сейф. Это сообщало ему комбинацию, и он мог спокойно открыть сейф, не оставляя следов и ставя в тупик Сюрте. Таким образом Фламанд похитил двести тысяч франков из сейфа банка «Лиль Кредит Лионне», комбинацию которого знал только управляющий. Он проник в офисы крупнейшей парижской фирмы, производящей сейфы и хвастающей тем, что они недоступны для воров, и открыл все сейфы в демонстрационном зале, прежде чем обчистить президентский сейф, где хранился миллион в облигациях.

Именно Фламанд впервые использовал для открытия сейфа термит – химический препарат из алюминиевого порошка, окиси железа и порошка магнезии, который можно было пронести в спичечном коробке, но который, будучи помещенным на крышку сейфа, создавал температуру две тысячи градусов, расплавляя любой металл под ним. Именно Фламанд первым применил микрофон для прослушивания реверсивного механизма. Именно Фламанд украл изумруды де Рейтера в Антверпене и смог вывезти их из страны, несмотря на полицейский кордон по всей границе, спрятав их под шерстью черного ньюфаундленда в свите короля Бельгии.

Я мог лишь мельком просмотреть записки Эвелин, но благодаря им перед мысленным взором возникала фигура, комбинирующая две латинские крайности: любовь к дерзким театрализованным выходкам и сатанинскую жестокость. Один полицейский комиссар негодовал на тупость своих коллег, до сих пор не поймавших Фламанда. Покуда он негодовал, в участок вошел «рабочий» забрать мебель для ремонта и удалился с любимым креслом комиссара на глазах дюжины полицейских. Таким же образом Фламанд украл из зала суда часы, когда вышеупомянутый комиссар давал показания на процессе. Но тот же Фламанд едва не убил сторожа в Монте-Карло, заставшего его во время очередного рейда.

Чем больше я читал, тем сильнее убеждался, что у меня были основания подозревать Фламанда в краже моего паспорта. Конечно, это с таким же успехом мог быть и Гаске, но я бы хотел увидеть дуэль между Фламандом и сэром Генри Мерривейлом. Фламандом нельзя было не восхищаться. В то же время я, по личным причинам, отдал бы правую руку за то, чтобы одержать над ним верх.

Когда я спустился, гроза уже бушевала над белым лесом фонарей на плас де ла Конкорд. Париж лишился вечернего мерцания под потоками ливня, сопровождаемого сверканием молний. Это не походило на обычную весеннюю грозу, а нам предстояла семидесятипятимильная поездка. У меня были международные права, поэтому я сел за руль. Мы проехали по мосту Инвалидов и выбрались из Парижа через Версальские ворота. Пробираться сквозь гудящий транспорт было нелегко, и мы оба молчали, прислушиваясь к мерному шарканью «дворников» на фоне шума дождя.

– Ты все прочитал? – заговорила наконец Эвелин, сняв шляпу и надев плащ.

– Да.

– Ну и что ты об этом думаешь?

– Фламанд – опасный тип. Меня беспокоит, является ли этот Гаске адекватным его противником.

Засмеявшись, Эвелин плотнее задернула боковую занавеску и откинулась назад так, что свет щитка отразился в ее глазах. Казалось, она удобно расположилась в кресле у камина.

– Думаю, что да. Ты сомневаешься потому, что прочитал только об одном участнике поединка. Если бы ты слышал о Гаске, то без колебаний сделал бы ставку на него. Сейчас у меня нет времени вдаваться в подробности – нам слишком многое нужно обсудить, – но его называют «усмехающимся Гаске». Он арестовывает убийцу с эпиграммой на устах и вежливо кланяется перед выстрелом. Гаске любит театральные эффекты не меньше, чем Фламанд, так что это будет битва гигантов. Знаешь, Кен…

– Ну?

– Если бы у меня не было ощущения, что все это куда опаснее, чем мы думаем, я бы этим наслаждалась. Мы едем по темной дороге, никто не знает, куда, почему и когда мы вернемся. Но почему все так таинственно? Ни ты, ни я понятия не имеем, что нам предстоит делать, и я даже не уверена, что это знает Г. М. Почему сэр Джордж Рэмсден должен приехать в Париж и сразу же мчаться в захудалую гостиницу под Орлеаном?.. Насколько я смогла выяснить, он важная шишка в министерстве иностранных дел. Ты его знаешь?

Я хорошо знал Рэмсдена. Он был известен как баронет-спортсмен, но немногие знали, как близко он связан с министерством иностранных дел. Рэмсден был одним из тех подковерных дипломатов, которые работали как бы без официальной санкции и приносили империи куда больше пользы, чем все пышные мероприятия в посольствах за рубежом. Внешне он являлся полной противоположностью чопорному субъекту, служившему идеалом дипломата, который пыжится изо всех сил, стараясь впечатлить другие нации и вызывая лишь неприязнь к Британии. Рэмсден был маленьким, толстым и вспыльчивым, с манерами карикатурного полковника. Он любил женщин, виски, баккара и все виды спорта, но при этом мог быть британцем с британцами, мусульманином с мусульманами и, насколько я знаю, зулусом с зулусами, потому что знал свое дело. Если сэру Джорджу доверили привезти единорога в Лондон, значит, этот единорог был чертовски важен.

– В таком случае, – добавил я, – мне кажется, мы пренебрегаем очевидной нитью к тому, что замышляет Уайтхолл. Вчера Рэмсден прибыл в Марсель. Откуда? Где он был до того?

– В Афинах.

– В Афинах? Там какие-то неприятности?

Эвелин задумалась.

– Много неприятностей, но никаких, которые касались бы нас или, насколько мне удалось выяснить, Рэмсдена. Всем известно, что в Афинах он был на каникулах.

Мы снова умолкли. Мне приходилось следить за мощеной дорогой, проходящей через деревни вдоль реки справа. Гроза не только не уменьшалась, а, напротив, усиливалась.

– С такой скоростью мы никогда не доберемся, – сказала Эвелин. – Не мог бы ты подстегнуть машину?

Я попытался. У Версальского дворца мы свернули налево и выехали на асфальтированную дорогу, которую тоже буквально заливал дождь. Молнии освещали два бесконечных ряда тополей, черневших на фоне неба. На дороге не было никого, кроме красного «вуазена», который обогнал нас около Рамбуйе с невероятной скоростью, вызвав подозрения Эвелин. Но в лесу мы его потеряли из виду, или же он свернул. Мы поехали по шоссе в направлении Шартра, что казалось мне кружным путем.

Эвелин сказала, что не может найти на карте эту дорогу, но она выглядела прямой и благоустроенной, несмотря на узость. Выехав из леса, мы увеличили скорость и помчались вниз по склону холма. Справа находился овраг.