Текст книги "Дело Локвудов"

– Лучше в шесть тридцать.

– Тогда давайте в семь, если вы не против.

– Это еще лучше. Не так-то легко мне было отменить ранее назначенную встречу.

– Мне очень жаль, что я доставил вам столько хлопот, – сказал он.

– Я вам все потом расскажу.

– Пусть это вас не беспокоит. Значит, увидимся в семь.

Стало быть, ей нелегко было отменить ранее назначенную встречу. Вот почему они с Пеном долго не возвращались с обеда. Интересно, куда они ездят обедать, когда Пен приглашает ее. Впрочем, в городе такое множество баров и закусочных, что, встретившись где-нибудь на Челси-стрит, они могут сесть в такси и через пятнадцать минут оказаться вдали от финансового центра и от знакомых.

В запасе у Джорджа было три часа. Чтобы убить время, он медленно оделся и отправился пешком в клуб «Ракетка». Понаблюдал за игрой, потом сам сыграл несколько партий в боттл-пул[31]31
  Разновидность биллиардной игры.


[Закрыть] с какими-то людьми – по-видимому, завсегдатаями этого заведения. Потом заказал себе разбавленного шотландского виски и так, со стаканом в руке, скоротал время, пока не настала пора уходить. В пять минут восьмого он поднимался по лестнице дома на Мэррей-хилле, где находилась квартира Мэриан Стрейдмайер.

Она сняла дверную цепочку и впустила его. Теперь на ней была уже не монашеская одежда, а платье из набивного ситца.

– Очень у вас все изменилось с тех пор, как я был здесь в последний раз, – удивился Джордж.

– Это верно, но и квартира сильно изменила меня.

– В какую сторону?

– В худшую. Она приучила меня к расточительности. Стоила уйму денег.

– Никто не вправе осуждать вас за это. Мне, например, ничто не могло доставить большего удовольствия, чем строительство нового дома. Это не значит, что мне захочется когда-нибудь строиться снова, но я не жалею о том, что сделано.

– Что будете пить? Коктейль?

– А вы сами что-нибудь пили? – спросил Джордж.

– Да. Мартини.

– Ну, тогда и мне мартини. У вас еще осталось?

– О, конечно. Я выпила всего один бокал. Больше не успела. Шейкер почти полон.

Они наполнили бокалы и сели в кресла возле камина лицом друг к другу.

– В любую минуту может зазвонить телефон, но я не подойду, – сказала она.

– Снимите трубку и так оставьте, – посоветовал он.

– Нет. Пусть он думает, что меня нет дома. Если я сниму трубку, то телефонистка скажет ему об этом, и он узнает, что я здесь. А то еще попросит включить гудок. Он очень сердит на меня.

– Он сейчас в расстроенных чувствах, – сказал Джордж.

– Ну и черт с ним. Что вы хотели мне сказать?

– Хотите знать истинную причину моего приезда в Нью-Йорк? Выпейте это и налейте себе еще.

– Неужели дело так плохо?

– Не думаю, что так уж плохо, но три мартини помогут вам лучше понять меня.

– Ладно. – Она снова наполнила свой бокал, налила ему и быстро выпила. – Ну вот, я готова. А вы?

– И я, конечно. – Он поднял свой бокал.

– Теперь я полна понимания, – пошутила она.

– Так вот. Вчера вечером, сидя у себя в кабинете, я вдруг почувствовал такое желание, какого давно не испытывал. И ничего не мог с этим поделать.

– А где была ваша жена? – спросила Мэриан.

– Дома, но к ней это желание не имело никакого отношения. Сначала я даже не понимал, к кому оно относилось.

– Если бы вы сказали, что его вызвала мысль обо мне, я назвала бы вас обманщиком.

– Не торопись называть меня обманщиком. Я стараюсь быть максимально правдивым. Мое желание не относилось ни к кому конкретно – ни к тебе, ни к жене, ни кому-либо еще. Но когда я стал раздумывать о том, как мне быть, то вспомнил тебя. Знаешь старый анекдот про лорда Друлингтула и его дворецкого? «Ваша светлость – ого! Не послать ли мне за ее светлостью?» На что Друлингтул отвечает: «К черту эту старую калошу, я приберегу это для Лондона».

– Этот анекдот я от тебя уже слышала, – сказала она.

– Здесь, конечно, не Лондон, но все-таки.

– Прохвост. Как ты не похож на своего брата. Он любит меня, для тебя же я – всего лишь эпизод, приключение.

– Не только эпизод, Мэриан. Как ты уже сказала, я очень не похож на своего брата, и доказательством служит тот факт, что я рассказал тебе анекдот. Или повторил его. Меня упрекают в неромантичности, но я проявляю к тебе большее уважение тем, что веду себя абсолютно откровенно. Ведь мы с тобой очень схожи.

– Ты так думаешь?

– Да. Будешь ли ты столь же откровенна?

– Не знаю.

– Сегодня утром ты была у меня в кабинете. Мы поболтали немного, потом ты повернулась и пошла.

– Да.

– Но уходить тебе не хотелось.

– Разве?

– Не помнишь?

– Помню только, что ты смотрел на меня. Просто пожирал глазами.

– Мысленно я обнимал тебя на протяжении последних двадцати пяти часов.

– А я тебя, наверно, на протяжении последит девяти часов.

– Что если сейчас зазвонит телефон?

– Я закрою дверь спальни. Мы услышим звонок, но он будет не такой громкий.

– А может, и не услышим, – сказал он.

Они встали одновременно. Он обнял ее и поцеловал в губы.

– Возможно, это из-за мартини, только не понимаю, почему мы стоим одетые. А ты понимаешь?

– Нет, – ответил он.

– Да еще с таким подарком, что ты привез мне из Пенсильвании. Ты негодяй, Джордж Локвуд. Я должна ненавидеть тебя. Да я и вправду ненавижу.

– Так ведь есть за что.

– Так пойдем же взглянем, что ты мне привез.

Они разделись и сели на край кровати. В это время зазвонил телефон.

– Ну вот тебе. Выбрал момент.

– Не обращай внимания.

– Нет, почему же. Я почти о нем забыла, а теперь вот буду делать то, чего он никогда не хочет. Какой прекрасный подарок, Джордж, и все это – мне. А ко дню моего рождения тоже привезешь?

– Или к рождеству. Если оно будет раньше, чем день твоего рождения.

– Ты не спеши, – сказала она. – Он бы сейчас спешил, а ты не спеши. Братья Локвуд. Примите меня в вашу фирму. Молчаливой партнершей. Но я уже не буду больше молчать. Джордж! О, подонок. Ты чудесный подонок!

– Сука!

– Повтори.

– Похотливая сука. Шлюха.

Снова зазвонил телефон, но они уже тихо лежали и слушали. Ее голова покоилась на его плече.

– Чего ему надо? – спросил Джордж.

– А, черт! Я не знаю, чего ему надо, да он и сам не знает.

– Что ты ему сказала?

– Сказала, что хочу побыть сегодня одна.

– Он каждый вечер здесь бывает?

– Почти.

– У него есть ключ?

– Конечно. Иногда он приходит прежде меня. Мы не всегда спим. Порой даже разговариваем мало. Просто ему нравится здесь находиться. Бывают случаи, когда я прихожу, а он уже уходит. Однажды я сказала ему, что он мог бы сойти за деталь обстановки, если б не вел себя так странно.

– Он странный?

– Он странен своей нормальностью – и только. Его, в отличие от других, интересует нормальная любовь. Потому отчасти я и побаиваюсь выходить за него. Но мне нужно богатство, не стану же я всю жизнь работать. Но «ели он узнает, что я встречаюсь с другим мужчиной, то может быть опасен. Ужасно ревнив.

– Ревнив?

– Такие, как он, – да. Он знает, что я любила по-всякому. Сама ему об том сказала, потому что хотела, чтоб он не был так скован. Но оказалось, что не я на него влияю, а он – на меня. И все же я вынуждена искать себе других партнеров. Таких, как ты. Ты был прав. Сегодня утром, когда я стояла у тебя в кабинете, меня тоже охватило желание. Подойди ты тогда ко мне ближе, я бы исполнила любой твой каприз. Прямо там, не сходя с места, даже если бы на нас смотрел кто-нибудь.

– Стало быть, у тебя есть мужчина, похожий на меня?

– Он не похож ни на тебя, ни на Пенроуза. Он актер, живет на углу Тридцать седьмой улицы. Однажды – это было в воскресенье днем – он едва успел отсюда уйти. Они разминулись с Пенроузом на лестнице. Он пробыл у меня всю субботу и часть воскресенья; предполагалось, что Пенроуз придет что-нибудь около четырех часов, а он пришел примерно в два. Вот тут-то я и убедилась, как он ревнив. Счастье, что он не пришел в воскресенье утром. Нас было четверо. «Гирлянда из маргариток». Мы делали все. Весь субботний вечер и все воскресное утро. Примерно один раз в году у меня тут дым коромыслом. Снимаю все запреты. Жаль, что ты не можешь остаться на ночь. Он не перестанет звонить, и если до десяти часов я не подниму трубку, то он явится сюда сам, а это ни к чему хорошему не приведет. Он зол на тебя, но не хочет сказать, за что. Наверно, и ты не скажешь, только я знаю, что у него на тебя зуб. Я приготовлю тебе чего-нибудь на ужин, и потом ты должен будешь уйти. Но ты можешь вернуться. Около полуночи. И заночуешь у меня. Даже если он и появится здесь в десять часов, на ночь все равно не останется. Он жены своей остерегается. Есть у нее какой-то женоподобный парень, который дает ей советы, и Пенроуз не хочет, чтобы они знали про него что-нибудь компрометирующее.

– Я, пожалуй, сейчас пойду, а ты позвонишь мне часов в двенадцать в отель.

– Так будет безопаснее. Трудно даже вообразить себе, что он сделает. А я пока перекушу. Иначе засну и не услышу телефонного звонка. Да, ты ступай, а я позвоню тебе после десяти, как только смогу. Ты остановился, как обычно, в отеле «Карстейрс»?

Когда она надевала халат, движения ее от выпитого мартини были не совсем твердыми. Провожая его, она взяла его руку и приложила к своей груди.

– Возвращайся ко мне с новым подарком. Жаль, что уходишь, но так будет благоразумнее. Ты меня знаешь, я девица благоразумная.

Это было последнее, что она ему сказала. Она поцеловала его и мягко подтолкнула к выходу. Уходя, он слышал, как звякнула у него за спиной дверная цепочка.

Возвратившись в гостиницу «Карстейрс», он принял ванну, надел пижаму и халат и поужинал у себя в номере. Потом прилег на кровать, прямо на покрывало, раскрыл роман «Эроусмит» – того же автора, что написал понравившиеся ему «Главную улицу» и «Бэббита», – и сразу задремал. Проснулся с болью в шее. Часы показывали пять минут двенадцатого. Он встал, умылся. Заказал в номер кофе. Мэриан обещала звонить в полночь. Интересно, был ли у нее Пенроуз и скоро ли она позвонит? Боль в шее прошла, кровь по жилам потекла свободнее. Сон придал ему бодрости. Жажда наслаждения, которое ждало его в квартире Мэриан, уступила место любопытству. Отпивая маленькими глотками кофе и чувствуя, как проходит сонливость, он старался представить себе, какие планы строит Мэриан на остаток ночи. Но он не отдавался этим размышлениям целиком, его занимала и другая мысль: какое положение в его жизни предстоит занять Мэриан? Он добьется ее ухода из конторы и из жизни брата, а потом – он был в этом уверен – уговорит ее стать его, Джорджа, постоянной любовницей. С такой женой, как Джеральдина, без любовницы ему не обойтись, а поскольку взгляды Мэриан на жизнь ему теперь хорошо известны, нетрудно будет прийти с ней к соглашению, основанному на деньгах а взаимной терпимости. Пен допустил ошибку, предъявив Мэриан слишком большие требования, – этого нельзя делать при односторонней любви. А между Мэриан и Джорджем любви вообще нет. Любовь? Интересно, подумал Джордж Локвуд, любил ли он кого-нибудь, кроме Элали Фенстермахер? Какое ужасное имя! А его самого кто-нибудь, кроме нее, любил? «Должно быть, я старею», – пробормотал он. Впрочем, смешно было даже думать так после того, что было, и перед тем, что предстояло ему. Старею, конечно, но еще не состарился. Мужчины Локвуды в этом смысле не стареют. Он вспомнил, что рассказывала ему Агнесса о его отце и о миссис Даунс, навещавшей его. Мужчины, злоупотребляющие алкоголем и не думающие о своем здоровье, скоро слабеют и к пятидесяти годам становятся стариками. Джордж с восхищением подумал о своем отце. «Вот старый шельмец!» Но самым удивительным ему казалось то, что и миссис Даунс не утратила интереса к таким вещам. Да, миссис Даунс была женщина хоть куда.

Ночные звуки в восточной части Нью-Йорка начали затихать. Часы на стене и часы на его руке дружно показывали за полночь. Теперь можно ждать от нее звонка в любую минуту. Он надел нижнее белье, носки, ботинки, приготовил рубашку и галстук. Теперь между ним и безмолвным телефонным аппаратом установилась невидимая, хрупкая связь. Джордж почти зрительно представил себе, как ее голос вылетает из микрофона, хотя знал, что голос передается через наушник. Интересно, что же она скажет? Будет ли лаконична и настойчива, устало-иронична или зла на Пена, задержавшего ее так надолго? Джордж уже не сомневался в том, что Пен был у Мэриан и почти наверняка устроил ей сцену. Сцена, по всей вероятности, получилась драматичной и бурной, и с обеих сторон было сказано то, что неизбежно приводит к неприятным последствиям. Джордж представлял себе эту сцену в прошедшем времени, но вполне допускал, что она все еще продолжается. Ему хотелось позвонить Мэриан, но он знал, что это лишь усложнит дело. И зачем такой человек, как Пен, ставит себя в подобные ситуации?

Вся наличная литература в номере состояла из Библии (массовое издание «Гидеон») и романа Синклера Льюиса, но Джорджа Локвуда не интересовали ни изречения пророков, ни интриги медицинского мира. Вид утреннего гостиничного меню вызывал у него лишь раздражение, напоминая о том, что он рассчитывал на завтрак в квартире на Мэррей-хилле, приготовленный руками молодой чувственной женщины, жаждущей доставить ему удовольствие.

И тут зазвонила эта чертова штука.

Он взял трубку и, чтобы не выдать волнения, набрал побольше воздуха в легкие.

– Алло!

– Джордж? Слава богу, ты на месте! – Это был голос Джеральдины.

– Где же мне еще быть? Почему ты звонишь в такое время?

– Значит, ты еще не знаешь. Я была уверена, что не знаешь. О, Джордж! Случилось нечто ужасное. Ужасное! С Пеном, твоим братом Пеном, и с какой-то женщиной из вашей конторы.

– Говори толком, женщина. Ради бога.

– Я и пытаюсь. Пен убил ее, застрелил из пистолета, а потом застрелился сам. Твой милый брат. Это так ужасно, Джордж! Я сижу здесь одна.

– От кого ты узнала?

– От Уилмы. Она позвонила сюда минут… минут пятнадцать назад. У нее там полиция, так что поезжай к ней. Что мне делать? Ехать с Эндрю на машине в Нью-Йорк? Поезда сейчас не ходят.

– Никуда не езди. Давай уточним: Уилма позвонила тебе, то есть мне, а ты взяла трубку.

– Полиция пришла к ней и сообщила, что ее муж убил женщину и покончил с собой. Какую-то женщину из вашей конторы. Не свою секретаршу, а какую-то женщину с немецкой фамилией.

– Мисс Стрейдмайер?

– Да, ее.

– Когда это случилось? Вечером, конечно.

– Наверно, около десяти вечера. Уилма не хотела со мной разговаривать, хотела говорить с тобой. Ты должен ехать к ней немедленно, Джордж. Я даже не представляю себе ее состояния.

– Они умерли сразу?

– Откуда мне знать? Когда пришла полиция, они были уже мертвы. Ты все узнаешь от Уилмы. Значит, Эндрю не будить?

– Оставайся дома, пока я тебе не позвоню. Где Эрнестина?

– Эрнестина? То ли в Риме, то ли на пути в Рим. В последнем письме она сообщала, что предполагает поехать в Рим. Кажется, как раз в это время. Найду письмо и еще раз проверю.

– Хорошо. Сделай это сейчас, пока не легла спать. Потом разыщи по телефону Артура Мак-Генри.

– Тоже сейчас?

– Можно утром – как можно раньше.

– А зачем нам адвокат?

– Он нам нужен не как адвокат, а как человек трезвого ума. Не предпринимай ничего и не говори ни с кем, не посоветовавшись с Артуром. Если его нет в городе, позвони Джо Чэпину, но сначала попытайся найти Артура. Вряд ли ты знаешь, куда отправили тело.

– Знаю, в морг. Оба тела. Уилма сказала.

– Как видно, у Уилмы больше самообладания, чем у тебя.

– Ничего не могу с этим поделать, Джордж. Когда она позвонила, я слушала радио. Я сразу испугалась, уж не с тобой ли что стряслось.

– Благодарю. Со мной ничего не стрясется.

– Кто мог думать, что такая ужасная вещь случится с Пеном? Не могу этому поверить. Ты что-нибудь знал? У него с этой женщиной была связь?

– А как ты думаешь? Стал бы он убивать и потом кончать с собою, если бы ничего не было?

– Пен мог так поступить. Если бы она ему отказала. Он выглядел очень подавленным. Мне всегда казалось, что он был слишком погружен в себя, никогда не выдавал своих чувств. Но я и мысли не допускала, что он может вести двойную жизнь.

– Двойной жизни никто не ведет. Каждый живет только одной жизнью – хорошей, плохой ли, но одной.

– Ну, хорошо. Ты никогда не перестаешь думать – голова у тебя вечно работает.

– А разве это не благо, что есть человек, способный думать в такие минуты? Так ты выясни, где сейчас Эрнестина, а утром как можно раньше позвони Артуру. Карандаш у тебя есть?

– Есть.

– Запиши фамилию: Солон Шисслер. Эс-о-эл-о-эн. Солон. Ша-н-эс-эс-эл-е-эр. Шисслер. Владелец похоронного бюро в Шведской Гавани. Попроси Артура позвонить ему – пусть ждет моего звонка.

– Ты собираешься устраивать похороны здесь?

– А где же еще? Очень сомневаюсь, чтобы в данных условиях Уилма пожелала предоставить ему местом на своем фамильном участке, где бы он ни находился. Его место рядом с Локвудами. Так что попроси Артура известить Шисслера.

– Похороны будут торжественные? Народу будет много?

– Конечно, нет. Когда нью-йоркские власти дадут разрешение, я велю перевезти Пена в Шведскую Гавань и отправить прямо на кладбище. На погребении будут только близкие.

– А к Уилме ты поедешь?

– Как только накину на себя что-нибудь. А ты лучше выпей брому и немного поспи.

– Хорошо, милый. Наверно, я так и сделаю. Доброй ночи. Я очень тебе сочувствую. Знаю, как ты любил Пена.

– Доброй ночи, Джеральдина. – Джордж повесил трубку. – Да, любил, – пробормотал он. – Очень любил. Только до сих пор, по-моему, не отдавал себе в этом отчета.

Когда такси проезжало мимо станции метро на Пятьдесят первой улице, Джордж велел шоферу остановиться. Не выходя из машины, он прочитал вверх ногами на первой полосе «Дейли ньюс»: «ДВОЕ УМЕРЛИ В ЛЮБОВНОМ ГНЕЗДЫШКЕ». Джордж купил «Таймс», «Уорлд», «Америкэн», «Ньюс» и «Миррор». Лишь «Ньюс» и «Миррор» поместили репортаж об этом событии. Тексты репортажей были фактически одинаковы.

– Читаешь эти чертовы газеты и думаешь: у них там в любовных гнездышках больше стреляют, чем целуются, – сказал шофер. – Ну за каким дьяволом ему понадобилось стрелять в бабу? На мой взгляд, если ты ее застукал, дай ей на счастье по морде – и дело с концом. Какой смысл рисковать – потом ведь не расхлебаешь. Баба есть баба. Их только в этом городе два миллиона. Может, со мной не всякий согласится, но я так считаю. Я до них охоч, и у меня их много. По этой самой причине жена и не живет со мной. Завела, наверно, другого. И что же? Из-за этого я должен в нее стрелять? Нет, не доставлю я ей такого удовольствия. Или вот этот несчастный подонок Грэй – Джадд Грэй. Ну, подговорила она его шарахнуть Снайпера железякой по голове, а дальше? Ненавидят теперь друг друга и вместе будут расплачиваться. Возишь по ночному Нью-Йорку разных потаскух – чего только не увидишь. Эх, бабы! Скажу вам вот что, мистер: цена им сорок пять центов.

– Очень поучительно, – сказал Джордж.

– Еще как, – согласился шофер.

Газеты содержали не больше сведений, чем мог сообщить таксист: Джордж, во всяком случае, узнал из них мало нового. В скупых, торопливо составленных отчетах говорилось, что соседи слышали четыре выстрела: три раза Пен выстрелил в Мэриан, одетую в домашний халатик, и один – себе в висок. Это произошло в начале одиннадцатого вечера. По описанию соседей, Стрейдмайер была женщина привлекательная, одевалась строго и играла на рояле классическую музыку. Несколько раз жильцы дома жаловались управляющему, что у нее на квартире бывают вечеринки, которые длятся всю ночь, но такое случалось не часто. Говорили, что она когда-то была замужем, по развелась. Пенроуз Локвуд числился в «Книге избранных» – миллионер, совладелец фирмы, занимающейся размещением капиталов, член фешенебельных клубов, выпускник аристократической школы св.Варфоломея и Принстонского университета. Двадцать три года состоял в браке с Уилмой Рейнслер – дочерью ныне покойных мистера и миссис Дж.Киллиан Рейнслер, принадлежавших к старинному роду Никербокеров. Детей они не имели.

В вестибюле дома Пена горел свет. Джордж нажал кнопку звонка. Дверь открыл дворецкий, уже много лет служивший у Пена.

– Добрый вечер, сэр, – сказал он. – Позвольте заметить, сэр, что я не нахожу слов.

– Благодарю, Норман, – сказал Джордж. – Выбросьте, пожалуйста, эти газеты. Купил их по дороге сюда. Не так уж много информации.

– То, что в «Ньюс» напечатано, сэр, я уже видел. Участковый полицейский дал мне экземпляр.

– Ну, а как миссис Локвуд? Держится?

– Я бы сказал, хорошо держится, сэр. У нее там сейчас подруга. Миссис Шервуд Джеймс – жена двоюродного брата миссис Локвуд. Она живет недалеко, за углом. Пришла сюда более часа назад. И вообще у миссис Локвуд постоянно кто-нибудь находится.

– А кто еще?

– Сейчас больше никого, сэр. Приходил мистер Хайм, но он пробыл недолго. Очень многие звонят по телефону, что естественно. Мне пришлось прибегнуть к помощи приятеля-полицейского, чтобы отделаться от прессы. Был тут особенно неприятный малый, представившийся помощником окружного прокурора, но внутренний голос подсказал мне не впускать его, и я не впустил. Рыжий ирландец. В полиции его знают. Потом пришла тихая, как мышонок, молодая женщина – эта пыталась выдать себя за медицинскую сестру, хотя никаких медсестер мы не вызывали. Оказалось, что она тоже из прессы. Под сообщением в «Ньюс» значится ее имя: Глэдис Робертс.

– А вы сообразительны, Норман.

Они поднялись по нескольким ступенькам в библиотеку. Уилма встала ему навстречу, и они молча обнялись. Дороти Джеймс поспешила сказать, что посидит в соседней комнате, и вышла, оставив их вдвоем.

– Я так рада, что ты оказался поблизости, – сказала Уилма. – Мне не хотелось беспокоить Джеральдину, но ты был первым, о ком я подумала. Ты что-нибудь знал об этой связи, Джордж?

– Нет. В такие дела Пен никого не посвящал, даже меня.

– Судя по всему, это началось давно. – Уилма в нерешительности помолчала. – И я об этом знала.

– Знала?

– Я не виновата, Джордж. Я была уверена, что это пройдет. Мы не очень ладили в последнее время, но ведь и самые счастливые браки порой дают трещину, а мы были уже немолоды. Скажу тебе правду, Джордж: я тоже завела любовника. Если Пен мог на это пойти, то почему не могла я? У каждого из нас могло быть что-то на стороне, пока мы не перебесимся. Но Пен слишком увяз, да и эта женщина не собиралась упускать случай. Пен просил у меня развода.

– Развода?

– Я ему отказала. Мне вдруг стало страшно. Я немолода, но лет на двадцать пять – тридцать, я думаю, меня еще хватит, и мысль о том, что мне придется прожить их в одиночестве, испугала меня. Выйти замуж за моего любовника я не могла по многим причинам. Во-первых, он намного моложе меня. По возрасту он мне в сыновья годится. Да и по ряду других причин брака у нас не получилось бы. Пен и я могли бы продолжать жить, как жили, но он потребовал слишком многого. Или она потребовала, что одно и то же. В итоге никто ничего не получил. Лишь грязь в бульварных газетах.

– Уилма, ты поразительная женщина, – сказал Джордж. – А я так боялся нашей встречи.

– Ты думал, я буду биться в истерике? Да, у меня была истерика – до того, как ты пришел. Или почти истерика. Для меня, во всяком случае, это была истерика. Я рано легла вчера и почти уже засыпала, когда постучал Норман и сказал, что в вестибюле у нас люди из сыскной полиции. Сыщики в вестибюле, а полицейские перед домом. Я не совсем помню, что со мной было в первые минуты. Не помню, ни кто из сыщиков сообщил мне о Пене, ни как я на это реагировала. Бедный Норман, он не привык к таким передрягам. Когда пришла эта весть, он, наверное, мирно потягивал вино. Эстелла была выходная, я разрешила ей навестить сестру в Бронксе. Горничная не показывалась мне на глаза, и я собираюсь уволить ее. Кухарка тоже была бесполезна – она глуховата, к тому же вечерами, после окончания работы, сидит в своей комнате. Она очень религиозна. У нее там небольшой алтарь, перед которым она подолгу молится. И каждое утро ходит в церковь, буквально каждое.

– К счастью, недалеко от тебя живет Дороти Джеймс.

Уилма замялась.

– Дороти – мое спасение. Но я нуждалась в мужской поддержке, а единственным мужчиной, к которому мне пришло в голову обратиться, был мой финансовый советник.

– Я даже не знал, что у тебя есть такой советник. Считал само собой разумеющимся, что твоими денежными делами занимается Пен.

– Он и занимался – в большинстве случаев. Но я, как и все, играла на бирже.

– А, тогда понятно.

Их взгляды встретились.

– Ты хочешь вогнать меня в краску, Джордж.

– Ну что ты, Уилма.

– Он не финансовый советник. Это мой любовник. Живет на углу Семьдесят седьмой и Парк-авеню. Он сразу приехал. Посоветовал мне позвонить тебе. И успокоил меня. А тебя избавил от лишних хлопот.

– Вижу. Ты совершенно спокойна.

– Пена отвезли в морг. Надеюсь, я не должна туда ехать для опознания.

– Думаю, что мы сумеем договориться с фирмой «Стрэтфорд, Керси и Стрэтфорд». Они пошлют кого-нибудь.

– Он выстрелил себе в висок, – сказала Уилма. – А ей попал в сердце. Зачем он стрелял себе в голову?

– А что? О своей внешности он вообще никогда не думал, и я сомневаюсь, чтобы он слишком беспокоился о том, как будет выглядеть после смерти, – сказал Джордж. – Ну, давай теперь обсудим кое-что, Уилма. Две бульварные газеты – «Дейли ньюс» и «Дейли миррор» – я видел. Третья – «Дейли грэфик» – появится только сегодня. Примерно в это же время выйдет херстовская «Нью-Йорк джорнэл». Газета «Пост энд сан» не станет делать сенсации, зато остальные – это-то я прекрасно знаю – развернутся вовсю. Эта история – совершенно в их вкусе.

– Дороти говорила то же самое.

– Вот мой совет: пусть Дороти увезет тебя отсюда. Тебе совсем ни к чему попадаться на глаза фотографам и репортерам.

– Дороти мне уже предлагала. У них в Манчестере, в штате Вермонт, есть дом. Я отказалась.

– Я договорюсь, чтобы тело Пена перевезли в Шведскую Гавань. Панихида, на которой будут присутствовать только близкие родственники, состоится прямо на кладбище, где похоронены все Локвуды, начиная с нашего деда.

– Я знаю это кладбище. Была там, когда хоронили Агнессу. Когда придет мой час, надеюсь, что и меня похоронят там. Мы с Пеном прожили вместе полжизни и, когда это случилось, все еще состояли с ним в браке. Я бы сама себя порицала, если бы не присутствовала на его похоронах. Он был хороший человек и почти двадцать пять лет хорошо ко мне относился. Настолько был хороший, что не умел противостоять злу. Я была бы мерзкой лицемеркой, если бы сейчас публично отказалась от него. Нет, Джордж. Спасибо тебе за добрые намерения, но Пен заслуживает уважения. И любви. Я любила его. Не всегда. Без страсти. Без романтики. Но это была любовь, которую испытываешь к таким, как он. Простодушному. Очень доброму. Мягкому. Да, именно мягкому. И, конечно, немного сумасшедшему, как все в вашей семье.

– Поэтому у вас и не было детей?

– О нет, детей я завела бы, несмотря на безумие и в моей и в вашей семье. Я никогда не предохранялась. Мы хотели иметь детей, но у нас не получалось. Нет, я поеду на похороны Пена, так же как он поехал бы на мои. Если только…

– Что «если»?

– Если только это не поставит тебя в неловкое положение.

– Почему это может поставить меня в неловкое положение?

– Ну, лишний повод для разговоров… Кто тебя знает, Джордж. Ты так тщательно все продумываешь. По-моему, ты ничего не делаешь под влиянием импульса.

– А если что и делаю, то это не очень хорошо кончается, – ответил Джордж Локвуд.

– Бедный Пен был совсем другим.

– Мне кажется, мы слишком долго оставляем Дороти одну.

– Она будет у меня ночевать, – сказала Уилма. – Если хочешь, ночуй и ты, места здесь много.

– Благодарю, но в гостинице мне будет удобнее. Завтра, то есть сегодня, мне придется много разговаривать по телефону, а там есть коммутатор. И люди меня знают. Закажу себе еще один номер, и тогда у меня будет два телефона. Второй номер запишу на имя… Шервуда Джеймса. Тебе придется это запомнить, если захочешь мне позвонить.

– Шервуд Джеймс, Шервуд Джеймс, – повторила Уилма. – Кого они позовут, чтобы опознать эту женщину?

– Не знаю. Очевидно, кого-нибудь из родных. А почему ты об этом спрашиваешь?

– Да так, я подумала о том, как она там лежит. Когда женщина попадает в такую историю, это хуже, чем мужчина.

– Почему?

– Сама не знаю, но это так. Наверно, я так думаю потому, что я – тоже женщина. Другого объяснения нет. Или их держат, по-твоему, вместе?

– Нет, по-моему, каждый лежит в отдельном ящике, которые открываются, как ящики комода. Но не думай об этом, Уилма, и не пей больше кофе. Я скажу Дороти, чтобы она уложила тебя в постель.

– Как жаль, что ты – это ты, а не посторонний мужчина. Я не должна тебе этого говорить, правда? Но тут природа виновата. Жизнь есть жизнь и… тебе не надо ничего объяснять. Обними меня, Джордж.

– Это было бы большой ошибкой, Уилма. Дороти в соседней комнате.

– Тогда уходи, прошу тебя. Когда ты уйдешь, я успокоюсь.

– Доброй ночи, – сказал он.

Большие счета, которые он без звука оплачивал в гостинице «Карстейрс», щедрые чаевые – все это сейчас окупилось. Когда он вернулся от Уилмы в гостиницу, ночной администратор просто сказал:

– Мистер Локвуд, весь наш персонал желает выразить вам сочувствие.

Лифтер-ирландец, страдавший артритом, сказал:

– Мы сожалеем о вашей беде, сэр.

Он поднялся к себе в номер и не успел еще повесить пальто, как зазвонил телефон. Это был Деборио, управляющий отелем, видимо, он приказал телефонистке немедленно сообщить ему, как только появится Локвуд.

– Если пресса узнает, что вы здесь, то нам не удастся помешать ей проникнуть в вестибюль, – сказал Деборио. – Но вы сможете уйти, воспользовавшись нашим служебным лифтом и служебным ходом. Это – через две двери от главного входа, так что корреспонденты не обратят на вас внимания. Или, если хотите, я позвоню своему приятелю в другую гостиницу, где вам обеспечат полное уединение. – Из суетливого человечка в неизменной визитке, к лацкану которой была пришита неизвестно почему какая-то ленточка, он вдруг превратился в стража, причем весьма бдительного. – У нас есть связи и в политических кругах, мистер Локвуд. В Таммани-Холле[32]32
  Штаб демократической партии в Нью-Йорке.


[Закрыть], если понадобится. Я лично знаком с мэром и знаю номер его частного телефона. Они покровительствуют не только отелю «Балтимор».

Джордж Локвуд никак не ожидал, что именно здесь он получит хотя бы обещание поддержки и утешения, в которых так нуждался. Не столь важна была ему помощь Деборио, сколько сознание, что в этот ранний час, когда почти весь город еще спит, он тоже может лечь и отдохнуть и расслабиться, не опасаясь непрошеных посетителей. Уилма и другие могут обратиться к нему, а к кому обратится он? И вот теперь он понял, что этот вопрос он подсознательно задавал себе с тех пор, как ему позвонила Джеральдина, – и ответ на него дал швейцарский итальянец, пожелавший выразить признательность за коробки сигар фирмы «Упманн», которые он ежегодно получал от своего клиента. В обмен за эти рождественские подарки ему предоставлялись теперь условия для сна, которого начинали требовать его мозг и тело.