Текст книги "Неизведанное тело. Удивительные истории о том, как работает наш организм"

Акт дефекации и последующее очищение имеют не только культурный, но и социально-экономический контекст. В поездке по Индии я явно увидел классовые различия, связанные с использованием туалета. Поначалу я полагал, что туалетные привычки всех индийцев одинаковы, но позже узнал, что К. К. и некоторые другие индийские студенты не умели сидеть на корточках. Как и другие обеспеченные индийцы, они выросли, пользуясь «западными» унитазами, и не сидели на корточках над дырками в земле. Лодыжки и колени К. К. совершенно не сгибались (даже мои были более податливы), что вынуждало его опираться на ступни. Неумение сидеть на корточках было показателем статуса и уровня образованности, поскольку положение тела во время дефекации отражает уровень воспитания, культурного развития и социально-экономическое положение.

Лишь очень небольшой доле человечества доступна роскошь пользоваться туалетной бумагой. Индийский метод применяет внушительная часть мирового населения, а в некоторых регионах даже использование воды считается роскошью. Один мой коллега, врач, выросший в сельской местности в Танзании, рассказал мне, что в детстве он и представить себе не мог, что будет подмываться водой.

«Люди подумали бы, что ты совсем спятил», – сказал он с усмешкой. В его деревне люди ходили испражняться в кусты, а вместо туалетной бумаги использовали листья, камни и «все, что было под рукой».

Мой приступ диареи показал, насколько мне повезло быть в моем социально-экономическом контексте, а также повлиял на мою медицинскую практику. Теперь некоторым своим пациентам с запорами и их последствиями, включая геморрой и анальные трещины, я рекомендую положение на корточках. Это более анатомическое положение уменьшает необходимость тужиться, и даже простое сгибание коленей под острым углом может облегчить отхождение кала и снизить физическое напряжение. Я также говорю таким пациентам подмываться водой для улучшения гигиены и уменьшения раздражения. Поскольку в квартирах США редко устанавливают биде, я предлагаю использовать спринцовку. Судя по моему собственному восприятию по приезде в Индию, я предполагаю, что люди не захотят подмываться рукой. В любом случае мне было бы неловко предлагать такое.

Еще одно актуальное до сих пор преимущество моей поездки в Индию состоит в том, что подмываться по-индийски – значит никогда не бояться, что закончится туалетная бумага. Во время пандемии коронавируса в 2020 году, когда случился беспрецедентный дефицит туалетной бумаги, я знал, что в моем арсенале всегда есть другой метод, который во многих отношениях даже лучше.

Через несколько лет после моей поездки в Индию, когда я работал в Общеклинической больнице штата Массачусетс, у меня был пациент Пол, чью жизнь сильно омрачала Clostridium difficile, та самая живучая инфекция, которую медсестра с розовыми прядями сочла поводом для романтического предложения. Пол уже трижды проходил антибиотикотерапию, но каждый раз безрезультатно, и у нас уже заканчивались варианты. Он прибыл в больницу с признаками истощения и обезвоживания, а на его изможденном бледном лице виднелись запавшие глаза.

Чтобы определить тактику лечения, я созвонился с инфекционистом нашей больницы доктором Либби Хохманн, которая разрабатывала экспериментальную терапию для таких пациентов, как Пол. Она рекомендовала прекратить применение всех антибиотиков, хотя, по моему мнению, только они позволяли отсрочить удаление толстой кишки. Либби могла назначить новую терапию только после полного выведения антибиотиков из пищеварительной системы пациента.

Два дня спустя, когда я выходил из палаты другого пациента, возле палаты Пола я увидел миниатюрную женщину средних лет в сандалиях.

«Вы доктор Райсмен?» – спросила она. Я кивнул, и она взглядом указала на коробку из пенопласта, которую держала в руках: «Вот оно». Я раньше не видел, чтобы врач сам приносил лекарство в палату пациента. Как я понял, это указывало на особую ценность терапии. Я вошел в палату Пола вслед за Хохманн. Она встала у койки пациента и сняла крышку с коробки. Внутри был обычный флакон оранжевого цвета на подложке из сухого льда. А в капсулах было не что иное, как человеческие фекалии.

Эта новая терапия, известная как трансплантация фекальной микробиоты (ТФМ), основана на совершенно новом понимании микробиома человека – совокупности микроорганизмов, обитающих на каждом участке организма. Состояние человеческого организма зависит от внутренней микробной экосистемы, но антибиотики, используемые для лечения инфекций, часто уничтожают не только целевой штамм, вызывающий заболевание, но и благотворные бактерии, обитающие в толстой кишке. За несколько месяцев до этого Пол получал антибиотик широкого спектра действия для лечения инфекции дыхательных путей. Изучив его карту, я заподозрил, что инфекция была вызвана вирусом, а не бактериями. Антибиотики, назначенные его лечащим врачом, вероятно, не принесли никакой пользы, но уничтожили микробиоту в толстой кишке и расчистили путь для размножения Clostridium difficile.

В теории, чтобы восстановить популяции уничтоженных микроорганизмов, вполне логично собрать кал здорового человека и доставить его в толстую кишку больного. Хохманн попросила меня отменить все антибиотики за два дня до процедуры ТФМ, чтобы полезные микроорганизмы, содержащиеся в капсулах, не погибли при прохождении через желудочно-кишечный тракт – от рта до толстой кишки. Несмотря на экспериментальный характер, ТФМ шаг за шагом завоевывала признание в качестве метода лечения рецидивирующей инфекции, вызванной Clostridium difficile[6]6
  Следует понимать, что микрофлора каждого человека индивидуальна и подобрать донора для подобной процедуры далеко не так просто. Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Я попросил Хохманн провести для меня экскурсию по ее лаборатории, где ее команда производит капсулы для ТФМ, и через несколько недель я уже поднимался на лифте в одну из многочисленных исследовательских лабораторий Общеклинической больницы штата Массачусетс. Я прошел за ней вдоль обычной лабораторной стойки, занимавшей большую часть помещения. Инструменты для ее исследований – блендер и несколько стальных сит – сушились на воздухе в дальнем конце кабинета. Хохманн указала на большую белую морозильную камеру, где хранила фекалии, но, к сожалению, в день моего визита там не было образцов. К моему удивлению, в лаборатории не воняло, как в общественном туалете.

Пока мы стояли рядом с обычными кухонными приборами, Хохманн объяснила, как готовит капсулы. Образцы замороженного кала размораживают за ночь до начала терапии, а утром их смешивают с добавлением соленой воды. Затем полученную суспензию пропускают через большие стальные сита на столе, чтобы удалить инородные тела и твердые частицы, и помещают готовый продукт в желатиновые капсулы, которые пациенты могут проглотить. Это звучало как рецепт высококалорийного французского десерта.

Когда мы вошли в кабинет Хохманн и сели поболтать, она дала мне коробку из пенопласта, идентичную той, что принесла утром для Пола. Внутри лежали три флакона с капсулами, в каждой из которых виднелось небольшое количество субстанции коричневого цвета. Хохманн признала, что прозрачная оболочка не лучший вариант для таких капсул, поскольку пациентам виден кал. Однако непрозрачные капсулы значительно дороже, а бюджет исследования не позволял тратить дополнительные средства на это улучшение.

С использованием прозрачных капсул была связана и еще одна проблема: в исследовании требовался внешне похожий аналог человеческого стула. Как и в любом клиническом исследовании, одна группа пациентов должна получать неактивное плацебо, с которым сравнивается эффект экспериментальной терапии. После некоторых экспериментов с различными соусами и шоколадом Хохманн остановилась на смеси порошка какао и желатина. Однако, как она утверждала, капсулы, которые я держал в руках, были подлинным препаратом.

Поскольку это новый и экспериментальный метод, Хохманн могла получать образцы кала только от добровольцев. Потенциальных доноров тщательно проверяют на различные инфекции, включая большинство заболеваний, связанных с диареей и распространенных в Индии и других странах. По словам Хохманн, доноры должны быть «вопиюще здоровыми» и в течение года до исследования не должны посещать Индию и другие подобные страны. После моей поездки прошло два года, поэтому я спросил, могу ли стать донором, но, как оказалось, врачам и другим медицинским работникам это запрещено, поскольку они регулярно подвергаются заражению Clostridium difficile. Довольно мудро, на мой взгляд. Хохманн также предписывает донорам не есть арахис за несколько дней до сдачи образцов на случай, если у получателя трансплантата имеется аллергия.

Она привела несколько статистических данных из своего исследования: при рецидивирующих инфекциях, вызванных Clostridium difficile, обычные антибиотики эффективны менее чем у половины пациентов. При применении ТФМ показатели, полученные Хохманн, были гораздо выше: 87 % после первого двухдневного курса и 92 % – после второго. Однако, несмотря на успех, исследование Хохманн недостаточно активно преподносится общественности. Многие сотрудники администрации больницы, когда впервые узнали о предложенном ею исследовательском проекте, сочли его «слишком отвратительным, чтобы о нем рассказывать». Пациенты тоже не хотели в этом участвовать: некоторые даже говорили, что скорее умрут, чем согласятся на ТФМ. Вероятно, в некоторых случаях так и произошло.

Хохманн надеется расширить исследование и включить в него пациентов с впервые выявленной инфекцией Clostridium difficile, а не только с рецидивами, но ей с трудом удается убедить кого-либо принять в нем участие. Она обнаружила, что пациенты проникались идеей применения ТФМ вместо обычных антибиотиков только после того, как повторяющиеся приступы тяжелой диареи начинали разрушать их привычную жизнь. Помня о своем опыте в Индии, я не удивился, услышав, что тяжелая диарея может действительно заставить человека взглянуть по-новому на свое тело и его выделения.

«Какой бы метод вы выбрали, если бы у вас была инфекция Clostridium difficile?» – спросил я ее, как будто это была врачебная версия интеллектуальной викторины. «ТФМ», – ответила она не раздумывая. «Я тоже», – сказал я без колебаний. Возможно, медицинские работники, как Хохманн и я, подходят к этому вопросу иначе, чем люди, не связанные с медициной. Мы проходили обучение на смежные темы и хорошо знаем о рисках, связанных со стандартными методами лечения, такими как антибиотикотерапия. Кроме того, с освоением медицинской профессии обязательно приходит невозмутимое отношение к стулу других людей.

Лекарственные средства всегда получали из природных источников: животных, растений и грибов, а человеческое тело – это всего лишь еще одна ипостась природы, из которой можно их извлекать и обрабатывать. Человеческая кровь спасает жизнь при переливании, антитела в сыворотке крови донора могут помочь больным с такими инфекциями, как коронавирус, гепатит и бешенство, а человеческая плоть в виде донорских органов остается единственным методом лечения во многих случаях отказа органов в конечной стадии. Теперь, помимо плоти и крови, к списку спасительных веществ, полученных из нашего собственного тела, можно добавить человеческие фекалии.

На первый взгляд ТФМ звучит как худшая рекомендация врача. Кажется, что эта терапия идет вразрез со всеми гигиеническими нормами, которые блюдут практикующие врачи вроде меня. Несмотря на то что случайное проглатывание чужих фекалий ежегодно убивает сотни тысяч людей во всем мире, теперь мы знаем, что это же отвратительное действие может спасти жизнь. После первых успешных результатов лечения инфекций Clostridium difficile с помощью ТФМ этот метод теперь исследуют в качестве терапии ряда других заболеваний, даже тех, которые не затрагивают желудочно-кишечный тракт. Но чтобы он сработал, людям нужно изменить свою точку зрения.

Фекалии – это, как и анус, неотъемлемая часть организма, физиологическая данность, которую мы не наблюдаем в обычных условиях. Однако наше восприятие собственного тела, даже самых социально табуированных его частей и процессов, может измениться, как это произошло со мной во время обучения в медицинском институте и в поездке по Индии. В будущем и врачам, и пациентам, наверное, потребуется еще более широкий взгляд на использование фекалий в качестве метода сохранения здоровья и лечения заболеваний. Возможно, собаки и другие животные, которые едят фекалии, не занимаются варварством, как полагает большинство из нас, а практикуют полезный для здоровья обмен микробиомом. Люди могли бы многое почерпнуть из этой тактики, если бы изменили отношение к тому, что общество приучило нас считать отвратительным.

4. Гениталии

Будучи ординатором в педиатрическом отделении, я провел много времени в родильных залах, смотря на влагалища незнакомых мне женщин. Пока женщины тужились изо всех сил, а головка ребенка нерешительно продвигалась к свету, пытаясь преодолеть несколько последних изнурительных сантиметров, я стоял в стороне и нервно ждал. Формально ребенок являлся пациентом акушера до момента рождения, но после этого ответственность за уход за новорожденным переходила ко мне. Я не сводил глаз с половых губ, через которые должен был появиться мой пациент, и мысленно готовился к своему ребенку.

Рождение – это не только один из самых волнующих и нервных моментов в жизни человека, но и один из самых напряженных во всей медицинской практике. Обычно меня вызывали в родильный зал, когда акушера беспокоил какой-то признак, свидетельствующий о состоянии будущего ребенка. Иногда это был поток мутной жидкости во время отхождения околоплодных вод, что указывало на испражнение плода внутри утробы. В других случаях причиной был аномально медленный ритм сердцебиения плода на фетальном мониторе, датчики от которого закрепляли на животе роженицы. Когда я получал на пейджер сообщение с номером палаты и причиной вызова, я торопился, чтобы присутствовать в момент родов и быть готовым к появлению ребенка из утробы матери.

Новорожденные дети – фактически творение наших гениталий. Момент рождения – это кульминационная точка периода примерно из девяти месяцев, в течение которых плод рос и созревал в половых путях матери, подобно фрукту. Моей непосредственной задачей после родов – и главной причиной, по которой меня вызывал акушер, – было убедиться, что ребенок начал дышать.

При рождении каждый младенец попадает в совершенно новый мир со своей атмосферой, а я должен был помогать новорожденным, которым было тяжело осилить этот грандиозный переход. В подавляющем большинстве случаев, даже при наличии очень тревожных признаков, после рождения раздавался ритмичный плач, который свидетельствовал о том, что ребенок правильно вдыхал и выдыхал. Этот звук говорил о том, что моя работа в родильном зале заканчивалась, не успев начаться. Когда я слышал плач, я снимал по-прежнему чистые перчатки, поздравлял новоиспеченных родителей и выходил из родильного зала, не прикоснувшись к ребенку и не сделав ровным счетом ничего.

Однажды у меня была напряженная ночная смена: новорожденные появлялись как грибы после дождя, я получал сообщение за сообщением, роженицы сменялись одна за другой. Абсолютно в каждом случае я не знал наверняка, что произойдет, когда ребенок появится на свет: будет ли он дышать сам или ему потребуется моя помощь.

В тот день при появлении одного ребенка воцарилась гробовая тишина. Акушерка, принимавшая роды, быстро зажала и перерезала пуповину и передала мне безжизненный сверток. Конечности младенца были вялыми, как у тряпичной куклы, а когда я вынес малыша на свет, увидел выраженный синюшный оттенок, контрастирующий с его естественным красноватым цветом лица. Его грудная клетка была совершенно неподвижна, без видимых дыхательных движений. Я знал, что у меня есть около шестидесяти секунд, чтобы ребенок начал дышать и смог выжить.

Я взял полотенце и потер им вдоль позвоночника малыша, пытаясь запустить дыхание. Обычно такой легкой стимуляции достаточно, чтобы у новорожденного раскрылись легкие. Но в тот раз прием не сработал. Тогда я достал резиновую маску, надел ее на нос и рот младенца и стал сжимать прикрепленный к ней мешок, впуская в его крошечные легкие небольшие порции воздуха. Когда я сжал и отпустил мешок во второй раз, младенец наконец начал шевелиться. Он слегка задвигал конечностями, подавая едва уловимые признаки жизни, и слабо закричал сквозь все еще надетую резиновую маску. Я сжал мешок в третий раз на всякий случай, а затем снял маску и услышал крик, полный жизни.

Дыхание стало ритмичным, благодаря чему кожа ребенка порозовела и синюшный оттенок пропал. Это означало, что легкие малыша заработали: драгоценный воздух попадал туда, куда следует, в это новое тело. Заставить новорожденного дышать – как завести газонокосилку: чтобы привести ее в движение, достаточно лишь один раз потянуть за шнур. С этого момента ребенок дышит самостоятельно и до конца жизни сохраняет свой дыхательный ритм.

Как только я убедился, что младенец начал дышать, я поздравил новоиспеченных родителей, сказал им, какой у них энергичный и здоровый малыш, и вышел из палаты. После этого я сделал в медицинской карте запись о запуске работы легких.

В каждом формирующемся человеческом организме зарождается множество новых ритмов, помимо вдохов и выдохов. Сердце ребенка начинает ритмично биться задолго до рождения, и я часто измеряю пульс, зажав упругий остаток пуповины новорожденного большим и указательным пальцами: кровеносные сосуды, проходящие через пуповину, опустевают не сразу после рождения, и в этот период они служат простым способом измерить пульс новорожденного. В последующие дни появляются и другие ритмы организма: сон и бодрствование, прием пищи и опорожнение кишечника, плач и успокоение.

Мы цикличные существа, и почти все, что я узнал о человеческом теле в институте, было связано с ритмом. У взрослых людей сердце бьется примерно один раз в секунду, почти одновременно с движением секундной стрелки на циферблате аналоговых часов, а легкие вдыхают и выдыхают с такой же частотой, как накатывающиеся на берег океанские волны. Это основные ритмы организма, известные как показатели жизнедеятельности, поэтому врачи всегда проверяют их у пациентов. С помощью манжеты на плече измеряют артериальное давление, а ритмический рисунок звуков сердца и легких считается основой здоровья человека.

Но в организме таких ритмов гораздо больше, и каждый из них – как биологические часы, сохраняющие свое уникальное время. Мы моргаем каждые несколько секунд. Регулярные приемы пищи приводят (в идеале) к регулярным выделениям: мочевой пузырь и кишечник ежедневно наполняются и опорожняются снова и снова. Многие люди, употребляющие токсичные вещества, также следуют регулярному циклу, которого требует их зависимость. Человеческий организм зависит от ритмов привычек и может стать зависимым практически от всего, даже от регулярного состояния опьянения.

Хотя кажется, что наша жизнь течет линейно (один день сменяется другим, и время неумолимо бежит вперед), биологию человека лучше всего воспринимать не как единую последовательную прогрессию, а как сложное сочетание накладывающихся друг на друга и переплетающихся музыкальных ритмов. Гомеостаз – это замысловатая смесь мелодий, которые рефреном повторяются в разном темпе.

Самый странный ритм в человеческом организме, который на первый взгляд нарушает все правила, относится к гениталиям. Менструация – это ритм женских половых путей, во время которого от матки отслаивается внутренняя оболочка, уникальная и недолговечная анатомическая структура, которая формируется и отделяется по календарю. Дирижером, поддерживающим этот ритм, служит гипофиз. Он выделяет в кровь гормоны, которые побуждают яичники и матку, как послушных музыкантов, исполнять свою цикличную партию.

Возможно, менструация – самый медленный ритм организма, который повторяется только раз в месяц, но также и один из самых поздних: от рождения до наступления менструации у девочки обычно проходит более десяти лет.

Мужские половые органы тоже имеют собственный ритм – суточные колебания выработки тестостерона яичками. Этот ритм запускается примерно в то же время – в подростковом возрасте. Пубертатный период – это расцвет человеческого организма, когда созревают половые органы и становятся доступны новые и ни с чем не сравнимые телесные удовольствия, такие как секс и мастурбация. Последняя – совершенно естественное действие, при котором мы обманываем гениталии и имитируем половой акт руками и пальцами. Для половых органов практически нет разницы, чем пользуются многие подростки в период полового созревания.

Менструация – это телесный ритм, более очевидный, чем ритм мужских половых органов, и окутанный гораздо большим числом мифов. Из-за ежемесячной периодичности многие предполагают, что менструация синхронизируется со сменой фаз Луны, поэтому слова menses («менструация»), moon («луна») и month («месяц») имеют общий корень. Слой клеток, выстилающих полость матки, функционирует как лунный календарь организма: увеличивается, как растущий месяц, становится выпуклым, а затем снова исчезает. В исследованиях фаз Луны наблюдалось лишь нерегулярное совпадение этих двух ритмов, да и то только у женщин с наиболее четким циклом[7]7
  Pochobradsky J. Independence of human menstruation on lunar phases and days of the week // Am J Obstet Gynecol, 1974, Apr 15; 118(8):1136. Gunn D. L., Jenkin P. M., Gunn A. L. Menstrual periodicity: Statistical observations on a large sample of normal cases // J Obstet Gynecol Br Emp, 1937, Oct; 44:839.


[Закрыть]. Гипотеза о предполагаемой синхронизации менструаций у женщин, живущих в одном помещении, также не доказана[8]8
  Ziomkiewicz A. Menstrual synchrony: Fact or artifact? // Hum Nat, 2006, Dec; 17(4):419–432. Yang Z., Schank J. C. Women do not synchronize their menstrual cycles // Hum Nat, 2006, Dec; 17(4):433–477.


[Закрыть]. Есть и еще одно важное отличие ритмов наших половых органов от всех остальных: они не нужны для выживания организма. Любой другой ритм лежит в основе сохранения здоровья, но это не касается гениталий. В этом смысле они похожи на цветы – особые органы, которые не выполняют никаких функций для самого растения, на котором находятся, но позволяют ему воссоздавать себе подобных.

Безусловно, половые органы нужны для выживания человеческого вида, но от них не зависит здоровье отдельно взятого человека. Это уникальные органы, ориентированные на будущее, и их биологическая задача – обеспечить потомство в некотором отдаленном периоде. Несмотря на то что они не нужны для биологического выживания отдельного человеческого организма, они существенно повышают качество жизни, и в этом они схожи с музыкой. Как и многие другие, я стал лучше осознавать функции гениталий в подростковом возрасте – примерно тогда же, когда начал тщательнее разбираться в музыке. В этом взрывоопасном возрасте в организме происходят гормональный всплеск и созревание половых органов, и на некоторых из нас музыка оказывает сильное эмоциональное воздействие.

Примерно в то же время я научился играть на гитаре и регулярно встречался с друзьями, чтобы вместе помузицировать. У нас никогда не было музыкальной группы, но я научился держать ритм и начал понимать, как несколько инструментов могут звучать вместе. Я отбивал ногой ритмы и тренировал слух, чтобы распознавать созвучия аккордов и мелодий. Я понял, что музыка – это переплетение звуков, из которых складывается нечто большее, чем просто сумма отдельных слагаемых. Для многих моих друзей игра на музыкальном инструменте или участие в музыкальной группе стали своеобразным пропуском в мир секса и плотских наслаждений, но у меня этот период начался только после окончания школы. Тем не менее у меня на всю жизнь сформировалось осознание и понимание ритма и музыки, и я нашел этому применение в карьере врача.

В медицинском институте я понял, что чувство ритма человеческого тела крайне важно, чтобы отличать здоровое состояние от заболевания. Я научился нащупывать и считать пульс, прикладывая два пальца к запястью или шее пациента. Точно так же я считал частоту дыхательных движений, что, однако, было сложнее, поскольку люди частично контролируют свое дыхание, а если указать им на это, то дыхательный ритм часто сбивается. Быть студентом медицинского факультета означало изучать музыку тела, а для этого нужно было хорошо разбираться в ритмах и уметь мгновенно высчитывать их.

Когда все ритмы были в пределах нормы, это означало, что человек здоров, но я учился распознавать их нарушения при разных заболеваниях. Слушая пульс у некоторых пациентов, я выявлял, что их сердце бьется чересчур быстро, как техно на рейве. У других же оно билось слишком медленно, что требовало срочной установки кардиостимулятора – имплантируемого «метронома». Иногда сердечный ритм был совсем нестабилен и вместо размеренного стука были слышны джазовые синкопы. Так же и с дыханием: если оно замедляется слишком сильно, человеку может потребоваться аппарат искусственной вентиляции легких, в то время как слишком быстрое дыхание считается признаком дыхательной недостаточности.

Я оценивал ритмы у всех своих пациентов примерно одинаково: опорожнение кишечника наступает чаще при диарее и реже – при запоре; учащенное мочеиспускание бывает признаком сахарного диабета или инфекции мочевыводящих путей, а редкое мочеиспускание указывает на обезвоживание или отек предстательной железы, блокирующий поток мочи. Большинство людей легко улавливают смену темпа в знакомой песне, а я научился распознавать сбои в ритмах человеческого организма. Если в одной системе органов сбивается ритм, это может нарушить всю гармонию организма.

Но меня учили, что самая тревожная ситуация – это прекращение всех ритмов одновременно. Ритм – это жизнь, и, когда он останавливается, когда сердце перестает биться или легкие перестают дышать, обычно наступает смерть. Однако на половые органы это правило не распространяется. Когда сперматозоид и яйцеклетка встречаются друг с другом, они соединяются и преобразуются в зародыш, а регулярный ритм женских половых органов прекращается. В контексте менструации временное прекращение цикла свидетельствует не об отказе органа, а скорее о его функционировании. В отличие от работы всего остального человеческого организма, в прерывании этого ритма и кроется его биологический смысл. И когда этот ритм прекращается, человеческий организм выходит из обычного повторяющегося цикла и идет по физиологической касательной – наступает беременность.

Мой собственный путь к продолжению рода начался, когда я познакомился с Анной, ставшей впоследствии моей женой. Это было на встрече клуба исследователей. Сперва мы сошлись на почве интереса к путешествиям в самые дальние уголки мира, а затем полюбили друг друга.

Вскоре после знакомства мы поехали в Сербию, где посетили Всемирный чемпионат по приготовлению яичек животных. Он проходил в неприметном поле в сельской местности, и последние четыре года моя девушка выступала там судьей. На этом странном мероприятии подавали бессчетное множество разных видов гуляша из яичек и ошеломляющее количество алкоголя. Присутствующие там мужчины утверждали, что поедание яичек повышает мужскую силу, и они были настолько пьяны, что я не стал доказывать им, что тестостерон после приема внутрь может метаболизироваться в печени, поэтому совсем не попадает в кровоток. Именно поэтому добавки с тестостероном производят в форме инъекций или пены для нанесения на кожу. С женскими гормонами все наоборот: эстроген и прогестерон не разрушаются после приема внутрь, что позволило разработать метод обмана доверчивых яичников, заставляющий их удерживать яйцеклетку каждый месяц, – оральные контрацептивы. Многие сербы были бы разочарованы, узнав об этом, хотя, вероятно, не так сильно, как они были разочарованы тем, что в том году Анна впервые приехала с партнером.

Через несколько лет, когда мы с Анной были в горах за границей, ее очередная менструация не пришла. Когда наступила задержка, мы поняли, что она беременна.

До того как я начал ухаживать за своей женой в этот уникальный период, я наблюдал беременных женщин во время студенческой практики по акушерству и гинекологии и пришел к выводу, что беременность – самый необычный процесс в организме. В отличие от остальных цикличных механизмов, беременность протекает только в одном направлении. Вместо регулярной равномерной пульсации этот ритм медленно нарастает по интенсивности и достигает кульминации, когда ребенок выходит из утробы во внешний мир. Когда я вел беременных пациенток, я измерял их округляющиеся животы бумажной лентой. Так внешне проявлялось течение беременности: тихая мелодия перерастала в крещендо.

В других случаях я назначал пациентам процедуры в надежде вернуть их организм к прежнему состоянию. Как в больничных палатах, так и в амбулаторных клиниках моей целью было устранить сыпь, ускорить разрешение симптомов или восстановить функцию органа при сбое на фоне какого-либо физиологического нарушения. Но неумолимое движение всего периода беременности к моменту родов в корне изменило мои привычные клинические представления.

Весь процесс беременности, казалось, был связан с каким-то всплеском, в том числе ее начало в другом биологическом кульминационном действии. Секс зажигает фитиль, ведущий к рождению ребенка: он начинается ритмично, затем его интенсивность нарастает… Этот процесс достигает кульминации в момент оргазма, когда происходит выброс спермы – снаряда, состоящего из сперматозоидов и питательных веществ для их продвижения.

Хотя оргазм зависит от чувствительности гениталий, его эффект распространяется не только в области таза, но и в мозге и надпочечниках. Пик оргазма сопровождается всплеском адреналина, сердцебиение учащается, мозг «отключается» и на мгновение полностью теряет контроль над телом. Но после кульминации волна оргазма быстро сходит на нет. Уровень адреналина снижается, как отступающая от берега волна, а пульс и артериальное давление приходят в норму. Гипофиз выбрасывает в кровь такие гормоны, как пролактин и окситоцин, которые приносят расслабление после коитуса взамен желания, которое ощущалось незадолго до этого. В этой ситуации организм делает то, чего не делает почти никогда, – переключается в одно мгновение. А после взрыва все кажется другим.

Аналогичный процесс происходит в женских половых путях, когда яйцеклетка выходит из яичников во время овуляции: всплеск гормонов запускает «ударную волну», и микроскопическая яйцеклетка устремляется по фаллопиевой трубе к матке. Как и сперматозоиды, яйцеклетка отправляется в путь в неизведанный мир, подобно пыльце, которую выбрасывают в воздух цветы в надежде найти себе пару. Изучая физиологию в медицинском институте, я узнавал, как много всего может пойти не так, и удивлялся тому, что сперматозоид и яйцеклетка вообще находят друг друга в этой кромешной темноте. Конечно, большое количество рождающихся каждый день детей – особенно во время напряженных ночных дежурств в педиатрическом отделении – говорило мне о том, что люди достаточно часто занимаются сексом, чтобы легко преобразовать биологическую невероятность в почти стопроцентную вероятность.