Текст книги "Волк с Уолл-стрит"

– Коли уж вы интересуетесь, чего я желаю, то признаюсь вам честно: я хотел бы, чтобы вы каким-то образом свели меня с той самой стюардессой, – и я улыбнулся ему своей фирменной улыбкой Волка с Уолл-стрит.

Лицо капитана окаменело.

О, черт! Я умоляюще поднял руки вверх, ладонями к нему, и быстро добавил:

– Разумеется, только для того, чтобы я смог принести официальные извинения этой сексуальной штучке – то есть, я хотел сказать, этой достойной молодой леди – и, возможно, попытаться как-то загладить… возместить материально… ну, вы понимаете, что я имею в виду. – Я подавил сильнейшее желание ему подмигнуть.

Лягушатник наклонил голову на бок и уставился на меня так, словно хотел сказать: «Ты чокнутый урод!» Но вслух он произнес:

– Нам бы не хотелось, чтобы вы контактировали с этой стюардессой, пока вы находитесь в Швейцарии. По всей видимости, она… как это говорится по-английски? Она слегка…

– Травмирована? – подсказал я.

– Да, именно так – она травмирована. Лучше не скажешь. Нам бы хотелось, чтобы вы воздержались от контактов с ней при любых обстоятельствах. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что вы встретите в Швейцарии много женщин, которые вам понравятся, – если такова цель вашего визита. У вас явно есть нужные друзья, – с этими словами Капитан Желаний лично препроводил меня через таможню, забыв даже поставить штамп в мой паспорт.

В отличие от полета, моя поездка в автомобиле из аэропорта прошла тихо и без происшествий. И я был этому очень рад. Немножко спокойствия – какое облегчение после утреннего хаоса! Мой путь лежал в достославный отель «Ричмонд», предположительно, один из лучших отелей во всей Швейцарии. На самом деле, по мнению моих друзей из местных банковских кругов, «Ричмонд» точно был самой элегантной, самой изысканной гостиницей.

Однако по прибытии на место я обнаружил, что «изысканный» и «элегантный» – это швейцарские эвфемизмы, заменявшие такие неприятные слова, как «унылый» и «тоскливый». Едва я вошел в холл, как тут же заметил, что отель нашпигован антикварной лягушачьей мебелью в стиле Людовика XIV. Швейцар горделиво поведал мне, что вся обстановка – середины XVIII века. Но, на мой проницательный взгляд, королю Людовику следовало бы отправить на гильотину своего декоратора. Цветочный принт на потертом ковролине был из того сорта узоров с завитками, которые легко нарисует даже слепая мартышка, дай ей кисть в лапы. Цветовая гамма тоже была для меня непривычной – сочетание желтоватого, как собачья моча, и розового, как отрыжка. Я был уверен, что лягушатник-управляющий потратил кучу бабла на это дерьмо, но еврей-нувориш вроде меня видел его таким, каким оно и было, – настоящим дерьмом! Я бы предпочел, чтобы ковролин был новым и при этом ярким и веселым!

Ну да ладно, с этим как раз легко смириться. Сложнее обстоит дело с тем, что я должен своим швейцарским банкирам, и этот долг куда важнее ковролина. И самое меньшее, что я мог для них сделать, так это прикинуться, будто признателен им за такой выбор гостиницы. Да и разве может она быть плохой – за шестнадцать тысяч швейцарских франков, то есть четыре штуки баксов в сутки?

Дежурный администратор, высокий гибкий лягушатник, зарегистрировал меня и горделиво перечислил мне знаменитых постояльцев отеля. Оказывается, тут останавливался сам Майкл Джексон. Ну и ну! Теперь я эту дыру уже просто возненавидел.

Через несколько минут я уже был в президентском люксе, куда меня торжественно проводил администратор. Он и так был довольно любезным малым, а еще любезней стал, получив от меня первую дозу – 2000 франков чаевых плюс моя благодарность за то, что регистрация обошлась без поднятого по тревоге Интерпола. Прощаясь, администратор заверил меня, что от лучших швейцарских проституток меня отделяет лишь телефонный звонок.

Я вышел на террасу и распахнул створки дверей, выходящих на Женевское озеро. Какое-то время я рассматривал фонтан-гейзер с немым трепетом. Он выстреливает в воздух на три… четыре… пять сотен футов, не меньше! Что побудило их создать здесь такое? То есть он был красивый, реально, но на что этим швейцарцам самый высокий гейзер в мире?

Тут зазвонил телефон. Звонок был необычный: три коротких звонка, затем полная тишина, три коротких звонка, затем полная тишина. Гребаные лягушатники! Даже телефоны у них звонят не по-человечески! Господи, как мне не хватает Америки! Хочу чизбургер с кетчупом! Хлопьев с молоком! И жареных крылышек!

Я уже успел прийти в ужас, просмотрев меню для заказа еды в номер. Почему весь мир такой отсталый по сравнению с Америкой? И почему весь мир при этом называет нас «тупыми американцами»?

Телефон продолжал звонить. Господи Иисусе! Ну и убогий аппарат. Наверняка одна из первых моделей в мире. Вид у него был такой, как будто им вдоволь попользовались еще в семейке Флинтстоунов![7]7
  Семейка Флинтстоунов (The Flintstones) – герои одноименного мультсериала, действие которого происходит в каменном веке.


[Закрыть]

Я сорвал трубку с древнего устройства.

– В чем дело, Дэн?

– Дэн? – Герцогиня была крайне недовольна.

– Ой! Привет, дорогая! Как ты, любимая? Я думал, это Дэнни звонит.

– Нет, это не Дэнни, это я, твоя вторая жена. Как прошел полет?

О господи! Она уже все знает? Да не может быть… Или может? У Герцогини был настоящий нюх на скандал. Прямо шестое чувство! Но на этот раз было слишком быстро даже для нее! Или уже вышли газеты? Вряд ли – не так уж много времени прошло после моих игр со стюардессой, чтобы они могли уже оказаться в «Нью-Йорк пост». Фу, какое облегчение – но только на долю секунды! А затем ужасная мысль: кабельное телевидение! «Си-Эн-Эн»! Я же видел это во время Войны в заливе: этот паршивец Тед Тернер придумал какую-то отпадную систему, которая позволяла ему вести репортажи с места событий в реальном времени! Может, мои шалости тоже уже стали достоянием гласности?

– Ну же! – прошипела моя белокурая Кандидат в Прокуроры. – Я жду ответа.

– О, полет прошел без происшествий. Полет как полет.

Долгая пауза. Ага, Герцогиня проверяет меня, ждет, что я проболтаюсь, не выдержав груза ее молчания! Она хитрая бестия, моя жена! Может, мне следует уже сейчас свалить все на Дэнни? Загодя, так сказать?

Но тут она произнесла:

– Что ж, хорошо, дорогой. Каков сервис в первом классе? Небось, снял какую-нибудь красотку-стюардессу прямо на борту? Ну же, признайся! Я не буду ревновать! – хихикнула она.

Невероятно! Я что, женат на экстрасенсе?

– Нет-нет, – быстро ответил я. – Они все были так себе. Немки, одно слово. Одна была такая здоровущая, что могла бы запросто порвать меня. В общем, я проспал почти весь полет. Даже пропустил ужин.

Кажется, это расстроило Герцогиню:

– Ох, это скверно, малыш. Ты, наверное, голодный? Как прошел таможню – проблем не возникло?

Господи! Надо было немедленно заканчивать этот разговор!

– В общем, довольно гладко. Несколько вопросов – все как обычно. Правда, они даже не поставили мне штамп в паспорте.

Теперь – стратегическая смена темы:

– Ты мне лучше скажи, как там наша малышка Чэнни?

– О, с ней все в порядке. А вот нянька меня просто бесит! Она вообще не расстается с телефоном. Думаю, названивает своим на Ямайку. Зато я подыскала двух биологов, которые будут работать у нас полную рабочую неделю. Они сказали, что смогут истребить водоросли в пруду, покрыв дно какими-то бактериями. Что думаешь?

– Сколько стоит? – спросил я автоматически.

– Девяносто тысяч в год… Это обоим! Семейная парочка. Мне они показались очень милыми.

– Ладно, звучит вполне разумно. Где ты нашла…

Тут в дверь постучали.

– Подожди секундочку, дорогая. Наверное, еду принесли. Я мигом.

Я положил трубку на кровать, подошел к двери, распахнул ее – вот это да! Я поднял глаза выше… еще выше… Просто обалдеть! Негритянка ростом в шесть футов на пороге моего номера! Эфиопка, судя по виду. Мой мозг начал закипать. Какая у нее гладкая кожа! Какая теплая, похотливая улыбка! Какие ноги! С милю длиной! Или это я такой коротышка? Ну что еще сказать… Она была великолепна! И на ней было маленькое черное платье размером с набедренную повязку.

– Чем могу помочь? – спросил я шутливо.

– Привет, – только и сказал она.

Мои подозрения подтвердились. Это была черная шлюха прямо из Эфиопии, умевшая говорить на остальных языках всего два слова: «привет» и «пока»! Ах ты моя прелесть! Знаком я пригласил ее войти и подвел к кровати. Она села. Я присел рядом. Я медленно откинулся назад, протянул к ней левую руку, а правым локтем оперся на кровать – прямо на телефонную трубку… О боже мой! Там же моя жена! ГЕРЦОГИНЯ! БЛИН!

Я быстро прижал палец к губам, молясь, чтобы эта дикая эфиопка понимала интернациональный язык жестов, известный всем шлюхам. Тем более что в данном конкретном случае понять мой жест было проще простого: «Ни слова, ты, СПИД ходячий! Моя жена на проводе, и если она услышит женский голос в номере, я окажусь по уши в дерьме, а ты не получишь денег!»

К счастью, она кивнула.

Я снова взял трубку и пожаловался Герцогине, что нет в мире большей гадости, чем яйца бенедикт. Она согласилась и сказала, что меня она любит под любым соусом. Я внимал каждому ее слову, а потом сказал ей, что тоже ее люблю, что скучаю по ней и не могу жить без нее. И все это, кстати, была чистая правда.

Но стоило мне высказать эту правду, как меня тут же окатила волна уныния. Как я могу, испытывая такие чувства к своей жене, вытворять при этом то, что я вытворяю? Может, со мной что-то не в порядке? Нормальный мужчина не стал бы так себя вести. Даже успешный мужчина – и тот… Да нет, успешный мужчина тем более не стал бы! Одно дело – если ты женился опрометчиво; тогда такого поведения можно ожидать. Но всему ведь есть предел, и я… нет, лучше не заканчивать эту мысль.

Я глубоко вздохнул и попытался выбросить из головы весь негатив, но это оказалось нелегко. Я правда любил свою жену. Она была хорошей девочкой, хоть и разрушила мой первый брак. Впрочем, в том, что он распался, была и моя вина.

Я чувствовал себя так, как будто меня кто-то понуждает поступать именно таким образом, а не иначе, как будто я веду себя так не потому, что хочу, а потому что все ждут от меня именно такого поведения. Как будто моя жизнь – это какая-то сцена, и Волк с Уолл-стрит кривляется на ней к вящему удовольствию воображаемой аудитории, которая обсуждает каждый мой поступок и спрашивает с меня за каждое мое слово.

Неужели я постиг причину расстройства своей личности? Может, здесь собака зарыта? То есть, может, мне и вправду надо забить на Франку? Она ведь и в подметки не годится моей жене. А этот ее французский прононс – нет, уж лучше бруклинский акцент Герцогини! А ведь даже когда я слегка пришел в себя, я все еще пытался узнать у таможенников номер ее телефона. На фига, спрашивается? А потому что я думал, что именно этого ждут от Волка с Уолл-стрит. Все это так ненормально. И все это так печально.

Я взглянул на телку, сидевшую рядом. А вдруг у нее и вправду СПИД? Да вроде нет – на вид совершенно здорова. Слишком здоровая, чтобы оказаться носительницей ВИЧ. Да, но она же из Африки… Ну и что с того? ВИЧ не вчера появился. И заразиться им можно через любую дырку, не только африканскую. Да к тому же я никогда еще ничего не цеплял. Почему же на этот раз должно быть иначе?

Она улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ. Эфиопка сидела на краешке кровати, широко раздвинув ноги. Такая бесстыжая! Такая офигенно сексуальная! А эта ее набедренная повязка… задралась почти выше бедер! Все, в последний раз, решено!

Отказаться от этой горячей шоколадной бесовки было бы просто-напросто насмешкой над здравым смыслом!

Так что я выбросил из головы весь этот негативный хлам и твердо решил: вот только разряжу в нее свою обойму – и тут же выброшу весь оставшийся кваалюд в унитаз, спущу воду и начну новую жизнь.

Так я и поступил. Причем именно в этом порядке.

Глава 12
Зловещие предзнаменования

Спустя несколько часов, в 12:30 по времени лягушатников, Дэнни уже сидел наискосок от меня, развалясь на заднем сиденье небесно-голубого «роллс-ройса». Лимузин был шире, чем рыболовецкий траулер, и длиннее катафалка, отчего меня не покидало мрачное ощущение, будто еду я на свои собственные похороны. Это было первым зловещим предзнаменованием того дня.

Мы направлялись на первую встречу с нашими потенциальными швейцарскими банкирами. Я как раз смотрел в заднее окно, не в силах отвести глаза от бьющего в небо гейзера, который вызывал во мне настоящее благоговение, когда Дэнни сказал с большой грустью в голосе:

– Я так и не понял, почему мне пришлось спустить в унитаз весь свой кваалюд. Нет, правда, какого хрена? Ведь не прошло и пары часов, как я забил его себе в задницу. Чертовски обидно, разве не так?

Я посмотрел на Дэнни и с трудом удержался, чтобы не засмеяться. Его можно было понять. В прошлом я тоже, перед тем как пройти очередную таможню, прятал наркоту в собственной прямой кишке, и тогда мне было совсем не до смеха. Кто-то посоветовал мне укладывать колеса во флакончик и затем намазывать его толстым слоем вазелина, но когда я воочию представлял себе этот процесс, то у меня возникало резкое отвращение к вазелиновой стратегии. На такое способен только законченный наркоман.

Как бы там ни было, я был благодарен Дэнни за то, что он присматривал за мной, носился со мной, как с курицей, несущей золотые яйца. Но как долго он будет возиться с курицей, если она вдруг перестанет нестись?

Это был вопрос. Интересный, конечно, но не тот, которым стоило долго заморачиваться. Мои дела шли в гору, деньги текли ко мне быстрее, чем когда-либо. И я ответил:

– Да, обидно, не отрицаю. И не думай, что я не ценю твоего поступка – особенно учитывая, что ты загоняешь его… туда без всякой смазки. Но пора кончать с кваалюдом. Мне нужно, чтобы ты был в своей лучшей форме, по крайней мере еще пару дней, и я тоже должен быть в форме. Идет?

Дэнни откинулся на спинку сиденья и беззаботно заложил ногу на ногу:

– Идет, меня это даже устраивает. В конце концов, я могу себе позволить маленький перерыв. Мне совсем не нравится, когда что-то торчит у меня в заднице.

– Надо бы нам потихоньку заканчивать и с бабами, Дэн. Это становится уже просто отвратительным. – Я замотал головой, пытаясь объяснить свою мысль. – Допустим, эта последняя деваха была реально горячей штучкой. Ты бы видел ее. Шесть футов, а может, и выше! Я чувствовал себя, как новорожденный младенец, присосавшийся к мамкиной титьке, – а это тоже возбуждает, правда-правда.

Я повернулся, высвобождая затекшую левую ногу:

– Негритянки на пробу малость иные, чем европейки, не находишь? Особенно их киски. Они как… ммм… как ямайский сахарный тростник! Э-эх, до чего ж она сладкая, киска негритянки! Она как… впрочем, не в этом дело. Послушай, Дэн, я не могу указывать тебе, куда совать свой член – это твое личное дело, – но лично я пока завязываю с телками. Серьезно.

Дэнни пожал плечами:

– Если бы моя жена выглядела так же, как твоя, я бы, может быть, тоже завязал. Но Нэнси – это же ночной кошмар наяву! Эта женщина просто пьет из меня все соки. Догоняешь, о чем я говорю?

Я подавил желание подробно обсудить наши с Дэнни семейные проблемы и сочувственно улыбнулся:

– Может, вам стоит развестись? Другие же разводятся и ничего, живут. То есть я вовсе не хочу преуменьшать важность твоих проблем с женой, но нам нужно сейчас переговорить о деле. Через пару минут мы будем в банке, но есть пара вопросов, которые мне хотелось бы перетереть с тобой до того, как мы там окажемся. Во-первых, давай разговор буду вести я, ладно?

Дэнни, кажется, обиделся:

– Ты что, меня за дурака держишь?

Я рассмеялся:

– Да вовсе нет! Твоя голова не настолько квадратная, да и серое вещество в ней водится. Но, послушай, я говорю на полном серьезе: очень важно, чтобы ты сидел сзади и внимательно наблюдал. Попробуй раскусить, что на самом деле на уме у этих лягушатников. Я совсем не могу читать их язык жестов. Я начинаю подозревать, что им нечего нам предложить. Во-вторых: что бы там ни было утром – сейчас не важно, насколько удачно мы из этого выкрутимся, – с этой встречи мы должны уйти, показав, что не заинтересованы. Так надо, Дэнни. Мы скажем, что это не связано с нашими делами в Штатах – просто мы решили, что это не для нас. Я приведу им какую-нибудь вескую причину после того, как они меня просветят в вопросах законности, договорились?

– Нет проблем, – несколько озадаченно сказал Дэн. – Но почему?

– Из-за Каминского, – сказал я. – Он собирается тоже заявиться на встречу, а я совершенно не доверяю этому придурку. Говорю тебе – я совершенно не в восторге от этого швейцарского махинатора. Не знаю почему, но у меня дурные предчувствия. Если уж мы решим впутаться в это, Каминскому об этом знать незачем. Иначе мы можем только навредить себе. Может, мы используем другой банк, если не откажемся от нашей затеи, может, остановимся на этом. Уверен, что они тоже не заинтересованы в Каминском.

Как бы там ни было, главное – чтобы в Штатах никто об этом не пронюхал. Мне по барабану, Дэнни, насколько ты укуриваешься, сколько кваалюда ты сжираешь и сколько кокса вынюхиваешь. Но об этом деле – никому ни слова. Ни Мэддену, ни твоему отцу, ни тем более твоей жене – усек?

– Буду хранить молчание по гроб жизни, дружище, – кивнул Дэнни.

Я улыбнулся, тоже кивнул и, замолчав, выглянул в окно. Это было сигналом для Дэнни, что я больше не расположен поддерживать разговор, и Дэнни тут же это понял. Остаток пути я провел, рассматривая в окно безукоризненно чистые и аккуратные улицы Женевы – искренне удивляясь тому, почему у этих лягушатников не валялось на тротуарах ни мусора, ни даже соринки, а на стенах не красовалось ни единого граффити. Потом я задумался: а почему из всех людей на земле именно я взялся за это дело? Оно выглядело незаконным, рискованным, и браться за него было крайне опрометчиво.

Один из моих первых учителей, Эл Абрахамс, не раз внушал мне, чтобы я сторонился иностранных банков. Он говорил, что с ними запросто можно нарваться на неприятности. И особенно предостерегал меня от того, чтобы доверять швейцарцам – стоит американскому правительству нажать на них, и они сразу же сдадут тебя. Ведь все швейцарские банки имели свои филиалы в Штатах и поэтому были чувствительны к давлению властей.

Советы Абрахамса были очень ценными. И он был самым предусмотрительным человеком из всех, кого я знал. Он хранил в своем кабинете старые ручки, разменявшие второй, а то и третий десяток лет. И если требовалось подписать какой-нибудь документ задним числом, он подписывал его чернилами, почтенный возраст которых подтвердил бы даже газовый хроматограф, не говоря уж о самых опытных криминалистах ФБР!

Как-то раз, когда я еще только начинал, мы с Абрахамсом завтракали в «Севилл-Дайнер» на Маркус-авеню, примерно в миле от тогдашнего офиса «Стрэттон» и всего в паре минут ходьбы от моей нынешней штаб-квартиры. Абрахамс угостил меня кофе с орехово-фруктовым тортом «Линцер», а заодно преподал мне краткий исторический анализ эволюции фэбээровских законов. Он доходчиво объяснил мне, откуда в них что взялось, какие промашки допускали финансовые махинаторы в прошлом и как потом по следам этих промахов были написаны законы. Я все это усвоил, не сделав ни одной заметки, тем более что на любые записи у Абрахамса был наложен строжайший запрет. Сделки с ним скреплялись не пером и печатью, а рукопожатием. Его слово было дороже любой подписи, и он никогда не нарушал его. Да, конечно, мы обменивались документами в случае крайней необходимости, но только такими, что были тщательно состряпаны лично Абрахамсом, и ручки для подписей были, конечно, подобраны с особой тщательностью. И в то же время любой из этих документов ничего не стоило оспорить, что, конечно, делало их особо надежными.

Абрахамс многому научил меня. И главное, что я зарубил себе на носу: любая сделка – любая операция с ценными бумагами, любая транзакция – оставляет письменные следы, то есть улики. И если эти письменные улики не доказывают твою невиновность или хотя бы не подкрепляют какое-то твое альтернативное объяснение транзакции, то рано или поздно федеральные власти предъявят тебе обвинение.

Так что я был очень осторожен. С самого рождения «Стрэттон-Окмонт» каждая сделка, которую я заключал, каждый перевод, который делала от моего имени Джанет, каждая сомнительная транзакция – все они оформлялись или, как говорили на Уолл-стрит, «подбивались» различными бумагами с отметками времени, а иногда даже заказными письмами. Все эти документы в совокупности обеспечивали мне прикрытие: возможность альтернативного объяснения, которое могло бы помочь мне избежать потенциально угрожавшей мне уголовной ответственности.

А теперь Абрахамс сидел в тюрьме в ожидании приговора. И представьте себе – за отмывание бабок. Как он ни осторожничал, но одним негласным законом он все же пренебрег. А закон этот был прост: не обналичивай за один раз со своего счета больше 9999 баксов, потому что начиная с десяти штук ты обязан заполнить налоговый формуляр. Эта мера была введена для того, чтобы отслеживать наркодилеров и всяких там мафиози, но применялась, конечно, и к законопослушным гражданам США.

Абрахамс вдолбил в мою голову и еще одно правило: если тебе вдруг звонит деловой партнер, нынешний или бывший, и заводит разговор о каком-нибудь давнем дельце, то девять против одного – он сотрудничает «с ними». Так получилось и с самим Абрахамсом.

Когда он мне позвонил и каким-то странным, скрипучим голосом прокаркал зловещее «Слушай, а помнишь, как…», я сразу понял: он угодил в переплет. Вскоре после того мне позвонил один из его адвокатов и сообщил, что Абрахамсу предъявили обвинение и было бы очень здорово, если бы я выкупил его долю во всех наших общих инвестиционных паях, так как его активы заморожены. Со слов юриста я понял, что свои бабки Абрахамс уже доедал. Без всяких колебаний я выкупил все паи втридорога (точнее, в пять раз дороже рынка), переправил Абрахамсу миллионы нала и стал молиться.

Я молился, чтобы Абрахамс не сдал меня. Я молился, чтобы он выстоял на допросах. Я молился, чтобы он – даже согласившись на сотрудничество – сдал бы всех, кроме меня. Но из разговора с одним нью-йоркским авторитетом я понял, что частичного сотрудничества не бывает: либо ты закладываешь всех, либо не закладываешь никого. И у меня сердце ушло в пятки.

Что бы я делал, если бы Абрахамс сдал меня? Большая часть нала, который он выудил из банков, отошла мне. Как-то в разговоре он обмолвился о каких-то подставных из мира ювелиров, которым он впаривал новые акции за баснословные откаты наличными. Но я никогда и мысли не допускал, что он просто снимает наличные со счета через банк. Он был слишком умен и ловок, чтобы пойти на такое! Он был самым предусмотрительным человеком на планете. Одна промашка – и вот к чему она привела…

Неужели я разделю его участь? Неужели в Швейцарии и я провалюсь? Пять лет подряд я соблюдал просто исключительную предосторожность, стараясь не подставиться ФБР. Я помалкивал о прошлых делах; я постоянно проверял дом и офис на предмет жучков; я «подбивал» каждую сделку, обеспечивая себе правдоподобные версии; и я никогда не снимал крупные суммы через банки. Постепенно, однако, я снял с разных банковских счетов свыше десяти миллионов наличными, и все это только ради одного – чтобы у меня было правдоподобное объяснение, если меня застукают с огромным количеством нала. В самом деле, если бы у ФБР тогда возникли ко мне вопросы, я бы ответил им просто: «Свяжитесь с моим банком, и вы убедитесь, что вся эта наличность законная».

Словом, я был предусмотрителен. Но таким же был и мой добрый приятель, старый Абрахамс, мой первый учитель, человек, которому я был стольким обязан! И уж если они докопались до него… да, обстоятельства явно складывались против меня.

И это было моим вторым мрачным предчувствием за день. Но в тот момент я не подозревал, что оно отнюдь не последнее.