Текст книги "Волк с Уолл-стрит"

– Нам еще нужно обсудить твои обязанности. Все в блоке должны заниматься уборкой. На этой неделе тебе достаются ванные…

– Ну уж нет, – сплюнул я. – Начиная с завтрашнего дня тут будет убирать прислуга. Можешь с ней и договариваться.

Я ушел в спальню, захлопнул дверь и набрал Алана Липски. Рассказал ему о чокнутых тэлботских нацистах-марсианах, мы посмеялись добрых пятнадцать минут, а потом стали вспоминать старые времена.

Перед тем как попрощаться, я спросил, не слышал ли он новостей о Герцогине. Он сказал, что нет, и я повесил трубку с тяжелым сердцем. Прошла почти неделя, и ситуация казалась безнадежной. Я включил телевизор и попытался закрыть глаза, но сон, как обычно, не торопился. Наконец где-то около полуночи я уснул – с еще одним трезвым днем в копилке и каменным стояком в трусах.

На следующее утро ровно в восемь часов я позвонил в Олд-Бруквилл. Трубку подняли после первого же гудка.

– Алло? – раздался тихий голос Герцогини.

– Нэй? Это ты?

– Да, это я, – мягко сказала она.

– Как дела?

– Все нормально. Держусь, можно сказать.

Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

– Я… Я позвонил, чтобы сказать «привет» детям. Они дома?

– Что такое? – спросила она печально. – Ты не хочешь говорить со мной?

– Нет, конечно, я хочу говорить с тобой! Я ничего в мире не хочу больше, чем говорить с тобой. Я просто подумал, что это ты со мной не хочешь говорить?

– Вовсе нет, – сказала Герцогиня ласково. – Я очень хочу. Хорошо это или плохо, но ты по-прежнему мой муж. Наверное, все же плохо, да?

На глаза мне навернулись слезы, но я их сдержал.

– Не знаю, что сказать, Нэй. Я… Мне так стыдно за то, что случилось… Я… Я…

– Не надо. Не извиняйся. Я все понимаю и не сержусь на тебя. Прощать легко. А вот забыть – уже другая история. – Она сделала паузу. – Но я тебя прощаю. И хочу двигаться дальше. Хочу попытаться спасти наш брак. Я все еще люблю тебя, что бы между нами ни случилось.

– Я тоже тебя люблю, – сказал я сквозь слезы. – Ты даже не представляешь, как, Нэй. Я… Не знаю, что сказать. Не знаю, как это произошло. Я… Я несколько месяцев не спал и… Я не понимал, что делаю. Все было как в тумане.

– Я виновата не меньше, – сказала она тепло. – Я видела, как ты гробишь себя, и ничего не предпринимала. Думала, что помогаю тебе, но на самом деле только делала хуже. Я же не знала…

– Это не твоя вина, Нэй, а моя. Просто все происходило так медленно, год за годом, и я не видел, к чему идет дело. И даже не заметил, как потерял контроль над своей жизнью. Я всегда считал себя сильным, но наркотики оказались сильнее.

– Дети по тебе скучают. И я тоже скучаю. Я уже несколько дней хотела с тобой поговорить, но Деннис Мэйнард сказал, что надо подождать конца детоксикации.

Вот говнюк! Я из-под земли этого ублюдка достану!

Я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Мне совершенно не улыбалось сорваться, пока я говорю с Герцогиней. Я же должен был доказать ей, что остался разумным человеком, что наркотики не изменили меня безвозвратно.

– Знаешь, – сказал я наконец спокойным тоном, – хорошо, что ты прислала ко мне в больницу тех, вторых докторов. – Мне не хотелось использовать слово «психушка». – Потому что меня от Денниса Мэйнарда так воротило, ты не представляешь. Я чуть не отказался ехать в клинику из-за него. Что-то в нем было такое, что меня бесило. Мне кажется, ты ему понравилась.

Я ожидал, что Нэй назовет меня сумасшедшим. Но она усмехнулась:

– Забавно, что ты так решил. Лори тоже так показалось.

– Правда? – удивился я, в сердце своем уже планируя заказное убийство. – Я-то думал, я просто параноик!

– Не знаю, – сказала моя прекрасная Герцогиня. – Сначала я была в таком состоянии, что ничего не замечала, но потом он пригласил меня в кино, и тут я подумала, что что-то не так.

– Ты согласилась? – Самой подходящей казнью, подумал я, будет смерть от потери крови в результате кастрации.

– Нет! Конечно, нет! С его стороны неуместно было даже такое предлагать. В общем, на следующий день он пропал, и больше я о нем не слышала.

– Почему же ты не навестила меня в больнице, Нэй? Я так скучал. Все время о тебе думал.

Наступило долгое молчание, но я ждал. Мне нужен был ответ. Я все еще не понимал, почему эта женщина – моя жена, которая, судя по всему, меня еще любила, – не пришла ко мне после того, как я пытался покончить с собой. Это было уму непостижимо.

Прошло добрых десять секунд, и наконец она заговорила:

– Сначала мне было страшно из-за того, что случилось на лестнице. Трудно объяснить, но ты в тот день был будто другим человеком, словно в тебя дьявол вселился. Не знаю. А потом Деннис Мэйнард сказал, что нельзя навещать тебя, пока ты не переберешься в реабилитационный центр. Я не знала, прав он или нет. Но нигде же не написано, что в таких случаях следует делать, а он вроде как профессионал. Ладно – главное, что ты согласился лечиться, правда?

Мне очень хотелось сказать «нет», но сейчас не время было затевать ссору. Я надеялся, что у меня еще будет вся жизнь на то, чтобы с ней спорить.

– Ну, да, я здесь, и это самое главное.

– Ломка тяжелая? – спросила она, чтобы сменить тему.

– Да ее как-то и не было – по крайней мере, я не заметил. Веришь, нет, в ту же секунду, как я оказался здесь, тяга к наркотикам пропала. Это трудно объяснить, но я просто сидел в фойе, и меня вдруг отпустило. Кстати, порядки тут идиотские, чтобы не сказать больше. Если я и вылечусь, то не благодаря «Тэлбот Марш», а только сам по себе.

Очень взволнованным тоном:

– Но ты же все равно останешься там на все четыре недели, правда?

Я тихо рассмеялся.

– Да, можешь не беспокоиться, милая, я остаюсь. Мне надо отдохнуть от всего этого безумия. Ну и методы «Анонимных алкоголиков» мне в принципе нравятся. Я прочитал их программу – она просто отличная. Когда вернусь домой, стану ходить на собрания, чтобы гарантировать, что не будет рецидива.

Так мы проболтали полчаса, и к концу разговора я снова завоевал Герцогиню. Это мне было ясно. Нутром чуял. Я рассказал ей о своей непрерывной эрекции, и она пообещала помочь мне с этой бедой, как только вернусь домой. Я попросил ее заняться со мной сексом по телефону, но она отказалась. И все же я решил в следующий раз не отступать, подумав, что в конце концов ее уломаю.

Мы сказали друг другу «люблю тебя» и пообещали писать друг другу каждый день. Перед тем как повесить трубку, я сказал ей, что буду ежедневно звонить ей три раза.

Несколько дней прошли без особых событий, и не успел я оглянуться, как уже прожил целую неделю, не прикасаясь к наркотикам.

Каждый день нам выделяли несколько свободных часов, чтобы сходить в тренажерный зал или еще чем-нибудь заняться, и я быстро пробрался в небольшую группку марсианских лизоблюдов. Один из врачей – анестезиолог, который пристрастился к средствам для наркоза и ловил кайф, пока пациенты дожидались его внимания на столе, – пробыл в «Тэлбот Марш» уже больше года и доставил сюда свою машину. Это была дерьмовая серая «тойота»-хэтчбек, но ездила она исправно.

До тренажерного зала было примерно десять минут пути. Я сидел справа на заднем сиденье, одетый в серые шорты «Адидас» и в футболку, и вдруг у меня встало. Вероятно, виноваты были вибрации четырехцилиндрового двигателя или, может быть, неровности дороги, но так или иначе, что-то отправило пару пинт крови мне прямо в пах. Эрекция была огромная и каменная – из тех, что оттягивают трусы так, что их приходится то и дело поправлять, иначе сойдешь с ума.

– Гляньте-ка, – сказал я, оттянув за резинку спортивные шорты и продемонстрировав марсианам свой член.

Все уставились на него. Да уж, зрелище было недурное. Пусть рост у меня небольшой, но в этом отношении Создатель был ко мне весьма щедр.

– Неплохо, а? – сказал я друзьям-врачам, схватив свой пенис и пару раз дернув. Потом с довольно забавным звуком шлепнул им о живот.

После четвертого «шлеп» все начали смеяться. Это был редкий для «Тэлбот Марш» момент легкомысленного веселья, мужские шуточки, момент дружбы между собратьями-марсианами, момент, когда обычные социальные условности можно отбросить, совершенно плюнуть на гомофобию, момент, когда парни могут побыть тем, кто они есть: настоящими парнями! В тот день я отлично позанимался в зале, и больше ничего особенного не случилось.

Назавтра, сразу после обеда, я сидел на сокрушительно скучном сеансе групповой терапии. Мой лечащий врач позвала меня поговорить.

Счастью моему не было предела… но едва мы уселись в ее маленьком кабинете, как она склонила голову набок под очень подозрительным углом и тоном Великого инквизитора спросила:

– Ну, так как у вас дела, Джордан?

Я пожал плечами.

– Нормально… вроде бы.

Она осторожно улыбнулась и продолжила:

– Мучает какая-нибудь тяга?

– Нет, совсем нет, – ответил я. – Можно сказать, по шкале от одного до десяти моя тяга к наркотикам равна нулю. Или даже меньше.

– О, это очень хорошо, Джордан. Очень-очень хорошо.

Что за черт? Я чего-то не знаю?

– Э-э-э, я что-то не догоняю. Вам кто-то сказал, что я постоянно думаю о наркотиках?

– Нет-нет, – сказала врачиха, качая головой. – Речь совсем не об этом. Я просто хотела узнать, не мучают ли вас в последнее время еще какие-то желания, не считая тяги к наркотикам?

Я поискал в своей оперативной памяти какие-нибудь особо сильные желания, но не нашел ничего, кроме очевидного желания удрать из этого места, вернуться домой и трахать Герцогиню до потери сознания целый месяц без передышки.

– Нет, никаких желаний. В смысле, я скучаю по своей жене и все такое, и я очень хотел бы быть дома, рядом с ней, но больше вроде бы ничего.

Врачиха поджала губы и медленно кивнула.

– Может, появилась тяга к эксгибиционизму?

– Что? – изумился я. – Что это такое вы говорите? Что я по-вашему – извращенец какой?

– Понимаете, – сказала врач, – я сегодня получила целых три письменных жалобы от трех разных пациентов. И во всех написано, вы обнажились в их присутствии… стянули с себя шорты и начали мастурбировать у них на глазах.

– Это полный бред, – вскричал я. – Черт подери, я вовсе не дрочил при них! Просто подергал за член пару раз и шлепнул им о живот, чтобы услышать звук. Вот и все. Что тут такого особенного? Там, откуда я родом, мужчина, увидев член другого мужчины, не бежит жаловаться мамочке, – я покачал головой. – Я же просто дурачился. С того самого дня, как я очутился здесь, у меня все время стоит. Наверное, мой член наконец просыпается от наркотической комы. Но раз это всех так беспокоит, я буду держать змея в клетке. Подумаешь…

Она кивнула.

– Вы должны понять, что травмировали других пациентов. Их реабилитация сейчас висит на волоске, и любое внезапное потрясение может бросить их обратно в объятия наркотиков.

– Как вы сказали – «травмировал»? Да кончайте вы чушь-то городить! Вам не кажется, что вы слишком на меня налегаете? В смысле… Боже! Мы же о взрослых мужчинах говорим! Как их мог травмировать вид моего члена? Но, конечно, если кому-то из них вдруг захотелось его пососать… Может, в этом проблема?

Она пожала плечами.

– Трудно сказать.

– Ну так я сам вам скажу – никого я не травмировал. Это была мужская шутка в мужской компании, вот и все. Единственная причина, по которой они меня сдали, – это желание продемонстрировать, что они излечились, или реабилитировались, или как вы там это называете. Они же пойдут на что угодно, чтобы вернуть свои гребаные лицензии, так ведь?

Доктор кивнула.

– Само собой.

– Ах, так вы в курсе?

– Да, конечно, я в курсе. И тот факт, что они все на вас донесли, заставляет меня всерьез усомниться в том, что их собственная реабилитация продвигается успешно. – Она улыбнулась, словно желая сказать: «Ничего страшного». – В любом случае, это не отменяет того факта, что ваше собственное поведение было неуместным.

– Ладно, – пробормотал я. – Больше не повторится.

– Вот и хорошо, – сказала врач, протягивая мне лист бумаги с каким-то текстом. – Подпишите, пожалуйста, вот этот бихевиоральный контракт. Там написано лишь, что вы обязуетесь больше не обнажаться на публике. – И она протянула мне ручку.

– Да вы смеетесь!

Доктор отрицательно покачала головой. Читая контракт, я просто хохотал. В нем было всего несколько строк, и в них слово в слово говорилось то, что она мне уже сказала. Я пожал плечами и подписал бумагу, а потом поднялся со стула и направился к двери.

– И это все? – бросил я по дороге. – Дело закрыто?

– Да, закрыто.

Но я вернулся на сеанс терапии со странным чувством, что это еще не конец. Уж очень странный народец эти ваши тэлботские марсиане.

На следующий день снова было групповое собрание. Все сто пять марсиан и десяток сотрудников центра снова расселись в огромный круг в большом зале. Отчетливо ощущалось лишь отсутствие Дага Тэлбота.

Что ж, я закрыл глаза и подготовился к занудной говорильне. Через десять-пятнадцать минут, уже почти уснув, я вдруг услышал свое имя:

– …Джордан Белфорт, которого многие из вас знают…

Я поднял голову. На трибуне была моя докторша, и она говорила обо мне. «Какого черта?» – удивился я.

– Итак, вместо того чтобы слушать приглашенного оратора, – продолжала она, – мне кажется, будет продуктивней, если Джордан сам поделится с группой тем, что произошло. – Она сделала паузу и посмотрела в мою сторону. – Будьте добры, расскажите нам, Джордан!

Окинув взглядом зал, я обнаружил, что все марсиане пялятся на меня – в том числе и красотка-блондинка, местная Ширли Темпл в ореоле своих чудесных светлых кудрей. Мне по-прежнему было непонятно, что именно врачиха хотела от меня услышать, хотя у меня и закралось подозрение, что это как-то связано с моими «сексуальными извращениями».

Я наклонился вперед, посмотрел на докторшу и пожал плечами.

– Я не против поболтать с группой, но что именно вы хотите услышать? Я знаю множество историй. Может, выберете сами?

Тут все сто пять марсиан обратили свои марсианские лица к докторше, как будто мы с ней играли в теннис.

– Что ж, – она прибегла к уловке всех психотерапевтов, – в этом зале вы можете свободно рассказывать о чем хотите. Здесь – тихая, надежная гавань. Но почему бы вам не начать с того, что произошло с вами на днях в машине? По дороге в спортзал?

Марсиане снова повернули головы ко мне.

– Вы шутите, да? – спросил я сквозь смех.

Тут марсиане снова посмотрели на докторшу… а она поджала губы и сурово покачала головой, как бы говоря: «Нет, все это совершенно серьезно!»

Какая ирония, подумал я. Мой врач уступает мне сцену. Восхитительно! Волк снова идет в бой! Я был счастлив. Половину зала составляют женщины? Тем лучше! Закон отобрал у меня возможность стоять перед толпой брокеров и произносить свои монологи, но теперь вдруг судьба оказала мне любезность и снова обещает мне власть над аудиторией. Сейчас я устрою марсианам такое представление, какого они никогда не забудут!

Я кивнул и улыбнулся докторше.

– Ничего, если я встану в центр круга, пока буду говорить? Мне лучше думается, когда я двигаюсь.

Сто пять марсианских голов вопросительно повернулись в сторону моего терапевта.

– Пожалуйста, не стесняйтесь.

Я вышел в центр зала и уставился прямо на Ширли Темпл.

– Привет всем! Меня зовут Джордан, и я алкоголик, наркоман и сексуальный извращенец.

– Привет, Джордан! – вразнобой ответили зрители. Послышалось несколько смешков. А Ширли Темпл покраснела, как свекла: называя себя извращенцем, я смотрел прямо в ее огромные голубые глаза.

– Ладно, я не особенно умею говорить перед публикой, но буду стараться изо всех сил. Так с чего же мне начать? Пожалуй, начну с проблемы эрекции – да, наверное, это самое подходящее начало. Итак, вот в чем моя проблема. Последние десять лет своей жизни мой член провел в состоянии комы из-за всех этих препаратов, которые я принимал. То есть не поймите меня превратно – я вовсе не импотент, ничего такого, хотя, признаю, примерно тысячу раз у меня не вставало из-за кокса и кваалюда.

Раздались первые жидкие смешки. Ах, Волк с Уолл-стрит! Игра начинается! Я поднял руку, прося у зала тишины.

– Нет, друзья, это не повод для смеха. Понимаете, чаще всего у меня не вставало на проституток, а я бывал с ними примерно раза три в неделю. Так что, выходит, я просто выбрасывал деньги на ветер – платил девчонке авансом больше тысячи долларов за раз, а трахнуть ее так и не мог. Все это было очень печально – и очень дорого. В общем и целом, обычно им в конце концов удавалось меня возбудить – по крайней мере, некоторым из них удавалось. Но это требовало долгих усилий, ухищрений с разными игрушками и прочее в таком роде, – я сделал очень серьезное лицо и пожал плечами, как бы говоря: «Секс-игрушек стыдиться нечего!»

Смех звучал все громче, и я слышал, что смеялись только марсианки. Когда я окинул взглядом публику, я действительно увидел, что на добрых марсианских лицах всех женщин сияют улыбки, а их хрупкие марсианские плечи подрагивают от сдавленного хихиканья. А мужчины-марсиане тем временем метали на меня убийственные взгляды.

Я махнул рукой и продолжал:

– Ладно, это все не так важно. Самое смешное, что с женой у меня такой проблемы никогда не было. На нее у меня вставало всегда – ну, или хотя бы почти всегда, и если бы вы, мужики, ее увидели, то сразу поняли бы, почему. Но когда я начал вынюхивать по четверти унции кокса в день – ну, тут у меня и с ней начались проблемы. Но к настоящему моменту я не дотрагивался до наркотиков уже целую неделю, и мой пенис, кажется, теперь претерпевает какие-то странные метаморфозы. Может быть, он просыпается от сна? Я хожу с эрекцией двадцать три часа в день…или даже больше.

Последовал оглушительный взрыв смеха марсианок. Я оглядел зал. О, да, попались! Теперь они мои! Какую паутину я сплел для дам! Волк снова на сцене!

– Короче, я думал, что хоть кто-нибудь из мужчин посочувствует моему бедственному положению. В смысле, мне показалось, что другие мужики в зале тоже должны страдать от подобных эффектов, разве нет?

Все марсианки закивали в знак согласия, а марсиане затрясли головами, глядя на меня с презрением. Я пожал плечами.

– Тут-то и случилась беда. Я ехал в машине еще с тремя пациентами-мужчинами. Как я теперь догадываюсь, у них нет членов, но тогда я этого не знал. Мы ехали в тренажерный зал, и, наверное, из-за вибрации двигателя… или из-за неровностей дороги… короче, я не знаю, почему, – но у меня вдруг, ни с того ни с сего, ка-а-ак встанет!

Я оглядел зал, тщательно избегая пылающих взглядов марсиан и наслаждаясь обожанием в глазах марсианок. Ширли Темпл облизнула губы в предвкушении. Я подмигнул ей и поехал дальше:

– Во всяком случае, это была просто безобидная мужская шутка, вот и все. Да, не буду отрицать, я потянул-таки своего удава пару раз, – взрыв женского смеха, – и не буду отрицать, что раз или два шлепнул им себя по животу, – снова смех, – но все это была просто шутка! Я же не дергал его, как сумасшедший, пытаясь кончить прямо в машине… хотя, если бы так поступил кто-нибудь другой, я не стал бы его осуждать. Я хочу сказать – каждому свое, верно?

Кто-то из марсианок выкрикнул: «Да, каждому свое!», а остальные зааплодировали.

Я поднял руку, снова прося тишины, и спросил себя: интересно, долго еще сотрудники будут терпеть это безобразие? Но у меня было подозрение, что будут хоть до скончания веков.

– В заключение хочу сказать следующее. Вот что меня на самом деле беспокоит во всей этой истории: те трое парней, что на меня настучали, – имен я сейчас называть не стану, но, если вы подойдете ко мне после собрания, с удовольствием назову, чтобы вы держались от них подальше, – так вот, эти парни смеялись и шутили, и ни один из них не сказал мне и даже не намекнул, что считает, будто я делаю что-то некрасивое.

Я с отвращением помотал головой.

– Знаете, на самом деле я явился сюда из очень нездорового мира, где такие вещи, как нагота, проститутки, разврат и любые виды извращений, считались нормой. Оглядываясь назад, я понимаю, что все это неправильно. Что это безумие. Но это сейчас… сегодня… когда я стою здесь, перед вами, трезвый. Да, сегодня я понимаю, что пинать ради развлечения карликов – это плохо. И что четыре проститутки за раз – это плохо, и биржевые махинации – это плохо, и изменять жене – плохо, и засыпать за обеденным столом, и разбивать чужие машины, потому что сам ты под кайфом уснул за рулем…. Я знаю, что все это – неправильно. Я первым готов признать, что далеко не идеален. На самом деле я дико застенчивый и неуверенный в себе человек, и меня очень легко смутить…

Я помедлил и продолжил убийственно серьезным тоном:

– Но я не желаю этого показывать. Если бы мне пришлось выбирать между неловкой ситуацией и смертью, я бы выбрал смерть. Так что да, я слаб и полон недостатков. Но одно я могу вам обещать – я никогда не стану судить других людей.

Я пожал плечами и демонстративно вздохнул.

– Да, возможно, то, что я сделал в машине, было неправильно. Наверное, это было некрасиво и оскорбительно. Но пусть хоть кто-нибудь в этом зале попытается доказать, что я сделал это со злобой в сердце или чтобы помешать чьей-то реабилитации. Я сделал это, чтобы разрядить обстановку в ужасной ситуации, в которой оказался. Я был наркоманом почти десять лет, и хотя с виду могу показаться нормальным, но сам-то я знаю, что это не так.

Через несколько недель мне придет пора отсюда уехать, и я до смерти боюсь возвращаться в логово дракона, к людям, местам и вещам, которые питали мою болезнь. У меня есть жена, которую я люблю, и двое детей, которых я обожаю, и если я вернусь туда и сорвусь, то раню их навсегда – особенно детей. А тут, в «Тэлбот Марш», где я, по идее, должен быть окружен людьми, которые понимают, через что я прохожу, каких-то три козла пытаются подорвать мое выздоровление и сделать так, чтобы меня отсюда выкинули. И это очень грустно. Я такой же человек, как любой из вас – неважно, мужчина вы или женщина. Да, возможно, у меня есть пара лишних баксов, но я так же нервничаю, так же боюсь будущего и большую часть дня провожу в молитвах о том, чтобы все кончилось хорошо. Чтобы однажды я смог усадить детей перед собой и сказать: «Да, действительно, однажды, нанюхавшись кокаина, я столкнул маму с лестницы, но это было двадцать лет назад, и с тех пор я ни разу не притрагивался к наркотикам».

Я снова покачал головой.

– Так что в следующий раз, когда кто-то из вас решит сдать меня, прошу вас, подумайте дважды. Вы только себе навредите. Меня отсюда так просто не выжить, а здешние сотрудники намного умнее, чем вам кажется. Больше мне сказать нечего. А теперь извините меня, пожалуйста, но мне нужно снова сесть, потому что у меня опять встает, и я не хочу позориться. Спасибо!

Я махнул рукой, будто кандидат в президенты на предвыборном митинге, и зал взорвался бурными аплодисментами. Все до одной марсианки, весь персонал и около половины мужчин-марсиан поднялись на ноги, устроив мне стоячую овацию.

Вернувшись на место, я встретился взглядом со своим терапевтом. Она улыбнулась мне, кивнула головой и подняла в воздух сжатый кулак, как бы говоря: «Молоток, Джордан!»

Началось общее обсуждение, в ходе которого марсианки защищали мои действия и говорили, что я миленок, а некоторые из самцов продолжали критиковать меня, утверждая, что я представляю угрозу для их марсианского сообщества.

В тот же вечер я попросил соседей по комнате присесть и сказал:

– Слушайте, меня достала вся эта хрень. Я не хочу больше слышать ни слова о том, что я забываю опустить сиденье унитаза, или что я много говорю по телефону, или что слишком громко дышу. Мне на-до-е-ло. Поэтому у меня к вам такое предложение. Вам ведь обоим страх как нужны бабки, правильно?

Они кивнули.

– Отлично. Значит, мы вот как поступим. Завтра утром вы позвоните моему другу Алану Липски, и он откроет вам счета в своей брокерской фирме. К вечеру вы заработаете по пять штук каждый. Можете делать с этими деньгами что вам угодно, но чтобы я до самого своего отъезда больше ни одного долбаного писка от вас не слышал! Осталось меньше трех недель, так что уж потерпите как-нибудь.

Конечно, на следующее утро они оба радостно позвонили Алану, и, конечно, наши отношения после этого значительно улучшились. И все же мои проблемы в «Тэлбот Марш» далеко не закончились. И связаны они были отнюдь не с красоткой Ширли Темпл. Нет, меня ужасно мучило желание повидать Герцогиню. По разным марсианским разговорам выходило, что в редких случаях пациентам позволяют ненадолго отлучаться. Я позвонил Герцогине и спросил ее, не прилетит ли она ко мне на выходные, если я получу разрешение.

– Только скажи, где и когда, – ответила Надин, – и я устрою тебе уикенд, который ты никогда не забудешь.

Именно по этой самой причине я сейчас и сидел в кабинете терапевта, пытаясь выпросить отгул. Шла моя третья неделя на планете «Тэлбот Марш», и я больше не попадал ни в какие переделки, хотя все марсиане знали, что я посещаю только один из четырех сеансов групповой терапии. Но всем, кажется, было уже плевать. Они поняли, что Даг Тэлбот меня не вышвырнет и что я даже по-своему оказываю на пациентов положительное влияние.

Я улыбался докторше и говорил:

– Слушайте, я не понимаю, что страшного, если я уеду в пятницу и вернусь в воскресенье. Я все время буду со своей женой. Вы с ней говорили, так что вы знаете, что она меня поддержит. Это очень поможет моей реабилитации.

– Я не могу разрешить, – отвечала мой врач, покачав головой. – Это будет вредно остальным пациентам. Все и так уже ворчат, что к вам здесь относятся иначе, чем к другим. – Она тепло улыбнулась: – Поймите же, Джордан, по нашим правилам пациенты не имеют права на отгул, пока не провели на реабилитации по крайней мере девяносто дней – да и то если они все это время вели себя примерно… а не обнажались публично, как некоторые.

Я улыбнулся ей. Она была хорошей женщиной, и я даже полюбил ее за эти недели. С ее стороны было очень мудро в тот день дать мне возможность выступить перед всеми и позволить защищать себя. Лишь много позже я узнал, что она много общалась с Герцогиней, которая и рассказала ей о моем даре вести за собой – хорошо это или плохо.

– Я понимаю, что у вас есть правила. Но они были написаны не для моего случая. Как ко мне можно применить правило насчет девяноста дней, если я здесь всего-то на четыре недели? – Я пожал плечами. Этот аргумент не убедил даже меня самого. И вдруг в мои трезвые мозги пришла замечательная идея.

– Придумал! – чирикнул я радостно. – Позвольте мне выступить перед пациентами с новой речью? Я постараюсь убедить их в том, что заслужил отгул, хотя это и идет против правил лечебницы.

Она задумчиво потерла переносицу, а потом тихо рассмеялась:

– Знаете, я почти готова сказать «да» – только ради того, чтобы услышать, какую чепуху вы им скормите. На самом деле, даже не сомневаюсь, что вы бы их убедили… – Она еще раз тихонько усмехнулась: – Две недели назад речь вышла знатная, пожалуй, лучшая в истории «Тэлбот Марш». Вы обладаете удивительным даром, Джордан. Я никогда ничего подобного не видела. Послушайте, просто любопытства ради: а что бы вы сказали пациентам, если бы я дала вам возможность?

Я пожал плечами.

– Если честно, не имею понятия. Знаете, я никогда особенно не планирую заранее, что говорить. Раньше я дважды в день держал речь перед целым футбольным полем народу. Это продолжалось почти пять лет, и я не могу вспомнить, чтобы хоть раз готовил речь заранее. Мне нужно было разве что иметь в виду одну-две темы, вот, наверное, и все. Остальное выходило экспромтом. Знаете, когда я стою перед толпой, на меня просто что-то находит. Это трудно описать, но все вдруг становится предельно ясным. Слова начинают слетать с языка без всякого напряжения. Одна мысль ведет к другой, и меня накрывает вдохновение.

Но, отвечая на ваш вопрос, я бы, вероятно, использовал «обратную психологию», объяснил, что мой отгул благоприятно скажется на их собственном восстановлении. Что жизнь вообще несправедлива и что им лучше привыкнуть к этому сейчас, под контролем специалистов. А следом заставил бы их мне посочувствовать, рассказал бы, что столкнул жену с лестницы и что мой брак висит на волоске из-за моей болезни, а эта встреча, вероятно, решит, останется жена со мной или нет.

Доктор улыбнулась.

– Мне кажется, вам нужно найти способ использовать свои способности во благо; побуждать людей к добру, а не развращать их.

– Ах вот как! – сказал я, улыбаясь ей в ответ. – Так вы, значит, слушали меня все эти недели! А я-то сомневался. Ладно, может, когда-нибудь я и попробую, но сейчас я просто хочу вернуться к своей семье. Я хочу совсем уйти из брокерского бизнеса. Вот только разберусь с несколькими оставшимися делами, а потом завяжу навсегда. Хватит с меня наркотиков, проституток, измен, всего этого дерьма с акциями и всего остального. Я собираюсь прожить остаток жизни спокойно, подальше от всеобщего внимания.

Она рассмеялась.

– Ну, мне почему-то не кажется, что вас ждет такая судьба. Едва ли вы когда-нибудь будете жить в тени. По крайней мере, долго вы там не выдержите. Я не хочу сказать, что это плохо. Но, по-моему, у вас есть замечательный дар, и для успеха вашей реабилитации вам важно научиться использовать его во благо. Для начала просто сосредоточьтесь на выздоровлении – и на том, чтобы оставаться «чистым», – а жизнь наладится сама собой.

Я поник головой, уставился в пол и кивнул. Она была права, и меня это до смерти пугало. Мне отчаянно хотелось не сорваться в будущем, но я знал, что шансы катастрофически малы. Впрочем, после знакомства с методикой «Анонимных алкоголиков» успех перестал казаться совершенно невозможным и стал просто маловероятным. Успех и провал, казалось, зависели от того, насколько прочную поддержку я найду после выхода из реабилитационного центра, от того, кто даст мне надежду и поддержит, если дела пойдут неважно.

– Так как насчет моего отгула? – спросил я снова.

– Мы обсудим это на завтрашней летучке персонала. В конце концов, решаю не я, а доктор Тэлбот. – Доктор пожала плечами. – Как ваш лечащий врач, я имею право наложить вето, но я не буду этого делать.

Я понимающе кивнул. Нужно будет поговорить с Тэлботом до того, как начнется эта их летучка.

– Спасибо вам за все. Вам осталось терпеть меня всего неделю или около того. Я постараюсь вас не доставать.

– Вы меня не достаете. Если честно, вы мой любимчик, хотя я никогда и никому в этом не призналась бы.

– И я никому не скажу, – и я искренне обнял своего доктора.

Пять дней спустя, в пятницу, чуть раньше шести вечера, я стоял на летном поле у терминала для частных самолетов международного аэропорта Атланты. Я ждал, прислонившись к заднему бамперу длиннющего черного лимузина, трезвым взглядом глядя в северный сектор неба. Руки у меня были сложены на груди, а штаны оттопыривал каменный стояк. Я ждал Герцогиню.