Текст книги "12 правил жизни. Противоядие от хаоса"

Смысл как наивысшее благо

Именно из этого я сделал свои основополагающие моральные заключения. Стремись ввысь. Будь внимателен. Исправляй то, что можешь исправить. Не будь высокомерным в своем знании. Стремись к смирению, потому что тоталитарная гордость проявляется в нетерпимости, угнетении, мучении и смерти. Убедись в собственной ничтожности – в трусости, злобности, обиде и ненависти. Задумайся о смертоносности собственного духа, прежде чем осмелиться осуждать других и пытаться залатать ткань мира. Может, виноват не мир. Может, это ты виноват. Ты промахнулся. Ты упустил цель. Ты утратил божью милость. Ты греховен. И все это твой вклад в ничтожности и зло этого мира. И, кроме того, не лги. Никогда ни о чем не лги. Ложь ведет в ад. Великая и маленькая ложь нацистских и коммунистических государств породила смерти миллионов человек. Подумай, что облегчение ненужной боли и страдания – это хорошо. Возведи это в аксиому: я сделаю все, что в моих силах, чтобы мои действия привели к облегчению ненужной боли и страдания. Теперь ты поместил на вершине моральной иерархии набор предпосылок и действий, направленных на улучшение Бытия. Почему? Потому что мы знаем, какова альтернатива. Альтернативой было XX столетие. Альтернатива была настолько близка к аду, что нет смысла обсуждать разницу между ней и адом. А противоположность аду – Небеса. Поместить облегчение ненужной боли и страдания на вершине своей иерархии ценностей – значит работать, чтобы создать Царство Божье на Земле. Это государство и вместе с тем состояние разума.

Юнг считал, что создание такой моральной иерархии неизбежно, хотя она может быть плохо организована и внутренне противоречива. Для Юнга то, что находится на вершине индивидуальной моральной иерархии, что бы это ни было, является, с учетом всех намерений и целей, главной личной ценностью, богом этого человека. Это то, что человек выражает, то, во что он глубже всего верит. Нечто выраженное, воплощенное – это не факт и даже не набор фактов. Это личность или, еще точнее, выбор между двумя противоположными личностями. Это Шерлок Холмс или Мориарти, Бэтмен или Джокер, Супермен или Леке Лютор, Чарльз Ксавье или Магнето, Тор или Локи. Это Авель или Каин, Христос или Сатана. Если это облагораживает Бытие, способствует установлению рая, значит, это Христос. Если это направлено на разрушение Бытия, на создание и пропаганду ненужных страданий и боли – это Сатана. Это неизбежная, архетипичная реальность. Выгода – это следование слепому импульсу. Это краткосрочное приобретение. Оно ограниченное и эгоистичное. Оно ложью прокладывает себе путь. Оно ничего не принимает в расчет. Оно незрелое и безответственное. Смысл – это его зрелая альтернатива. Смысл возникает, когда импульсы регулируются, организуются и объединяются. Смысл возникает из взаимодействия между возможностями мира и структурой ценностей, действующей в этом мире. Если структура ценностей направлена на улучшение Бытия, явленный смысл будет жизнеутверждающим. Он обеспечит противоядие от хаоса и страдания. Он придаст всему значение. Он все сделает лучше.

Если вы действуете правильно, ваши поступки позволяют вам быть психологически встроенным в сейчас, и в завтра, и в будущее, пока вы приносите пользу себе, своей семье и широкому миру вокруг вас. Все будет складываться и выравниваться вдоль одной оси. Все сложится. Это создает максимальный смысл. Это накопление – это место в пространстве и времени, существование которого мы можем обнаружить с помощью нашей способности испытывать больше, чем нам подсказывают чувства здесь и сейчас, ведь чувства очевидно ограничены способностью собирать и воспроизводить информацию. Смысл превосходит выгоду. Смысл удовлетворяет все импульсы, сейчас и всегда. Вот почему мы можем его обнаружить. Если вы решаете, что не утвердились в своей обиде на Бытие, несмотря на его несправедливость и боль, вы можете заметить то, что способны исправить, чтобы уменьшить, хотя бы немножко, ненужную боль и страдания. Вы можете спросить себя: «Что я должен сегодня сделать?», подразумевая «Как я могу использовать свое время, чтобы сделать мир лучше, а не хуже?» Мир может заявить о себе кучей неразобранных бумаг, к которой вы можете подступиться, комнатой, которой вы можете придать более дружелюбный вид, или блюдом, которое вы можете сделать чуть более вкусным и чуть с большей благодарностью подать своей семье. Вы можете обнаружить, что если подойдете к этим моральным обязанностям, поставив принцип «Сделай мир лучше» на вершину своей иерархии ценностей, вы ощутите все возрастающий смысл. Это не блаженство. Это не счастье. Это нечто вроде искупления самого преступного факта вашего раздробленного, испорченного Бытия. Это долг, который вы отдаете за безумное и ужасное чудо своего существования. Это ваша память о Холокосте. Это то, как вы исправляете патологию истории. Это принятие ответственности за бытность потенциальным обитателем ада. Это готовность служить ангелом в раю.

Беспринципность, она же выгода, – это значит прятать скелеты в шкафу. Прятать кровь, которую вы только что пролили, под ковром. Избегать ответственности. Это трусливо, мелко и неправильно. Это неправильно, потому что простая преумноженная выгода порождает демона. Это неправильно, потому что выгода просто переносит проклятие с вашей головы на чью-то другую, или на вас же в будущем, так что сделает ваше будущее и будущее в целом хуже, вместо того чтобы сделать его лучше. В том, чтобы делать то, что выгодно, нет веры, смелости и жертвы. Нет внимания к тому, что действия и предпосылки имеют значение, что мир состоит из того, что имеет значение.

Иметь в своей жизни смысл лучше, чем иметь то, чего вы хотите, потому что вы можете не знать, чего хотите и даже что вам по-настоящему нужно. Смысл – это то, что нисходит на вас по собственной воле. Вы можете создать для этого предпосылки, вы можете следовать за смыслом, когда он проявляет себя, но вы не можете просто создать его усилием воли. Смысл означает, что вы в правильном месте, в правильное время, должным образом сбалансированы между порядком и хаосом, где все складывается наилучшим образом именно сейчас. То, что выгодно, работает только на момент. Оно внезапно, импульсивно и ограничено. То, что наполнено смыслом, напротив, является преобразованием обычной выгоды в симфонию Бытия. Смысл – это то, что выражается более мощно, чем с помощью слов: в «Оде к радости» Бетховена, в триумфальном проявлении из пустоты одного прекрасного узора за другим. Каждый инструмент играет свою часть, слаженные голоса накладываются на все это, выражая всю широту человеческих эмоций от отчаяния до радостного возбуждения. Смысл – это то, что проявляет себя, когда многочисленные уровни Бытия выстраиваются в безупречно функционирующую гармонию, от микрокосмоса атома до клетки, от клетки до органа, от органа к человеку, от человека к обществу, от общества к природе, от природы к космосу, – так, что действие на каждом уровне красиво и совершенно упрощает действие в целом, чтобы прошлое, настоящее и будущее были сразу искуплены и согласованы. Смысл – это то, что красиво и глубоко, как свежий розовый бутон, распускающийся из небытия к свету солнца и Бога.

Смысл – это лотос, стремящийся ввысь сквозь темные озерные глубины, сквозь вечно очищающуюся воду, расцветающий на самой поверхности, являющий в себе Золотого Будду, идеально встроенного в мир, – так, что явление Божественной Воли может проявить себя в каждом его слове и жесте. Смысл – это когда все, что есть, соединяется в экстатическом танце с единственной целью – славить реальность, и неважно, насколько хорошей она вдруг стала, она может стать лучше, лучше и еще гораздо лучше, и так до бесконечности. Смысл являет себя, когда танец становится настолько интенсивным, что все ужасы прошлого, все ужасные страдания, порожденные самой жизнью и самим человечеством, к этому моменту становятся необходимой и ценной частью все более успешной попытки построить нечто действительно могущественное и хорошее. Смысл – это решающий баланс между хаосом трансформации и возможности с одной стороны и дисциплиной чистого порядка с другой стороны, цель которого создать из сопутствующего хаоса новый порядок, который будет еще более безукоризненным и способным создать еще более сбалансированный и продуктивный хаос и порядок. Смысл – это Дорога, это путь более изобильной жизни, место, где вы живете, когда вас направляют Любовь и говорящая Правда, когда ничто из того, что вы хотите или могли бы захотеть, не имеет над всем этим превосходства.

Делайте то, что наполнено смыслом, а не то, что выгодно.

Правило 8
Говорите правду или хотя бы не лгите

Правда – ничья земля

Я учился на клинического психолога в Университете Макгилла в Монреале. Время от времени мы с однокурсниками встречались на территории больницы Дугласа, где приобретали первый опыт взаимодействия с душевнобольными. У больницы есть несколько акров земли и дюжины зданий. Многие из них связаны подземными тоннелями, чтобы защитить сотрудников и пациентов от бесконечных монреальских зим. Когда-то больница укрывала сотни пациентов, проходивших здесь длительное лечение. Это было еще до антипсихотических препаратов и до того, как в конце 60-х появилось множество всяких общественных движений, не связанных ни с какими институциями. Помимо прочего, они привели к закрытию специальных учреждений, что обрекло «освобожденных» пациентов на куда более тяжелую жизнь на улицах. В начале 80-х, когда я впервые посетил эти места, все, кроме пациентов с наиболее серьезными проблемами, были выписаны. Остались странные люди с сильными нарушениями. Они кучковались возле торговых автоматов, разбросанных по больничным тоннелям, и выглядели так, будто сошли с фотографий Дианы Арбус или с картин Иеронима Босха.

Однажды мы с однокурсниками стояли, выстроившись в ряд, и ожидали дальнейших инструкций от немецкого психолога-пуританина, который вел в больнице клиническую тренинговую программу. Постоянная пациентка больницы, хрупкая и ранимая, подошла к одной из студенток – замкнутой, консервативной молодой женщине. Пациентка говорила дружелюбно, по-детски. Она спросила: «Почему вы все здесь стоите? Что вы делаете? Можно мне с вами?» Однокурсница повернулась ко мне и неуверенно спросила: «Что ответить?» Она, как и я, была застигнута врасплох запросом, исходящим от человека настолько изолированного и больного. Никто из нас не хотел, чтобы ответ прозвучал как отказ или упрек. Мы временно ступили на ничью землю, для которой общество не предусмотрело основополагающих правил или руководств. Мы были просто новыми студентами, мы не были готовы встретиться на территории психиатрической больницы с пациенткой-шизофреником, задающей наивный, дружелюбный вопрос о возможности социальной принадлежности. Это не походило на естественную беседу, на обмен мнениями между людьми, внимательными к репликам друг друга. Какие правила действуют в такой ситуации далеко за границами нормального социального взаимодействия? Какие тут есть возможности?

Насколько я мог с ходу понять, возможностей было всего две: выдать пациентке историю, скроенную так, чтобы все могли сохранить лицо, или ответить честно. К первой категории подходили варианты «Мы можем принять только восемь человек в свою группу» и «Мы уже собираемся уходить». Ни один из этих ответов не задел бы ничьих чувств, по крайней мере на первый взгляд, и разница в статусе, которая отличала нас от нее, осталась бы незамеченной. Но ни один из этих ответов не был правдивым. Так что я их не выбрал.

Я сказал пациентке настолько просто и прямо, насколько смог, что мы новые студенты, учимся на психологов, и поэтому она не может к нам присоединиться. Этот ответ выявил различие в нашем положении, сделал пропасть между нами больше и заметнее. Ответ был куда жестче, чем ладно скроенная, чистая ложь. Но я уже тогда подозревал, что неправда, даже сказанная из лучших побуждений, может привести к непредсказуемым последствиям. Одно мгновение пациентка выглядела ошеломленной и уязвленной. А потом она все поняла, и это было правильно. Ведь все именно так и было.

За несколько лет до того, как я приступил к клиническому тренингу, у меня был странный опыт¹⁴⁸. Я обнаружил, что подвержен довольно жестоким импульсам (ни один из них, впрочем, не был реализован), и убедился, что на самом деле мало знаю о том, кто я и на что готов. Я стал обращать более пристальное внимание на свои слова и поступки. Этот опыт меня, мягко говоря, смутил. Вскоре я разделился на две части: одна говорила, а другая, словно отдельная от меня, прислушивалась и оценивала. Вскоре я обнаружил, что почти все, что я говорил, было неправдой. У меня были причины говорить это: я хотел выиграть спор, приобрести статус, впечатлить людей и получить желаемое. Я использовал язык, чтобы крутить и вертеть миром, чтобы донести то, что считал нужным. Но я был подделкой. Осознав это, я начал говорить только то, против чего не станет возражать мой внутренний голос. Я стал говорить правду или хотя бы не лгать. Вскоре я понял, что такой навык оказывается очень кстати, когда не знаешь, что делать. Действительно, что делать, когда не знаешь, что делать? Говорить правду. Вот я и сделал это в первый день своего пребывания в больнице Дугласа.

Позже у меня был клиент – параноидальный и опасный. Работа с параноидальными людьми – это вызов. Они верят, что их преследуют мистические силы, заговорщики, которые плетут коварные интриги где-то за сценой. Параноидальные люди сверхбдительны и сверхсфокусированы. Они относятся к невербальным сигналам с таким вниманием, которое никогда не встретишь при обычных взаимодействиях между людьми. Они допускают ошибки в интерпретации (это паранойя), но у них почти сверхспособность обнаруживать запутанные мотивы, противоречивые суждения и ложь. Вы должны слушать очень внимательно и говорить правду, если хотите, чтобы параноидальный человек вам открылся. Я внимательно слушал и честно говорил со своим клиентом. Время от времени он описывал свои кровавые фантазии о том, как освежевать людей, чтобы отомстить им. Я следил за своей реакцией. Отмечал, какие мысли и образы возникают в театре моего воображения, пока он говорит, и рассказывал ему об этом. Я не пытался контролировать и направлять его (или свои) мысли и действия. Пытался только дать ему понять настолько прозрачно, насколько мог, как то, что он рассказывает, напрямую воздействует по крайней мере на одного человека – на меня. Мое внимание и честные ответы вовсе не означали, что я оставался невозмутимым и тем более что я одобрял его. Я говорил, когда он пугал меня (это случалось часто), говорил, что его слова и поведение были неправильными, и что он мог влипнуть в серьезные неприятности. Несмотря на это он разговаривал со мной, потому что я слушал и отвечал честно, пусть мои ответы и не были ободряющими. Он доверял мне, несмотря на или, точнее, благодаря моим возражениям. Он был параноидальным, но не тупым. Он знал, что его поведение социально неприемлемо. Он знал, что любой обычный человек, скорее всего, ужаснется его безумным фантазиям. Он доверял мне и говорил со мной, потому что именно так я и реагировал. Невозможно было понять его без этого доверия.

Его несчастья обычно начинались с бюрократических учреждений, например с банка. Он приходил в организацию и пытался выполнить какую-нибудь простую задачу – открыть счет, заплатить или исправить какую-нибудь ошибку. Время от времени он встречал недружелюбного служащего, которого рано или поздно встречает всякий в подобных местах. Этот служащий не принимал его документы или требовал информацию, на самом деле ненужную, которую к тому же трудно предоставить. Предполагаю, что иногда бюрократическая уклончивость была неизбежна, но порой она бессмысленно усложнялась мелкими злоупотреблениями властью. Мой клиент был очень чуток к подобным вещам. Он был одержим честью. Она оказалась для него важнее, чем безопасность, свобода или принадлежность к чему-либо. Следуя этой логике (а параноидальные люди безупречно логичны), он никогда не мог позволить себе быть никем униженным, оскорбленным или подавленным, ни в коей мере.

Из-за сурового, негибкого отношения моего клиента его действия уже несколько раз навлекали на него запретительные ордеры. Но запретительные ордеры лучше всего воздействуют на тех, кто в них на самом деле не нуждается. Он же просто говорил: «Я стану вашим худшим кошмаром». Хотел бы я осмелиться выдать подобную фразу, столкнувшись с бюрократическими препонами! Хотя лучше такие ситуации просто отпускать. Но мой клиент действительно имел в виду то, что говорил; иногда он и правда становился чьим-нибудь кошмаром. Он был плохим парнем из «Старикам тут не место». Он был человеком, которого вы встретили в неправильное время в неправильном месте. Если вы с ним схлестнулись, даже случайно, он преследовал вас, напоминал, что вы сделали не так, и выпивал из вас все соки. Он был тем, кому нельзя лгать. Я говорил ему правду, и это его охлаждало.

Мой арендодатель

Примерно в то же время у меня был арендодатель – главарь местной байкерской банды. Мы с Тэмми жили по соседству с ним в маленьком доме его родителей. У его подруги были шрамы от самостоятельно нанесенных увечий, характерных для пограничного расстройства личности. Пока мы жили там, она себя убила.

Дени, огромный, сильный франко-канадец с седой бородой, был талантливым электриком-любителем. Некоторый художественный талант у него тоже имелся, и подспорьем для него стало изготовление ламинированных деревянных постеров с неоновой подсветкой. Он старался держаться трезвым, после того как вышел из-за решетки. Но все же примерно каждый месяц уходил в запой, длившийся по несколько дней. Он был одним из тех мужчин, которые обладают волшебной способностью пить: мог приговорить 50 или даже 60 банок пива за два запойных дня и оставаться все это время на ногах. Трудно поверить, но это правда. В то время я проводил исследование по теме семейного алкоголизма, и нередко участники исследования сообщали, что для их отцов было обычным делом выпивать литр водки в день. Эти отцы семейств каждый вечер покупали по бутылке – с понедельника по пятницу, а потом еще две в субботу, чтобы продержаться в воскресенье, когда алкогольный магазин будет закрыт.

У Дени была маленькая собака. Иногда мы с Тэмми слышали их на заднем дворе в четыре утра, во время одного из алкомарафонов – оба безумно выли на луну. Время от времени в подобных случаях Дени пропивал все сбережения до последнего цента. Тогда он показывался у нас в квартире. Ночью мы слышали стук. Дени стоял у дверей, яростно качаясь, но держась вертикально, чудесным образом пребывая в сознании. Он стоял там с тостером, постером или микроволновкой в руках. Он хотел продать это мне, чтобы продолжить пить. Я купил несколько подобных вещей, притворяясь милосердным. В конце концов Тэмми убедила меня, что так дальше нельзя. Это заставляло ее нервничать, и это было плохо для Дени, который ей нравился. Ее просьба была разумной и неизбежной, но она все равно поставила меня в щекотливое положение. Что вы скажете бывшему главарю байкерской банды, который склонен к насилию, находится в состоянии тяжелой интоксикации и так себе говорит по-английски, если он пытается продать вам микроволновку, стоя у вас в дверях в два часа ночи? Это даже более сложный вопрос, чем те, что задавали пациентка психбольницы и параноидальный живодер. Но ответ тот же самый – правду. Вот только лучше вам быть в этой правде уверенным.

Вскоре после нашего с женой разговора Дени снова к нам постучал. Он смотрел на меня прямо, скептически, с прищуром, характерным для жесткого, тяжело пьющего мужчины, который не понаслышке знаком с неприятностями. Такой взгляд означает «докажи-ка, что ты невиновен». Слегка покачиваясь из стороны в сторону, он вежливо спросил, не заинтересован ли я в том, чтобы приобрести его тостер. Избавившись от глубинных мотивов, которые подталкивают приматов к доминированию, и от морального превосходства, я сказал ему максимально прямо и осторожно, что нет. Я не играл. В тот момент я не был образованным, удачливым, мобильным молодым человеком, носителем английского языка.

Он не был бывшим зэком, квебекским мотоциклистом с зашкаливающим уровнем алкоголя в крови. Нет, мы были двумя людьми доброй воли, которые стараются помочь друг другу выбраться из общего затруднения и поступить правильно. Я напомнил, что он говорил мне, будто старается бросить пить. Пояснил, что будет нехорошо, если я дам ему денег. Сказал, что он заставляет Тэмми, которую он уважал, нервничать, когда приходит так поздно и такой пьяный и пытается мне что-то продать. Он свирепо и серьезно смотрел на меня, не говоря ни слова, секунд 15. Это было очень долго. Я знал, что он наблюдает за каждым микровыражением, которое могло бы выдать сарказм, обман, презрение или самохвальство. Но я все как следует продумал и сказал только то, что имел в виду. Я осторожно подбирал слова, пересекая болото вероломства, нащупывая твердый путь. Дени развернулся и ушел. И это еще не все – он запомнил наш разговор, даже будучи в состоянии запредельной интоксикации. Он больше не пытался мне ничего продать. Наши отношения, которые и так были достаточно хороши, учитывая большой культурный разрыв между нами, стали еще прочнее. Выбрать легкий путь и сказать правду – это необязательно два разных варианта. Это разные пути по жизни. Это совершенно разные способы существования.