Текст книги "Охота за островом"

48

Наконец обследование базы было закончено. Роберт буквально забил свой ранец демонтированными блоками и платами, заверив Эмили, что «хоть что-то из всего этого хлама должно подойти». Лишь в одном пилота постигла серьезная неудача: он надеялся, что тяжелые ворота ангара защитили транспортные средства базы от ярости туземцев, и земляне будут избавлены от необходимости возвращаться на корабль пешком; но оказалось, что аборигены побывали и здесь. Должно быть, они покинули базу лишь тогда, когда не осталось ни одного не разгромленного помещения; судя по всему, они взламывали двери ангара много часов и, конечно, вознаградили себя за долгий труд – если мебель и приборы в других зданиях крушили лишь топорами и дубинами, то над катером и двумя вездеходами, очевидно, поработали слонобыки. Нечего было и думать о ремонте.

Роберт, поглядев с сокрушенным видом на измятые корпуса, отражавшиеся в лужах масла и горючего, выпотрошенные двигатели, разорванные гусеницы и раскатившиеся по всему ангару подшипники, тяжело вздохнул и повернулся к выходу. Но, когда Эмили поняла, что пилот собирается немедленно возвращаться на звездолет, она решительно взбунтовалась.

– Это идиотское солнце окончательно лишило вас рассудка! Посмотрите на свои хваленые часы и убедитесь, что по-настоящему сейчас поздний вечер! В конце концов, я чертовски устала, таскаясь тут за вами без всякой пользы, и хочу ночью спать, как все нормальные люди!

– Во-первых, не кричите, а то я выключу приемник в своем шлеме. Во-вторых, вы, кажется, забыли о коррингартцах, которые могут самым бесцеремонным образом разбудить вас среди ночи, если мы останемся на базе.

– Вы же сами говорили: трое-четверо суток, умножить на полтора… Даже по наихудшему сценарию они прилетят еще не так скоро.

– Вы не умеете считать, по наихудшему сценарию они уже были бы здесь.

– Ну раз их до сих пор нет, значит, они и не торопятся, – с чисто женской логикой заявила Эмили.

«А в самом деле, почему они должны торопиться? – подумал Роберт, которому тоже совсем не хотелось после трудного дня тащиться опять десять километров по пересеченной местности. – Они ведь не думают, что здесь произошло что-то особенное. К счастью, когда сюда пришла трансграмма Сэндерса, ее было уже некому принять – и некому послать другие трансграммы…»

– К тому же, – продолжала атаку Эмили, – они ведь не вынырнут из транспространства прямо на посадочной площадке базы?

– Транспереход внутри и вблизи массивных тел типа планеты вообще невозможен, – машинально согласился Роберт.

– Ну да, их гравитационное поле как бы затыкает выход для всякого тела с ненулевой массой, это мне в колледже объясняли. Значит, мы услышим, как они будут садиться, и успеем убежать в степь.

– Даже если так – мне не хотелось бы, чтобы в момент нашего старта на планете были другие корабли, способные пуститься в погоню.

– Так ведь это будут такие же корабли, как наш! Если они и сообразят, что нас надо преследовать, мы к этому времени будем уже далеко. Знаете что, Уайт, половина вашей армии намерена дезертировать. Я остаюсь ночевать здесь. Вы можете, конечно, тащить меня силой, но не забывайте, что дорога вас ждет отнюдь не ровная, а сила тяжести здесь выше земной.

«Что верно, то верно», – подумал Роберт и проворчал:

– До сих пор, стоило мне вас послушать, как добром это не кончалось. Что ваша идея лезть в имперский корабль в поисках транспередатчика, что освобождение Сэндерса…

– Если бы мы тогда не улетели, попались бы имперскому десанту, который подобрал Сэндерса; что же до его освобождения, тут действительно вышла накладка, но не забывайте, что лететь на Элджерон на «Крейсере» – это была ваша идея.

– Ладно, черт с вами! Я действительно заслужил отдых. Пошли в тот жилой корпус – оттуда ближе всего бежать в степь.

Со второго этажа жилого корпуса открывался вид на бетонированную посадочную площадку, находившуюся в километре от базы. Так как, благодаря выбитым окнам, всякая звукоизоляция отсутствовала, Роберт окончательно успокоился, придя к выводу, что в случае чего он заблаговременно услышит садящиеся корабли.

Эмили неожиданно обеспокоилась вопросом, прилично ли ей спать в одном помещении с пилотом. Подобная проблема не волновала ее в лесу или в каюте, куда их запер Сэндерс, но там не было другого выхода, тогда как второй этаж жилого корпуса делился на четыре казармы. Правда, до сих пор поведение Уайта в этом отношении было безупречным – даже слишком безупречным, однако… Меж тем объект этих размышлений уже отыскал себе наименее пострадавшую койку, растянулся на ней прямо в скафандре и закрыл глаза – так же, как поступил бы он, будь он один на всей планете или, напротив, в обществе десяти дочерей миллиардеров. Эмили еще немного постояла в нерешительности и тихо вышла.

Через некоторое время Роберт открыл глаза. Несмотря на усталость, сон не шел к нему – лежать в скафандре было ужасно неудобно. В лесу, на планете с половинной силой тяжести, это не чувствовалось так остро, как здесь. Конечно, скафандр предохраняет от возможной инопланетной инфекции, к тому же его слишком долго надевать, если придется бежать… «Но если нет ни свободы, ни покоя, нужен хоть какой-то комфорт», – подумал Роберт, вылезая из своего космического костюма и расстегивая комбинезон. Едва он снова собрался смежить веки, на пороге, словно привидение, возникла Эмили – также в одном комбинезоне.

– Что случилось? – спросил пилот не слишком приветливым голосом.

Эмили, которая полагала, что Уайт уже спит, рассердилась и смутилась одновременно, почувствовав себя в идиотском положении. «Сейчас он черт знает что вообразит», – подумала она, а вслух сказала: – Я решила, что нам безопаснее не разбредаться по разным углам здания.

(Это была почти правда: на самом деле разгромленная база все еще действовала на нее угнетающе, и она боялась заснуть одна в комнате, где всего несколько дней назад одни разумные существа жестоко убивали других.)

– Впрочем, если я вам мешаю… – продолжила Эмили заранее раздраженным тоном.

– Вовсе нет, это очень разумное решение. Скафандр вы, конечно, зря сняли – у меня больше нет аптечки, а коррингартские лекарства для людей не годятся.

– Можно подумать, что к вам это не относится.

– Мои проблемы – это только мои проблемы, – резонно заметил пилот, – а ваши проблемы – еще и мои. Впрочем, поступайте, как знаете, что я буду с вами нянчиться за какие-то 50 миллионов…

49

Роберт слышал, как Эмили ворочалась на погнутой койке – очевидно, тоже не могла заснуть.

– Как здесь душно, – прошептала она наконец. – И жарко.

– А что вы хотели, – проворчал пилот. – Кондиционеры-то не работают. А тут, между прочим… – он поднял с пола шлем и скосил глаза на индикатор внутри, – 308 градусов по Кельвину.

– Сколько это по Фаренгейту?

– Понятия не имею! – огрызнулся Роберт. – Весь цивилизованный мир давным-давно пользуется СИ. И только американцы в своем тупом великодержавном консерватизме цепляются за архаичные мили, фунты и фаренгейты. Могу вам только сказать, что снаружи еще жарче. И будет еще хуже, потому что до заката еще часов сорок, а на небе ни облачка.

– Что за мерзкая планета, – возмутилась Эмили. – И как здесь только можно жить?

– Что касается приятных и неприятных условий для жизни, – усмехнулся пилот, – то на эту тему есть весьма поучительная история.

– Вы, кажется, хотите рассказать мне на ночь сказку?

– Сейчас не ночь, и это не сказка. На Границе эту историю рассказывают как вполне достоверную. Впрочем, если это и легенда, она все равно поучительна. Вы когда-нибудь слышали о планете Эдем?

– Нет… Эдем – это, кажется, значит «рай»?

– Да, рай… Эта планета была открыта дважды. Первый раз – три столетия назад, на заре межзвездных полетов. Теория транспространства тогда не была еще толком проработана, и первые экспедиции были сопряжены с огромным риском. Однако для участия в них все равно находились добровольцы – на Земле и тогда хватало желающих быть первыми – причем не только мужчины, но и женщины. Поскольку о транспространстве тогда еще знали мало, оно нередко выкидывало любопытные шутки с кораблями. Подобный неприятный сюрприз ждал одну из этих экспедиций – во время трансперехода у них истратилась вся энергия. В результате они оказались гораздо дальше, чем рассчитывали – но, разумеется, без топлива на обратный путь. Транссвязи в те годы не было, да и ни один корабль не мог забраться так далеко, не разделив их участи, так что экспедиция была обречена на гибель, тем более что они вынырнули возле двойной звезды. В ту эпоху, да и долгое время после, считалось, что у двойных звезд вовсе не бывает планет, а если они и есть, то из-за слишком причудливых и нестабильных орбит абсолютно непригодны для жизни. Но тем астронавтам сказочно повезло. Они не просто нашли планету – они нашли планету, о которой можно было только мечтать. Благодаря взаимной компенсации многих факторов, ее орбита оказалась устойчивой, а климат – удивительно ровным. На ней даже не было смены времен года, поскольку ее ось практически перпендикулярна к плоскости орбиты. Почти всю поверхность занимал океан, водоросли которого в изобилии снабжали атмосферу кислородом; лишь в районе экватора располагался единственный континент – скорее даже большой остров, размерами чуть меньше Австралии. Там-то и высадились астронавты. Первые же исследования показали, что планета во всех отношениях пригодна для жизни. Там не было вредных микроорганизмов, не было и опасных животных: поскольку основная жизнь сосредоточилась в океане, на суше вовсе отсутствовала фауна, за исключением некоторых безвредных насекомых. Зато богатая флора круглый год приносила разнообразные вкусные и питательные плоды. Ни ядовитых стеблей, ни колючек – что неудивительно, если учесть отсутствие взаимодействия растений с животным миром. Только чудесные цветы для привлечения насекомых, среди которых, естественно, ни одного кровососущего – им не у кого было бы сосать кровь. Астронавты, ставшие колонистами, назвали планету Эдемом, и вполне справедливо – мы до сих пор еще не нашли другого мира, более напоминающего древние легенды о рае. Вскоре это сходство еще более увеличилось… Поначалу колонисты вели весьма деятельный образ жизни, занимались исследованиями, готовы были к любым неожиданностям, и командир корабля ежедневно делал подробные записи в бортжурнале. Однако вскоре выяснилось, что никакими неожиданностями планета не грозит, и для поддержания жизни не нужно прилагать никакого труда – съедобные плоды можно круглый год рвать с низко растущих веток и подбирать прямо с земли. Что же до научных исследований, то скоро колонисты начали ощущать их бессмысленность – ведь связь с Землей навсегда утрачена, а райскими удовольствиями куда приятнее наслаждаться, чем препарировать их. К тому же среди членов экспедиции стало распространяться новое настроение – с головой окунуться в эдемские прелести, чтобы как можно скорее забыть о родной планете и не страдать от тоски по ней. Записи в бортжурнале становились все более короткими и нерегулярными; ученые забросили исследования, колонисты по многу дней не возвращались на корабль и, наконец, вовсе оставили его. Прекрасный климат позволял им обходиться не только без скафандров, но и без одежды. Условности цивилизации, конечно, сохранялись еще некоторое время, но это не могло продолжаться долго. Последние импровизированные купальные костюмы были сброшены. Все колонисты, естественно, были молоды и здоровы, как и положено астронавтам-первопроходцам. Возможно, если бы среди них было одинаковое число мужчин и женщин, образовались бы достаточно устойчивые семьи; но мужчин было значительно больше, и – вероятно, после некоторых конфликтов, вызванных последними отголосками цивилизации – среди колонистов установилась полная сексуальная свобода. Понятно, что в такой ситуации воспитанием детей никто всерьез не занимался, да дети и не требовали заботы, благодаря райским условиям. Вероятно, первое поколение коренных эдемцев все же получило какие-то обрывки знаний, но на долю следующих поколений не осталось уже ничего. Потомки колонистов росли, предоставленные сами себе, и размножались с невероятной быстротой – так, как это способны делать люди, целиком отдавшиеся во власть инстинктов и к тому же не умеющие предохраняться. Постепенно они распространились по всему острову, а брошенный в джунглях корабль так густо обвила растительность, что никто не распознал бы в нем нечто искусственное и чужеродное для этой планеты…

Второй раз Эдем был открыт совсем недавно. На него случайно наткнулся большой военный корабль, кажется, линкор…

– Подождите, – перебила Эмили, – тут что-то не так. Эти старинные корабли летали лишь на очень небольшие расстояния. Даже удвоенная дальность их полета – это все равно Средний космос. Этот Эдем должны были обнаружить гораздо раньше.

– Ого, а вы, оказывается, что-то знаете. Но, во-первых, я уже говорил вам о скептицизме в отношении двойных звезд. А во-вторых, современная физика утверждает, что в транспространстве время от времени возникают неустойчивые спонтанные образования – их называют лучевыми вихрями или вихревыми туннелями, но, разумеется, любые аналогии с обычным пространством здесь условны. Эта штука не может отклонить корабль от курса, но, если он движется вдоль вихревого туннеля, затраты энергии значительно падают. Что-то вроде попутного ветра, дующего в обе стороны. Это весьма редкое явление, мы не умеем его предсказывать и тем более получать искусственно. Для современного корабля вихревой туннель – благо, способ сэкономить топливо; но звездолет трехсотлетней давности такое явление вполне могло зашвырнуть неведомо куда.

Так вот, экипаж линкора сперва принял эдемцев за представителей местной фауны – настолько эти обросшие волосами существа, лишенные каких-либо признаков разума, мало походили на людей. И лишь полное отсутствие других сколь-нибудь высокоразвитых сухопутных животных натолкнуло астронавтов на мысль о более глубоких исследованиях. Картина прояснилась лишь после того, как в джунглях был найден обросший лианами звездолет. Но даже после этого многие офицеры линкора отказывались верить, что страшная деградация туземцев вызвана не неизвестной болезнью и не вспышкой звезды, повлекшей радиационные мутации, а только исключительно благоприятными условиями планеты. Тем не менее исследования показали, что это именно так. Всего лишь через триста лет потомки во всех отношениях полноценных астронавтов, в большинстве своем имевших докторские степени, полностью утратили членораздельную речь и в значительной степени – прямохождение. Их интеллектуальный уровень оказался значительно ниже, чем у средней обезьяны, фактически они были бы дебилами на фоне любых млекопитающих Земли, ибо неспособны были решить даже простейшие задачи, связанные с выживанием. У них не было никаких форм организации, вроде стада или стаи, но не были они и одиночками, ведущими самостоятельный образ жизни – они просто скитались по лесу, игнорируя представителей собственного пола и спариваясь с существами противоположного. Иногда, впрочем, помимо потребности есть и размножаться у них просыпался и другой фундаментальный инстинкт – тяга к насилию, и тогда они неумело и бессмысленно мучили и убивали друг друга, но плотность их расселения по острову была невелика, и подобное случалось редко.

– Вероятно, не составило бы большого труда как-то переловить их, собрать в одном месте? – предположила Эмили.

– Конечно, они не смогли бы прятаться или сопротивляться.

– И планета не находится в районе боевых действий?

– Нет, эта область космоса не граничит с коррингартцами.

– Тогда это, наверное, все-таки легенда. Если бы подобный мир действительно существовал, после возвращения линкора там устроили бы один из самых фешенебельных курортов.

– Чувствуется практическая хватка Клайренсов. Но, увы, в настоящий момент это совершенно невозможно.

– Почему?

– Потому, мисс Клайренс, что командир линкора, увидев, во что превратились люди на этой планете, сразу после взлета отдал приказ обрушить на остров всю мощь бортового оружия. В настоящее время единственная суша Эдема представляет собой выжженную радиоактивную пустыню. В ближайшие десять тысяч лет там не будет не то что курорта, но даже маленького поселения. Вот так-то, Эмили.

Наступила тишина.

– Ужасно… – нарушила, наконец, молчание девушка. – А что стало с командиром?

– Утверждают, что суд снял с него обвинение в геноциде, так как на основании представленных экспедицией материалов эдемцы не были признаны разумными существами. Он был осужден лишь за «неспровоцированное уничтожение редкого вида животных». Впрочем, это, возможно, как раз легенда. Даже если учесть, что эдемцы начинали размножаться сразу по достижении половой зрелости, за триста лет там сменилось не более двадцати поколений – слишком мало для существенных эволюционных изменений, значит, биологически они оставались людьми… хотя, с другой стороны, частые случаи инцеста способствовали ускоренному вырождению. Во всяком случае, всю эту историю тщательно скрыли от общественности, но, как это обычно бывает, правда все же просочилась наружу.

– Да… – неопределенно протянула Эмили. Она уже жалела, что выслушала эту мрачную историю перед сном, и, словно спеша заесть невкусное блюдо, задала новый вопрос: – А из тех миров, где побывали лично вы, какой был самый приятный и самый неприятный? «Пожалуй, о неприятном можно было не спрашивать», – запоздало пожалела она.

– Ну, что касается приятных миров, то я вас разочарую: для человека нет ничего лучше Земли, тем более теперь, когда ее климат откорректирован. Правда, Земля неоднородна; некоторым почему-то нравится умеренный пояс, но я предпочитаю тропики. Другие же планеты нравятся нам лишь в той степени, в какой они напоминают Землю, а к экзотике быстро привыкаешь и перестаешь воспринимать ее как что-то особенно приятное… Что же до неприятных миров, то даже на самых хороших планетах есть достаточно мерзкие места – пустыни, вулканы, льды и т.п. Если же говорить о планете в целом, то я не видел ничего хуже, чем Гремлин-1. Это первая планета белого карлика. Гравитация там более чем вдвое превосходит земную, давление – всемеро, а температура даже ночью близка к точке кипения воды. Но самое страшное – это жесткое излучение звезды, практически не задерживаемое слабой магнитосферой. Близость звезды порождает и другие прелести, вроде постоянной вулканической активности. Человек не может там и шагу ступить без скафандра высшей защиты, и даже в нем отнюдь не чувствует себя в безопасности. Хуже всего, что там есть жизнь.

– Что же в этом плохого? – зевнула Эмили.

– Так ведь из-за радиоактивности там очень высокие темпы мутаций, и эволюция развивается семимильными шагами. Адские условия Гремлина-1 породят разум с той же неизбежностью, с которой его убило благополучие Эдема – и не хотел бы я быть на месте наших потомков, когда это случится.

– Почему?

– Неужели вы не понимаете, что существа, для которых условия Гремлина – всего лишь нормальная среда обитания, будут практически неуязвимы, и при этом весьма агрессивны! Это будет куда страшнее коррингартцев. Не исключено, что они в короткие сроки превзойдут нас интеллектуально… Может, с точки зрения эволюции разума в Галактике это и хорошо, но с точки зрения выживания человечества Гремлин-1 неплохо бы уже сейчас разнести на астероиды. Вообще высший разум вовсе не означает гармонию и красоту. Не следует забывать, что с биологической точки зрения человек – урод, эволюционный выродок. Он оказался настолько несовершенен, непригоден к жизни, что для выживания ему пришлось отрастить мозг, тогда как остальным животным для этого достаточно было простых и надежных приспособлений вроде клыков и когтей. В свое время были популярны дискуссии о критерии разумности, по которому мы могли бы идентифицировать «братьев по разуму», даже если их культура окажется абсолютно непохожей на человеческую. Тогда один из специалистов заявил: «Покажите мне наименее пригодное к жизни существо на планете – оно и будет самым разумным.» Поэтому все разговоры о слиянии с природой, об общей гармонии с ней – идиотизм. Разум – не венец природы, а лишь редкая форма уродства – с природной точки зрения; в свою очередь, и разумным существам естественно считать уродливым все животное, примитивно-физиологическое. Конечно, мы можем и должны рационально использовать природу, но не стоит забывать, что между разумом и животным миром – пропасть, и животно-разумная двойственность homo sapiens не может сохраняться вечно. Если человечество не найдет в себе силы сделать окончательную ставку на разум, оно снова откатится к животной дикости… Эмили, вы слушаете?

Но Эмили уже спала.