Текст книги "Тупое орудие"

Ханнасайд прищурился:

– Неужели? Почему?

Хелен стала теребить ручку сумки.

– Видите ли, утром я не совсем точно описала вам разговор с мистером Флетчером. Разговор… Дружелюбным он не был, по крайней мере с моей стороны. Вы не ошиблись: мистер Флетчер хотел получить то, что я… давать не желала. Не подумайте чего! Мистер Флетчер действительно хотел использовать мои долговые расписки против меня, но в шутку. Полагаю, он блефовал, ведь шантаж совершенно не в его духе. Но я испугалась и сглупила. В тот вечер я пошла к нему и убеждала отдать мне расписки. Мистер Флетчер бросил что-то язвительное, и я в гневе вылетела из дома. А спрятавшись за кустом, поняла: гнев тут не поможет. Расписки следовало выманить лестью, только я очень боялась возвращаться в кабинет…

– Секунду! – перебил ее Ханнасайд. – Что случилось в кабинете, пока вы прятались за кустом?

– Не знаю. Помните, я говорила, что пришедший закрыл стеклянную дверь? Это правда. Доносились лишь неразборчивые голоса. Тот мужчина провел в кабинете минут шесть-семь. Мне показалось, что больше, но это не так, потому что когда я во второй раз убежала из дома Флетчеров, часы в гостиной пробили десять. Но я захожу вперед. Пока я ждала, не зная, на что решиться, дверь распахнулась. Мистер Флетчер и его гость вышли в сад. Голос у мистера Флетчера был высокий, звонкий, и он явно сказал: «Вы ошиблись. Я вас провожу!»

– А пришедший? Он что-нибудь ответил?

– Не знаю, не слышала. Мистер Флетчер сказал что-то еще, да я не разобрала.

– Он был раздражен?

– Нет. Впрочем, мистер Флетчер прекрасно умел владеть собой. Вряд ли в кабинете дошло до ссоры: того мужчину он провожал без суеты и спешки, как ни в чем не бывало. Я даже подумала, гость попал в Грейстоунс по недоразумению.

– Вот как? А потом?

– Знаете, что садовая дорожка в Грейстоунс за кустами поворачивает? Едва они оказались у того поворота, я выскользнула из-за куста и бросилась обратно в кабинет. Надеялась, что расписки в столе мистера Флетчера и у меня есть шанс их забрать. Большинство ящиков были не заперты, но меня они не интересовали. Из среднего ящика торчал ключ. Я хорошо помнила: тот ящик мистер Флетчер запирает и даже видела, как он достает ключ из кармана, чтобы отпереть. Ящик я выдвинула, но расписок там не было. И тут я услышала, как насвистывает мистер Флетчер. Я запаниковала и, вместо того чтобы остаться в кабинете, задвинула ящик и юркнула к двери в коридор. Мистер Флетчер еще в кабинет не попал, а я уже выбежала в переднюю. Тогда и забили часы. Я перепугалась: у Флетчеров высокие напольные часы, которые гудят перед первым ударом. Я тихонько выбралась из дома и отправилась восвояси по Вейл-авеню, которая, как вам наверняка известно, пересекает наш переулок.

Возникла небольшая пауза. Ханнасайд теребил документы.

– Миссис Норт, зачем вы мне это рассказали? – спросил он.

– Разве не очевидно? Нельзя, чтобы в убийстве мистера Флетчера подозревали невиновного! Когда тот мужчина покинул дом, мистер Флетчер был еще жив.

– Сколько времени вы провели в кабинете во второй раз?

– Минуты три. Нет, меньше! Я едва в ящик заглянула, как услышала свист мистера Флетчера.

– Ясно.

Что-то в его голосе напугало Хелен.

– Вы мне не верите? Это правда, я могу доказать!

– В самом деле? И каким образом?

Хелен растопырила пальцы:

– Перчаток на мне не было, значит, на двери остались следы моих пальцев. Вот, смотрите! – Она подошла к двери, правой рукой стиснула ручку, а левую прижала чуть выше. – Так ведь открывают дверь, когда не хотят шуметь? Отчетливо помню, как придерживала ее левой рукой.

– Не возражаете, если мы снимем у вас отпечатки пальцев?

– Ничуть, – без колебаний отозвалась Хелен.

– Отлично, но сначала мне нужно задать вам пару вопросов.

Хелен села на стул.

– Да, конечно.

– Вы упомянули, что мистер Флетчер использовал против вас ваши долговые расписки. Он требовал денег или грозился показать расписки вашему супругу?

– Да, он намекнул, что мой муж ими заинтересуется.

– Миссис Норт, у вас с мужем хорошие отношения?

– Разумеется, – смущенно усмехнулась Хелен. – Прекрасные.

– У него не было причин подозревать вас в чересчур близких отношениях с мистером Флетчером?

– Джон всегда позволял мне дружить, с кем пожелаю, и не вмешивался.

– Следовательно, он не ревнует вас к вашим друзьям-мужчинам?

– У вас старомодные взгляды, суперинтендант. Конечно, нет!

– Значит, супруг очень доверяет вам, миссис Норт.

– Ну да, я же…

– Однако вопреки полному взаимопониманию, которое якобы царит в вашей семье, вы не желали, чтобы мистер Норт узнал о ваших карточных долгах, даже были готовы расписки выкрасть.

Хелен ответила не сразу, зато совершенно спокойно:

– Мой муж ненавидит азартные игры. Я всегда была очень расточительна, а о долгах рассказывать боялась.

– Опасались за последствия?

– В какой-то мере. Если честно, просто трусила. Знала бы, до чего дойдет…

– Решились бы на откровенность?

– Да, – неуверенно проговорила Хелен.

– Миссис Норт, так вы рассказали ему или нет?

– Нет, я…

– Почему?

– Это же естественно! – воскликнула Хелен. – Все перевернулось с ног на голову. Мистер Флетчер убит – теперь мой рассказ подтвердить некому. Прежде я действительно не подозревала, что мои расписки у него, а он… он желает сделать меня своей любовницей. Звучит, конечно, неправдоподобно, а я была круглой дурой, но, честное слово, не подозревала! Теперь подумают, что наши отношения с мистером Флетчером зашли дальше, чем на самом деле. Надо было признаться мужу сразу, как только выяснилось, что мои расписки у мистера Флетчера, а я не нашла в себе смелости. Я пробовала их вернуть, а сейчас все решат, что я боялась разоблачения некой тайны в отношениях с мистером Флетчером… Надеюсь, понятно?

– Вполне. Суть в том, что вы солгали, заявив, что мистер Норт не возражал против вашей дружбы с Эрнестом Флетчером, так?

– Вы вынуждаете меня сказать, что Джон ревновал? Это неправда! Джон не жаловал мистера Флетчера, считал его ловеласом, только… – У Хелен сжалось горло, она подняла голову и едва выговорила: – Суперинтендант, Джон любит меня не так сильно, чтобы ревновать.

Ханнасайд опустил взгляд на лежащие перед ним документы.

– Возможно, его беспокоит ваша репутация.

– Не знаю.

– Это противоречит другим вашим показаниям, – заметил Ханнасайд. – Вы говорите, что у вас с мужем полное доверие, хотя глубоких чувств нет, и в то же время утверждаете, что боитесь откровенно ему рассказать о случившемся.

– Суперинтендант, я не хочу пройти через развод, – нервно сглотнув, сказала Хелен.

– Значит, доверие между вами настолько мало, что вы испугались подобного развития событий?

– Да.

– Вы не допускали, что вместо развода мистер Норт… разозлится на человека, который поставил вас в такое неловкое положение?

– Нет.

Ханнасайд выдержал паузу, а заговорив снова, ошеломил Хелен резкостью:

– Несколько минут назад вы дословно повторили сказанное мистером Флетчером на садовой дорожке незваному гостю. Почему его вы слышали совершенно четко, а второго мужчину не слышали вовсе?

– Говорю же, голос у мистера Флетчера был высокий, звонкий. Если вы когда-нибудь встречали слабослышащих, должны знать: такой голос уловить легче, чем низкий.

Очевидно, объяснение суперинтенданта устроило – он поднялся и кивнул:

– Хорошо, миссис Норт. Сейчас, если позволите, снимем отпечатки пальцев.

Через пятнадцать минут Хелен покинула участок, а Ханнасайд вернулся за стол и принялся изучать листок со своими заметками.

«Показания констебля Гласса: в 22:02 из сада Флетчеров вышел неизвестный.

Показания Хелен Норт: Около 21:58 Эрнест Флетчер проводил неизвестного до садовой калитки».

Суперинтендант задумчиво смотрел на листок, когда в кабинет вошел констебль Гласс и доложил, что в саду Флетчеров орудие убийства не нашли.

Ханнасайд недовольно хмыкнул, но, едва Гласс повернулся к двери, проговорил:

– Подождите! Вы утверждаете, что неизвестный вышел из сада Флетчеров в две минуты одиннадцатого?

– Да, сэр.

– А не могло быть, к примеру, без двух или без трех минут десять?

– Нет, сэр. Когда я вошел в кабинет, и на тамошних часах, и на моих наручных было 22:05. Да и с места, где я стоял, до кабинета Флетчера идти три минуты, а не семь.

– Хорошо, – кивнул Ханнасайд. – На этом пока все. Завтра утром явитесь за указаниями к сержанту Хемингуэю.

– Есть, сэр! – отозвался Гласс, мрачно добавив: – «Коварное сердце не найдет добра».

– Да уж.

– «И лукавый язык попадет в беду»[25]25
  «Книга Притчей Соломоновых» 17:20.


[Закрыть], – весьма сурово закончил Гласс.

К кому относится сие пессимистичное высказывание: к нему самому или к отсутствующему сержанту, – Ханнасайд выяснять не стал. Едва Гласс шагнул к двери, зазвонил телефон, и дежурный констебль объявил, что на проводе сержант Хемингуэй.

Голос сержанта звучал повеселее, чем при последнем разговоре с начальником.

– Это вы, шеф? – бодро начал он. – Я тут кое-что нашел, но пока не знаю, путное или нет. Мне приехать?

– Нет, я приеду сам. Встретимся в городе. Есть успехи с отпечатками пальцев?

– Смотря что считать успехом, шеф. Часть их принадлежит некоему Чарли Карпентеру.

– Карпентеру? – переспросил Ханнасайд. – Что еще за Карпентер?

– Долгая история. Возможно, покажется вам любопытной, – ответил сержант.

– Ладно, через полчаса буду.

– Отлично, шеф! Сердечный привет Ихаводу!

Усмехаясь, Ханнасайд положил трубку. Привет он решил не передавать: слишком неприветливым казался ему Гласс.

– Ну, Гласс, вы славно потрудились над этим делом. Думаю, вы обрадуетесь, что некоторые отпечатки пальцев идентифицировали.

Суперинтендант явно просчитался.

– Я вижу «всюду горе и мрак, гнетущую тьму»[26]26
  «Книга Исайи» 8:22.


[Закрыть], – отозвался Гласс.

– Так можно сказать про любое убийство, – едко заметил Ханнасайд, давая понять, что разговор окончен.

Глава шестая

Сержанта Хемингуэя Ханнасайд застал в прекрасном настроении.

– А у вас как успехи, шеф? – спросил Хемингуэй. – У меня день был просто сумасшедший.

– Кое-что прояснилось, – ответил Ханнасайд. – Досадно лишь, что Гласс не нашел орудие убийства.

– Наверное, он целый день сам себе молебны устраивал. Когда уж там орудие убийства искать? – съязвил сержант. – Эх, чувствую, быть Глассу моим крестом!

– Скорее, наоборот: это вы его крест, – ухмыльнулся Ханнасайд. – Он что-то говорил о коварном сердце и лукавом языке. Думаю, речь о вас.

– Неужели? Хорошо змеем или дьявольским отродьем не назвал. Впрочем, еще не вечер. Пусть цитирует Писание, на здоровье, хотя, строго говоря, дисциплину он нарушает. Главное, чтобы меня спасать не вздумал. Однажды меня уже спасали, того раза вполне достаточно. Более чем! – добавил Хемингуэй, вспомнив некоторые подробности своих мытарств. – Гнусные буклетики о заблудшей овце и греховности пьянства… Каждый из этих проповедников считает тебя воплощением порока, смех один!

Ханнасайд знал, что любимая тема давно завела бесстрашного сержанта в дебри бранных слов и экстравагантных теорий, поэтому спешно вмешался и попросил доложить о проделанном за день.

– Находки мои очень интересные, – начал сержант, – но, как справедливо говорит Гласс, темные. Возьмем, к примеру, нашего друга Эйбрахама Бадда. С ним связан сюрприз номер один. Приезжаю сегодня утром в управление, а меня ждет его светлость собственной персоной.

– Бадд? – переспросил Ханнасайд. – Хотите сказать, он сюда приезжал?

– Да, шеф. Явился, как только прочел новости в вечерней газете. Еще немного, и вечерняя пресса начнет до завтрака появляться. Как бы то ни было, мистер Бадд держал газету под мышкой и буквально источал готовность помочь.

– Продолжайте! – велел Ханнасайд. – Ему что-нибудь известно?

– Ничего особенного, – ответил сержант. – По словам Бадда, он ушел от Флетчеров через садовую калитку примерно в 21:35.

– Так или иначе, это подтверждает слова миссис Норт, – заметил Ханнасайд.

– Шеф, вы что-нибудь от нее добились?

– Да, но лучше рассказывайте дальше. Если Бадд ушел от Флетчеров в 21:35, то видеть ничего не мог. Зачем он тогда явился в Скотланд-Ярд?

– Струсил, – коротко ответил сержант. – Я много читал о законах причинности, и для меня не секрет, что…

– К черту законы причинности! Чего испугался Бадд? Только не надо про раннюю фрустрацию или про торможение – мне не интересно. Понимали бы хоть, о чем говорите!

Сержант давно привык к такой реакции, поэтому лишь вздохнул.

– До причины страха мистера Бадда я еще не дошел. Он именует себя независимым маклером. Насколько я понимаю, покойный Эрнест прикрывался им всякий раз, когда совершал сделки, которые, мягко говоря, совершать не стоило. По крайней мере такой вывод напрашивается с учетом известных нам фактов и застенчивости нашего друга Бадда.

– Черный маклер? Так я и знал. В бумагах Флетчера несколько копий писем к нему и парочка ответов. Внимательно просмотреть их я не успел. Зачем Бадд пожаловал в девять вечера в Грейстоунс?

– Тут и начинаются загадки, – ответил Ханнасайд. – Если честно, до конца Бадду я не поверил. Пот с него так и катил. Впрочем, он же толстяк, а день сегодня жаркий. Если коротко, Бадд не понял суть секретных указаний, которые покойный Эрнест по телефону дал относительно… хм, секретной сделки. Наш друг Бадд решил не доверять столь деликатный разговор телефону и лично отправился к покойному Эрнесту.

– Правдой тут и не пахнет, – отметил Ханнасайд.

– Не то слово! Зато жареным пахнет, хоть окно открывай. Но ведь нужен нам вовсе не Бадд, поэтому давить я на него не стал. Только поинтересовался, не привело ли вышеупомянутое замечание к размолвке с покойным Эрнестом.

– Правильно, – одобрительно кивнул Ханнасайд. – И что ответил Бадд?

– Бадд излил мне душу, как на исповеди! – воскликнул сержант. – В доброте моей сердечной дело или нет, но он раскрылся, словно цветок по весне.

– Давайте без лирических отступлений, – попросил Ханнасайд.

– Как скажете, шеф. Бадд проникся ко мне, как к родному. Буквально источал елей и невероятную откровенность. Ничего от меня не утаил, во всяком случае, ничего такого, что я уже не пронюхал. Имела место небольшая размолвка, ибо покойный Эрнест считал, что определенные указания выполнены, а из-за неверно понятой фразы при телефонном разговоре и по ряду других причин они выполнены не были. Впрочем, покойный Эрнест подавил свой гнев, воцарился мир, и расстались они братьями.

– Весьма правдоподобно, – заметил Ханнасайд. – Возможно, так и случилось.

– Да уж, – отозвался сержант. – Скажу больше: хотя моей любви к психологии вы не разделяете, я чувствую, когда человека лихорадит. Бадд удерживал себя в руках ценой огромных усилий. Буду справедлив: у него получилось. На вопросы он отвечал не задумываясь, я едва успевал их задавать. А как описал свое состояние в момент, когда прочел о гибели Эрнеста!.. Не просто картина, а шедевр! Сперва он чуть не обезумел от горя, а потом сообразил: трагедия разыгралась менее чем через полчаса после его ухода от покойного. Понадеялся было, что останется в стороне, но тотчас вспомнил, как отдал свою визитку дворецкому покойного Эрнеста и как покойный Эрнест громко его отчитывал. А тут еще одна страшная мысль: покойный Эрнест проводил его до садовой калитки – их не видела ни одна живая душа. Малыш Эйбрахам проанализировал все эти факты и понял: ситуация опасная, следует отправиться прямиком к добрейшим полицейским, которых он сызмальства считает своими лучшими друзьями.

– Чересчур правдоподобно, – нахмурился Ханнасайд. – Как вы поступили?

– Дал ему конфетку и отпустил домой к маме! – без запинки ответил Хемингуэй.

Ханнасайд отлично знал сержанта и одобрил его нестандартный ход:

– Да, это самое верное решение. Бадд с крючка не сорвется. Так, а что с Чарли Карпентером, о котором вы говорили по телефону?

На миг Хемингуэй даже балагурить перестал.

– Это сюрприз номер два! Я уже подумывал, что из отпечатков пальцев ничего путного не выжмешь, а тут на тебе! – Хемингуэй взял со стола папку и протянул суперинтенданту. В ней лежали портрет молодого мужчины, два комплекта фотоснимков с отпечатками пальцев и краткая справка о некоем Чарльзе Карпентере двадцати девяти лет, ростом пять футов девять дюймов, весом сто шестьдесят фунтов, сероглазом шатене без особых примет.

У Ханнасайда медленно поднимались брови: он читал о мелких правонарушениях, завершившихся полуторагодичным сроком за мошенничество.

– В самом деле сюрприз, – проговорил суперинтендант.

– С какого он тут боку, да? – подсказал Хемингуэй. – Я тоже так подумал.

– Красавчик, – отметил Ханнасайд, вглядевшись в портрет. – Волосы наверняка завиты. Ладно, сержант, вас так и распирает от новостей. Выкладывайте!

– Дело Карпентера вел Ньютон, – начал Хемингуэй, – и помимо этих грешков почти ничего о нем не выяснил. Молодой повеса без роду-племени, но с жаждой славы. Немного поет и танцует, пробивался на эстраду – без особого успеха. Одно время был жиголо в дешевом ист-эндском дансинге: дамам он нравится, сами говорите, красавчик. В общем, человек явно не круга покойного Эрнеста! Я уже засомневался в гениальности Бертильона[27]27
  Альфонс Бертильон – французский юрист, изобретатель системы бертильонажа, системы опознавания преступников по их антропометрическим данным.


[Закрыть], когда Ньютон обронил фразу, представившую все в новом свете.

– Какую же?

– На момент ареста – случилось это, как вы поймете из записей, в ноябре 1934 года – Чарли жил с актрисой по имени Энжела Энжел.

– Энжела Энжел? – Ханнасайд поднял голову. – Около года назад было дело некоей Энжелы Энжел. Девушка ведь покончила с собой?

– Шестнадцать месяцев назад, – уточнил Хемингуэй и открыл папку, в которой хранил бумаги Эрнеста Флетчера. Сверху лежала фотография. – А это, шеф, Энжела Энжел собственной персоной.

Ханнасайд взял фотографию: несколько часов назад эта самая девушка показалась Хемингуэю смутно знакомой.

– Ньютон упомянул ее имя лишь потому, что той девушкой занимались отдельно, и я сразу вспомнил, – начал Хемингуэй. – Ее дело вел Джимми Гейл, от него я тогда кое-что и слышал. Бедняжка покончила с собой, а почему, так никто и не выяснил. Не в залете, танцевала в кабаре Дьюка, держала на счете приличную сумму, а однажды вечером сунула голову в газовую духовку. На первый взгляд в деле ничего подозрительного, однако отдельные моменты Гейла заинтересовали. Во-первых, девушка не оставила предсмертной записки, что, с точки зрения Гейла, необычно. В девяти случаях из десяти самоубийца пишет записку, из-за которой какой-нибудь бедолага до конца дней своих чувствует себя убийцей, заслужил он того или нет. Энжела не написала. Более того, так и не удалось выяснить ее настоящее имя. Даже счет в банке она открыла на имя Энжелы Энжел. Родных у нее, похоже, не было, а если и были, то так и не заявили о своих правах. Изливать подружкам душу она, судя по всему, тоже не любила. По большому счету никто из девушек ничего о ней не знал. Разве только то, что за семь-восемь месяцев до самоубийства Энжела подцепила приличного джентльмена, который снял ей уютную квартирку со всеми удобствами.

– Флетчер?

– Если сложить одно с другим и добавить несколько очевидных фактов, напрашивается именно такой вывод. Впрочем, доподлинно имя покровителя мне пока не известно. У Дьюка танцуют еще две девушки, которые начинали вместе с Энжелой, но настоящего имени ее дружка ни одна из них не слышала. Вроде бы Энжела звала его Бубу. Разве уважающий себя джентльмен станет мириться с таким именем? Только если он без ума от девушки.

– А описать его они могут?

– Да. Среднего возраста, темноволосый, худощавый, хорошо сложенный. Точь-в-точь покойный Эрнест! Если подумать, многие другие мужчины тоже будут точь-в-точь, но в качестве отправной точки сойдет. Как я уже сказал, Бубу устроил Энжелу со всеми удобствами, и она с удовольствием променяла танцы на сытое безделье. Случилось это через полгода после того, как посадили ее друга Чарли. Следующие шесть месяцев об Энжеле в кабаре не слыхали; потом, то есть в декабре 1935-го, она вдруг объявилась и захотела на старое место.

– Бросили?

– Похоже, да, – осторожно ответил сержант. – Хотя белокурая Лили рассказала…

– Кто?!

– Танцовщица из кордебалета. В разговоре со мной она заявила, что о своем кавалере Энжела помалкивала. Отделив зерна от плевел – а когда у Лили развязывается язык, это ой как непросто, – я заключил, что покойный Эрнест был любовью всей жизни Энжелы. Однако со временем к ней охладел. Она не залетела, денег поднакопила, так что, похоже, обращался он с ней не так уж дурно. Впрочем, белокурая Лили твердит, что нечастная брошенная Энжела на других поклонников не смотрела. Через пару месяцев бедняжка решила, что не может жить без Эрнеста, сунула голову в духовку.

– Бедная девушка! Чем больше узнаю о Флетчере, тем меньше он мне нравится.

– Будьте справедливы, шеф! – взмолился Хемингуэй. – Энжела должна была понять, чем дело кончится. Только нам интересно не это, а как здесь замешан Чарли Карпентер.

– Удалось выяснить, чем он занимался после освобождения? Когда это произошло? – Ханнасайд сверился с лежащим на столе досье. – В июне 1936-го. То есть год назад. Что он делал с тех пор?

– Понятия не имею. – Сержант развел руками. – Знаю лишь, что его за это время ни разу не арестовывали. Странно, да? Если замыслил месть, зачем ждал целый год?

Ханнасайд вновь всмотрелся в фотографию.

– Месть?

– На мстителя не похож. Лицо тупое, безвольное. Судя по всему, он самовлюбленный молодой обормот, который ради ближнего палец о палец не ударит. Сперва я решил, что Карпентер пытался трясти покойного Эрнеста. Безуспешно, насколько можно судить по его досье.

– Да уж, – согласился Ханнасайд. – А дальше сталкиваемся с убийством.

– Ага, как с каменной стеной, – кивнул сержант. – Потому что оно в картину не вписывается.

– Где-то у нас нестыковка. Карпентер подходит под описания, которые я слышал от Гласса и миссис Норт. Хотя, нужно признать, описания эти чересчур расплывчаты.

– Неужели миссис Норт приезжала в участок?

– Да, приезжала и, если не ошибаюсь, думает, что Флетчера убил ее муж.

Хемингуэй аж глаза вытаращил:

– Вот тебе на! Ну и жизнь в пригородах! А что Ихавод по этому поводу думает?

– Я об этом ему еще не говорил и не имел чести услышать его мнение.

– Вот пронюхает обо всем и новый псалом специально для нас выучит!.. Вариант с мужем миссис Норт сильно осложняет дело. Шеф, что она вам наговорила?

Ханнасайд вкратце рассказал о двух беседах с Хелен Норт. Сержант слушал молча. В его умных глазах, устремленных на лицо суперинтенданта, росло отвращение.

– Вспомните мои слова, – буркнул он, когда Ханнасайд закончил. – Слишком много становится фигурантов. А еще скажу, что к концу расследования эта Норт будет нам поперек горла. Небось считает, что главнейшая наша задача – бегать кругами, пока она свою трехактную трагикомедию разыгрывает! А вы, шеф, меня удивляете: позволили втянуть себя в их супружеские распри! Да и какой смысл прятать от Норта долговые расписки? В итоге он все равно узнает.

– Конечно, только не от меня: я сообщать ему не обязан.

Хемингуэй фыркнул.

– Что за фрукт этот Норт? Чем объяснил возращение домой на неделю раньше срока?

– Ничем. Симпатичный парень. Знает больше, чем говорит. Решительный, довольно сдержанный и отнюдь не дурак.

– Надеюсь, мы пробьем его броню, – процедил сержант. – Судя по вашим словам, возни с ним будет не меньше, чем с его благоверной. Алиби у него есть?

– Нет. Кстати, это он мне сам любезно сообщил.

– Неужели? – Хемингуэй искоса посмотрел на суперинтенданта. – А вы не думали, что супруг пускает нам пыль в глаза?

– Не исключено. Возможно, Норт подозревает, что Флетчера убила его жена. Все зависит от того, что ему известно о ее взаимоотношениях с покойным Эрнестом.

– Я-ясно, – протянул сержант. – Получается веселенький бадминтон, причем в роли воланчиков мы с вами. Разумеется, по-настоящему головы наши заболят, когда миссис Норт осенит, что в саду она видела Чарли Карпентера. Тогда мы заставим ее проглотить все ее показания о том, как покойный Эрнест провожал его до калитки. Это же, наверное, ерунда.

– Может быть, хотя про свои отпечатки пальцев на двери Хелен Норт не соврала. Я проверил их до отъезда из Марли. Главное несоответствие – во времени. В 21:35 Бадд покинул Грейстоунс через садовую калитку. Думаю, это можно считать правдой. В это время миссис Норт шагала по Мейпл-гроув и, по ее словам, видела, как из сада Грейстоунс выходит толстяк.

Сержант записал все на листочке.

– Это согласуется с показаниями самого Бадда: в 21:35 он уходит, миссис Норт приходит.

– В 21:45 миссис Норт сбегает из кабинета.

– Короткий получился визит, – отметил сержант.

– При втором нашем разговоре Хелен Норт призналась, что они с Флетчером поссорились. Еще в 21:45 у нас появляется неизвестный. Он тоже проник в сад через калитку.

– Назовем его Иксом, – предложил сержант. – А миссис Норт тогда за кустом спряталась?

– Да. Икс вошел в кабинет, предположительно, через минуту. Потом, если верить первому рассказу миссис Норт, она выскользнула через садовую калитку. А если верить второму рассказу, осталась за кустом примерно до 21:58, когда Икс и Флетчер вышли из кабинета и по дорожке отправились к калитке. Тут Хелен прошмыгнула обратно в кабинет искать свои долговые расписки, услышала, как возвращается Флетчер, и выбежала в коридор. Там она была, когда часы начали бить десять. В 22:02 Гласс, патрулируя участок, увидел, как мужчина, соответствующий описанию, которое миссис Норт дала Иксу, выбирается за калитку и спешит к Арден-роуд. Гласс вошел в сад и к 22:05 оказался в кабинете, где наткнулся на убитого Флетчера. Убийцы к тому времени и след простыл. Какие выводы можете сделать?

– Никаких, – категорично заявил Хемингуэй. – Я с самого начала чувствовал: тут черт ногу сломит. А вывести могу лишь одно: показаниям миссис Норт доверять не стоит. Доподлинно мы знаем лишь то, что в 22:05 Гласс обнаружил покойного Эрнеста с проломленным черепом. Гласс видел, как Икс покидает Грейстоунс в 22:02, следовательно, если Икс – убийца, Флетчера он прикончил между 22:00 и 22:01, а за минуту выскользнул из кабинета и добрался до калитки.

– По-моему, расчет правильный.

– Только показания миссис Норт в него решительно не вписываются. По ее словам, возвращающегося в кабинет Эрнеста она услышала почти в десять. Подумайте, шеф! Эрнест должен был сесть за стол и взяться за письмо, которое обнаружили у него под головой. Его явно застали врасплох, то есть Икс не бежал по дорожке, дыша ему в спину. По всей видимости, Икс дождался, пока Эрнест войдет в дом. Флетчер садится за стол и принимается за письмо, тут убийца входит, – бьет его по голове тупым предметом – не раз, а дважды или трижды! – и исчезает. Шеф, если втиснете все эти действия в две минуты, вы просто молодец. Еще один момент: если Эрнест выпроводил Икса из Грейстоунс, тот наверняка притворился, что уходит, так?

– Да, видимо, так.

– Эрнест возвращается в дом, а Икс тем временем – к калитке. Если он уже решил убить Эрнеста, а я в этом уверен, калитку Икс открыл, лишь когда Эрнест переступил порог кабинета, то есть в 22:00. Бежать Икс не стал бы: Флетчер мог его услышать. Дальше Икс без утайки шагает по дорожке: смотрите, мол, вот он я? Конечно, нет! Он прячется, а раз обычным шагом от калитки до кабинета идти минуту, то крадучись в темноте – куда дольше. В кабинет Икс попал не раньше пары минут одиннадцатого, а в это самое время Гласс видел, как он выбирается за калитку.

– Дружище, боюсь, у вас идея фикс, – произнес Ханнасайд. – Еще не факт, что Икс – убийца.

Сержант и бровью не повел.

– Я как раз к этому подхожу. Убийцей мог быть Бадд, если потихоньку вернулся и сидел в саду, дожидаясь удобного момента, или мистер Норт. Но если Иксом, которого видел Гласс, был Чарли Карпентер, то что он делал, пока Эрнесту раскалывали череп?

– Есть другой вариант, – начал Ханнасайд. – Допустим, убийца – Норт…

– Минуточку, шеф? То есть Норт – Икс? – уточнил Хемингуэй.

– Никто не Икс. Если предположить, что на дорожке миссис Норт видела мужа, временны́е границы убийства Флетчера становятся шире, с 21:45 до 22:01.

Хемингуэй захлопал глазами:

– Так и второй вариант рассказа миссис Норт – полное вранье? Когда на сцене появляется Карпентер?

– После убийства.

– Нужно найти Карпентера, – немного подумав, объявил сержант.

– Конечно. Вы кому-нибудь это поручили?

– Да я почти весь отдел по его следу направил, только, если он целый год вел себя тише воды ниже травы, найти его будет непросто.

– Еще меня тревожит орудие убийства. По мнению коронеров, удары наносились тупым предметом вроде утяжеленной палки. Череп Флетчера, как вы знаете, проломлен. Однако и Гласс, и миссис Норт утверждают, что мужчина, которого они видели, в руках ничего не держал. Показания миссис Норт, разумеется, можно проигнорировать, но как быть с показаниями Гласса? Самое естественное для убийцы – сразу избавиться от орудия преступления, а наши люди чуть ли не с лупой весь сад прочесали, но ничего не обнаружили.

– Как насчет самого кабинета? Были там бронзовая фигурка или пресс-папье, которые убийца мог сунуть в карман?

– По словам дворецкого, ничего не пропало. На столе стоит массивное пресс-папье, но, насколько я понимаю, его уже позднее принес ваш хулиганистый дружок Невилл Флетчер. О нем, кстати, я собираюсь навести справки.

– Позднее принес? – встрепенулся сержант. – Насколько я понимаю Невилла, именно так он поступил бы, если… если бы убил дядю этим самым пресс-папье. Молодой Флетчер счел бы это верхом остроумия.

– Не слишком ли хладнокровно?

– О, хладнокровия Невиллу не занимать. Ума, кстати, тоже. Если Эрнеста убил он, миссис Норт наверняка видела его по пути из… Или сейчас мы считаем правдой ее первую историю?

– Если рассматривать в качестве убийцы Невилла, то придется. Но тут появляются два серьезных контраргумента. Во-первых, на двери кабинета отпечатки пальцев миссис Норт, а как они туда попали, если она ушла не через ту дверь? Во-вторых, если правдой считать ее первую историю, получается, мужчина вошел в кабинет около 21:45 и покинул Грейстоунс в 22:02, ведь не могли же два разных визитера навестить Флетчера за семнадцать минут! Да и когда Невилл успел бы убить дядю? После того, как Гласс увидел уходящего Икса, и до того, как сам Гласс вошел в кабинет? По-моему, это на грани фантастики.

– Да уж. – Хемингуэй задумчиво потер подбородок. – После вашего замечания меня тоже смущает отсутствие орудия убийства. Тяжелую палку убийца мог сунуть в штанину, но тогда бы он хромал, что Гласс непременно заметил бы. А что убийца мог принести в кармане? Гаечный ключ?

– Только если убийство было предумышленным. Просто так тяжелые гаечные ключи в карманах не носят. Почему-то мне это убийство предумышленным не кажется. Не представляю, кто замыслит разбить человеку голову в его собственном кабинете, да еще вечером, а не ночью.