Текст книги "Три пятнадцать"

Глава двадцатая
Босс

Однажды я разбила кирпичом большое витражное окно в церкви, куда ходили мои родители. Поступок, конечно, некрасивый, но в тот момент это казалось вполне правильным. Шестнадцатилетняя, я уже положила чек от Вестонов в банк и купила подержанную «хонду-цивик», чтобы увезти Лизу на требуемые сто миль и не портить блестящее будущее ее отца.

Спала я плохо, поэтому мы с Лизой еще до рассвета сели в нагруженную вещами машину и пустились в путь. К шоссе мы ехали мимо Первой баптистской церкви. В ней я выросла, в ней меня крестили, в ней собирался мой скаутский отряд. В хоровом зале миссис Финч, органистка, учила меня играть на фортепиано. На маленькой детской площадке за классами воскресной школы, где-то в средней школе, я разделила первый сушеный поцелуй с Бобби Босси. Я думала, что и венчаться буду здесь, а в большом зале устроят прием с креветочным деревом, огромным белым тортом и пуншем «Морская пена» из имбирной шипучки и шербета.

Когда появился живот, терпеть косые чопорносочувственные и откровенно возмущенные взгляды стало невмоготу. На совете пресвитеров обсуждали, как ограничить мое «влияние» на других девочек из Группы молодых баптистов, как минимум три из которых не беременели только потому, что в отличие от меня всегда помнили о презервативах. «Заблудшая овца! – вздыхали за моей спиной. – Ее не исправишь». Никто из прихожан не заглянул ко мне, чтобы подарить Лизе хотя бы вскрытую пачку подгузников или старую купальную простынку. Нежеланным детям подарки не нужны!

Проезжая мимо, я невольно засмотрелась на большое витражное окно в алтарной части церкви. Витраж изображал босоногого Иисуса с длинными каштановыми волосами. Иисус в развевающемся белом одеянии выходил из обвитой плющом беседки на землю, усыпанную листьями и цветами. Он поднял руки в приветственном жесте и раскрыл ладони. Воскресными утрами Иисус тысячу раз тянулся ко мне, тысячу раз солнечные лучи пронзали витраж, заливая меня волшебными красками.

Но с улицы, да еще в такую рань, витраж казался темным. Я поняла, что даже после рассвета яркие краски достанутся лишь тем, кто внутри. Слабые электрические лампы церкви не подарят красоту тем, кто на улице, тем, кого выставили за дверь. Нам же с Лизой доставалась темная изнанка Иисусова.

Сперва гнев охватил мои руки. Они повели машину на стоянку церкви, прежде чем я разобралась в своих чувствах. Потом включилась голова – я заехала в самую глубь стоянки, поближе к витражу. Лиза спала, и я не заглушила мотор, чтобы его мерное урчание баюкало малышку. Я выбралась из салона, пересекла узкую тропку и застыла прямо под витражом.

У самой стены церкви была клумба, обложенная красным кирпичом. Я подняла увесистый кирпич, примерилась. Страшно хотелось швырнуть его в центр белого одеяния Иисуса. Я представила громкий треск, потом мелодичный звон осколков, падающих на бортик купели. Услышу стук стеклянного дождя по ковру, сяду в машину и уеду без оглядки.

Я не думала о том, что, если меня поймают, восстановление витража и услуги адвоката съедят львиную долю откупных. Совсем девчонка, о последствиях я вообще не думала, и спящая на заднем сиденье Лиза была тому живым подтверждением. Я отступила на десять шагов, подняла руку и швырнула кирпич в окно.

Кирпич угодил в зеленый лист внизу витража. Он пробил зеленую ячейку, но остальная часть окна даже не шелохнулась: ее защитила металлическая рама. Я тотчас бросилась к клумбе, взяла два кирпича и швырнула их в окно со всей силы, что была в тонких девичьих руках. От одного треснула нога Иисуса, другой попал в металлическую раму, совершенно не повредив витраж. Оба кирпича отскочили и полетели вниз. Я едва увернулась и еще раз сбегала к клумбе за кирпичами.

Потом я остановилась, тяжело дыша, а через минуту опустила кирпичи, села в машину и уехала с чувством поражения. То, с чем я боролась, оказалось слишком большим и слишком защищенным – настоящего вреда мне не причинить.

С тех пор я ни разу не терпела столь сокрушительного поражения. Ни разу до того, как попала на стоянку заправочной станции «Шелл» близ Монтгомери, штат Алабама. Мози рыдала и льнула ко мне совсем как в три года, когда она боялась живущих под кроватью чудищ. Мы только что побывали там, откуда ее украла Лиза. Биологических родителей Мози я не видела, даже в дом не зашла. Мне вполне хватило лица бедной девочки, жуткого района и облезлого розового бунгало, такого запущенного, что на покосившиеся слуховые окна вполне можно было натянуть вывеску: «Лучший мет по лучшим ценам». Зато я вернула Мози – разыскала ее и теперь везла домой. Мне казалось, самое страшное у нас с ней позади и все наладится.

Я снова и снова ей это повторяла. Мол, самое страшное она уже пережила, а теперь я рядом. Я никогда ее не оставлю, буду охранять и защищать. Мози кивала, крепко прижавшись щекой к моему животу. Она мне поверила.

Затем в ветровом стекле я увидела, как с федеральной автострады сворачивает желтоватокоричневый «сатурн». Я заморгала, убеждая себя, что мне почудилось. Увы, ничего подобного. Машину я узнала. Я гладила потный лоб Мози, обещала ей, что все наладится, а сама смотрела, как частный детектив Клэр Ричардсон с совершенно невинным видом катит мимо нас к подъездной дороге. Вот он свернул на стоянку ресторана «Крекер баррел» и спрятался за фурой.

Желваки у меня на скулах перекатывались, словно у безмозглой козы. Как детектив мог съехать с федеральной автострады через пятнадцать минут после нас? Откуда ему известно, где я? Единственный возможный ответ казался неправдоподобно зловещим – он посадил мне на машину какой-то прибор слежения. Но ведь такое бывает лишь по телевизору, а не в сонных городках на берегах Миссисипи.

«Он не имеет права!» – подумала я и тотчас почувствовала, что это абсурд. Я сидела на стоянке милях в двадцати от дома, откуда Лиза выкрала ребенка, и возмущалась, что на мою машину посадили сигнальный жучок.

Я и прежде понимала, что разговора с Клэр Ричардсон не избежать, но надеялась получить чуть больше времени и пространства для маневров. О Мози Клэр знала лишь то, что она не дочь Лизы от Тренера. Но я привела ее частного детектива прямо к разваливающемуся розовому бунгало. Этот тип видел родной дом Мози. Сколько у меня времени до того, как он доложит Клэр и она соберет все кусочки воедино? Немного, точнее, в обрез.

Эта женщина винит Лизу в смерти своей дочери, в Мелиссином пристрастии к наркотикам и последующем исчезновении, даже в неверности своего педофила-мужа. Мы окажемся в ее полной власти, без всякой надежды даже на тень милосердия. Разумеется, она захочет нас уничтожить. Разумеется, постарается затаскать нас по судам. Разумеется, использует и свои немалые деньги, и влияние, чтобы Мози отдали под опеку штата.

Тот вечер Мози просидела на диване между мной и Лизой. Она прижалась к моему боку, положила голову мне на плечо, и мы просмотрели несколько серий «Закона и порядка». Бедняжка почти не разговаривала, она очень устала, но чувствовала себя неплохо.

– Я быстренько под душ. Присмотришь за ней? – спросила я, незаметно для Мози перехватив взгляд Лизы.

– Угу, конечно, – ответила Мози, думая, что я прошу ее не отходить от мамы.

Лиза меня поняла. Пока я неслась в Алабаму, чтобы вызволить Мози из ада, о котором Лиза знала не понаслышке, она сидела дома с миссис Линч, умирая от тревоги. Тринадцать лет назад она сама выкрала девочку из того жуткого бунгало. Карие глаза пронзили меня насквозь, и Лиза коротко кивнула. Я осторожно отлепила Мози от себя и передала матери. Здоровая Лизина рука обвила плечи дочери, и девочка прильнула к ней, не сводя глаз с телевизора.

Я взяла со своего прикроватного столика телефон, городской справочник и заперлась в ванной, для конспирации включив душ. Мози лучше не знать, что я разговариваю по телефону, а о чем разговор – тем более. Я разыскала и набрала номер Клэр. Она ответила после второго гудка, словно ждала моего звонка.

– Алло! – спокойно проговорила Клэр.

От ненависти меня бросило в жар, кожа покрылась потом. Эта женщина отравила Лизу, отравила мою девочку, а мы теперь в ее власти. Невыносимо!

– Здравствуйте, Клэр! – Пришлось постараться, чтобы голос звучал ровно и спокойно.

– Ба, Джинни Слоукэм? – после небольшой паузы спросила она. – Думаете, я хочу с вами разговаривать?

Да, я так думала, и, не повесив трубку, Клэр подтвердила мою правоту.

– На вашем месте я бы хотела, – сказала я.

Клэр засмеялась, но по телефону ее натужномелодичный смех звучал неприятно и неестественно.

– Куда уж вам до моего места.

– Я знаю, вы наняли частного детектива, чтобы за мной следить. Я видела его в Монтгомери, – заявила я, хлопнув по столу одним из своих козырей.

Судя по очередной паузе, Клэр удивилась.

– Видит бог, профессионалов сейчас днем с огнем не сыщешь, – наконец сказала она.

– Что вы намерены делать?

Снова пауза, невыносимо долгая пауза.

– Откровенно говоря, пока не решила. Сейчас у меня забот полон рот.

В это я охотно верила. Приближался зимний бал в школе Кэлвери. Клэр наверняка председательствовала в комитете по транспарантам и со всей ответственностью решала, какой цвет выбрать, синий или серебристый. Вот определится, а потом, улучив минутку, подумает, не испортить ли жизнь Мози, чтобы добить Лизу.

– Расскажете кому-нибудь про Мози – вся Иммита узнает о том, что натворил ваш муж, – процедила я.

– Очень на это надеюсь. Шерифу Уорфилду расколоть его не удалось. Мой муж решил защититься, объявив, что за время нашего брака изменял мне столько раз, что на территории штата, возможно, похоронено пятьдесят его маленьких ублюдков, а он совершенно не в курсе. Якобы он и имена у тех женщин не спрашивал. Даже как-то неловко, – посетовала Клэр, и слышно было, как сквозь мед ее голоса сочится кислота.

Я удивилась, но не слишком. После анализа ДНК Уорфилд, скорее всего, отодвинул нас на второй план и сосредоточился на Тренере. Теперь даже такая любительница засовывать голову в песок, как Клэр, не могла закрывать глаза на развращенные внебрачные забавы мужа. Только, судя по голосу, зачинщиком измены она считала не столько Тренера, сколько Лизу. Вот еще одна причина нас преследовать.

– Вероятно, вы предпочитаете думать, что муж изменял вам только с Лизой, но даже если так… Клэр, Лиза была ребенком. Тренера могут арестовать.

– Было бы здорово! – едко парировала Клэр. – По условиям моего брачного договора, это – идеальный вариант.

Я закрыла глаза. Выходит, она разводится с Тренером и в этом тоже винит Лизу.

– Знаю, мою дочь вы ненавидите. Но больше всех пострадает не она, а пятнадцатилетняя девочка, которая ничего вам не сделала. Клэр, ваш план принесет много боли и страданий. Пожалуйста, пусть он останется планом.

Мой голос дрожал, но я была готова умолять эту ядовитую сучку. Нужно ползать перед ней? Я поползу. Клэр не отвечала, но и трубку не вешала. Думаю, она оставалась на линии, чтобы продегустировать мое горе. Какой у него вкус? Тот самый, о котором она мечтала? Стоит ради него разрушать мою семью?

– Или что? – наконец спросила Клэр скучным пресным голосом, как будто я нудила, а не умоляла. – Почему бы не рассказать всему миру, что за чудо ваша дочь?

Прежде чем я ответила, раздался короткий гудок: кто-то звонил на параллельную линию. Я взглянула на определитель. Лоренс. Слава богу! Наверное, есть новости от его приятеля из лаборатории.

– Вы что, записываете разговор? – ледяным голосом спросила Клэр.

– Нет.

– А по-моему, записываете, – процедила Клэр. – Больше не скажу ни слова. Захотите продолжить разговор – встретимся у моего адвоката. Завтра, ровно в десять.

– Мне на параллельный позвонили, – объяснила я и различила щелчок: Лоренс оставлял сообщение.

Клэр скороговоркой продиктовала пэскагульский адрес и отсоединилась.

Той ночью я почти не спала – то и дело вставала, коридором шла сперва к комнате Мози, потом к Лизиной и, застыв в дверях, слушала, как сонно дышат в темноте мои девочки.

Ровно в десять утра я, как ягненок на заклание, явилась в адвокатскую контору «Гишин, Тодд, Шарп и Монблан». Секретарь в безукоризненном льняном платье повела меня по широкому коридору, завешанному, по всей видимости, настоящей живописью. Можно было даже разглядеть мазки масляной краски. Ноги буквально утопали в ворсе – такой толстый был ковер.

Секретарь оставила меня у переговорной со стеклянной фронтальной стеной. В коридоре я ждала около минуты и через стекло смотрела в ледяные глаза Клэр Ричардсон. Она сидела лицом ко мне на дальнем конце стола вишневого дерева. Играть мы собирались по-крупному, и по разные стороны от Клэр уже устроились два адвоката в стильных черных костюмах. Думаю, одни их галстуки стоили дороже, чем моя машина.

Единственным козырем у меня на руках был результат анализа, который вчера вечером Лоренс оставил в голосовой почте, и брат-близнец стаканчика с гавайской вечеринки. Отравленный оригинал хранился в лаборатории.

Я снова почувствовала полное, обескураживающее преимущество противника, совсем как в шестнадцать лет, когда швыряла кирпичи в огромный непробиваемый витраж с Иисусом, яркие краски которого защищала стальная рама. Сегодня из-за стеклянной стены на меня смотрела Клэр Ричардсон, и ее лицо было таким же гладким, как у витражного Иисуса. Клэр пригвождала меня взглядом, глядя на меня из-за стекла, читала в каждой черте моего лица поражение и упивалась им.

Ее взгляд лишал надежды, и я мечтала, чтобы рядом оказались Лиза или Лоренс. Пусть помогут, войдут в этот зал за меня. Но я подумала о Мози, представила ее в лучшем платье в цветочек, представила, как чужие люди приедут и заберут ее у нас… Мои плечи тотчас расправились, кулаки сжались. Кирпич бы сейчас… Я бы разнесла эту стеклянную стенку одним ударом.

Тут я впервые поняла, что просчиталась с тем витражом, по-крупному просчиталась. Глупая шестнадцатилетняя девчонка уползла, поджав хвост, но сейчас я видела, как Клэр смакует мою слабость, как взбитые сливки, и чувствовала, что тогда сдалась слишком легко. Если бы хотела победить по-настоящему, не сбежала бы, пока на клумбах не кончились бы кирпичи, пока не взошло бы солнце и меня не увидели бы все проезжавшие мимо водители. Я поставила бы машину прямо на клумбу и залезла бы на ее крышу, чтобы кирпичи долетали до каштановых волос и рук, поднятых в приветственном жесте. До приезда полиции я разобрала бы бордюры всех клумб и швыряла бы кирпичи, пока пальцы не онемели бы. Если бы не побоялась последствий, я расколотила бы каждый кусочек витражного Иисуса.

Я распахнула дверь и, подгоняемая злостью, влетела в переговорную. Садиться не стала. Все молчали. Лицо Клэр казалось гладким, как бумага, в глазах горел гадкий бледно-голубой огонек торжества. Я поглубже вдохнула, вытащила бумажный стаканчик из сумки и буквально швырнула на стол. По дороге сюда я купила целую упаковку таких стаканов. Так же как стаканчики с гавайской вечеринки, каждый из этих украшал тропический рисунок – пальмы и обезьяны. Стаканчик мягко зашуршал по деревянному столу. Лица обоих адвокатов вытянулись так, словно я сунула им под нос дохлую мышь, а вот у Клэр задергалось веко.

– Знаете, что самое удивительное? Я пришла сюда умолять, – с места в карьер начала я. – Но буквально минуту назад, в коридоре, подумала: «К черту! Не стану умолять сучку, которая отравила Лизу!»

– Я никогда… – вскинув брови, начала Клэр, но адвокат постарше (он сидел справа) накрыл ее ладонь своей, тсс, мол, ничего не говорите.

– Ладно, это был не яд, – согласилась я. – Вообще-то так даже лучше. Куда сложнее связать вас с крысиной отравой, которая хранится в сарае у каждого первого. В Лизин коктейль вы бросили свою таблетку для подавления аппетита. Фентермин. Клэр, вы дали производное амфетамина бывшей амфетаминовой наркоманке! Надеюсь, травить вы ее не собирались, но явно замышляли недоброе.

На лице Клэр не дрогнул ни один мускул.

– Ну, фентермин – обычное лекарство, – проговорил младший из адвокатов таким бесцветным голосом, словно умирал со скуки.

– Да, верно, – кивнула я. – Но готова спорить, у вашей тощей клиентки есть на него рецепт.

Клэр старательно изображала спокойствие, но младший адвокат смерил ее молниеносным взглядом. Он мне поверил, поэтому следующую фразу я адресовала ему:

– Вы в курсе, что Лиза вымогала у вашей клиентки деньги на обучение Мози в школе Кэлвери?

Не сомневаюсь, бухгалтер-криминалист сможет отследить те деньги. Вот вам и мотив. Клэр хотела, чтобы Лиза снова взялась за старое и сбежала из города. А получилось даже лучше – Лиза чуть не погибла. Мотив у Клэр имелся, средства, благодаря рецепту на фентермин, тоже, да и возможностей на гавайской вечеринке было хоть отбавляй. Сколько жителей Иммиты могут рассчитывать на такое тройное везение?

– Насчет жителей – не знаю, а вот жительниц наверняка немало, особенно замужних! – фыркнула Клэр. – У вашей дочери слабость к чужим мужьям.

– А с кого все началось? – парировала я. – Лиза же ребенком была. Ваш педофил-муж совратил…

Клэр села неестественно прямо, побледнела и, перекрикивая меня, заорала:

– Ваша потаскуха дочь совратила его! Она разрушила мой брак…

– …четырнадцатилетнюю девочку!

– Довольно! – громким, не терпящим возражений голосом осадил нас старший адвокат, и мы с Клэр разом замолчали и попытались отдышаться. – Мисс Слоукэм, вас я в виду не имел, – сказал мне он. – Продолжайте, прошу вас! Я законспектирую и подготовлю небольшой, но приятный иск за клевету.

– Вперед с песней! – огрызнулась я. – С каких пор правда считается клеветой?

Губы адвоката растянулись в зловещей улыбке.

– Если нет доказательств, значит, это клевета. Чувствуете разницу? – Он лениво махнул рукой на бумажный стаканчик: – Максимум, что есть у вас, – косвенные доказательства.

Я снова повернулась к Клэр:

– Оставьте мою семью в покое! Понимаю, вы подумали, что кости под ивой – ваш ребенок, и захотели проверить. Но это не так, потому касается лишь членов моей семьи и никого другого.

Клэр собралась возразить, но я ее перебила:

– Слушайте внимательно. Если вы продолжите в том же духе, я на каждом углу буду о вас кричать. Все, что знаю, расскажу! Каждый услышит, что вы стервозная убийца, что вышли замуж за извращенца, но не смогли с этим смириться, хотя верить – верили, причем настолько, что откупные отстегивали. Вся Иммита услышит, что вы отравили мою дочь ради того, чтобы сохранить свои мерзкие секреты. Упечете нас с Лизой за решетку – мне плевать; возбудите иск за клевету, разорите – тоже плевать, потому что Мози останется моей. Я ее вырастила, воспитала, и по-настоящему вам ее не отнять. Звоните в попечительский совет штата, заявите о похищении ребенка – посмотрим, смогут ли они ее увезти. Мози сбежит и вернется ко мне. В судах страшная волокита, пока вынесут решение, Мози исполнится двадцать, и она уедет в колледж. А знаете, чем отвечу я? Влезу в любые долги, на любые ваши иски подам встречные, любой ценой стану мутить вам воду и смешаю ваше имя с дерьмом. Сунетесь к нам – я испорчу вам жизнь, пусть даже вместе с собственной. Чтобы добиться своего, мне нужно потянуть резину лишь три года. Клэр, неужели вы хотите провести три следующих года, ежедневно, ежесекундно думая о Лизе и обо всех своих потерях? Неужели хотите, чтобы в вашей замечательной церкви по воскресеньям смаковали ужаснейшие тайны семьи Ричардсон? – Добавить мне было нечего. Я замолчала.

Клэр откинулась на спинку стула, глядя на меня как на совершенно незнакомого человека или даже на существо, особь. Она словно впервые меня увидела. Что же, наверное, отчасти так оно и было. По лицу Клэр особо ничего не прочтешь: напичканное химией, чувств оно почти не отражает. Наконец я заметила, как шевельнулась ее шея: Клэр судорожно сглотнула. Ну, теперь и мне можно расслабиться.

Старший из адвокатов собрался заговорить, но Клэр подняла руку: не надо, мол.

– Ну, тогда всего доброго, – сказала я и просто ушла, оставив стаканчик на столе.

За дверями конторы меня встретил теплый сентябрьский день. Воздух пропитал аромат осени, сладковатый, с нотами свежести. Я вдохнула его с чувством, что делаю первый вдох в жизни. Клэр Ричардсон пусть поступает, как хочет. Я тут бессильна. Проблемы буду решать по мере их появления. А они обязательно появятся, если не с Клэр, то другие, только заранее себя накручивать и изводить незачем. Сегодня чудесный день, и впустую я его не потрачу.

Раз уж я в Пэскагуле, почему бы не записаться в местное отделение Христианской молодежной ассоциации? У них есть крытый бассейн. Домой поеду через Мосс-Пойнт и загляну к Лоренсу. А что такого? К черту ноябрь! Ребенок в моем чреве не перестанет расти в угоду нам, документам и условностям. Ему прямо сейчас нужен хотя бы один родитель без проблем с законом.

Я попрошу Лоренса взять выходной, привезу к себе и приготовлю ему ланч. Мы включим нетбук, который откопала Мози, и подберем реабилитационную программу для Лизы. Серьезные признания отложим до поры, когда Лоренс наденет мне кольцо на безымянный палец. Тогда его не привлекут к ответственности и не заставят свидетельствовать против меня. После свадьбы я со спокойной душой доверю Лоренсу свои страшные тайны, и мы будем хранить их вместе. Это потом, а сегодня все куда проще. Сегодня я признаюсь лишь в том, что беременна.

Новость ошарашит Лоренса, возможно, испугает или покажется невероятной. Ничего страшного, мужчине осознать такое труднее, чем женщине. Я обниму Лоренса и помогу ему обнять меня. На смену шоку придет удивление, потом радость. Я увижу, как радость озаряет его лицо, отведу к тем, кого люблю больше всех на свете, и мы будем вместе.

Все остальное неважно. Я обниму своих родных и буду прижимать их к себе так долго и крепко, как получится. Я найду радость и в сегодняшнем дне, и в завтрашнем. Я найду ее и ни за что не упущу.