Текст книги "Леди никогда не лжет"

Эта полка находилась в последней комнате по коридору, в самом углу, у задней лестницы, которая вела в буфетную.

Хотя все эти детали совершенно не интересовали леди Александру Морли.

Полчаса спустя процессия снова была внизу.

– А теперь яйца, – жизнерадостно сообщила Абигайль, проходя в столовую.

– Какие еще яйца? – не поняла Александра.

Сестра дернула ее за локоть:

– На столе.

И действительно, в центре массивного деревянного стола стояла небольшая миска с яйцами, покрытая чистой белой тканью.

– Они абсолютно свежие, – шепнула ей на ухо Абигайль, – я сама их утром собирала.

В столовой собрались все домочадцы – они выстроились вдоль стен. Александра заметила синьорину Морини, остановившуюся между двумя горничными, Марией и Франческой. Все они взирали на священника с откровенным обожанием.

Дон Франко подошел к столу и подвинул к себе миску. Его скрюченные пальцы так сильно дрожали, что яйца застучали друг о друга.

Все присутствующие затаили дыхание.

«Какое язычество», – подумала Александра и хотела было уйти, но было что-то завораживающее в том, как пальцы священника двигались над яйцами, словно успокаивая их. При этом он вроде бы к ним и не прикасался. Изумленная Александра могла бы поклясться в том, что яйца сами склоняются к его пальцам, прислушиваются к невнятному бормотанию священника и вздыхают в молитвенном экстазе, когда по их тонкой скорлупе скатываются прозрачные капли святой воды.

Но все это, конечно, чепуха.

Дон Франко отошел от стола, и все домочадцы хором вздохнули. Люди заулыбались священнику и Александре, как будто ее было с чем поздравлять. Как будто она сама снесла эти глупые яйца.

– Э-э-э, большое спасибо, – пробормотала она, чувствуя, что должна что-то сказать.

Дон Франко насухо вытер руки тканью, которую ему подал служка, вежливо поклонился Александре и что-то сказал Абигайль.

– Что он говорит? – спросила Александра, когда священник отошел, чтобы пообщаться со слугами, которых, судя по всему, отлично знал.

– Всего лишь пригласил себя на ужин, – ответила Абигайль, поправила узел волос на затылке под платком и вздохнула: – Надеюсь, его помощник тоже останется. Как ты думаешь, я буду за это гореть в аду?

– Да, причем в особом круге ада, зарезервированном для молодых протестанток, которые соблазняют невинных католических служек. Послушай, Абигайль, по-моему, я ничего не поняла. Ты хочешь сказать, что они делают это каждый год?

Александра отошла к стене, чтобы не мешать служанкам, которые засуетились, накрывая на стол. Яйца накрыли тканью и куда-то унесли, причем с большим почтением, как ящичек с золотыми дублонами.

– Ты же знаешь, что береженого Бог бережет. Лишняя осторожность никогда не помешает, если замок проклят.

Абигайль проговорила эти слова совершенно спокойно, и Александра решила, что ослышалась.

– Что ты сказала?

– Я сказала, что замок проклят. Разве это не здорово? Морини вчера рассказала мне.

– Что за чепуху ты несешь, сестренка?

– Это вовсе не чепуха, а исторический факт. История связана с англичанином, который приехал в замок несколько веков назад и наградил дочь синьора ребенком, – серьезно сказала Абигайль. – Он, конечно, проявил отвратительную беспечность, но разве можно ждать от мужчины чего-то иного? Короче, синьор поймал парочку, когда она собиралась бежать. Англичанин был слишком благороден, чтобы стреляться на дуэли с отцом своей возлюбленной, но между ними все же что-то произошло – мужчины, что с них взять, – и синьор получил смертельную рану. Перед смертью он проклял англичанина, свою дочь и заодно всех обитателей замка, среди которых была даже его собственная старая няня. Впрочем, при сложившихся обстоятельствах вряд ли можно было ожидать, что оскорбленный итальянский отец, истекая кровью на камнях своего замка, не стал бы раздавать направо и налево проклятия. Лично я была бы разочарована, поступи он иначе.

Александра рассмеялась:

– Абигайль, все это чепуха. Посмотри вокруг. Все домочадцы буквально сияют здоровьем. О каком проклятии может идти речь?

– Но оно есть. Спроси у Морини. Ужасная история. И пока оно не снято, неудачи будут преследовать тех, кто…

– Абигайль!

– Полагаю, именно из-за проклятия мы сумели выторговать такую низкую арендную плату.

– Абигайль!

– Что?

– Ради всего святого, дорогая, опомнись. В твоих жилах течет хорошая разумная британская кровь – по крайней мере, теоретически, – и я имею основания ожидать от тебя чуть больше хладнокровия.

Александра отряхнула рукав и стала с интересом следить за перемещением жареного ягненка, которого как раз внесли на большом блюде в столовую и торжественно водрузили на стол. У нее тут же заурчало в животе, и юбки почему-то не приглушили этот громкий звук.

– Какие к черту проклятия? И без этого проблем хватает.

– Ладно, – не стала спорить Абигайль и направилась к столу. – Только, когда начнутся несчастья, не говори, что я тебя не предупреждала.

«Не буду, – подумала Александра, – тем более что я вполне способна создавать бедствия сама».

Глава 11

– Я должен поблагодарить вас за великолепный чай, – сказал наконец Дельмонико, встал и взял шляпу. – Меня не покидает чувство, что сегодня я явился тем, что французы называют de trop.[2]2
  de trop – лишний (фр.).


[Закрыть]

– Вовсе нет, – сказал Финн и начал убирать со стола посуду. – Леди Морли как раз собиралась уходить.

Он вздрогнул, вспомнив, как касался кончиками пальцев маленьких костяных пуговиц на ее платье, и подумал, как легко было бы их расстегнуть.

– Не сомневаюсь, – ответил Дельмонико и сразу переключился на другую тему: – За последние месяцы вы достигли больших успехов. Полагаю, вас можно поздравить.

– Но не таких, как вы, если судить по слухам. – Ее мягкие губы касались его губ, а язык… Он отнес посуду в мойку и чуть помедлил, прежде чем повернуться к итальянцу. – О вас много пишут в газетах.

Дельмонико безразлично пожал плечами:

– Это все мои друзья. Это же Рим. У меня много друзей, и они не умеют сдерживать свой энтузиазм. Вы правильно поступили, мой друг, спрятавшись здесь, в глуши.

– Ну, не так уж надежно я спрятался. – Финн присел на край стола. Ее руки, обнимающие его за шею, нежные пальцы, касающиеся его кожи, низкий грудной голос, произносящий его имя. – Вы, по-моему, легко меня нашли.

Дельмонико довольно улыбнулся:

– У нас есть общие знакомые. Я направлялся во Флоренцию и решил, что непременно должен навестить по пути своего друга Берка.

– Вряд ли это было вам по пути. Скорее, наоборот. Вам пришлось совершить изрядный крюк. – Ее пышные груди, прижимающиеся к его груди. Они такие округлые и мягкие, и даже слишком большие, по его экспертному суждению, для одной руки: ему следовало использовать обе, и еще рот… – Поэтому я особенно польщен.

– Ради удовольствия встретиться с вами я согласен на любые неприятности, – заверил Дельмонико, еще раз взглянул на автомобиль и кивнул: – Хорошая машина. Возможно, вы сможете переубедить меня относительно электромотора. Жду вас в июле.

– С нетерпением жду встречи, – сказал Финн и выпрямился. – Вы знаете, как выйти обратно на дорогу?

– О да, не беспокойтесь, – ответил Дельмонико и с улыбкой постучал себя пальцем по лбу. – Я прекрасно ориентируюсь. К тому же ваш садовник подробно объяснил мне, как вас найти.

– Джакомо? Ну, конечно. Я обязательно должен найти его, поблагодарить и извиниться за беспокойство. Сегодня утром он направил ко мне целый легион помощников.

Почувствовала ли она, как затвердела его плоть, прижимающаяся к ней? Хорошо, что на нем был халат, а на ней – платье, юбки и все такое.

Губы Дельмонико скривились в усмешке.

– Возможно, он считает, что вам здесь одиноко.

– Не сомневаюсь.

На ней был тот же корсет, который она носила в марте, когда он имел возможность созерцать тонкие белые кружева, едва прикрывающие грудь…

– Но я вижу, что мыслями вы где-то очень далеко отсюда, – сказал Дельмонико и надел шляпу. – Насколько я понимаю, вы думаете об электрической батарее. Желаю вам с ней удачи.

Финн усмехнулся:

– Но не слишком большой, разумеется.

– Ха-ха! Вы все правильно поняли.

«Финн, милый, чудесный Финн».

Неужели она на самом деле так думает?

Он проводил Дельмонико до двери, пожал ему руку и попрощался. Когда итальянец удалился на приличное расстояние – дошел до виноградника, Берк закрыл дверь. Несколько мгновений он стоял, прислонившись спиной к двери и прислушиваясь к громкому шелесту листвы. Солнечный день клонился к тихому вечеру.

Наконец-то он один. Только теперь он не одинок. Рассеянно скользя взглядом по мастерской, он везде видел ее: под машиной, в буфете, у стола. Он представил ее, стоящей в середине комнаты и устремившей на него такой взгляд, словно в его распоряжении был ключ к тайнам мироздания, и закрыл глаза.

Она целуется как парижская танцовщица.

Финн никогда не встречал подобных женщин. Он вообще редко общался с представительницами прекрасного пола. Одинокий юнец, ненавидевший клише, избегал тесного общения с молочницами и потому сохранил целомудрие до середины своего первого года пребывания в Кембридже. Там он встретил богемную интеллектуалку – женщину из Гертон-Колледжа, которая курила длинные сигареты и игнорировала стандарты нравственного поведения. Она показалась ему воплощением чувственной женственности. Пара месяцев общения с ней привила ему стойкое отвращение и к курению, и к богемным интеллектуалкам.

В его жизни было еще несколько женщин – покладистая вдова, муж которой был университетским профессором, и склонная к нимфомании владелица кембриджского паба, в который он привык захаживать. Общение с последней отвратило его от нимфоманок, но, к счастью, не от пабов. В отношениях с этими женщинами сердце не участвовало.

Финн не был монахом, но не был и распутником. До недавнего времени он всегда умел контролировать свои сексуальные желания. Даже во взрывоопасные пятнадцать лет, неожиданно увидев прямо перед носом огромные обнаженные груди молочницы, он сумел (приложив героические усилия) уйти и успокоиться. Он никогда не вступал в случайные связи, никогда не просыпался утром в чужой постели, ненавидя самого себя. В общем, что касается его отношений с женщинами, он мог спокойно оглядываться назад, осознавая, что ему не в чем себя упрекнуть.

Так было раньше.

Его взгляд устремился на длинный стол у стены и остановился на вскрытом конверте. Он прочитал письмо матери накануне вечером, когда собирался идти в замок ужинать. Тогда уже совсем стемнело и только маленькая лампа отбрасывала тусклый свет на выщербленную деревянную столешницу, в центре которой стояла батарея, а вокруг были разбросаны провода и инструменты.

Письма от матери были как донесения с поля боя: блестящие победы, обидные поражения, планы и стратегические решения, противоречивые рассказы о ходе боев, и, конечно, вопросы снабжения. Он уже давно обеспечил ее всем необходимым, а она оставалась собой – красивой и невероятно привлекательной, получившей от Бога способность сводить мужчин с ума.

«Дорогой Финеас, – было написано в письме, – от души надеюсь, что у тебя все в порядке, потому что я накануне слышала от полковника ужасный рассказ об итальянских зимах. Он сказал, что, когда зимой в горах тает снег…»

«Накануне». Его мать всегда предпочитала излагать свои новости таким образом – между делом, чтобы не смущать сына такой вульгарной вещью, как откровенное признание. Судя по всему, полковник – ее новая пассия, и страсть еще сильна, судя по размеру бриллиантов в серьгах, которые он подарил матери на Рождество.

Он стал вспоминать содержание письма, гадая, не упустил ли чего-нибудь. Еще мальчиком он старался не обращать внимания на сменявших друг друга джентльменов, проходивших через гостиную его матери, и не только. Лишь позже – намного позже, ведь никому не хочется плохо думать о собственной матери, – он понял, что за эту гостиную, за все что в ней, а также за кухню и слуг, еду и одежду и за его обучение платили именно эти джентльмены.

Возможно, он и дальше оставался бы в счастливом неведении, но ужасную правду, как и можно было ожидать, ему выложил другой мальчик в Итоне.

Юный наследник герцога Уоллингфорда.

Финн разбил ему губу, поставил синяк под глазом, после чего они подружились, и Уоллингфорд больше никогда и ни при каких обстоятельствах не упоминал постыдной правды о его матери. Они стали настоящими друзьями – не разлей вода.

«…ты знаешь, что я люблю тебя больше всех на свете, мой дорогой мальчик, и страстно горжусь тобой. Прошу тебя, заботься о себе, дорогой, и поскорее возвращайся домой, целым и невредимым, к своей любящей мамочке».

Возвращайся домой. Как долго он не появлялся на пороге дома матери? В этом году он даже пропустил свой традиционный рождественский визит, поскольку его поезд, хвала небесам, застрял в Альпах на целую неделю. Финн тогда почувствовал себя виноватым из-за того, что не скрывал радости, глядя на занесенные глубоким снегом рельсы, и отправил матери почти нежную телеграмму. «Движение прекращено с двадцатого, пути занесены снегом. Ночью ожидается очередной снегопад. Приехать на Рождество не успею. Полагаю, мое отсутствие не будет замечено среди многочисленных поклонников. Поздравляю и желаю счастливого Рождества».

Финн распорядился, чтобы ей на дом доставили подарок – отделанное норкой домашнее платье (свою первую идею подарка – недавно запатентованный земляной туалет, значительно более привлекательный с точки зрения санитарии и гигиены, чем водные аналоги, он, как следует подумав, отмел). Подарок имел большой успех. Марианна Берк обожала роскошные и бесполезные вещи.

Спустя несколько недель он пригласил ее на чашку чая в магазин Фортнума в Лондоне, и встреча прошла, как обычно. Марианна появилась в элегантном розовом платье из нежного шелка. На ее ненапудренной шее Финн заметил скромное ожерелье. Волосы были собраны в узел на затылке. Чашку она держала одной рукой в перчатке, сандвич с огурцом – другой, мизинцы на обеих руках были слегка оттопырены. Она сразу начала долгий рассказ о себе, своих поклонниках и их подарках ей. Финн периодически издавал какие-то звуки, обозначавшие, что он внимательно слушает. Когда же он помогал ей надеть отделанное пушистым лисьим мехом пальто, Марианна спохватилась и спросила сына о его делах, на что Финн ответил несколькими общими словами, поцеловал мать в щеку и отбыл восвояси с чувством выполненного долга.

Что подумает леди Морли о Марианне Берк?

Эта мысль ему не понравилась. Какая, собственно говоря, разница? Почему его вдруг стало беспокоить, что подумает леди Морли о ком бы то ни было? Да, она поцеловала его, поскольку испытывала большое облегчение, когда убрались братья Пенхоллоу, и благодарность за спасение. Но ничего подобного больше не будет. Маловероятно, что она снова проявит такую несдержанность и неблагоразумие. Да и в мастерскую, вероятнее всего, больше не придет.

Когда солнце скроется за круглыми вершинами гор на западе, он вернется в замок к ужину. Леди Морли будет сидеть за столом на своем месте, избегая его взгляда. Он с аналогичным упорством будет избегать ее взгляда. Они станут есть жареного ягненка, маленькие белые бобы и артишоки, которые подадут две юные служанки. Сестра леди Морли (мисс Хэрбелл? Хэрбрейн?) будет рассуждать о достоинствах овец и Сократа, а Уоллингфорд разразится речью относительно неспособности женского ума воспринимать классические языки. В общем, все будет как всегда.

Он обеими руками ерошил свою шевелюру до тех пор, пока короткие волоски не встали дыбом, как пух у животных. Потом быстро подошел к рабочему столу, сел и занялся батареей.

Но когда Финн вошел в столовую, не только чисто вымытый, но даже аккуратно причесанный и сменивший рубашку, там никого не было.

– Эй! – позвал он и поправил воротничок.

Никакого ответа.

Финн почувствовал, как по его животу разлилась, наполняя его, тревога. Ей (тревоге) это было легко сделать, поскольку живот был пуст. С утра он не ел вообще ничего, только выпил чаю с медом. Перспектива лишиться ужина затмила все прочие заботы – от сборки автомобиля, до опасения, что за столом он может попросить леди Морли дать ему секс, хотя на самом деле ему будет нужна соль.

И он устремился в направлении кухни.

После короткой пробежки по темному коридору, в котором стоял запах созревающего сыра, Финн заметил через открытую дверь горящий очаг и бросился туда, основательно впечатавшись лбом в низкую деревянную балку.

– Проклятие, – проворчал он, энергично растирая лоб.

– Синьор! – испуганно воскликнула кухарка и стала поспешно вытирать руки о фартук.

– Ничего страшного! – Финн покосился на свои пальцы. Крови нет, и хорошо. Значит, обойдется без шрама.

Женщина вопросительно смотрела на него. Пришлось переходить на итальянский:

– Извините, синьорина, в столовой никого нет. Я опоздал к ужину?

– Ой, синьор, у нас сегодня был ленч для священника в благодарность за пасхальное благословление. Он уже закончился. Вы не приходили на ленч?

– Нет. – Неожиданно для самого себя Финн почувствовал острое разочарование. Вероятно, у него все же есть легкое сотрясение. – Мне никто не сказал. Что-нибудь осталось?

– Да, конечно, синьор. Есть ягненок и хлеб, и еще много всего. – Она поспешила к двери кладовки, распахнула ее и начала вытаскивать тарелки и миски. – Вы очень голодны, синьор?

– Очень, – признался Финн и с размаху опустился на деревянный стул у стола.

– Осторожно! – воскликнула кухарка.

– В чем дело?

– В стуле! У него очень слабые ножки, – объяснила она и поставила перед ним тарелку.

Финн проверил стул, качнувшись на нем вперед и назад.

– Вроде бы все нормально, – сказал он. – Только стул маловат.

– Это не стул маленький, – улыбнулась служанка. – Это вы большой, синьор… – Она устремила на Финна выжидательный взгляд.

– Берк, – сказал он.

– Синьор Берк.

Она взяла нож и принялась нарезать хлеб с хрустящей корочкой. Финн, не отрываясь, следил за ее плавными движениями. Запах был потрясающий. Он непроизвольно сглотнул.

Нож замер в воздухе.

Финн нетерпеливо взглянул на нее – голод становился все сильнее. Работница хмурилась, словно пыталась вспомнить что-то важное.

– Вы сказали, вас зовут синьор Берк?

– Да, а в чем дело, синьорина? – поинтересовался он, протягивая руку через стол, чтобы взять кусок хлеба.

– У меня для вас сообщение от синьоры Морли.

Его рука, несущая к открытому рту большую одуряюще пахнущую горбушку, застыла.

– От леди Морли? – переспросил он.

– Да, синьор. Она просит вас… встретиться с ней сегодня… в десять часов, – ответила работница. Ее губы сжались. Всем своим видом она выражала неодобрение.

– Продолжайте, – прошептал Финн.

– Сегодня в десять часов в персиковом саду, – всплеснув руками, добавила кухарка и полезла в кладовку. – Это все. Вы меня поняли? Все.

– Спасибо, – сказал Финн, тоже шепотом, и для верности добавил: – Grazia.

Он донес хлеб до рта, откусил большой кусок и стал механически жевать, смотря, как работница ставит на стол остатки ягненка. На ее лице было написано явное осуждение. Он проглотил хлеб и кашлянул.

– Вероятно, это как-то связано с машиной. Дело в том, что леди Морли моя ассистентка.

Итальянка подняла на него взгляд, полный недоумения.

Финн еще раз кашлянул и попытался собрать воедино все свои небольшие знания итальянского.

– Завтра мы должны выполнить тонкую операцию – собрать двигатель с новой батареей. Полагаю, у леди Морли есть вопросы. Ах, значит, это и есть ягненок? Выглядит восхитительно.

– Это очень хороший ягненок, нежный, молодой и невинный, как наша Святая Дева.

Она отвернулась и промаршировала к очагу, где в двух больших котлах кипела вода. Уверенной рукой кухарка сняла их с огня и легко подняла на плечи, зацепив коромыслом.

Потрясенный Финн вскочил со своего места:

– Позвольте, я помогу вам, синьорина.

Взгляд, которым она его одарила, был исполнен величайшего презрения.

– Это вода для ванны миледи, – сообщила она, посчитав дальнейшие объяснения излишними, и быстро вышла из комнаты, оставив Финна наедине с хлебом, невинным ягненком и ночными планами.

Глава 12

Звук приближающихся шагов отвлек Финна от соблазнительных грез о кружевном корсете леди Морли.

Сидя на мягкой траве и прислонившись к стволу цветущего персикового дерева, он пытался сосредоточиться на мыслях об автомобиле. В конце концов, завтра утром ему предстоит сложная операция – присоединение новой усовершенствованной батареи к двигателю и установка его на шасси. Если все получится, он даже сможет испытать машину еще до восхода солнца. Как он ждал этого момента! Это будет настоящий триумф!

Но, если быть честным, его мозг не желал думать о технических проблемах. Он желал думать об Александре, ее губах и волосах, грудях и нежной коже шеи. Финн упорно думал не о батарее, а о нижнем белье леди Морли, о том, как станет снимать его – сначала он обнажит ее ягодицы, потом груди, а потом…

Хруст, хруст. Под ногами идущего хрустели ветки. Финн вскочил, выискивая в темноте между деревьями знакомое светлое платье.

Однако он быстро понял, что эти шаги слишком тяжелы для женщины, и ухватился за ствол дерева, а потом спрятался за него.

– Всегда! – сказал мужской голос. – Ну что там подойдет? Беда? О нет, еда? Ерунда? Гори оно все синим пламенем. Придется попробовать что-то другое.

Финн вжался в ствол персика.

Теперь голос лорда Роуленда звучал ближе.

– …память еще со мной… память всегда со мной, да, в этом вся фишка. Память всегда со мной, не забуду… что не забуду, черт возьми?.. не забуду тебя… твою любовь…

нет, не подходит. Не забуду твой голос живой… черт, голос мертвым не бывает. А, вот: память всегда со мной, не забуду твой голос родной. О да. Очень хорошо.

Очень хорошо? Он спятил?

Финн осторожно выглянул из-за дерева. На небе светила полная луна, но листья и цветы поглощали свет, и он с большим трудом разглядел темную фигуру лорда Роуленда Пенхоллоу, который уселся на траву в десяти или двенадцати ярдах от него с бумагой в руках. Его лицо было обращено к цветам над головой.

– Память всегда со мной, не забуду твой голос родной, – пробормотал братец герцога.

Финн даже в юности никогда не увлекался поэзией. И тем более не думал о ней, повзрослев. Но ему припомнилось, что в Кембридже Пенхоллоу считали будущим поэтом. Говорили, что у него необыкновенный потенциал. Возможно, он станет вторым Байроном. Или… как там его… ну, у которого безумная сестра кого-то там зарезала.

То, что слышал Финн этой ночью в персиковом саду, затерянном в итальянской глуши, было очень далеко от Байрона.

Услышит ли его бормотание леди Морли? Успеет ли остановиться вовремя? Финн осторожно вытащил из кармана часы, поднес к лицу и стал поворачивать так и этак, пытаясь разглядеть положение стрелок на циферблате. Похоже, пять минут одиннадцатого. Где она? Может, он сумеет потихоньку уйти и предупредить ее? Рискованный маневр.

Лорд Роуленд выпрямился:

– Прекрасно. Теперь с самого начала.

Финн прислонился лбом к дереву и начал считать, желая определить размер стиха. Это сонет? В сонете четырнадцать строк. Пять маленьких ямбов на строку. Нет, погоди. Что-то не так. У Пенхоллоу только четыре ямба на строку, а это значит…

Хруст, хруст.

Финн весь обратился в слух. Лорд Роуленд тоже. Он убрал бумагу в карман и тоже спрятался за деревом.

Шаги приближались, медленные и уверенные. Чьи-то ноги ступали по твердой земле и ломким прошлогодним веткам. Громко закричала ночная птица.

Ад и проклятие! Что же делать? Обнаружить себя и представить все так, будто он встречается с лордом Роулендом? Или позволить ей уйти, посчитав, что он обманул ее?

Идущий человек остановился. Только теперь Финн понял, что шаги снова были слишком тяжелыми для хрупкой женщины. То есть…

– Я знаю, что ты здесь, – прозвучал глубокий впечатляющий голос герцога Уоллингфорда. Вероятно, нежные персиковые цветы дрогнули от его рыка. – Можешь больше не прятаться.

«Ни за что на свете, Уоллингфорд», – мрачно подумал Финн. Никогда в жизни он не подтвердит подозрения Уоллингфорда. Только если уже будет слишком поздно, он обнаружит леди Морли и она во всем признается. Он вжался в дерево, стараясь не дышать. Нельзя привлекать внимание герцога.

– У меня твоя записка, – снова заговорил Уоллингфорд. Что это? Его тон стал игривым? Финн решил, что ему показалось. – Нет никакой необходимости прятаться. Не надо больше уловок.

Записка? Финн лихорадочно соображал. Леди Морли оставила ему записку?

Или это записка Пенхоллоу? Возможно, младшему брату герцога наконец удалось сокрушить добродетель леди Сомертон и пригласить ее на свидание в саду?

Финн боялся пошевелиться и не видел, что делает лорд Роуленд. Он только стоял и мысленно молился, чтобы леди Морли задержала сестра, которой срочно понадобилось рассказать, как она доила козу.

– Послушай! – Голос герцога стал еще мягче. Неужели в нем появились просительные нотки? – Ты сама попросила меня встретиться с тобой сегодня вечером. Так выходи же, моя храбрая девочка.

Храбрая девочка.

Финн забыл, что надо дышать.

Возможно, служанка ошиблась, и леди Морли назначила свидание в десять часов вовсе не ему.

Она положила глаз на герцогский титул?

Хруст, хруст.

Александра изумленно таращилась на герцога Уоллингфорда. Слова «какого черта?» вертелись на языке, но она оказалась бессильной их озвучить.

– Леди Морли. – Герцог смерил ее глазами с ног до головы. Его взгляд задержался на платке, все еще скромно покрывавшем ее голову. – Очаровательно.

Александра паниковала недолго. Ей вообще было не свойственно впадать в панику. Несколько секунд нерешительности – это все, что она позволила себе, прежде чем практичность одержала верх. Варианты возможных действий промелькнули в ее мозгу один за другим, и в конце концов – то есть после секундного размышления – она решила, что лучшая защита – нападение.

– Ваша светлость, – мило улыбнулась она. – Прекрасно выглядите. Ухаживаете за лунным светом в рамках своего образовательного проекта? Или у вас свидание с деревенской девчонкой?

Его лицо находилось в тени, и глаза казались черными ямами над неопределенными пятнами носа и рта.

– Я могу задать тот же вопрос вам, леди Морли, – ехидно сказал он.

– Деревенские девочки не в моем вкусе.

– Как жаль! – воскликнул герцог, всем своим видом выражая сожаление. – Значит, вы любительница природы.

Александра сделала глубокий вдох, наслаждаясь нежным ароматом цветов персика.

– Я гуляю здесь каждый вечер, – сообщила она. – Прогулка на свежем воздухе – великолепное средство от бессонницы. Попробуйте – и убедитесь сами. После нее прекрасно спится.

– Почему я должен верить этой сказке?

– Думаю потому, что у вас извращенный ум, – спокойно ответила она. – Вы неискренний человек, Уоллингфорд, и даже представить себе не можете, что не все строят козни и плетут интриги, как это делаете вы. Насколько я понимаю, вы считаете, что я встречаюсь с мистером Берком?

– Ну, раз уж вы спросили, то да.

– Тогда скажите мне, Уоллингфорд, с кем встречаетесь вы?

Герцог поднял руку и стал с преувеличенным вниманием рассматривать свои ногти.

– Предположим, я пришел, чтобы разоблачить вас.

Александра заставила себя рассмеяться:

– Не годится. Даже если бы я встречалась с мистером Берком, то была бы достаточно осторожной, чтобы об этом никто не узнал. Нет, все как раз наоборот. Это я поймала вас. Осталось выяснить лишь один вопрос: кто она?

– Нет никаких вопросов. Я здесь ни с кем не встречаюсь.

– Ваша светлость, – сказала она, улыбаясь в темноте, – я бы никогда не позволила себе быть невежливой и усомниться в правдивости слов мужчины.

– Надеюсь, что нет, – произнес Уоллингфорд убийственным тоном.

– Хотя, конечно, в делах сердечных всякое бывает. В конце концов, было бы подлее выставить свою пассию на позор, чем настаивать на строгой приверженности фактам. Разве не так?

– Мы слишком удалились от темы, – сказал герцог. – Вы встречаетесь здесь с Берком?

– Увы, я не считаю себя обязанной отвечать на этот вопрос. Если хотите, спросите у него.

– Но его здесь нет!

– Разве? – Александра оглянулась. – Но вы вроде бы утверждали, что я с ним встречаюсь? Боже мой, как неприятно. Вероятно, я перепутала время. Или место. Возможно, свидание было назначено у седьмого дерева в двенадцатом ряду, а не у двенадцатого дерева в седьмом ряду. Ужасно. И зачем только я сожгла его записку в камине?

Уоллингфорд величественно сложил руки на груди и злобно уставился на свою собеседницу.

– Прекрасно сыграно, мэм. Мои поздравления. Похоже, моему другу Берку повезло.

– Мистер Берк – настоящий мужчина, каким вам никогда не стать. – Александра тоже скрестила руки на груди и добавила: – Ваша светлость.

– Я так и понял, – буркнул он и засунул руки в карманы. – Ну и что дальше, леди Морли? Похоже, мы оба в тупике. Подождем его вместе?

– Вы можете делать все, что хотите, Уоллингфорд, а я продолжу свою прогулку. – И она уверенно пошла дальше по саду, пройдя всего в каком-то футе от герцога.

Он схватил ее за руку. Вблизи уже можно было разглядеть черты его лица. Все же этот мужчина был чертовски красив.

– Жалко, не правда ли, леди Морли, – тихо сказал он, – терять такой прекрасный вечер.

Она вырвала руку:

– А я и не намерена его терять, ваша светлость. Желаю вам хорошего вечера.

Она прошла несколько шагов, потом остановилась и обернулась.

– Скажите, Уоллингфорд, почему все это так чертовски много значит для вас? Почему вы не можете оставить людей в покое и предоставить им делать то, что они хотят? Неужели вы не можете ограничиться своими делами и не лезть в чужие?

Герцог долго смотрел на нее, прежде чем ответить.

– Получается, что не могу.

Каменный пол коридора был холодным и очень твердым. Во всяком случае, так показалось Александре, когда часом позже она выскользнула из своей комнаты и направилась к маленькой лестнице, расположенной в задней части библиотечного крыла.

В замке было тихо. Она долго ждала, пока стихнут все шумы и перестанет хлопать дверь, ведущая в сад. Потом для надежности выждала еще полчаса.

Даже пребывая в ярости, она умела быть терпеливой.

Конечно, появление в саду Уоллингфорда вместо мистера Берка могло быть случайностью. Не исключено, что домоправительница перепутала записки. Или произошло нелепое совпадение. В конце концов, персиковый сад вполне мог считаться излюбленным местом прогулок местных влюбленных парочек, и ей повезло, что она не наткнулась еще на кого-нибудь.

С другой стороны, послание мистеру Берку было очень ясным.

Независимо от того, что произошло на самом деле, Александра отказалась от мысли лечь спать, пока не прояснит ситуацию. Ее мотивы, разумеется, были сугубо практическими. Мистеру Берку придется понять, что с леди Александрой Морли нельзя обращаться с такой бесцеремонностью и что увиливание от свиданий с леди попахивает трусостью. Но, что еще важнее, тот поцелуй в мастерской должен получить рациональное объяснение, после чего следует установить твердые правила, обеспечивающие невозможность повторения.