Текст книги "Изумрудное пламя"

– Художник?

Эмеральда припомнила его взгляд и почувствовала, как быстрее забилось сердце.

Все девушки каравана – Эмеральда, Труди и ее сестра Кэтти – стояли на берегу реки, не решаясь попробовать воду: достаточно ли она теплая, чтобы искупаться. После ужина все мужчины обычно собирались у костров поболтать и обсудить свои проблемы. Старый Рэд пиликал на скрипке что-то заунывное, кто-то смеялся.

– Я думаю, вода слишком холодная, – предположила Кэтти, – и еще здесь могут водиться змеи. Я лучше не буду.

Кэтти была такой же хорошенькой, как и ее сестра, но характеры у них были совершенно разные. Буквально в каждом слове Кэтти звучала какая-нибудь жалоба. Ей не нравилась Миссури, не нравились черные мухи, что летали повсюду, не нравилась еда, и ей совсем не хотелось ехать в Калифорнию. Более того, она склонна была винить Труди в том, что семья решилась на это путешествие.

– По-моему, вода то что надо, – возразила Труди. – Эмери, а ты как считаешь? В конце концов мы здесь уже несколько недель. У меня такое ощущение, что я уже покрылась коркой грязи. Ты все равно не отмоешься ушатом воды в палатке. Я решила, что следует искупаться. Больше того, я отмоюсь как следует.

Кэтти открыла рот.

– Труди, ты не сделаешь этого, папа сказал…

– Папа не говорил мне, чтобы я ходила замарашкой, Кэтти!

– Да, но не так!

Под удивленным взглядом Эмери Труди стянула платье.

– Вымыться можно, только раздевшись догола, дорогая сестренка. Присоединяйся!

– Как догола? А если кто-нибудь увидит?

– Ерунда! Они все заслушались скрипкой. В любом случае мы будем под водой, где меня голой смогут увидеть только рыбы. Эмери, присоединяйся! Обещаю, тебе понравится! Самое приятное ощущение!

– Я… Я не могу. – Краска смущения залила лицо и шею девушки.

Труди успела раздеться до корсета и панталон. Стянув с себя последние одежды, она обнажила белое тело с рыжеватым пушком, покрывающим самую интимную часть, и полные круглые груди с розовыми сосками.

– Давай, – продолжала звать она. – Нас никто не увидит! Или ты такая же стеснительная, как моя сестра? Тогда оставайся в панталонах. В любом случае ты станешь чище, и поверь, скажешь мне спасибо. То ли еще нас ждет! Папа сказал, что дальше воды не будет на мили вокруг, нам придется все время глотать пыль и утопать в грязи.

Труди прыгнула в воду, разбросав во все стороны брызги, очутившись по пояс в реке. Вскоре она отплыла подальше, так что из воды торчало только лицо, казавшееся белым в последних лучах заходящего солнца.

Эмеральда не знала, как поступить. Она не принимала ванны с тех пор, как уехала из дома. Кожа ее зудела. Решившись, наконец, она сняла туфли и платье, оставшись в корсете и нижней юбке. Если бы сейчас ее могла видеть тетя Анна…

Но здесь ее нет, напомнила себе девушка. Здесь она одна, без тети. И ей надо вымыться. До сих пор она даже не отдавала себе отчета в том, как нуждалась в купании.

Оставив Кэтти на берегу, она подошла к Труди.

Вода ласкала ее тело прохладными легкими прикосновениями. Подражая Труди, она присела в воде, так что вода плескалась у подбородка.

– Ты хорошо плаваешь? – спросила Труди.

– Не очень, – призналась Эмери. – А ты?

– Я плаваю по-мужски, саженками, но у меня не очень хорошо получается. Мои братья отлично плавают, но я задыхаюсь и не могу за ними угнаться. И потом отец угрожает выпороть меня, если увидит, что я плаваю.

– Выпороть? Почему?

– Он считает, что плавание не женское занятие. Наверно, боится, что я увижу братьев голыми.

Девушки продолжали плескаться и разговаривать. Кэтти куда-то пропала, наверное, пошла в лагерь, и они остались вдвоем, наслаждаясь прохладой реки и последними лучами солнца.

Вдруг они услышали шум на берегу.

Эмери напряженно прислушалась.

– Что бы это могло быть? Не иначе, что кто-то пришел сюда купаться!

Но Труди продолжала весело брызгаться и хохотать.

– Может, нам лучше одеться, – предложила Эмери, направляясь к берегу.

В какое неприятное положение они попали! Труди совсем голая, и Эмери почти без ничего, ее нижнее белье намокло и прилипло к телу. Сейчас она ругала себя за то, что поддалась искушению.

– Кто там плещется? – послышался голос Бриджмена. Он вел на водопой лошадь. Он был без шляпы, на лице играла улыбка. Эмери видела, как ветерок трепал его светлые волосы, закатное солнце высвечивало его четко очерченное лицо с упрямым подбородком, а глаза его, смелые и смеющиеся, смотрели на нее с неподдельным изумлением.

– О, – Эмеральда, едва не оступившись, сделала шаг назад, прикрывая грудь руками, не отдавая себе отчета в том, что ее усилия напрасны: мокрая ткань открывала взгляду безупречную форму ее груди, каждую деталь ее фигуры, вплоть до маленьких торчащих сосков. Если бы было немного темнее! Если бы он сюда не пришел!

– Вижу, вы принимаете ванны. – Он улыбнулся, взгляд его скользнул по ее телу.

– Если бы вы были настоящим джентльменом, вы бы повернули назад и дали бы нам с Труди одеться…

Мэйс Бриджмен усмехнулся.

– Но я вовсе не джентльмен! Куда мне до него! Я – проводник, почти дикарь. И еще я – естествоиспытатель, когда у меня есть для этого время. – Он продолжал дразнить ее. – И я считаю своим долгом оставаться здесь и сторожить вас обеих от индейцев или других злоумышленников, которые, чего доброго, украдут ваши платья. Или, что еще хуже, вас самих.

– Но вы не должны здесь оставаться. – Эмери готова была заплакать. – Труди совсем…

– Труди более решительная особа. – Мэйс взглянул на реку, где как ни в чем не бывало продолжала плескаться Труди.

– Вы же не можете оставаться здесь, когда она выйдет из воды?!

В первый раз его лицо приняло серьезное выражение.

– Может, так было бы лучше, маленькая глупышка. Скажи, как тебя зовут?

– Э… Эмеральда, – клацая зубами, произнесла она. Стащив платье с куста, она прикрыла им свое тело. – Эмеральда Реган.

– Ну, Эмеральда Реган, я надеюсь, вы поняли, что здесь не гостиная на плантации вашего отца, где симпатичные женщины заводят флирты со столь же симпатичными молодыми людьми. Здесь дикая земля и порядки тоже варварские. И женщины здесь – редкость, особенно такие хорошенькие, как вы. Перед тем как лезть в воду, вам следует выставлять пост. Среди наших мужчин есть всякие, но в основном такие, которые привыкли брать, что захотят. Ты же не хочешь, чтобы тебя изнасиловали?

– Я… Я не знаю, что вам сказать? – Она разрывалась между двумя чувствами: с одной стороны, ей было смертельно обидно за то, что он посмеялся над ней, и гневные слова готовы были сорваться с ее уст, с другой – надо было отправить его куда-нибудь подальше, чтобы одеться.

– Ну что ж, теперь вы будете знать, как себя вести. А я останусь здесь сторожить вас и вашу подругу, пока вы не оденетесь, нравится вам это или нет.

– Но… Вы хотя бы отвернитесь!

Широкая улыбка заиграла на его губах, открывая ровные белые зубы, две ямочки заиграли на его щеках.

– Конечно, я не джентльмен, но не настолько, чтобы не понять, что это необходимо.

– Ну вот и отлично, – ответила Эмери.

Он снова улыбнулся и медленно, но неохотно повернулся к ней спиной.

– Эмеральда, ты можешь подать мне одежду? – позвала ее Труди.

– Да, одну минутку.

– Дай мне платье, я замерзла!

Убедившись, что Мэйс терпеливо ждет, Эмери стащила с куста одежду Труди. Подойдя к воде, она крикнула ей:

– Побыстрее, здесь мистер Бриджмен! Скорее одевайся, пока он тебя не увидел.

– Ну и пусть смотрит, мне не жалко.

Труди выпрямилась, открыв свою роскошную грудь, молочно-белую в сгущающихся сумерках.

– А он красавчик, Эмери, ты не заметила?

Глава 6

Спрятавшись в густых зарослях на берегу, Зик Йорк, раскрыв рот, наблюдал за купанием девушек. Вот они вышли из воды, одна из них совершенно нагая с роскошной молочно-белой грудью, как бы светящейся изнутри в мягком вечернем свете. Зик был явно раздосадован появлением Мэйса Бриджме-на, который стоял не дальше двадцати шагов от его укрытия.

«Будь я проклят, – думал он, – если эти две девицы не похожи на распустившиеся бутончики, особенно та, что с зелеными глазами. Жаль, что она не разделась догола, как ее светловолосая подружка. Эмеральда Реган – так, кажется, ее зовут? Эта девушка более хрупкая, чем блондинка, грудь меньше и не такая круглая, а острые соски так возбуждающе торчат под мокрой тканью… Как было бы здорово завалить ее где-нибудь на бережку!..»

Зик почти наяву ощущал ее под собой, представляя, какой нежной должна быть ее кожа, прямо как бархат, и такая же приятная на ощупь. «Девчонка, должно быть, с огоньком, это видно, – продолжал распалять себя Зик, – Сперва жар будет медленно тлеть в ней, зато потом какой костер разгорится!»

Облизнув губы, он подумал о том, что им предстоит пройти бок о бок тысячи миль и наверняка можно будет улучить минутку, чтобы остаться с ней наедине. Вот тогда-то он и покажет ей, что такое настоящий мужчина!

Зик наблюдал за тем, как Эмеральда застегивала платье, как подала одежду Труди. Почесав подбородок, он вдруг подумал о том, как удивилась бы Эмери, если бы узнала, что под двойным дном его повозки они с Биллом прячут девять бочонков золотых монет.

Девять бочонков золота! Зик все еще не мог поверить подвалившему счастью. Перед ним как живой вставал тот человечек в банке возле «Дейли Трибюн», который словно мешок свалился на пол после его меткого выстрела, залив кровью все вокруг. Даже все видавшего Билла чуть не стошнило, не говоря уже о нем, Зике, но блеск золота моментально излечил обоих.

В банке оставались еще насмерть перепуганные служащие и клиенты. Их было пятеро, и среди них – молодая женщина, лет, наверно, двадцати, с двумя маленькими детьми. Она была хрупкой и слабой. Младшего ребенка она изо всех сил прижимала к груди. Зик отшвырнул ребенка, опрокинул женщину на скамью и овладел ею.

Особого удовольствия он не получил: женщина лежала под ним как неживая. Нет, гораздо приятнее было бы, если бы она сопротивлялась. Да, это было бы здорово. Ему нравилось, когда женщина сопротивляется.

Зик Йорк прищурился, глядя на Эмеральду Реган. Она будет сопротивляться, в этом нет сомнений, будет бороться с ним из последних сил, но он все равно одержит верх, так было всегда.

«Конечно, – решил, поразмыслив, Зик, – никто не мешает мне поохотиться и за другой пташкой, с такой аппетитной грудкой. Пожалуй, я возьму их обеих».

Идея путешествия через весь континент в Калифорнию принадлежала Биллу. После ограбления банка газеты запестрели гневными статьями, призывающими к мщению. Тогда они и решили исчезнуть. Билл – под видом проповедника, а Зик – его двоюродного брата. Там, на Западе, следы их затеряются и они смогут начать собственное дело: пароходную компанию на тихоокеанском побережье или открыть порт для грузовых шхун. Этого хотел Билл, а Зик, глядя в его ледяные, не знающие жалости глаза, предпочел согласиться. В этой паре первенство всегда принадлежало Биллу, он принимал решения, но насчет женщин советоваться с ним было бесполезно. Да, с этим он справится сам, без чужих указок.

Итак, путешествие обещало быть приятным.

Пятнадцатого мая решено было сниматься с якоря. Оррина выбрали старшим. В последнюю минуту к переселенцам присоединился маленький кривоногий человечек с курносым носом и круглыми небесной голубизны глазками по имени Уайт Тетчер. Едва появившись, он объявил всем, что продает патентованные лекарства, среди которых был смягчающий сироп Тетчера, средство от кашля мистера Тетчера и афродитин мистера Тетчера (средство возвращения утраченной красоты).

– Конечно, лекарства не панацея, но они помогают, – говорил он, моргая. – Путешественники часто страдают от кашля, и лекарство принесет облегчение. Тем более что цена вполне умеренная.

Разумеется, не он их изобрел, весело согласился Уайт, но тот, кто купит у него что-нибудь, не пожалеет. И лучше поторопиться, так как его лекарства пользуются большим спросом в Сан-Франциско, там их буквально рвут из рук, и в Чикаго, а также в других местах.

Эмеральда нашла Уайта довольно забавным. Его живая манера общаться и выразительный голос внесли некоторое оживление в компанию эмигрантов. Тетчер успел пообещать Тимми и Сюзанне показать веселое представление, используя докторские костюмы, которые он прихватил с собой.

Дни ожидания не отличались разнообразием. Часто Эмери ловила на себе взгляды Мэйса Бриджмена. Он смотрел на нее с такой ухмылкой, как будто все время видел ее в намокшем белье.

Однажды, набирая воду из реки, она встретила его сидящим на обрыве. В своем кожаном бахромчатом одеянии он казался большим и массивным. Взгляд его был устремлен на лежащий на коленях лист, лицо сосредоточено. Эмери подумала, что он ее не заметит, и это почему-то задело ее. Вначале она решила так и остаться незамеченной, но любопытство взяло верх: ей очень захотелось посмотреть, как он рисует.

– Здравствуйте, – громко сказала она, подходя к нему.

Он оторвал глаза от бумаги и улыбнулся ей, щурясь от весеннего солнца.

– Итак, передо мной вновь возникла Эмеральда Реган, – заключил он. – И на этот раз в полной форме.

Он с удовольствием окинул взглядом ее наряд из серого в полоску сатина, с длинными рукавами и рядом мелких пуговиц впереди.

Она вдруг разозлилась. Почему он снова над ней смеется?

– Да, – гневно выпалила она, – и вы, как я вижу, в хлопотах проводите утро. Наверное, вам как нашему проводнику очень пригодятся эта рисунки!

Она поджала губы.

– Эмеральда, меня наняли, чтобы я был вашим проводником, и я, как могу, выполняю свои обязанности, но рисование для меня больше чем работа: это жизнь, и я не собираюсь бросать это занятие ни при каких условиях. Мои рисунки мне дороже всего на свете, их я не променяю ни на что, даже на вас, моя дорогая, при всей вашей прелести. Кроме того, я знаю, что вы сами увлекаетесь рисунком и живописью, а для художника непозволительно издеваться над другим художником.

– Упрек был справедливым, и Эмери покраснела от стыда.

– Я… Я не хотела вас обидеть…

На щеках Мэйса появились ямочки.

– Я знаю, что вы имели в виду. Я немного разозлил вас? Прошу прощения, Эмеральда. Хотите посмотреть на рисунок?

Она несмело подошла поближе и взглянула на лист с затейливым сплетением линий.

На листе была изображена группа животных, похожих на оленей, со стройными ногами, грациозными телами, отмеченными белыми пятнами и длинными закрученными рогами. Их было четверо: трое взрослых и малыш. Каждый штрих был выписан уверенно и точно, лаконичными средствами передавая красоту большеглазых животных.

– Какая прелесть! – воскликнула Эмери. – А что это за звери?

– Вилоротае антилопы, – объяснил он, улыбаясь. – Я зарисовал их возле реки на Северном Плато. Мы наверняка встретим их на пути. Это красивейшие создания, очень пугливые, готовые при малейшей опасности пуститься в бегство, если их преследуют, они могут бежать со скоростью до тридцати миль в час.

– Глядя на них, не подумаешь, что они такие сильные.

– Но это так. Их ноги будто созданы для бега. Они легко оставляют позади большинство животных. Единственная опасность, которая им грозит, – это сход снежных лавин. Снег сбивает их с ног, и они легко становятся добычей хищника, и еще койоты – они нападают стаями, и, конечно, главный враг – человек.

Эмеральда задумалась.

– Да, вам удалось передать их характер: несколько точных штрихов, и все налицо. Вы изобразили их благородными, слишком гордыми, чтобы покориться.

Мэйс пристально посмотрел на нее:

– Я рад, что вы поняли меня. Хотите еще посмотреть мои работы? Аудибон советовал мне привезти их в Нью-Йорк, чтобы там устроить выставку.

– Аудибон?

– Да, мой друг и учитель. Когда-нибудь я расскажу вам о нем.

Мэйс вынул из этюдника пачку работ и разложил их перед Эмери. Здесь были и почти законченные работы, и этюды, и наброски. Эмери заинтересовали животные, похожие на баранов, только мощнее и с более густой шерстью и внушительными рогами.

– Как они великолепны! – воскликнула девушка. – Но у них такой необычный вид. Вот это, например, кто?

– Это? Это, девочка моя, бизон. Мы увидим их вскоре во множестве. А это вапити, или канадский олень. Они живут на скалах, и каждую осень окрестности оглашаются их ревом: самцы выходят биться за гарем. Должен признаться, жестокое зрелище. Иногда они дерутся до тех пор, пока один из соперников не погибает. По-моему, это чересчур – погибать из-за самки, вам не кажется?

Он перелистал рисунки в альбоме, среди них были изображения медведей гризли, волков, серых и рыжих лисиц, бобров и американских зайцев.

– Ваши рисунки, даже незаконченные наброски, изображают животных так, будто у них есть чувство собственного достоинства, будто они принадлежат избранному кругу, куда нет доступа случайным прохожим.

И снова Мэйс пристально взглянул ей в глаза:

– Так оно и есть, Эмеральда. Они живут в своем мире. И этот дикий огромный мир их, а не наш. Любой, кто хоть немного знаком с прериями, прекрасно это осознает.

На несколько секунд воцарилась тишина. Мэйс задумчиво смотрел вдаль, мысленно он был далеко отсюда.

– Ну как, Эмеральда, – спросил он, собирая рисунки, – мы станем друзьями? Мы должны подружиться, ведь нам идти бок о бок две тысячи миль.

«Друзьями…» Эмери вдруг вспомнила его восхищенный и откровенный взгляд, словно он нарочно смущал ее, разглядывая полуобнаженное тело в реке, но вторая часть фразы – «…две тысячи миль» – заинтриговала ее больше.

– Две тысячи миль, говорите?

– Прибавьте еще пару сотен. А если учесть, что придется кое-где идти в обход, иногда взбираться на скалы, форсировать горные протоки, получится вообще Бог знает какая цифра.

– Я даже представить себе не могу это расстояние. Человек на фоне этих огромных пространств кажется маленьким и беспомощным, как песчинка.

Он встал и посмотрел на нее сверху вниз.

– Ты права. Когда мы придем на Запад и встанем под тамошним небом, со звездами, такими большими, словно сковородки, которых миллионы, тогда ты действительно поймешь, какой ничтожно малой величиной является человек.

– Мы? – спросила она, повинуясь какому-то безумному порыву. – Мы с вами будем любоваться звездами?

– А почему бы и нет?

Мгновение он смотрел на нее с едва заметной насмешкой и до того, как она успела отвернуться от него, заключил ее в объятия.

Рот его оказался мягким, подвижным, ищущим и требовательным. Дома, в Батон-Руже, некоторые плантаторские сынки украдкой целовали ее, и, надо сказать, она не очень-то сопротивлялась. Но никто еще не целовал ее так, как он. В этом поцелуе было нечто, что передавалось от него к ней, заставляло дрожать каждую клеточку ее тела.

Она готова была оставаться в его объятиях весь день и всю ночь, вечно.

– Пожалуйста, не надо, – наконец прошептала она, испугавшись незнакомых чувств, и оттолкнула его от себя.

– Что с тобой, малышка? Тебя никто не целовал раньше?

Голос его звучал мягко и участливо.

– Конечно, целовали! Я… Ну…

Она чувствовала смущение и неуверенность, сердце продолжало стучать как бешеное, ноги подкашивались от слабости.

Мэйс легонько похлопал ее пониже спины.

– Иди, Эмеральда, займись делами. Набери воды и возвращайся в лагерь.

– Воды? – повторила она, словно не понимала, о какой воде речь.

– Ну да, воды. – В его серых глазах заплясали огоньки смеха. – Ты ведь пришла к реке, чтобы набрать воды, не так ли?

Эмери торопливо оправила платье и, наполнив тяжелые ведра водой, понесла их в лагерь, к повозке Уайлсов, злясь на себя за румянец, что не сходил со щек, за мысли, что щекотали ей нервы. Мэйс Бриджмен, его рисунки, его серые глаза, то, как он держал ее в объятиях, – она не могла выбросить его из головы.

Все эти долгие дни, заполненные ожиданием того, чтобы подросла трава, дающая пищу животным, Эмери не выпускала из рук альбома и карандаша. Она рисовала Тимми верхом на его ореховой масти лошадке – пони. Ветерок получался у нее как живой, такой же резвый и непоседливый, как в жизни, с упрямым взмахом хвоста, не хуже выходил и солнцеголовый мальчишка, характером похожий на своего пони.

– Смотри, Эмери! – кричал ей Тимми, пролетая на лошадке. Мальчик будто родился в седле. – Мой Ветерок лучше всех! Видишь, как он лихо поворачивает? Смотри на меня! Ну как, получается?

И он носился кругами вокруг лагеря так, что отец вынужден был сказать ему, что если он не угомонится, то загонит лошадку еще до поездки, и в прериях ему придется шагать пешком.

Маргарет Уайлс благодаря помощи Эмеральды стала выглядеть лучше: не такой усталой. Каждый день она посвящала Эмери в очередной аспект лагерной жизни, учила ее всему: как, например, взбивать масло или разжигать костер.

Эмеральда взяла на себя добровольные обязанности домашнего учителя. После обеда она давала уроки Тимми и Сюзанне. Она пригласила на занятия и детей Вандербушей и Ригни, единственных за исключением брата и сестры Уайлсов детей в лагере. Но оба мальчика – двенадцатилетний Жан Вандербуш и Боб Ригни, которому исполнилось тринадцать, – отказались.

– В пути нам будет не до книжек, – объяснил белобрысый Жан.

– А я, – сказал Боб Ригни, – никогда не умел читать и не намерен учиться.

Тимми, однако, уже успел прочесть несколько книг. Рассказы Эдгара По относились к самым любимым.

Сюзанна, которой предстояло встретить свой пятый день рождения в пути, уже знала алфавит и понемногу училась складывать слова. Эмеральда сделала букварь, иллюстрировав его собственными рисунками.

Однажды после полудня к Эмери, делающей наброски с играющих детей, подошел Мэйс Бриджмен:

– Вижу, вы работаете, Эмери.

– Да. К сожалению, я не такая искусная рисовальщица, как вы, Мэйс. Меня никто не учил, но я всегда любила рисовать.

– Не возражаете, если я посмотрю?

– Смотрите, если хотите.

Мэйс медленно листал альбом, внимательно разглядывая работы: вот Оррин возится с лошадьми, вот старый. Рэд играет на скрипке, а это – Тимми на своем пони. Здесь же было несколько набросков, сделанных в Ста Дубах, – мускулистые рабы с мотыгами, старый садовник Кальвари, везущий тяжелую бочку с водой…

Эмери напряженно ожидала его вердикта. Однако он просматривал страницу за страницей и ничего не говорил.

– Рисунки очень хороши, Эмери, – наконец сказал он. – Все передано с обстоятельной точностью, и, что самое главное, рисунки сделаны с чувством юмора. Каким-то образом вам удается передать не только то, как выглядят люди, но и то, чем они дышат, о чем думают, какие они.

– Я… Вы так считаете?

Она даже не думала, что он так серьезно отнесется к ее работам. В Ста Дубах над ее набросками подсмеивались. Мэйс был первым, кто отнесся к ее работам как к произведениям, достойным внимания.

– Ваши рисунки станут бесценным сокровищем – летописью нашего путешествия, – проговорил он медленно. – Когда-нибудь они станут достоянием истории. Вы должны хранить этот альбом. Сшейте для него водонепроницаемую обложку или папку наподобие моего портфеля. Возможно, когда мы доберемся до Калифорнии, их можно будет опубликовать.

– Опубликовать? – Она посмотрела на него в недоумении.

– А почему бы и нет? – Его глаза смеялись, а в глубине, словно солнечные зайчики, светились золотистые огоньки. – Ты художница, Эмеральда, такая же, как и я. Но у тебя свой путь, своя манера письма. Аудибон учил меня: нельзя зарывать талант в землю. Мир нуждается во всяком, кто может что-то привнести в него своего, чем-то прделиться с людьми, не важно, большим или малым. Миру нужен наш талант.

Какие высокие слова и какой музыкой звучат они в ее ушах. После ухода Мэйса Эмери долго сидела, глядя на незаконченный рисунок у себя на коленях. Она – художница, так сказал Мэйс, и это согревало ее.

Пятнадцатого мая, во вторник утром, как и планировалось, они тронулись в путь.

Утро нельзя было назвать ни праздничным, ни светлым. Небо заволокли тяжелые, свинцовые тучи. Оррин уверял, что вот-вот начнется дождь. Однако Эмеральда не замечала мрачности погоды, сердце ее было переполнено радостным возбуждением. Они действительно двинулись в края нехоженых троп и непокоренной природы, в края, о которых ходили только легенды.

С первой проблемой они столкнулись сразу же: волы отказались переплывать через Миссури. Испуганные бурлящим потоком, они в панике метались по реке, плыли кругами и все время старались вскарабкаться на спины друг друга.

– Будьте вы прокляты, ублюдки! – кричал Оррин вне себя от бешенства. Эмери улыбнулась. Библия была у Уайлсов всегда под рукой, но никакими заклинаниями невозможно было заставить упрямых животных действовать себе же во благо.

Решение предложил Мэйс: они пересекут реку на нанятом пароме, к которому сзади привяжут самого покладистого из животных. Это сработало. Волы последовали за товарищем и благополучно пересекли реку. Затем на другой берег переправили повозки с женщинами и детьми. Эмери прижимала Сюзанну к себе, глядя вниз, на бурлящий, пенящийся поток.

– Ну и отлично, – сказала Труди, – если мы свалимся, я по крайней мере еще раз искупаюсь. Не хочу мокнуть просто так.

– Слава Богу, – прошептала Эмери, оказавшись на другом берегу.

К счастью, переправа удалась, никто не намок, но прошли они в пер. зый день немного, всего несколько миль, так как пошел дождь, холодный и затяжной. Они быстро встали лагерем, однако костер из-за дождя разжечь не удавалось, и им пришлось довольствоваться сухарями и сушеным мясом, вымоченным в молоке от маленькой молочной коровы, купленной в Сент-Луисе, по кличке Босси, которой дождь, казалось, был нипочем. Затем, продрогшие от холода и сырости, они устроились на ночлег в повозке все пятеро плюс собака Эдгар.

– Довольно тесная семейка, – пошутила Маргарет.

Повозка была точно такой, в какой Эмери путешествовала в детстве. Она представляла собой довольно внушительное помещение, способное вместить сотни необходимых вещей весом не меньше тонны. Полом ее или основанием служил деревянный ящик размерами около девяти футов в длину и пяти в ширину с бортами высотой около двух футов. Этот ящик Оррин использовал для переправы. В повозку было встроено двойное дно, чтобы там можно было хранить припасы и оружие.

Верх был сделан из прочной парусины. Для придания водонепроницаемых свойств парусина была пропитана льняным маслом. Тент удерживался на шести перекладинах, изогнутых в полукольцо, сделанных из гибких, но прочных веток. Впереди был навес. Спереди и сзади был вход, сделанный наподобие распашонки. Изнутри повозка напоминала уютную затемненную комнату со стенами из дерева и парусины, с арочной парусиновой крышей. В центре не сгибаясь мог стоять Мужчина, однако ближе к стене приходилось нагибаться. Если как следует пошарить по стенам, можно было отыскать потайные карманы, которые Маргарет специально нашила, чтобы хранить в них самое ценное.

Дождь. Никогда раньше Эмери не видела такого затяжного дождя и не относилась к нему с такой неприязнью. Каждый день шел дождь, они вымокли насквозь, до нитки, и вместе с дождем таял их энтузиазм. Даже Тимми, не слезающий со своего пони, словно поблек от дождя.

Медленно и неохотно каждый делал свое дело. Главной заботой Оррина были волы, которые везли повозку. Он заставлял их работать, то и дело покрикивая на них. В руках у него был длинный кнут, который иногда приходилось применять.

Маргарет и Сюзанна ехали в повозке, а Эмери, уставшая от монотонной тряски, шла рядом. Тимми ехал на пони.

Труди тоже время от времени ехала верхом, и Эмери, глядя на нее, немного завидовала подруге, но, когда Труди одолжила ей на денек свою лошадку Гольден, перестала завидовать: сидеть на лошади в длинном платье было не слишком удобно, да и езда верхом оказалась не столь приятной.

Однажды вечером Мэйс Бриджмен, вернувшись в лагерь с разведки, подошел к Эмери. Дождь очистил тяжелое, хмурое небо. Рэд вынул скрипку, а Уайт Тетчер приготовился аккомпанировать ему на банджо.

– Я слышала, как мужчины говорили о том, чтобы использовать мулов, – произнесла она нарочито будничным тоном, стараясь не выдать своего восторга по поводу появления Мэйса. – Они говорят, что с ними мы будем проходить больший путь, чем сейчас.

– С мулами быстрее, не спорю. Но не забывай, что тебе придется весь день проводить верхом, и если ты захочешь отдохнуть от езды, то должна будешь вести своего мула под уздцы. И еще: вечером всякий раз придется распаковывать всю поклажу, а утром упаковывать вновь.

– Но…

– Тебе не захочется иметь дело с гружеными мулами, если с тобой, не дай Бог, что-то случится. Беда в том, что при использовании мулов раненого не на чем везти. Если человек попадет в беду, единственное, что ему останется, – лечь посреди дороги и ждать очередную партию или лучше пустить себе пулю в лоб.

– Что вы такое говорите?!

– Увы, но это так. Я сам не раз слышал о таких случаях. Те, кто предпочитает путешествовать на мулах, должны знать, чем рискуют.

Эмеральда мгновенно подумала о Маргарет.

– Ну и хорошо, что мы выбрали другой способ, – сказала она. – Я и представить себе не могу, что кого-то можно бросить одного на произвол судьбы.

– Странно было бы, если бы ты думала иначе, – ответил Мэйс. Но он не стал развивать свою мысль щльше, а Эмери не рискнула задавать вопросы.