Текст книги "Изумрудное пламя"

Глава 9

Солнце село. Все сидели вокруг костра Мэтта Арбутнота и пели псалмы. Голоса уносились в небо в гармоничном согласии, музыка объединяла их.

Вокруг сгущалась тьма. В воздухе гудели москиты. Дождь так и не пошел, но перед самым закатом небо вдруг прояснилось, и огромный красный шар на миг показался на горизонте. В этот момент всеми овладела грусть, все вдруг затосковали по дому, оставленному в той жизни, все чувствовали одно и то же, даже дети. Тимми прижался к Эмери и обнял ее колени.

Труди сидела у самого огня. Эмери видела, как она наклонилась и что-то шепнула на ухо Мэйсу Бриджмену, сидящему рядом с ней.

Сама того не желая, она почувствовала укол ревности. Труди ей нравилась по-прежнему, но она не могла понять, как могла нормальная девушка лечь с Зиком Йорком, а в том, что это произошло между ними, Эмеральда не сомневалась.

Пение продолжалось, напомнив ей службы в Батон-Руже, когда она сидела на скамейке между Корой и Чармиан. При этих воспоминаниях у Эмери защипало глаза, и она, прикусив губу, попробовала направить мысли в иное русло, подумать о другом, например, о Мэйсе.

Она посмотрела на него. Взгляд его был задумчивым, даже печальным. Эмеральда понимала, что для проводника, человека, знакомого с опасностью, смерть не в новинку. Она вспомнила его рассказы об индейских набегах, о катастрофах, болезнях, которые косили эмигрантов. И все-таки было видно, что смерть Чарлза глубоко потрясла его.

Тимми уснул, пристроившись у ее ног, и Эмеральда нежно переложила его поудобнее. Когда она подняла глаза, ни Мэйса, ни Труди уже не было.

Вначале она не могла поверить своим глазам. Только утром Мэйс целовал ее, говорил о свидании. Она не согласилась, но сейчас, сидя среди певцов, почувствовала себя брошенной. Нет, это просто невероятно, убеждала она себя. Наверняка Мэйс пошел по своим делам, а Труди, уставшая за день, отправилась спать.

Но куда все-таки они могли деться? Посреди густой тьмы был всего лишь один островок света – их костер.

Труди любила петь и никуда бы не ушла, если бы ее не позвало нечто более приятное, чем пение.

Эмери вздрогнула. Она подумала о том, что Мэйс мог видеть ее голую в реке, ведь Труди и не пыталась спрятаться, а продолжала плескаться у Мэйса на глазах.

Все хором спели еще пару псалмов, и тут Уайт Тетчер, решив разогнать тоску, завел «Воздушную кукурузу» глубоким сочным баритоном и пустился плясать зажигательную джигу на небольшом освещенном пятачке у костра.

За этим утоптанным пятачком расстилалось целое море мягкой травы. Не там ли сейчас лежат Мэйс и Труди?

Эмери опустила голову, сердце ее сжалось от обиды и унижения.

Эмеральда плохо спала в эту ночь. Она металась, разбрасывала руки, словно отгоняя от себя преследующие ее кошмары. Утром она чувствовала себя уставшей и измученной. А Тимми, наоборот, проснулся в радостном возбуждении: отец обещал взять его на охоту. Глаза мальчика блестели, и его оживление постепенно передалось и Эмери. Она улыбнулась. Дети есть дети. Еще вчера они были свидетелями смерти, но это вчера отошло для Тимми в далекое прошлое.

День тянулся медленно. Группа охотников выехала вперед, погонщиков заменили те мужчины, которые не были заняты своими волами. Пьер, заменивший Оррина, не разговаривал с Эмери. Мэйса нигде не было, видно, он ускакал вперед. Эмери отвернулась, когда мимо их повозки прогарцевала Труди с развевающимися на ветру льняными волосами.

Оррин вернулся в лагерь к полудню. Еще издали. Эмери заметила, как к лагерю медленно приближаются два коня. «Слишком медленно», – подумала она. Оррин вел под уздцы пони мальчика. «Где же Тимми?»

Когда Оррин приблизился, они увидели, что Тимми лежит, перекинутый через седло, лицом вниз. Его правая ступня была раздроблена в месиво.

– О нет, – застонала Маргарет. Она бросилась к Тимми, позабыв о своем животе. – Зачем ты взял его с собой, Оррин? Зачем? Он еще ребенок, он не может выполнять мужскую работу!

Оррин сжал губы.

– Рано или поздно мальчик должен становиться мужчиной. Помоги лучше занести его в повозку.

Тимми был в полузабытье, его бледное лицо покрывала испарина. Когда Оррин укладывал мальчика на одеяла, он застонал, как раненый зверь. Эмеральда была в панике. Казалось, Тимми умирает. Весь его ботинок был пропитан кровью.

– Нет… нет… – продолжала причитать Маргарет.

– Эмери, здесь нечто пострашнее, чем сломанная кость. Беги скорее за Беном Колтом, прошу тебя.

– Конечно.

Вокруг повозки начал собираться народ, качали головами, обсуждали происшествие, но Бена Колта среди них не было.

Эмери бежала вдоль повозок. Она уже достаточно наслушалась о том, как в этой глуши любой пустяк может стать роковым. Недавно Мэйс рассказывал жуткую историю о том, как охотник случайно порезал ножом ладонь. Рана воспалилась, и он, чтобы не умереть от заражения крови, был вынужден сам ампутировать себе кисть.

Но они в лучшем положении, ведь с ними врач, успокаивала она себя.

Повозка Бена бьша предпоследней в ряду, перед повозкой Зика. Угли после обеденного костра были тщательно залиты водой, на траве бьша разложена для просушки простиранная красная фланелевая рубашка Бена, складной стул висел на колесе повозки, но хозяина нигде не было видно.

Эмери взобралась на подножку повозки и заглянула внутрь, отметив идеальный порядок, с каким были разложены припасы. Вещи образовывали аккуратные стопки.

– Бен! – крикнула она. – Бен, выйдите!

– Его нет, малышка? – Эмеральда оглянулась, увидев приближающегося Зика. – Может, я на что сгожусь?

Пес был рядом с Зиком. Эмеральда отшатнулась:

– Нет, мне нужен Бен Колт. С Тимми случилось несчастье.

– Неужели? Не стоит огорчаться…

– Прошу вас…

Услышав за спиной звук шагов, она обернулась, увидев подходящего Бена с книгой в руке.

– Эмеральда, он вас обидел?

– Я… Нет. – Эмери с облегчением заметила, что Зик отошел. – Несчастье с Тимми, – выдохнула она. – Он лежит в повозке и нуждается в вашей помощи. Ему очень плохо. Я боюсь за него.

Бен вздрогнул как от удара:

– Но я же сказал вам, что больше не занимаюсь практической медициной. Когда-то я лечил людей, но уже давно разучился и не смогу ничем помочь.

– Как вы можете говорить такое! Вы же врач! Вы давали клятву помогать людям! Спасать их!

– Спасать… – Бен горько усмехнулся. – В доброй половине случаев врач только вредит пациенту. Все эти кровопускания, клизмы, ампутации – так много усилий, чтобы в итоге все равно наступила смерть… Моя жена и маленькая дочь умерли от желтой лихорадки, и я ничего не смог сделать, чтобы спасти их. Ничего!

– Нет! – закричала Эмери. – Тимми не должен умереть, не должен! Он еще ребенок, он не должен зависеть от эмоций взрослых людей, от их страха!

– Страха?! – Взгляд его темных глаз из-под насупленных бровей готов был испепелить ее.

– Да, вашего страха. Вы ведь боитесь, не так ли? Вы боитесь смерти, мистер Колт, боитесь Попробовать вступить с ней в борьбу, боитесь даже попытаться победить ее! – Эмеральда была вне себя от гнева. – Вы всего лишь жалкий трус, мистер Колт, – продолжала она. – У вас умерла жена, и вы теперь боитесь оказывать помощь людям, которые ждут ее от вас и зависят от вас! Вы презренный человек, ребенок умирает, а вы…

– Ладно. – Бен скривил рот. – Довольно, Эмеральда. Попридержи язык. Я пойду возьму инструменты. Они в повозке.

Через несколько секунд он появился с блестящим чемоданчиком в руках и быстро зашагал к повозке Уайлсов. Эмеральда едва поспевала за ним.

Почти все обитатели лагеря столпились возле повозки, возбужденно обсуждая случившееся. Изнутри раздавались рыдания Маргарет, перекрываемые громким и грозным голосом Оррина.

– Он в повозке? – спросил Бен.

– Да, – ответила Эмеральда.

– Оставайтесь здесь, – приказал Бен, но, когда он полез в повозку, она последовала за ним.

В повозке царил хаос. Мальчик лежал, скорчившись, без сознания на груде одеял. Маргарет, видно, уже пыталась разуть его раздробленную ногу, так как вокруг валялись лоскуты окровавленной ткани. Сейчас она, стоя на коленях перед сыном, раскачивалась из стороны в сторону, громко стеная, а Оррин зло отчитывал ее.

– Ты вечно держала его при себе. Мальчик только и знал, что цеплялся за твой фартук да читал свои дурацкие книжки, и нечего меня винить за то, что я попробовал научить его мужскому делу. У мужчин есть свое место в этом мире, и уже пора было…

– Довольно, – прервал их спор резкий голос Бена. – Выходите из повозки, оба выходите, я должен осмотреть больного.

Маргарет взглянула на него снизу вверх.

– Я не уйду, – сказала она тихо. Лицо у нее стало белым как мел. – Это мой сын, и я хочу быть с ним.

– Тогда дайте мне еще одеял. И вскипятите воды.

– Я могу чем-то помочь? – спросила Эмеральда.

– Что вы здесь делаете? Немедленно уходите отсюда, Мне не нужны здесь истерички. Хватит с меня одной.

Слова Бена хлестали ее, как пощечины. Эмеральда выпрямилась. Щеки налились кровью.

– Я велел вам уходить, Эмеральда. Мне надо прочистить рану, соединить кости и вывести его из шока. Это зрелище не для слабонервных девушек.

– Я не истеричка и не собираюсь падать в обморок. – Она отступила назад, не сводя с врача пронзительного взгляда.

– Эмеральда, – Сюзанна схватила ее за рукав, – Тимми ведь не умрет?

– Нет, Сьюзи, конечно, нет. Он скоро поправится. Я привела доктора Колта, и он ему поможет. А теперь помоги-ка мне, принеси немного воды.

Не успела Эмеральда выйти, с Сюзанной, как из повязки показалась Маргарет.

– Эмерадьда, мне нужна твоя помощь, – попросила она. – Я старалась держаться, но, видит Бог, не могу. Меня всю колотит. Бен просит, чтобы кто-нибудь подержал таз и подавал ему инструменты, а я… – испарина покрывала ее побелевшее лицо, – я не могу. Думала, что смогу, но нет…

– Он же сказал, что не желает видеть меня в повозке…

Маргарет спустилась на землю с помощью Гертруды, и ее усадили на раскладной стул.

– Прошу тебя, Эмери, не обращай внимания на его слова. Я хочу, чтобы рядом с моим сыном была ты, – проговорила она.

Оррин согласно кивнул, вся его бравада исчезла. Эмеральда молча направилась к повозке.

– Вы опять здесь? – недовольно спросил Бен, увидев ее. – Скажите им, что мне нужен помощник, а не какая-то слабонервная мисс, склонная к истерикам.

– Я не собираюсь закатывать истерики, – сказала Эмеральда, взглянув на Тимми.

Бен уже освободил ногу, чтобы осмотреть рану. Ступня представляла собой сплошное кровавое месиво: куски грязи, конский волос и раздавленная плоть смешались с обломками костей.

Эмеральда отступила. Зрелище было ужасным, и тошнота подступила к горлу. Однако, вспомнив, для чего она здесь находится, Эмеральда постаралась взять себя в руки:

– Меня попросила прийти сюда его мать, она хочет, чтобы я вам ассистировала. Скажите мне, что я должна делать.

– Великолепно! Вы не из пугливых? Я полагал, что вы относитесь именно к этому типу девиц.

– Вы ошиблись. Я ни разу в жизни не падала в обморок.

Бен склонился над раной и принялся что-то доставать оттуда с помощью длинного блестящего пинцета. Лицо его при этом сохраняло предельную сосредоточенность.

– Вы уверены в себе?

– Нет, я вовсе не уверена! – крикнула она, моля Бога придать ей стойкости. – Но мать мальчика настояла на том, чтобы с ним была я, она доверяет мне, и поэтому я буду помогать вам, даже если вы этого не хотите.

Бен поджал губы. Он даже не взглянул на нее, сосредоточив все внимание на пациенте.

– Ну что же. Однако я должен попросить вас не подходить слишком близко ко мне, понимаете?

– Что я должна делать?

– Пока держите таз, чтобы я мог до него дотянуться. Мне надо промыть рану, иначе она загноится. Я дал ему лауданиум, чтобы заглушить боль, но, черт возьми, мальчик все же продолжает кое-что чувствовать. Будем надеяться, что он еще немного пробудет в забытье.

Несколько долгих минут Бен сосредоточенно работал, а Эмери стояла рядом, боясь даже пошевелиться. «Нет, – говорила она себе, – я не должна позволять себе распускаться. Бен только и ждет проявления моей слабости, но я ему не дам ни одного шанса».

– Вылейте эту воду и налейте свежей, кипяченой.

Эмеральда послушно вышла с тазом из повозки и перевела дыхание. Свежий глоток воздуха прерий вернул ее к жизни.

– Ну как он там? – с надеждой в голосе спросил Оррин.

Эмеральда взглянула на него. Его била дрожь. Казалось, он постарел и сморщился.

– Он… Бен делает все возможное, – с трудом выговорила она.

Ополоснув таз и набрав свежей воды, она вернулась в повозку. Еще раз промыв рану, Бен попросил ее подавать ему инструменты из саквояжа: скальпели, успокоительное, бинты, пару прочных деревянных планок, чтобы зафиксировать конечность.

Лицо Бена оставалось мрачным.

– Дело – дрянь. У меня были подобные случаи, – пробормотал он. – Боюсь, что ногу сохранить не удастся. Если бы я только мог заглянуть внутрь, посмотреть, какую форму приняла кость… Но вряд ли такие осколки смогут срастись. Кость не сломана, она раздроблена. Если бы вместо мальчика была лошадь, ее оставалось бы только пристрелить.

– Как вы можете такое говорить? Тимми не… Да как у вас язык поворачивается?!

Бен взглянул на нее:

– Я говорю правду. Ты жила в добром, благоустроенном мире, не так ли, Эмеральда? В мире, где, если и случаются беды, врачи могут сложить человека из кусочков и вдохнуть в него жизнь. У этого мальчика раздроблена ступня, и все мои усилия пойдут прахом. Если он поправится, то останется инвалидом. Но скорее всего он не выкарабкается. Рана была вся в грязи, и туда попала инфекция. Может начаться гангрена, Эмеральда. Ты знаешь, что это такое? Мясо гниет и кости превращаются в труху.

Она не сводила с него глаз.

– Необходимо ампутировать ногу, я в этом уверен, – сказал Бен.

Эмеральде показалось, что голос доносится откуда-то издалека.

– Что?

– Я сказал, ампутировать, – резко повторил он. – Но даже и в этом случае я ничего не гарантирую. Однако это единственный Шанс для мальчика остаться в живых. Надо поговорить с родителями.

– Но вы не можете! Вы не посмеете это сделать! Разве можно так поступить с ним?!

– Придется. В противном случае… – В глазах Бена отразилась бессильная боль. – Оставайся и присмотри за ним, пока я поговорю с его родителями. И дай Бог, чтобы они согласились.

Когда он ушел, Эмери бессильно опустилась на пол возле мальчика. Тошнота подступала к горлу, по лицу текли слезы, но нельзя было поддаваться слабости, ведь Тимми могла понадобиться ее помощь.

Мальчик беспокойно метался и стонал. Она взяла его холодную руку в свою.

– Ветерок, – прошептал он и снова застонал.

Через несколько минут в повозку вернулся Бен и родители мальчика. Оррин побелел от горя, по лицу Маргарет текли слезы, губы ее были сжаты. Маргарет опустилась на колени перед сыном.

– Не надо делать этого, доктор Колт. Не надо лишать моего мальчика ноги. Я не разрешаю делать это. Тимми… Тимми не заслужил такой участи. Бог не допустит этого, вы слышите?

Оррин стоял рядом и что-то шептал ей на ухо и тряс за плечо. Она гневно отбросила руку мужа:

– Нет! Я не позволю отрезать ему ногу!

– Поймите же, это необходимо! – сказал Бен. – Если я не произведу ампутацию, начнется гангрена, и мальчик умрет.

– Вы не сделаете этого. Он мой сын, и я не дам вам отнять у него ногу. – Маргарет обвела безумным взглядом присутствующих.

Повисла тишина, прерываемая только стонами Тимми.

– Ну что же, – сказал Бен, – я ухожу. Мальчику нужен покой. Дайте ему попить, если он сможет. Через час дадите ему еще лауданиум. И не трогайте бандаж. Завтра я приду, чтобы сделать перевязку.

Глава 10

Эмеральда сидела на небольшом пригорке недалеко от повозок. Руки ее бессильно лежали на коленях, а глаза бессмысленно смотрели на горизонт.

В лучшем случае Тимми останется калекой, в худшем… даже страшно подумать об этом. Она не понимала, как такое могло случиться с девятилетним мальчиком. Как Бог мог допустить это?

Она услышала стук копыт и лошадиное фырканье за спиной и вскочила на ноги. Всадником оказался Мэйс Бриджмен. Он вернулся с разведки, в мешке, привязанном к седлу, лежал его портфель с рисунками.

– Эмери! Что ты здесь делаешь? Почему остановились повозки? Время – далеко за полдень.

– Из-за Тимми.

Мэйс спешился и подошел к ней. На нем были его неизменные кожаные штаны, из-за пояса торчал нож. Шляпа была надвинута на глаза, лицо покрывала пыль.

– Тимми? Что с ним случилось?

Эмери вкратце рассказала ему, как мальчика сбил бизон, раздробив ступню. Руки ее беспокойно теребили сборки голубого дорожного платья. Эмери распустила узел, и волосы лежали у нее на плечах, непослушные и непричесанные.

– Бен сказал, что должен ампутировать ему ногу, – продолжала она, – но Маргарет не хочет и слышать об этом. Она отказалась наотрез и Оррина убедила не соглашаться.

Мэйс помрачнел.

– Это очень плохо, – сказал он, помолчав. – Да поможет Бог бедному мальчику! Однако это задержит нас на день или два.

– Неужели только это вас и огорчает! – возмущенно воскликнула Эмеральда.

– А ты не слышала о партии Доннера? – резко спросил Мэйс. – Они тоже немного задержались, и зима застала их в горах. Некоторых из них пришлось убить, чтобы другие питались их мясом. Тебе не кажется эта история занимательной? Вижу, что нет. Конечно, я переживаю, я очень волнуюсь за эту семью, но, как я уже тебе говорил, в пути бывает всякое. Трудно ожидать, что мы доберемся до Калифорнии без происшествий. Но задержка в пути может оказаться роковой для всех, понимаешь, о чем я говорю, Эмеральда?

– Но… Мальчик в таком состоянии, а ты говоришь о задержке. – Голос Эмери задрожал. – Я слышала о твоей бессердечности, и вот оно – доказательство. Может, тебе стоит подумать о том, чтобы вернуться в лагерь и принять ванну. Твое лицо в пыли!

Мэйс с минуту молча смотрел на нее. Затем, словно встряхнувшись, откинул назад голову и рассмеялся.

– Отличная идея, Эмери! Ванна – это как раз то, что надо. И хорошо бы принять ее вместе, у тебя тоже грязное лицо.

Эмери сердито провела рукой по щеке.

– Нет, ты не вытерла. Вот она, большая грязная полоска, у самого носа. Вот здесь. – Он дотронулся до ее лица.

Она отшатнулась.

– Почему бы тебе не оставить меня в покое? Иди поищи свою Труди Вандербуш, это как раз то, что тебе нужно.

– Ах вот в чем дело, оказывается, в Труди! Понимаю.

– Ты ведь с ней ушел ночью, не так ли? – И, повернувшись, Эмери направилась к лагерю.

Мэйс пошел за ней. Схватив ее за плечи, он развернул ее к себе и крепко прижал.

– Эмери…

– Нет. – Она уперлась ему в грудь.

– Послушай, зеленоглазая, перестань. Я же мужчина, а не монах и не евнух.

– Лучше бы тебе быть евнухом! – зло выкрикнула она, сверкнув глазами.

Мэйс засмеялся:

– Ты даже не понимаешь, моя сладкая, что ты сейчас сказала. – Он все крепче прижимал ее, так что ей даже стало трудно дышать. Невозможно было вырваться из его цепких рук.

– Мэйс, прошу тебя, прекрати! Ты ведешь себя возмутительно! Оставь меня. Я… Я не хочу с тобой целоваться…

– Очень даже хочешь.

– Нет! Как ты смеешь даже думать об этом, когда Тимми, там, в повозке…

– Эмеральда, послушай. Ни ты, ни я ничем не можем ему помочь. Его осмотрел врач, сейчас рядом с ним заботливая мать. Мы ему сейчас не нужны. Эмеральда… Моя зеленоглазая девочка… Бывает так, что притяжение между мужчиной и женщиной становится столь сильным, что нет сил противостоять ему…

– Но, Мэйс, прошу тебя… – словно издалека доносились до нее собственные протесты.

– Эмеральда, ты же чувствуешь, как нас тянет друг к другу? Чувствуешь столь же отчетливо, как силу натянутых поводьев или аромат костра… Ты не можешь сказать мне «нет», не должна…

Он поднял ее на руки. Она изо всех сил отбивалась от него.

– Прекрати, – приказал он, – ты, маленькая дикая кошка…

– Я сейчас тебя исцарапаю. Я не знаю, что я с тобой сделаю! Опусти меня немедленно на землю!

Не обращая внимания на ее сопротивление, Мэйс уложил Эмери на траву, прижав ее ноги своими ногами и раскинув руки, Эмери извивалась, но попытки высвободиться были тщетны.

Она еще раз рванулась, однако Мэйс был слишком силен. Он крепко держал ее, глядя на нее с улыбкой.

– Тебя это все забавляет, не так ли? – сказала она, задыхаясь. – Для тебя это всего лишь игра! Посмотрите-ка, какой ловкач этот Мэйс Бриджмен! Скольких женщин он сумел приручить. Стоит ему поманить пальцем, и они бегут к нему. Сначала Труди, теперь я… Довольно, я не собираюсь стать еще одной девкой в твоем… гареме!

– Гареме? – В глазах Мэйса загорелся озорной огонек. Он приблизил свое лицо к ней так, что она могла разглядеть мельчайшие черточки. Вот и тот маленький шрам на скуле, который, как Мэйс однажды рассказывал Тимми, оставил ему на память медвежонок гризли, когда он попытался его нарисовать.

Сердце девушки замерло в сладкой истоме – так действовала на нее близость Мэйса. Сколько раз она вспоминала его поцелуй, мечтала о том, как она будет счастлива, если он женится на ней, но сейчас он вдруг стал ей противен. Как он мог назначить ей свидание и уйти с Труди Вандербуш! Значит, он хочет быть с Труди, ас ней всего лишь забавляется.

– Ну ладно, маленькая Эмеральда. Скажи мне, какая забота туманит твои прелестные зеленые глазки? Кто же назвал тебя так, Эмеральда, Изумрудинка? Твои глаза действительно как два изумруда.

Она вдруг почувствовала нежное прикосновение его губ к своему веку. Чудесная нега разлилась по телу.

– Мой отец назвал меня так, – выдохнула она. – Я помню, он говорил, что ему нравится, как звучит мое имя.

– Эмеральда… Мне тоже нравится, как звучит твое имя. – Мэйс нагнулся и поцеловал ее другое веко. Его теплое дыхание согревало ей лоб.

– Прошу тебя, – начала она вновь, уже не так настойчиво высвобождаясь из его объятий.

– Просишь о чем? – Он вновь усмехнулся. – Это Труди так беспокоит тебя? Да, я угадал, моя зеленоглазая красавица?

– Значит, это правда? Ты действительно уходил с ней и…

– Но ты ведь не пошла бы со мной, даже если бы я снова позвал тебя.

Неожиданно Мэйс отпустил ее и отвернулся. Дрожа всем телом, Эмери встала и принялась оправлять юбку. Он отошел от нее на несколько шагов, приминая ногами густую ярко-зеленую траву. Она слышала, как ломаются сочные стебли под его ногами.

– Давай кое-что проясним, Эмеральда, – вдруг сказал Мэйс. – Я – свободный человек, я – первопроходец, исследователь. Для меня превыше всего моя работа, и в моей жизни нет места для постоянной женщины.

Она в недоумении уставилась на него:

– Но я думала…

– Ты мечтала о замужестве, не так ли? – Он потянулся к ней и пощекотал былинкой ее лицо. Она отстранилась. – Понимаю, – продолжал Мэйс, – но боюсь, женитьба не для меня. Я хочу предупредить тебя об этом. Я не могу разделить свою судьбу с женщиной. У меня была девушка во Флориде, которая очень нравилась мне. Девушка в Сент-Луисе. Но ни на одной из них я не собирался жениться. Что я буду делать с выводком ребятишек? Большую часть времени я нахожусь в отъезде, и моей жене придется сидеть одной в четырех стенах и нянчиться с малышами. Возможно, мы будем видеться раз году, не чаще. Каково ей придется? Может случиться и такое, что я не вернусь. Нет, брак для меня был бы ошибкой.

Сердце девушки сжалось. Ей внушали, что к браку стремятся и мужчины, и женщины как к самому приятному и надежному способу жизни…

– Но я… Но твоя жена могла бы следовать за тобой! – робко возразила Эмери. – Она могла бы быть рядом с тобой везде, где будешь ты! Тогда бы ей не пришлось страдать от одиночества!

– Эмеральда…

Несколько минут она молчала.

– А как насчет Труди? – наконец спросила она. – По-моему, нечестно с твоей стороны водить ее за нос.

– Труди – совсем другое дело.

– Почему? Я не понимаю! Наверняка ее отец хочет, чтобы она вышла замуж.

– Папаша Вандербуш, между нами говоря, прекрасно знает, что собой представляет его дочка. Труди рассказала мне, почему он решил увезти ее в Калифорнию. Труди действует с оглядкой или по крайней мере старается. Она не дает распространяться слухам. Даже Марта Ригни ни о чем не догадывается.

– Не догадывается? О чем? – Эмеральда повысила голос.

– Ну некоторые могли бы назвать ее прирожденной шлюхой. Но я так не считаю. Труди просто не такая, как все. Ей бы родиться в другую эпоху, когда женщины могли удовлетворять свои сексуальные потребности так же свободно, как и мужчины. Труди нравится этим заниматься, в ней сильна потребность к половой жизни, и ничто не может ее остановить. Так почему же не доставить ей удовольствие? При этом я и сам кое-что получаю.

«Ей бы родиться в другую эпоху».

Мэйс говорил о Труди с непонятным ей уважением. Эмери была озадачена и шокирована одновременно. Она вспомнила, как бесстыдно Труди плескалась в воде, как демонстративно подмывалась, когда Эмери впервые увидела ее, как она смотрела на Зика…

– Но…

Мэйс потянулся к ней и уложил на траву рядом с собой.

– Не будем о ней, Эмеральда. Разве ты не видишь, что вы с Труди совершенно разные? Она хорошенькая, не спорю, но в ней нет той красоты, что есть в тебе. Никто с тобой не сравнится, никто…

Эмери обмякла. Бороться не было сил, даже если бы она этого и хотела. Она чувствовала, как его пальцы расстегивают пуговички на платье. Затем он снял его, за ним последовал корсаж и нижняя юбка, пока наконец она не осталась лежать перед ним нагая, освещенная теплым солнцем.

– Красавица, – едва слышно прошептал он. – О, моя Эмеральда, как ты чудесна…

Мэйс лег рядом, стянув свои кожаные штаны. Руки его ласкали ее тело, бережно, нежно. Затем он притянул ее к себе и вошел в нее…

Эмеральда резко села. Трава колола ее голое тело. Она взглянула на Мэйса. Тот лежал рядом на спине. Глаза его были закрыты.

Почему, спрашивала она себя, почему она позволила себе заниматься любовью сейчас, когда всего несколько часов назад случилось такое несчастье с Тимми! Как она могла, тем более после того, как Мэйс сказал, что никогда не женится на ней. Должно быть, она сошла с ума!

Она потянулась за одеждой и быстро оделась. Натянув через голову платье, она со злостью обнаружила, что оно застряло на полпути.

– Позволь мне помочь тебе. – Мэйс тоже сел. Под кожей его играли мускулы, кое-где на теле виднелись шрамы. Он рассказывал, как однажды в горах на него напал медведь, и только с помощью другого охотника ему удалось спастись, но метки остались. Эмери поежилась, глядя на рубцы.

– Нет, спасибо. Я справлюсь сама.

Она принялась натягивать платье, но безуспешно.

– Разреши мне все-таки помочь. Я прекрасно умею управляться с дамскими нарядами, ты же знаешь.

– Да уж.

Он обнял ее, поправляя платье. Пальцы его, казалось, прожигают ткань насквозь, ранят ее тело. Зачем, зачем она позволила этому случиться…

Пригладив волосы, она с тоской подумала о том, что, наверное, выглядит помятой и жалкой. Не осталось ли на юбке пятен от травы? Не застряли ли травинки в волосах? Что, если кто-нибудь это заметит? Как она будет выглядеть в глазах всех!

– У тебя травинки в волосах, – сказал Мэйс, словно прочитав ее мысли. – Давай я помогу.

Мэйс провел рукой по ее волосам, приглаживая непослушные кудри.

– Я… Я должна возвращаться в лагерь, – тихо сказала она. – Маргарет, должно быть, уже ищет меня. Я так расстроилась, что убежала, никому не сказав. А ты…

– А я вернусь в лагерь с другой стороны. Никто ни о чем не догадается, ведь я был на разведке и мог провести там весь день.

Перед расставанием он еще раз провел рукой по ее волосам:

– Не печалься о Тимми. Мальчик крепкий. Он должен выкарабкаться.

Когда Эмеральда вернулась в лагерь, она застала Оррина за смазкой колес. Его лицо пылало от гнева.

– Ступай в повозку, – приказал он. – Где ты была? Тебя нет уже больше двух часов. Нечего сказать, нашла время для прогулок! Маргарет несколько раз звала тебя. Если бы ты была рабыней, – добавил он, – я бы тебя как следует выпорол.

Эмеральда вспыхнула. Едва сдерживая слезы, она забралась в повозку.

* * *

Через двенадцать дней они подъезжали к форту Ларами.

Гертруда Вандербуш страдала от дизентерии. Она настолько ослабла, что даже самая простая работа ей была не под силу. Труди сидела возле матери.

– Я хочу пойти прогуляться, мама, – сказала Труди.

– Не ходи слишком далеко, слышишь? – попросила ее Гертруда.

– Не беспокойся, мама.

– Мы недалеко от форта, а там полно мужчин, и один Бог знает, что у них на уме.

– Не волнуйся, мама. Со мной все будет в порядке, – заверила ее Труди. Она поправила покрывало, подоткнув его под худенькую спину матери, поставила рядом с ней кружку воды и выскользнула из повозки. Сердце ее забилось от сладостных предчувствий. На ней было ее лучшее зеленое платье из набивного ситца, которое особенно подчеркивало округлость ее форм и необычный цвет волос.

Местность, где они остановились, была удивительной. Пейзаж был настолько необычен, настолько непохож на равнинные пространства Мичигана, что, казалось, они попали на другую планету. Горы возвышались одна над другой, образуя каньоны и ущелья. Путешествие становилось все труднее. Теперь их подстерегала опасность камнепадов и оползней, чаще приходилось останавливаться для ремонта, на каменистых дорогах то и дело ломались оси, сцепления. Одна из остановок была сделана на Откосе Скотта – площадке на высоте восьмисот футов над рекой Платт. Но тогда Труди не могла наслаждаться чудесными видами, потому что Тимми опять было плохо.

Тимми очень страдал в тряской повозке. Он кричал от боли всякий раз, как его нога чувствовала толчок. Маргарет и Эмери постоянно были возле него, промывали ему рану, старались заставить его поесть и отгоняли от него мух. Весь лагерь и Труди в том числе очень переживали за мальчика. У многих, как и у ее матери, была дизентерия – противная, изматывающая болезнь. Еще одна из лошадей Ригни, раненная бизоном, погибла за это время.

Но сейчас они подъезжали к форту Ларами. Здесь, как говорил отец, происходил обмен товаров, мехов и прочего с индейцами. Индейцы! Кэтти была напугана, но она, Труди, нисколько. Ей было всего лишь любопытно посмотреть на них, и она приближалась к форту с самыми волнующими предчувствиями. Наверняка с ней должно приключиться что-нибудь необыкновенное…

Форт представлял собой длинное деревянное сооружение с центральной башней, в которой находился сторожевой пост. Он казался маленьким и не слишком внушительным на фоне грандиозного пейзажа вокруг. За фортом возвышалась гряда холмов, а справа, вонзаясь в небо, поднималась скала^ от которой и получил название форт, – Пик Ларами.

Но для Труди самым интригующим зрелищем был индейский лагерь с большим количеством островерхих вигвамов. Должно быть, там живет не меньше сотни индейцев, мужчин, голых, если не считать кожаных повязок вокруг бедер. Правда, некоторые из них были одеты в кожаные штаны с бахромой и в такие же рубахи, украшенные ракушками и когтями животных. На женщинах были короткие платья, украшенные бисером, бахромой и монетами, и штаны по колено.