Текст книги "Прекрасный незнакомец"

Сложенный лист бумаги.

Артур рванулся туда. Развернул листок. Записка. Прекрасно! Написана дрожащей рукой, кое-где чернильные кляксы… По мере того как смысл письма доходил до сознания, дыхание его останавливалось от безнадежности, в голове появился какой-то шум, перед глазами поплыли красные круги. Она просит прощения за то, что уходит таким недостойным способом… Она поняла, что их жизни совершенно разные, и она не сможет притворяться такой, какой он хочет ее видеть, и к тому же достаточно честна, чтобы позволить повесить Томаса за преступление, которого он не совершал… И еще она написала, что ей так же не место в его мире, как ему – в ее, и она просит Артура ее не искать.

Он скомкал записку в кулаке. Надеяться больше не на что. Как ни был он ошеломлен, он понимал, что надеяться не на что. Она ушла от него, и это его сломало.

Он обернулся и мертвым взором посмотрел на потрясенных Дейнов.

– Она ушла. Уехала в Шотландию, – еле выговорили его губы.

– Но как? – воскликнула Клодия. Джулиан обнял ее. – Не может же она отправиться в Шотландию пешком!

– Думаю, она нашла способ продать бриллиант, который я ей подарил.

Это прозвучало так безжалостно в его устах. Он слепо оглядел комнату, провел рукой по волосам и почувствовал, как жизнь уходит из него.

– Ах, Артур, – сочувственно произнесла Клодия. Он уронил записку на пол, но даже не заметил этого.

– Я пришлю за ее вещами, – проговорил он и поплелся к двери.

– Артур…

Но он не остановился, оставшись глухим к оклику Джулиана. Глухим ко всему, кроме боли от утраты и собственного негодования.

Она ушла, даже не сказав «прощай».

Первые часы после того, как он понял это, прошли в дымке само уничтожающего опустошения.

С таким же успехом она могла бы умереть.

Конец один и тот же. Она лишила его возможности услышать ее доводы, лишила возможности объяснить ей свою точку зрения и попытаться ее переубедить. Она даже не пожелала проститься, чего требует обычная вежливость. О нет, она просто вычеркнула себя из его жизни, не сказав ни слова, внезапно и окончательно, не дав ему никакой возможности высказать то, что лежало у него на душе. Как он будет жить без нее? Как будет проводить дни без ее улыбки, ночи без се дыхания на своей шее?

С таким же успехом она могла бы умереть.

В ту ночь Артур почти не спал, он метался по кровати, ему снились Филипп и Керри. Он снова оказался в бальном зале среди каких-то блестящих предметов и людей, он искал Керри, пробивался сквозь толпу танцующих и, в конце концов, нашел ее в объятиях смеющегося Филиппа. Он схватил ее, привлек к себе, но она растаяла. Просто растаяла – и все.

Самыми черными оказались два последующих дня. То, что она предала его любовь и доверие, было самым жестоким из всего, что он испытал в жизни, и это разъедало его душу, точно раковая опухоль. Он попробовал забыться в «Томе О'Шэнтере» при помощи обильных возлияний, но боль от этого не стала меньше. Даже его рассудок издевался над ним – ему казалось, что на самом деле она никуда не уехала, что она все еще в Лондоне, и он искал ее среди женщин, которых встречал на улице.

Неделю спустя из Сазерленд-Холла вернулся Алекс вместе с женой Лорен и тремя сыновьями. Понадобилось два дня, чтобы Артур пересилил свою хандру и нанес ему визит. Он явился на Одли-стрит, дом двадцать два, и стало ясно, что Алекс уже слышал новости о несчастной любви брата. Последний номер «Тайме» лежал на письменном столе Алекса, Артур уже видел раздел светской хроники, озаглавленный «Говорят, что», где рассказывалось о том, что некий брат влиятельного герцога разделался со своей шотландской деревенщиной, чем весьма потешил высшее общество.

Он ждал, что Алекс устроит ему скандал, напомнит, что он сын восьмого герцога Сазерленда и брат десятого. Он упал в кресло, нехотя взял чашку чаю из рук горничной и уставился на портрет отца с матерью.

– Вчера вечером я случайно встретился в клубе «Уайте» с Кеттерингом.

Артур промолчал, ожидая нравоучений. Однако, к его огромному изумлению, Алекс, покосившись на кружевные манжеты, заметил:

– Я думаю, для тебя это было очень сложное время. Слабо сказано. Это был просто ад.

– Я вспомнил о времени, предшествовавшем нашей женитьбе с Лорен.

Артур взглянул на брата.

– Вряд ли это одно и то же.

Это действительно так, ведь Лорен была графиней, ее семья вращалась в свете. А когда она сбежала к себе домой, дом этот находился всего в нескольких милях от Сазерленд-Холла, причем в таком месте, где Алекс мог с легкостью ее настичь. Больше того, в то время Алекс был обручен с другой девушкой. Он не положил к ногам Лорен весь мир, которым она пренебрегла, исчезнув бесследно как это сделала Керри.

Алекс пожал плечами и поднял глаза на брата.

– Вот как? Я помню, как сидел вот в этой самой комнате с нашей матушкой. Лорен уехала, а я должен был вступить в брак с Мерлин Ризи. Это были чудовищно мрачные дни. А знаешь, что мне тогда сказала матушка?

Артур покачал головой.

– Она сказала: «У французов есть поговорка: настоящая любовь подобна привидению – все о ней говорят, но мало кто ее видел».

Артур равнодушно пожал плечами.

– Ну и что?

– А то, – спокойно ответил Алекс, – что она заставила меня разорвать помолвку и поехать за Лорен, которую я любил. – Артур раздраженно затряс головой.

– Все это мне известно, но это не одно и то же! Вряд ли ты, братец, можешь думать, что я отправлюсь в Шотландию…

– А что тебя здесь удерживает?

Артур уставился на старшего брата, словно тот потерял рассудок. Алекс поднял темную бровь, и, ей же богу, Артур подумал, что так оно и есть.

– Да тебе известно, Алекс, кто она такая? Это вдова бедного шотландского фермера, который попробовал выпутаться из своих финансовых затруднений, одолжив деньги у Филиппа. Только он их растратил впустую и все потерял. У Керри Маккиннон нет за душой и фартинга.

Алекс рассмеялся.

– В нашей семейной истории найдутся случаи и похуже, – заявил он весело. – Если бедность – ее единственное преступление, мне кажется, можно вполне закрыть на это глаза.

– А как же отсутствие у нее связей? Даже Пэдди и та обращалась с ней холодно.

– Я не знаю, какое значение в эдинбургских гостиных имеет отсутствие у нее связей, – но здесь? Если наша матушка примет ее, ее примет Пэдди, и Кеттеринг, и Олбрайт, а также наш кузен Уэстфолл… и Дарфилд тоже, разумеется. Они, конечно же, не обратят никакого внимания на такую мелочь, как отсутствие связей. Что еще тебя тревожит?

Артур с изумлением смотрел на брата.

– А как ты думаешь, какие приглашения мы получим в разгар сезона? – скривившись, спросил он. – Когда ты и все остальные поедут на бал, кто захочет видеть нас за своим обеденным столом?

Алекс нахмурился и снова принялся изучать свои кружевные манжеты.

– Какое это имеет значение, если ты будешь жить в Шотландии? – Он поднял глаза, оценил реакцию Артура и быстро продолжил, прежде чем тот успел заговорить: – Послушай, Артур, ты всю жизнь прожил в тени окружающих. Не отрицай – ты третий сын герцога, и этим все сказано. Ты был одним из повес с Риджент-стрит, это верно, но ты в основном наблюдал за жизнью со стороны. И ты не раз мне жаловался, что контора «Братья Кристиан» в тебе не нуждается. Ну и прекрасно! Пришло время зажить своей жизнью, тебе давно пора найти в ней свое место и, может быть, изменить ее. Кеттеринг рассказывал о твоем пребывании в Шотландии и о том, что тебе понравилось работать на земле. А здесь разве это возможно?

Артур безмолвствовал.

Он безмолвствовал еще долго после того, как вышел из кабинета брата. На вызов, брошенный Алексом, он не нашел ответа, да Алекс и не настаивал. Но, возвращаясь, домой по Одли-стрит, Артур думал о том, что Алекс, возможно, прав. Он никогда не жил по-настоящему в отличие от других. Ему всегда казалось, что в его жизни чего-то не хватает, потому что-то, что в ней было, не оправдывало его существования.

Но уехать в Шотландию?

О Господи, как же он скучает по Керри! Несмотря на все свое негодование, он очень скучает! Эта глупая девчонка вознамерилась сделать благородный жест и освободить Томаса. Если бы он знал, как она уехала или когда, можно было бы попробовать ее остановить, но она сбежала, не сказав ему ни слова, чем разбила все его надежды.

Он шел, размышляя об этом, и чуть не налетел на стайку дам, вышедших на прогулку. Он неловко приподнял цилиндр в знак приветствия, как вдруг увидел среди них Порцию, которая улыбалась ему из-под зонтика.

– Лорд Кристиан, – промурлыкала она, – я так рада вас видеть!

– Леди Рот, – сдержанно поклонился он, а затем отвесил поклон остальным дамам.

– Удивительно, что мы встретили вас. Я слышала, что вы сильно хандрите с тех пор, как ваша подружка сбежала в свою Шотландию. – Дамы захихикали, а Порция посмотрела на него с дьявольским блеском в глазах.

Как он презирает эту хитрую, расчетливую особу! Он посмотрел на ее подруг – репутация каждой из них была ему хорошо известна. Они были ничуть не лучше Порции, и теперь все улыбались ему одинаковыми понимающими улыбками.

– Вам следовало бы, леди Рот, более тщательно выбирать для себя поставщиков сплетен. Как видите, я чувствую себя превосходно.

– И это прекрасно, сэр! Невыносимо было бы думать, что вы чахнете из-за какой-то нищей шотландской девчонки.

Дамы снова захихикали, а Порция улыбнулась так широко, что толстый слой косметики на ее лице пошел трещинами.

Артур усмехнулся, приподнимая цилиндр.

– Вы, как всегда, заботливы, леди Рот. Всего доброго, леди.

Он обогнул их и пошел дальше и услышал, как Порция тихо рассмеялась за его спиной.

Теперь он был согласен с Керри. Она никогда не приспособится к этой жизни; она никогда не обретет необходимой для этого наглости. Его мир обошелся с ней несправедливо, и впервые Артур всерьез задумался – почему бы ему не приспособиться к ее миру? Дни, проведенные в Гленбейдене, казались ему самыми счастливыми в жизни. Там он ощущал себя мужчиной, непобедимым и сильным.

Эта мысль дразнила его, не давая покоя. За одиноким ужином Артура вдруг посетило прозрение. Он только сейчас понял, почему Керри поступила так, как поступила: независимость была одной из тех черт ее характера, которыми он так восхищался. И он часто подшучивал над ней из-за этого, но не обращал внимания на ее желания. Он делал так, как казалось лучше ему, решив, что сама она не знает, что для нее лучше. Как же он был высокомерен! И ведь он знал о семейных узах, связывающих ее с Томасом, и уж конечно, должен был бы знать, что она сдвинет горы, чтобы его спасти.

Правда в том, думал он, ковыряясь в баранине, что сейчас он готов сделать все, лишь бы ее вернуть, и бросить все, что у него есть, ради Шотландии.

А почему бы и нет? Ему нечего терять, кроме самого себя. Разве не это говорил ему Алекс?

Глава 24

Шотландия, Гленбейден

В горах Шотландии уже наступала осень. Из маленького окна своей камеры Керри видела ярко-красные, желтые и оранжевые листья, падающие на землю маленького тюремного дворика. И всякий раз, когда падал очередной листок, Керри спрашивала себя: увидит ли она снова гленбейденские деревья?

Суд состоится, как сказал ей Монкрифф, когда мировой судья будет проезжать через Пертшир для слушания судебных тяжб. Может, через две недели. Может, позже. Их с Томасом будут судить вместе.

Томас. Она видела его всего лишь пятнадцать минут, до того как ее увели. Измученный, страшно исхудавший, он испытал потрясение, увидев ее, поскольку был уверен, что она погибла. Он был настолько переполнен радостью, что не сумел сказать ей ничего, кроме того, что все будет хорошо. Тогда она ему поверила, потому что не сомневалась, что стоит ей рассказать, как все произошло, и Томаса сразу освободят.

Но все вышло по-другому.

Камерон Монкрифф утверждал в своем обвинении, что они с Томасом были любовниками и убили Чарлза, чтобы Керри не пришлось выполнить обещание ее покойного мужа, данное ему, – обещание, которое обязывало ее выйти замуж за этого несчастного придурковатого малого.

Обвинение было нелепо: многие знали, какие на самом деле отношения связывали Керри и Томаса, и больше того – они видели, как он уходил из Гленбейдена, гоня перед собой стадо. К несчастью, большая часть этих людей уехала из Гленбейдена навсегда, и Керри понятия не имела, где теперь находятся Большой Ангус и Мэй. И все же она наивно верила, что правда победит, и пыталась объяснить полицейскому сержанту, который доставил ее сюда, что убила Чарлза, защищая себя. Но чем больше она говорила об этом, тем более глухими становились полицейский сержант и Монкрифф. Никто ей не верил – никто не хотел ее даже слушать.

Итак, ее с Томасом будут судить за убийство, и за это преступление, как сообщил им Монкрифф со злобной радостью, их ждет смерть через повешение. Чтобы подчеркнуть этот пункт, он посадил ее в камеру в старинной башне в своем поместье, окно которой выходило на площадь, где казнили осужденных.

Находясь одна в камере, где ей нечем было заняться, разве что следить за сменой времен года и строительством виселиц, Керри целыми днями думала об Артуре. Она ужасно скучала по нему. Ах, она уже забыла о выселении – довольно скоро она поняла, что он был прав, что это Фрейзер отобрал у нее землю, а вовсе не он. И она с радостью поверила в то, что он рассказал ей о своей роли в этом деле.

Самое трудное – труднее она ничего не знала в жизни – это жить, не видя Артура. Она скучала по нему; почти каждую ночь, думая о нем, она плакала, пока не засыпала, и каждое утро просыпалась, тоскуя по его улыбке и нежным ласкам. Но тут появлялась матрона с миской варева, претендующего на наименование овсянки, холод, остудивший толстые стены башни, пробирал ее до костей, и она снова начинала молиться, пока мысли ее не истекали кровью от воспоминаний об Артуре.

Как же она любила его! И судя по всему, она так и сойдет в могилу, продолжая его любить.

Как-то раз, в одно особенно холодное утро, ее тюремщица миссис Мьюир – в конце концов Керри удалось уговорить ее назвать свое имя – принесла таз с холодной водой и лоскут ткани.

– Давай вымойся, девушка. С тобой будет говорить барон.

Керри тяжело вздохнула. Миссис Мьюир подняла свои толстые брови и швырнула ей грязный лоскут. Нечеловеческим усилием воли Керри поднялась с комковатого матраса, заменявшего ей постель, и подошла к тазу.

Она вымылась. Ей даже удалось завязать волосы узлом на затылке, когда Монкрифф вошел в камеру и заполнил собой ее тесное пространство. Вид у него был на редкость свежий, седые волосы прекрасно причесаны, бриллиантовая булавка сверкала на шейном платке. Сложив руки за спиной, он медленно обошел Керри, внимательно ее рассматривая.

Потом остановился перед ней.

– Две недели в этих стенах не пошли вам на пользу, миссис Маккиннон. И все-таки мне кажется, что вы вполне достойны того, чтобы вас спасти.

Керри равнодушно пожала плечами.

– Очень любезно с вашей стороны это заметить. Но почему вас это волнует? Вы ведь намерены добиться, чтобы меня повесили еще до прихода зимы?

Монкрифф улыбнулся.

– Довольно острый язычок для особы в таком затруднительном положении, как ваше, миссис Маккиннон, вам не кажется?

Терпение Керри давно уже истощилось, и она была не в настроении играть с бароном во всякие там игры. Обхватив себя руками, она гордо вскинула подбородок.

– Я прекрасно сознаю, в какое затруднительное положение мы попали, милорд. Если вы хотите мне что-то сказать, я бы попросила вас перейти к делу и избавить меня от ваших игр.

Монкрифф весело расхохотался. Небрежной походкой он подошел к окну и устремил взгляд на стоящие на площади виселицы.

– Вид не очень-то приятный, а? – зачем-то спросил он и повернулся к Керри. – По правде, говоря, я мог бы изменить вид из вашего окна, если бы захотел.

– Да, и каким же это образом?

– Просто поместив вас в более подходящее место, дорогая. Услышав эти слова, Керри насторожилась, глаза ее сузились.

– Интересно, и где же это место находится?

Монкрифф подошел к ней, остановившись так близко, что она ощутила резкий запах его одеколона. Он поднял руку и погладил ее по щеке.

– Монкрифф-Хаус, – четко выговорил он. – Вид из господских апартаментов просто превосходный.

Керри в ужасе отпрянула от него. Впрочем, Монкриффа это не смутило. Он усмехнулся и схватил ее за спутанные волосы.

– Подумайте, миссис Маккиннон, ваша жизнь в обмен на мою постель. Я не думаю, что это такое уж чудовищное предложение, – прошипел он, касаясь губами ее волос. – Вы будете в восторге от меня как от любовника, обещаю!

От этого предложения Керри чуть не стошнило. Она отошла от барона и прикрыла рот рукой.

– Никогда, – с трудом произнесла она. – Лучше умереть…

– Вы с ума сошли? – изумился он. – Ведь я предлагаю вам свободу…

– Это не свобода!

– Вы никогда не получите большей свободы, мадам! Или вы считаете себя драгоценностью, которой я недостоин?

От этих слов ей стало совсем невмоготу; Керри сглотнула и покачала головой.

– Тогда почему же, ради всего святого, вы мне отказываете? Ведь за это я подарю вам жизнь! – сердито вскричал он.

– Почему это вы вдруг явились ко мне с этим предложением? – проговорила она задыхаясь. – А как же ваш сын? А как же отмщение за его смерть, о котором вы тут недавно распинались?

Монкрифф пожал плечами.

– Вам суждено принадлежать одному из нас. Поскольку вы убили Чарлза, когда он попытался овладеть вами, стало быть, я займу его место. Я давно восхищаюсь вами, Керри Маккиннон, и не собираюсь набрасываться на вас со своей любовью, точно дикий зверь. К счастью, вы нашли прекрасный выход из этой ситуации, чем очень облегчили мне задачу.

Глаза ее стали круглыми от изумления.

– Неужели вы знали о намерениях Чарлза? – Монкрифф издал резкий насмешливый звук.

– Конечно, знал! Я ведь сам послал его к вам. Как еще я мог убедиться, что вы не собираетесь выполнять договор, заключенный со мной вашим мужем?

Это просто абсурд. Она смотрела на человека, стоящего перед ней с таким видом, будто это совершенно естественно – послать своего сына изнасиловать женщину. Даже от него она не ожидала такого!

Монкрифф злобно усмехнулся.

– Слушайте, девушка. Чарлз не был умным человеком, но и жестоким он тоже не был. Со временем, с моей помощью, он научился бы обращаться с вами нежно.

Она закрыла глаза, попробовала отгородиться от звука его голоса, но он внезапно оказался у нее за спиной и положил руку ей на грудь.

– А теперь я буду с вами нежным или бешеным – как вы пожелаете. Вы будете довольны, – пробормотал он и поцеловал ее в шею.

– Я лучше умру, чем покорюсь вам, – простонала она, содрогнувшись от отвращения.

Вдруг Монкрифф толкнул ее. Она неловко упала, ударившись головой о каменную стену.

– Прежде чем вы захотите еще раз заговорить со мной в таком тоне, подумайте хорошенько, – прошипел он и пошел прочь. Сапоги его резко стучали по каменному полу. – Я еще вернусь, Керри Маккиннон. – Сапоги остановились. – Пожалуй, нужно будет как-нибудь продемонстрировать вам, каков я в постели, а? – Он засмеялся, а сапоги снова застучали по плитам пола.

Дверь открылась и закрылась, и ключ заскрежетал в старой замочной скважине. Только тогда Керри поднялась с пола и на дрожащих ногах поплелась к маленькому окошку глотнуть воздуха.

Артур.

Где же ты?

Два дня она провела в нервном ожидании, что Монкрифф снова заявится к ней. Миссис Мьюир, наконец, принесла еду – прошло больше суток со дня его посещения. Прошел еще целый день, когда эта особа вновь появилась, на сей раз с миской того, что иначе как размазней назвать было нельзя. Монкрифф явно решил морить ее голодом, пока она не покорится.

Миссис Мьюир оставила миску на маленьком столике и пошла к двери. Вдруг остановилась и бросила через плечо:

– Твой адвокат приехал. – Сердце у Керри замерло.

– Мой адвокат?

Но больше миссис Мьюир ничего не сказала. Она молча вышла, заперев ее на ключ. Керри вскочила с матраса. Ее адвокат? Что бы это значило? Неужели приехал мировой судья? Она подбежала к двери и прижалась к ней щекой. Неужели суд над ней уже начался? Неужели жизнь ее подходит к концу? Эта мысль так испугала ее, что Керри забарабанила в дверь, призывая миссис Мьюир во всю силу своих легких, но ей никто не ответил. Когда Керри больше уже не могла вопить, она прижалась спиной к двери из толстых дубовых досок, сползла по ней, как тряпичная кукла, и распласталась на полу.

Это конец.

Рыдания сотрясли ее тело, и она спрятала лицо в коленях. Ей всего-то двадцать восемь лет! Она не хочет умирать – ей надо еще столько всякого сделать, столько всякого она не успела закончить! И у нее никогда не было детей…

Тяжесть сожалений придавила ее к полу, грозя погрести под собой. Необыкновенным усилием воли она заставила себя перестать плакать и подняла голову.

– Тут уж ничего не поделаешь, Керри Маккиннон, – пробормотала она и громко фыркнула. – Молись, чтобы правда восторжествовала, – но ведь ты лишила человека жизни! И если они решат, что взамен нужно отнять жизнь у тебя, тогда ты предстанешь перед Творцом, не теряя достоинства, это уж точно!

Она почувствовала, что от голода у нее закружилась голова, и подошла к столику посмотреть на то, что лежало в миске. Зачем вообще что-то есть, если скоро придется умереть?

Когда сзади нее распахнулась дверь, она повернулась с равнодушным видом, думая, что снова увидит старуху, но внезапно сердце у нее упало, отяжелев от избытка чувств.

Артур?

Нет, это только ее воображение! Призрак! Она снова посмотрела на размазню – придется заставить себя поесть, раз уж у нее начались галлюцинации; а в следующие часы или дни ей понадобится вся ее сообразительность…

– Керри…

При звуке его голоса, таком неожиданном, таком дорогом, она упала на колени. Упала неловко, уронив при этом стол, за который схватилась обеими руками. Это не призрак, это он, ее Артур.

– Артур, – всхлипнула она и почувствовала, как ее поднимают на ноги и сильные руки надежно держат ее, не давая упасть. Она спрятала лицо у него на плече, вдыхая родной запах.

– Керри, Господи, как же я соскучился! И снова слезы заструились из ее глаз – Керри плакала от радости, омывая слезами его фрак.

– Не плачьте, дорогая моя, не нужно больше плакать. Мы заберем вас из этого… места.

– Как вы меня нашли? – спросила она, давясь слезами.

– Это было нелегко. Я отыскал Томаса – он сказал мне, что вы где-то неподалеку…

– Как Томас, с ним все в порядке?

– Все хорошо, учитывая сложившиеся обстоятельства, – успокоил он ее.

– Артур… ах, Артур, я не могу поверить, что вы здесь! Он прижался щекой к ее волосам.

– Конечно, я пришел! Я не могу существовать без вас, Керри!

Эти слова обвились вокруг ее сердца, вселяя надежду. Она подняла голову, заглянула в его карие глаза, увидела в них слезы и опустошение, рожденное тоской, и сердце ее рванулось к нему.

– Пожалуйста, простите меня! Простите! Я так жалею о том, что сделала. Я подумала…

– Это не имеет значения, – прервал он ее и поцеловал в щеку.

– Мне хочется вернуть все обратно и все сделать иначе…

– Нет, этого я не хочу, любовь моя. Я не хочу, чтобы вы что-то меняли. Я собираюсь остаться здесь, с вами.

Она пришла в замешательство и, прищурившись, посмотрела на него. Не может же он иметь в виду…

– Вы имеете в виду – до суда?

– Я имею в виду – навсегда, Керри. Я остаюсь здесь, с вами, в Гленбейдене.

В Гленбейдене. Когда-то она мечтала о том, что они будут жить там вместе, о детях…

– Но… но ведь Гленбейдена больше нет!

– Сейчас, возможно, и нет, но это вы оставьте мне. Когда я вызволю вас отсюда, я отвезу вас в Гленбейден. А потом найду священника, который нас обвенчает.

– Обвенчает? – Ее руки медленно соскользнули с его шеи, но он успел их удержать.

– Ах, нет, Керри, вы не откажете мне еще раз.

– Нет, – покачала она головой. – Вы не понимаете…

– Я понимаю, что все различия между нами существуют только в Лондоне, а не здесь. Я люблю вас, Керри Маккиннон. Я люблю вас так сильно, что без вас Лондон для меня ничто – а я ничто без вас. И теперь мне хотелось бы получить от вас ответ, Керри. Вы меня любите?

– Больше, чем свою душу. Больше, чем свою жизнь! Но… – Она устремила взгляд на элегантный узел, которым был завязан его шейный платок. – Артур, ведь меня повесят за то, что я сделала.

– Ха! – презрительно фыркнул он и еще крепче обнял ее. – Только через мой труп! И если я…

– Или мне придется согревать постель Монкриффу, – прошептала она.

Он поднял одним пальцем ее подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.

– Что вы сказали?

Она спокойно, хотя дыхание ее прерывалось, рассказала ему все – о том, как она приехала, чтобы освободить Томаса, как призналась в том, что убила Чарлза, и как Монкрифф заточил ее здесь. Рассказала о посещении Монкриффа, о том, как после этого ее практически перестали кормить. И еще она рассказала, исходя из того, что ей было известно о влиянии Монкриффа в их графстве, что ее непременно повесят – или она станет его шлюхой. Когда она замолчала, лицо у Артура было смертельно-бледным, а карие глаза пылали ненавистью.

– Вас не повесят, и вы забудете дорогу в дом Монкриффа навсегда, – прошипел он сквозь стиснутые зубы. – Я вас вызволю отсюда. Вы должны верить в это, Керри. Я приехал сюда не для того, чтобы окончательно вас потерять! Верьте мне. – И поскольку она не отозвалась сразу, он схватил ее за плечи и встряхнул. – Дайте слово, что не потеряете в меня веру!

– Клянусь! – вскричала Керри, однако при этом не смогла избавиться от опасений, что могущество Монкриффа слишком велико, чтобы Артур мог совладать с ним.

Но прежде чем она успела произнести это вслух, дверь позади них отворилась; Артур тут же отпустил Керри и отошел. Он успел беззвучно прошептать: «Я вас люблю», – и повернулся.

– Вы тут пробыли достаточно, – проворчала миссис Мьюир.

– Вы, сударыня, будете давать миссис Маккиннон более пристойную пищу, иначе об этом узнает правосудие! – бросил Артур и вышел из комнаты.

Дверь за ним захлопнулась, ключ повернулся в замке. Керри рухнула на колени, напрягая слух, чтобы услышать его голос. Когда наступила тишина, она упала на матрас и плакала, пока не уснула.

Артур вышел во двор старинной крепости и посмотрел вверх, на маленькое окошко башни. Скрипнув зубами от ярости, он взлетел на жеребца, которого привез из Йорка – у него не было ни малейшего желания в очередной раз разыскивать по всей Шотландии подходящую лошадь, – и пустил его в галоп, демонстративно отвернувшись от недостроенной виселицы.

Это место вызывало нехорошие ассоциации. Артуру рассказал один пастух, что то, что осталось от старого замка, используется для разных целей, в том числе и как тюрьма в тех редких случаях, когда это требуется. Но крепость была хорошо укреплена, и проникнуть в нее было практически невозможно. Он обещал Керри, что добьется ее освобождения, и он сделает это. Оставался один маленький нюанс – он совершенно не представлял себе, как это сделать.

Одно было ясно – он не может выкрасть ее и снова отвезти в Англию. Нет, это сражение придется вести на шотландской земле. Первое, что он должен сделать, – найти адвоката, и он дал шпоры коню, которого провидчески назвал Вольный.

Когда он принял окончательное решение отказаться от всего, что было у него в Англии, и приехать сюда, чтобы быть с Керри, его друзья и семья были в шоке. Только Алекс улыбался и отводил взгляд. Джулиан пытался его отговорить, но под конец хлопнул Артура по плечу и велел не забывать, что блестящая идея уехать в Шотландию принадлежит именно ему, Джулиану, а потом сообщил всем собравшимся в доме на Маунт-стрит, что в жизни не видел большего сентиментального глупца, чем Артур Кристиан. И, в конце концов, пожелал ему удачи.

Это было правильное решение, и, продвигаясь на север, Артур с каждым днем все больше в этом убеждался. Когда судно отошло от Кингстона, ему пришло в голову, что он прожил всю жизнь, плывя по воле волн и барахтаясь в них, чтобы оставаться на одном месте, и при этом ни разу не позволил себе роскоши просто жить. Он подумал о Филиппе. Вот уж он-то, судя по всему, с удовольствием ходил по краю пропасти, отвергал границы, установленные приличиями, и, как оказалось, жил полной жизнью. Керри, на свой лад, поступала так же. Она яростно отстаивала свои убеждения и, не задумываясь, рисковала всем ради тех, кого любила.

У Артура никогда не было убеждений, от которых он мог бы отказаться, у него никогда не было принципов, ради которых стоило бы рисковать жизнью. До последнего времени.

Керри толкнула его в жизнь, заставив плыть, а не барахтаться. Именно это и имел в виду викарий на похоронах Филиппа, когда говорил о ценности жизни; последние несколько месяцев, за которые он пережил неожиданные взлеты и падения, обогатили его душу и вселили уверенность в себе.

Это Керри обогатила его душу.

И он сделает все – расколет небо, изменит расположение звезд, перевернет вверх тормашками горы, – если это потребуется, но добьется Керри, которую будет любить и лелеять до конца дней своих, и он найдет выход из этого трудного положения.

Они с Вольным мчались во мглу, и он молил Бога послать ему хоть крохотное указание.

А потом он молил Его о том, чтобы это указание явилось в следующие полчаса – если это возможно.