Текст книги "Тайна Бутлегера, или Операция «Ноктюрн»"

Мерилен хитро улыбнулась:

– В своей сумке, например.

– В таком случае это должна быть довольно большая сумка, вроде… – Он умолк и сразу же рассмеялся. – Ну да, такая, какую вы и носите обычно. – Он вздохнул и осмотрелся. – Какая ночь. Вокруг ни души. Дорога пуста. Только разные мысли, предположения, подозрения. И мы вдвоем, вынужденные ждать. Только ждать, и кто знает, сколько времени.

Он жестом велел Мерилен следовать за ним, но уловил далекий звук летящего самолета и остановился, глядя в небо.

Шабе, укрывшийся на крыше ангара, тоже прислушался: шум самолета приближался. И тут опять зашипела рация. Шабе включил ее.

– Четырнадцатый пост. Четырнадцатый пост. Перехожу на прием.

– Четырнадцатый пост. Принимаю, – ответил Шабе.

– Тревога. Предельное внимание. Перехожу на прием.

– Здесь все в порядке. Все спокойно. Перехожу на прием.

– Ладно. Прием заканчиваю.

Старик сунул рацию в карман и снова посмотрел в небо. Из-под серых туч показались зеленые и красные мигающие огни самолета, заходящего на посадку.

Аэропорт полностью погрузился в темноту.

Загорелись синие огни вдоль восточной взлетно-посадочной полосы. Легкий отблеск скользнул по лицу Юрека и по ружью, когда американский самолет пролетел над ним, словно рухнув на него гигантской тенью, в которой сверкали всполохи реактивного двигателя, мигали сигнальные огни и ярко светились иллюминаторы.

Самолет приземлился с оглушительным ревом и направился в зону обмена. В свете его фар стали вырисовываться силуэты сотрудников ЦРУ. Уэйн стоял рядом с двумя сигнальщиками в светоотражающих куртках, которые должны были провести самолет на парковку.

Легкий толчок означал, что самолет остановился. Форст, Гаккет и охранники поднялись. Стюардесса ушла в кабину пилотов. Один из сотрудников раздал всем специальные инфракрасные очки, и свет внутри самолета погас.

Дейв Гаккет велел дать ему рацию и провел Форста в коридор к еще закрытому выходу.

Своими кошачьими глазами Юрек внимательно следил за приземлением самолета «Аэрофлота». Гигантский лайнер медленно ехал по земле и наконец остановился рядом с американским. Юрек находился в сотне метров от самолетов и просматривал все пространство между их фюзеляжами.

Когда самолет остановился, полковник Суханов достал рацию и прошел к выходу, вслед за ним направился Хаген и другие сопровождающие лица. Помощник пилота раздал всем инфракрасные очки. Свет в салоне погас.

Погасли и все огни на восточной взлетной полосе.

В пространстве между двумя самолетами люди Уэйна образовали кордон – в инфракрасных очках, с автоматами наперевес, они готовы были в любую минуту открыть огонь.

Уэйн встал перед американским самолетом и передал по рации:

– Добро пожаловать в Рим. Все в порядке. Можете выходить. – И поднял руку, подавая сигнал.

Обслуживающая самолеты команда техников в светоотражающих комбинезонах под присмотром автоматчиков начала подгонять трапы к выходам.

Некоторое время стояла полная тишина, и никто не осмеливался ее нарушить. Наконец люки обоих самолетов медленно открылись и в них одновременно появились советские и американские охранники. Теперь их движения должны были быть совершенно синхронными, как того требовал давний, не однажды использованный протокол.

Гаккет отдал приказ, и его люди расступились, пропустив вперед Форста. Выйдя, он остановился на верхней площадке трапа.

То же самое произошло у двери советского самолета: Хаген вышел вперед и остановился, ожидая следующих указаний.

Юрек осторожно подобрался поближе к своей цели и, оперевшись на погашенный прожектор, стал прилаживать ружье, готовясь к выстрелу. Он сощурил левый глаз, глядя правым в прицел ружья, изготовленного в Чехословакии. Мощная линза прицельного устройства позволяла очень хорошо рассмотреть все, что происходило в зоне обмена. Вот рука Гаккета коснулась плеча Форста, и ученый начал спускаться по трапу.

Прицел переместился в поисках Хагена, американца, который в свою очередь тоже уже спускался по трапу советского самолета.

Стоя на взлетной полосе у своих самолетов, разведчики впервые увидели друга друга.

Юрек перевел прицел с Хагена на Форста, а затем нацелился на точку, находившуюся на полпути между ними.

Всех посторонних со взлетной полосы удалили, и разведчики двинулись навстречу друг другу. Глядя в прицел, Юрек сосредоточился, задержал дыхание, собрал в кулак всю свою волю и в то мгновение, когда они сошлись, чтобы тотчас разминуться, спустил курок.

Когда сухой звук выстрела прорвал тишину, лица Форста и Хагена были еще в центре линзы затылок в затылок. Из отверстия в виске брызнули кровь и мозги. Фрэнки Хаген, американец, упал, сраженный насмерть.

Форст остался невредимым. Он мгновенно оценил ситуацию и бросился к своим. Сотрудники КГБ подхватили его и прикрыли собой, сомкнулись вокруг, подобно ежику, когда к нему прикасаются.

Поднялась невероятная суматоха. Топот, беготня, тревожные крики, ругательства. Вспыхнуло множество огней, вокруг заметались лучи мощных прожекторов. Охранники КГБ держали автоматы наготове, намереваясь защищаться. Меддокс и другие сотрудники ЦРУ, казалось, обезумели, а Гаккет орал, чтобы никто не стрелял.

Уэйн первым поспешил в конец взлетной полосы – там, менее чем в ста метрах от самолетов, прожектор высветил Юрека в форме стюарда. Агенты ЦРУ набросились на него.

– Не стрелять! – на бегу заорал Уэйн.

Юрек поднял руки вверх вместе с ружьем. Подойдя к поляку, Уэйн ткнул ему в грудь автомат:

– Брось ружье, сукин сын! Брось!

Освещенный ярким светом прожекторов, Юрек уронил ружье и остался стоять с поднятыми руками.

Старый Шабе, опираясь на балясину, опустил свое ружье. С невозмутимым, как всегда, лицом он направился к наружной лестнице ангара, как вдруг зазвучал сигнал рации.

– Всем сторожевым постам! Всем сторожевым постам! Тревога. Перехожу на прием.

– Четырнадцатый пост, прием. Прием заканчиваю, – спокойно ответил старик и начал спускаться с крыши, не отрывая взгляда от восточной взлетной полосы, которая теперь опять была освещена как днем и походила на потревоженный улей. Множество машин неслось туда со всех сторон, и вой сирен вспарывал ночную тишину.

Уэйн, запыхавшийся, потрясенный, изо всех сил рванул Юрека за воротник. Тот не оказал никакого сопротивления.

Подъехали два джипа. Уэйн и двое агентов потащили Юрека и швырнули в джип. Вскочив на подножку, Уэйн велел водителю ехать в зону обмена.

И машина умчалась.

Шабе легко спрыгнул на землю и вышел из ворот на дорогу, проходившую вдоль служебных зданий аэропорта. Контатти и Мерилен в напряженном молчании ожидали его в машине с погашенными фарами. Шабе заглянул к ним в окно.

– Этот сумасшедший убил американца и позволил взять себя, – сообщил он и тотчас исчез.

Контатти едва пришел в себя от изумления:

– Видно, это и в самом деле судьба. – Он посмотрел на Мерилен, та словно окаменела. – Значит, он жив. Вы ведь этого хотели, не так ли?

Тем временем Шабе сел в свой «мерседес» и тронулся с места. Контатти поехал следом, и вскоре они оказались на автозаправке. Тут старик вышел из машины и, подойдя к сетчатой ограде, отделявшей заправку от поля, крепким ударом снес одну из ее опор, которую повредил еще раньше, до начала операции. Потом свернул сетку так, чтобы можно было проехать.

Садясь в «мерседес», он взглянул на виадук и автостраду, ведущую в Рим. В радиусе одного километра машины карабинеров уже блокировали все дороги.

Шабе проехал через проем в сетчатой ограде. Машина, подпрыгивая на неровной земле, вскоре исчезла во мраке. Контатти выехал следом, но притормозил, вышел из машины и поставил сетку на место.

Вокруг советского самолета сложилась чрезвычайная ситуация. С автоматами в руках агенты КГБ оберегали Рудольфа Форста, стоявшего у трапа. А американские агенты, тоже с автоматами наперевес, со всех сторон окружили самолет. Дейв Гаккет, один из главных руководителей ЦРУ, прибывший из Вашингтона для проведения обмена разведчиками, держась на расстоянии, начал переговоры с руководителем советской команды, упрямым полковником Сухановым. Оба давно знали друг друга. Разговаривали они по-английски.

– Повторяю, мы не можем передать вам Форста из-за того, что наш Хаген убит. – Гаккет жестом указал на ярко освещенное фарами безжизненное тело Фрэнки Хагена, лежавшее на земле между двумя самолетами. – В этих условиях очевидно, что операцию по обмену необходимо считать приостановленной.

– У нас тут не Вьетнам, Гаккет. Вели своим людям немедленно опустить стволы.

– Смотри, Суханов, я ведь прикажу стрелять, если сейчас же не отдашь мне Форста!

– Мы гости свободной и независимой страны. Или я ошибаюсь? – с сарказмом ответил Суханов. – Где итальянские власти? Они командуют в Риме или ты устанавливаешь тут порядки?

– Речь идет не о порядках, а о порядочности, Суханов! – заорал взбешенный Гаккет. – И у тебя есть только один способ продемонстрировать добрую волю КГБ – отдать Форста. Или придется считать, что вы нас обманули!

– Мы не несем никакой ответственности за этот печальный инцидент. Обмен организовали вы. Мы выполнили все поставленные условия, поэтому Форст – наш.

Суханов сделал знак, и его люди, прикрывая собой Форста, повели его вверх по трапу. Гаккет в ярости выпустил в воздух автоматную очередь.

– Стоять, черт побери, всем стоять!

Русские остановились.

– Это нелепо! – закричал Суханов. – Это провокация! Это ловушка!

– Ловушка вашего изобретения, поскольку мы оказались в ней жертвами.

– Мне неведома игра, которую вы затеяли, но я хорошо знаю свой долг, – ответил Суханов более спокойно. – Если будете стрелять, ответим, и ответственность будет возложена на вас. Мое правительство уже в курсе, мы доложили по радио обо всем, что тут происходит.

Русские, все так же прикрывая Форста, повели его дальше вверх по трапу.

Американцы стояли, держа их на прицеле, и только ждали приказа, но Гаккет не решался его отдать, лихорадочно соображая, что же делать. Наконец, черный от злости, он процедил сквозь зубы:

– Ладно. Первый раунд выиграл ты, Суханов. Но все вы – и Форст, и твои люди и твой самолет – останетесь здесь до тех пор, пока мы не решим, что с вами делать.

Он жестом приказал своим людям опустить оружие.

Русские поднялись ко входному люку и исчезли в самолете вместе с Форстом. Последним вошел Суханов. Люк закрылся.

В то же время большой автобус медленно тронулся с места и остановился перед носовой частью советского самолета, блокируя его.

Втянув голову в плечи, мрачный и грозный, Гаккет прошел к джипу и на ходу обернулся к Уэйну:

– Уэйн, ты скотина.

Уэйн хотел было ответить, но Гаккет и не думал его слушать. Он впился глазами в Юрека Рудинского, лицо которого оставалось бесстрастным и невозмутимым.

В кромешной тьме огромная машина Шабе двигалась по целине, по невспаханной земле, поросшей травой, по ямам и ухабам. Контатти следовал за ним на своем «фиате», вцепившись в руль: трудно было удерживать машину, так сильно трясло на ухабах. Когда тряхнуло особенно крепко, он посоветовал Мерилен:

– Осторожно. Держитесь за приборный щиток.

Она вышла наконец из оцепенения и сердито спросила:

– Куда мы едем?

– Сейчас нам необходимо только одно – оказаться в каком-нибудь спокойном месте, где можно было бы отдохнуть, подумать и решить, что делать дальше.

– А я?

– Еще некоторое время тому назад я посоветовал бы вам укрыться в посольстве, оставаться там в полнейшем спокойствии и ждать развития событий. Но теперь у меня возникло некоторое сомнение.

– Моя сумка? Тогда поспешу успокоить вас, – Мерилен внимательно посмотрела на Контатти, он был явно встревожен, – и сниму все сомнения. Помните тот раз, когда вы развлекались, позволяя обокрасть себя, не знаю только зачем. А потом нашу встречу в кафе на виа Венето, когда…

Контатти остановил ее.

– Магнитофон в вашей проклятой огромной сумке. Так?

– Да.

– А фотоаппарат?

– «Поляроид». Когда вы стояли у светофора, у вас было тревожное лицо и вы оглядывались. Предчувствие? – Контатти не ответил. – Да нет, рассуждали вы, стоит ли опасаться какой-то наивной, неопытной мисс Ванниш?

«Мерседес», ехавший впереди, поднялся на небольшой откос и выбрался на грунтовую дорогу. Уэйн повторил его маневр. Машины прибавили скорость, тряска прекратилась.

Ведя машину, Контатти явно решал какую-то проблему. Вдруг его лицо исказилось, и он гневно взглянул на Мерилен:

– Мне жаль, но я вынужден сказать вам это. Вы глупы и даже не представляете, до какой же степени вы… дура! Все было так хорошо, так замечательно. Вы же своим поступком, своим недоверием погубили все. Все!

Мерилен сохраняла спокойствие и невозмутимость.

– По-вашему, это ненормально, если… жертва защищается? Впрочем, вам нечего опасаться, если ничего не случится с Юреком, с Соней и со мной. Разве что… – Она замолчала, словно внезапно испугавшись чего-то.

Контатти с иронией посмотрел на нее:

– Молодец. Дошло наконец.

– Вы не англичанин! – воскликнула Мерилен дрожащим голосом.

– В том-то и дело.

– Поначалу вы шутили. Как бы играя, выстраивали разные гипотезы, слишком абсурдные, чтобы они могли быть правдой. Но когда Шабе сказал, что убит Хаген, вы нисколько не огорчились. – Мерилен говорила медленно, словно для того, чтобы самой как следует понять пугающее до смерти открытие. – Это ясно. Ваша задача была убрать именно американского разведчика. И в этом случае легко догадаться, кто вы такой на самом деле.

– Легко? – насмешливо спросил Контатти.

– Вы агент КГБ.

– Я свободно говорю на семи языках, из пистолета могу попасть человеку между глаз с пятидесяти метров, в своей работе я не знаю деликатности…

– Со мной, однако, вам придется вспомнить о ней.

– Раз уж вы так умны, то, наверное, хорошо понимаете, что теперь мы связаны друг с другом, как обвенчанные муж и жена, на всю жизнь… и до смерти.

Аэропорт был вновь частично освещен. Гаккет, Уэйн и охранники, державшие Юрека в наручниках, вошли в приемную дирекции.

Оставив поляка охранникам, Гаккет и Уэйн прошли в кабинет к полковнику Танкреди. Он сильно нервничал и потому большими шагами ходил из угла в угол и без конца протирал стекла очков.

Представляясь, Гаккет протянул ему руку и сразу же спросил:

– Аэропорт заблокирован?

– Конечно. Все дороги перекрыты. Каждый выход.

– Ладно. Сразу вношу ясность – пленник наш.

– Для нас он не существует, – ответил Танкреди, – как нет и убийства, если труп исчезнет… до рассвета.

– Согласен. Рассчитываю на вас, на ваши службы и ваши архивы для опознания убийцы.

– Конечно, – ответил Уэйн вместо Танкреди.

– Я уже проверил документы английской компании, – сказал Танкреди. – Нет ни одного отсутствующего пассажира, улетели все. Форма стюарда использована только для переодевания.

– Логично, – согласился Уэйн.

Танкреди обратился к Уэйну:

– Он что-нибудь сказал?

– Ни одного слова. – Он усмехнулся, оскалившись. – Пока.

– Мне нужно разрешение отвезти его в Рим. На фирму, – сказал Гаккет.

– Никаких письменных указаний не будет. И тем более чего-либо другого, что обязывало бы нас принимать в этом участие. Ясно? – Танкреди явно опасался как-либо обозначить неприятный эпизод. – Дайте мне отпечатки.

Уэйн покачал головой:

– Боюсь, они ничему не послужат. По-моему, речь идет не об итальянце, хотя мне и кажется, что я его где-то видел.

– Напряги память, Уэйн. Прими немедленно какую-нибудь таблетку, – съязвил Гаккет. – И найди объяснение некоторым техническим деталям, которые меня чрезвычайно интересуют. – Он обернулся к Танкреди с иронической улыбкой. – Мне хотелось бы все же понять, как смог этот человек пройти в аэропорт с оружием, как сумел обмануть вашу бдительную охрану. – Он презрительно посмотрел на Уэйна. – И еще я хотел бы понять, как он мог стрелять в полной темноте, насмеявшись над всеми мерами защиты, которые предусмотрел такой профессионал, как ты, Уэйн?

– У него было ружье с инфракрасным прицелом? – спросил Танкреди.

– Нет, – ответил Уэйн. – На таком расстоянии оно бессмысленно – цель не различить. Прицелиться точно в таких условиях вообще невозможно. Что это удалось, просто чудо! И тут должно быть какое-то другое объяснение.

– Ну и какое же? Может, он святой или ангел, работающий на секретные службы Ватикана.

– Может, он кошачьей породы, – мрачно раздумывая, произнес Уэйн, – видит ночью и работает под Тарзана.

– Это мысль. Поработай над ней, Уэйн. Он твой. Это случай реабилитировать себя, постарайся не упустить его, парень.

– Ты молодец, Гаккет. Но мне не нравятся твои манеры.

Гаккет подошел к Уэйну и зло посмотрел на него:

– А мне не нравятся твои действия. Но вплоть до нового распоряжения ты отвечаешь здесь за все. И если между нами возникнут новые разногласия, мы уладим их, когда все будет закончено. Спокойно. В Вашингтоне.

Помрачнев, Уэйн вышел, столкнувшись в дверях с запыхавшимся карабинером. Отдав честь полковнику Танкреди, тот сообщил:

– Полковник, четырнадцатый пост не отвечает.

Свет в сельском домике погас. Взяв ружье, Номер Два вышел на улицу и увидел на дороге за деревьями мелькающие огни фар. Это приехали Шабе и Контатти.

– Все в порядке, – произнес Шабе вместо приветствия. – Продолжай свое дежурство и будь осторожен.

Номер Два кивнул и удалился.

Все вышли из машин. Мужчины обменялись понимающими взглядами, и Контатти улыбнулся, кивая на Мерилен:

– Мисс Ванниш прекрасно выглядит. Ладно, не стесняйся, Шабе, сделай ей комплимент.

Шабе пристально посмотрел на Мерилен, но промолчал, пытаясь понять, что скрыто за словами Контатти. Наконец его осунувшееся лицо исказилось неприятной гримасой, которая должна была обозначать улыбку. Старик открыл дверь и церемонным жестом пропустил Мерилен вперед, за ней прошел и Контатти. Шабе тоже хотел было последовать за ними, но передумал. Ему опять вспомнилось былое, и нужно было немного прийти в себя.

Подъезд обычного жилого дома. Замызганные стены, грязные ступени, обшарпанные двери. Он поднимается по лестнице, не задерживаясь на площадках. Движется осторожно, прислушиваясь к каждому шороху. По виду он похож на нищего, или на человека, оказавшегося в большой беде, или на бандита. На четвертом этаже он останавливается у двери, стучит и ждет.

За дверью раздаются шаги, она приоткрывается. Он распахивает ее. Перед ним стоит миловидная женщина лет тридцати, широколицая, ясноглазая, светлые косы уложены вокруг головы. Она растерянна и удивлена. За ее спиной появляется худенькая девочка примерно таких же лет, что и Соня, и хватается за мамину юбку.

Шабе вошел в гостиную, когда Контатти уже наливал себе выпить. Мужчины понимающе переглянулись. Давно уже было проверено опытом – им достаточно одного взгляда, чтобы понимать друг друга. Мерилен сидела на диване, словно защищая спавшую Соню.

Шабе поднял девочку, как пушинку, очень осторожно, чтобы не разбудить, и отнес в другую комнату. Вернувшись, он снова вопросительно посмотрел на Контатти.

– Ты уже понял, что появились новые обстоятельства, – сказал Контатти, стараясь говорить в своей обычной непринужденной манере. – К несчастью, эта прекрасная мисс вдруг преисполнилась нелепых подозрений и в страхе составила на меня досье, полное обвинений. Это записи наших разговоров и снимки, сделанные тайком. Короче, приняла меры предосторожности от воображаемой опасности, полагая, будто мы пожелаем убрать ее.

– А чего тут волноваться? – спокойно ответил Шабе. – Достаточно убрать обоих. Вас обоих, я имею в виду.

– И кто это сделает? Ты?

Вместо ответа Шабе достал пистолет и протянул ему, заметив без тени юмора:

– Вы могли бы сами покончить с собой.

Контатти посмотрел на оружие, но не взял его.

– Неплохая мысль. А вы что скажете, Мерилен?

Подавляя страх, она пыталась сохранить спокойствие.

– Мне кажется, это неудачное решение. У меня есть предложение получше.

– Великолепно, – сказал Контатти.

Мерилен посмотрела на Шабе – тот, немного поколебавшись, положил пистолет в карман.

– Но сначала я хочу понять одну вещь, – продолжала Мерилен. – Я хочу знать, в кого действительно стрелял Юрек?

Ответил Шабе:

– В конверте, который я вручил ему в аэропорту, была фотография Фрэнки Хагена. Рудинский не мог ошибиться и не ошибся.

– Понимаю, – согласилась Мерилен, – но разве не разумнее было бы с вашей стороны не говорить мне этого? Если бы я думала, что жертвой станет Форст, я продолжала бы обманываться и считать, что… служу отечеству.

– Конечно, – ответил Контатти. – Но мы предпочли, чтобы вы знали правду. А зачем?

– Думаю, что догадываюсь. Чтобы посмотреть, как я буду реагировать на это, и понять, способна ли я защитить себя.

– Это был самый простой способ выяснить, не ведете ли вы, усомнившись в нас, двойную игру. – Контатти покачал головой, размышляя. – С другой стороны, необходимо было поставить вас в известность, даже заставив при этом поверить в ошибку Рудинского. Мы не могли рисковать, не могли допустить, чтобы вы, растерявшись, выдали бы себя вашему бывшему другу Уэйну.

– Выходит, я должна была верить, что ваш план не предусматривал убрать меня?

Контатти грустно улыбнулся:

– Убрать такую красивую женщину? Какое безумие!

Мерилен размышляла, пытаясь не пропасть в этой ужасной игре правды и лжи, в какую оказалась втянута.

– И таким образом вы великодушно подставили меня, чтобы переложить подозрения американцев на английскую разведку – через меня и Юрека, который служил в британском военном флоте. В самом деле очень ловко.

– Простите нас. Мы вынуждены были лгать вам, но ради благой цели. – Контатти развел руками. – Мы заставили вас поверить, будто наша цель – Форст, потому что иначе вы отказались бы сотрудничать и в любом случае у вас оставались бы сомнения на наш счет. Что же касается Хагена, то не переживайте, мы так или иначе все равно убрали бы его. Для этого у нас есть свои причины. Было бы глупо сейчас говорить о них.

– Конечно. Нет смысла и добавлять, что мои блестящие шпионские операции во вред Уэйну не представляли для вас ни малейшего интереса. Вся эта сплошная дымовая завеса только для того и нужна была, чтобы я поверила, будто сотрудничаю с вами.

– Уверяю вас, мы очень высоко оценили и ваши усилия, и информацию, какую вы нам достали.

– И самое главное, тот факт, что Уэйн, вспоминая мое поведение в эти последние дни, будет безусловно убежден в моей причастности к операции. – Обессиленная, Мерилен обратилась к Контатти: – Не нальете ли скоча? Мне сейчас совершенно необходимо выпить.

Контатти поспешил выполнить ее просьбу и заодно обратился к мрачному Шабе:

– Тоже выпьешь, старик?

Шабе ответил злобным взглядом.

– Понимаю. Артерии, – пояснил Контатти, наливая себе.

– Я пью только с друзьями, – холодно уточнил Шабе.

– Но у тебя нет друзей. Они все умерли. Либо от старости, либо потому, что ты сам отправил их на тот свет.

Шабе рассмеялся, покашливая и поглядывая то на Контатти, то на Мерилен, но под конец его смех превратился в злобное рычание.

– Теперь, когда тебя сфотографировали, твоя карьера закончена, парень. Что же касается вас, мисс Ванниш, то мне не хотелось бы, чтобы вы питали иллюзии. Вам лучше всего понять, что у вас безвыходное положение, потому что на вас накинутся все. Американцы, поняв, что Англия тут ни при чем, обвинят вас в том, что вы советский шпион, а значит, отвечаете за убийство Хагена. Англичане заставят вас заплатить за подозрения американцев. Ну а русские просто не любят лишних свидетелей…

– Не стоит продолжать. Я все прекрасно понимаю. Пока вы еще не можете убрать меня из-за документов, которыми я располагаю. Но потом, когда я отдам их вам… – Она начертила в воздухе крест. – Забавно. Сейчас пролью слезы.

– Попробуйте, – сказал Контатти. – Кто знает, Шабе мог бы и растрогаться.

– Будь я одна, конечно, я пропала бы. Я женщина довольно хрупкая, но перед вами, такими умными, такими суперменами…

– Жаль, – прервал ее Контатти, – жаль, что вам пришла в голову дурацкая мысль усомниться во мне…

– Я виновата, не так ли? – спросила Мерилен, неожиданно обретя спокойствие, сдержанность и твердость. – Я должна была позволить использовать себя как инструмент. С закрытыми глазами. Может быть, тогда я и вышла бы как-то из положения.

– Несомненно, – согласился Контатти.

– Возможно, – поправил его Шабе.

– Итак, я должна исчезнуть, изменить лицо, друзей, все. Сменить работу, язык, привычки, перебраться на другой континент. Секретные русские и американские службы начнут охотиться за мной по разным причинам, но с одной целью – убрать. Подобная перспектива определенно ведет к одному – самоубийству.

После тяжелой паузы заговорил Шабе:

– Но ведь это же очевидно – мы не можем допустить, чтобы свободно разгуливал по свету человек, располагающий такой информацией, какая есть у вас.

– И очевидно также, что, если я исчезну, если со мной случится какое-нибудь несчастье, – сказала Мерилен, обращаясь к Контатти, – ваше досье окажется в руках английского посла.

– И очевидно, что мы сохраним вам жизнь, если вы возвратите нам пленки и снимки, все полностью, – сказал Контатти.

– Но ведь столь же несомненно, Контатти, что, как только вы получите их, моя жизнь уже ничего не будет стоить. Ни цента.

– Положение может измениться, – заметил Контатти, внимательно изучая странное выражение лица Мерилен. – Оно может измениться, если вы сумеете убедить нас, что у вас не останутся копии этих записей и фотографий.

– А как? Вы ведь ни за что не поверите мне, даже если я поклянусь вам, что и не думала делать копии.

Контатти развел руками:

– Поскольку полной гарантии быть не может, не остается ничего другого, как довериться друг другу. Составить договор и соблюдать его.

– Верно. Могу я предложить свои условия?

– Пожалуйста.

– Чтобы я осталась жива.

Контатти кивнул:

– Будем только рады.

– Чтобы осталась жива Соня и была бы немедленно возвращена в свою семью.

– Более чем разумное требование.

– И чтобы вы позаботились… обо мне.

– Как это понимать?

– Я уже описала, какое меня может ожидать будущее, – продолжала Мерилен, глядя то на Контатти, то на Шабе. – Утешить меня в этой ситуации может только одно – наличные. На срочные расходы.

– Сколько? – спросил Контатти, немного помолчав.

– Пятьсот тысяч.

Контатти попытался пошутить:

– Лир?

– Долларов. Наличными.

– Но это же целое состояние. Вы понимаете, надеюсь?

– Поскольку я опасаюсь, что пребывать на этом свете мне осталось недолго, то хочу пожить в свое удовольствие, – сказала Мерилен, наливая себе еще виски. – И потом я считаю себя обязанной позаботиться о детях Юрека, ведь он в тюрьме, он скомпрометировал себя и вообще, наверное, погиб.

– И где же мне взять такие деньги?

– У своих начальников.

Контатти не захотел или не сумел отказаться от своей обычной игры:

– Мои начальники могут сказать: «Виноваты, вот и выкручивайтесь». – Он изобразил грустную улыбку. – Могут поручить Шабе решить проблему в той жесткой форме, о какой он уже и сам говорил, то есть убрать и меня, и вас.

Мерилен не шелохнулась.

– В таком случае вы будете опознаны, даже мертвый, и американцы узнают, кто их предал. У них появятся доказательства, они отомстят. – Она заговорила иронично, насмешливо. – Как вы сказали мне однажды, может даже разразиться война. Неужели ваша страна была бы готова начать ее из-за такого пустяка? Из-за каких-то пятисот тысяч долларов?

– Война? А почему бы и нет? – вмешался Шабе. – По своему характеру и по личному убеждению я за жесткие решения. – Он с презрением посмотрел на Контатти. – Как коллективные, так и индивидуальные.

Они опять выглядели не столько союзниками, сколько врагами, которых связывал какой-то загадочный и трудный сговор.

– И ты только обрадовался бы, верно? – спросил Контатти.

– Ты уже сказал об этом.

Контатти жестом изобразил, будто спускает курок пистолета:

– И меня, и мисс, не так ли?

Шабе кивнул:

– Обоих. Не терплю дилетантизм.

Контатти обратился к Мерилен:

– Слышали? Он просто не любит меня. Конфликт поколений. Подумайте как следует, Мерилен. Откажитесь. Я говорю о деньгах.

– Но это же вы загнали меня в угол. Это вы не оставляете мне другого выхода. Впрочем, я уверена, что у такого мужчины, как вы, служащего великой нации, великой идеологии, не может быть проблем с деньгами.

– Знали бы вы, как скупы наши кассиры, – ответил Контатти. – И потом деньги в валюте…

– В ценной валюте, – уточнила Мерилен.

– Мне на это понадобится несколько дней.

– Скажем, сутки.

– Двое суток. Сделаю все возможное.

– Хорошо. Если не возражаете, мне надо позвонить.

– Кому? – с подозрением спросил Шабе.

– Человеку, который, если я вовремя не предупрежу его, передаст в мое посольство досье, что так не нравится вам.

Контатти указал на телефон:

– Пожалуйста.

– Нет, – сказала Мерилен, – не здесь и не сейчас.

– А когда же в таком случае? – спросил Шабе.

Мерилен посмотрела на мужчин:

– Как только девочка будет освобождена.

В римском офисе ЦРУ Уэйн без особого интереса ожидал заключения эксперта, изучавшего ружье, из которого был убит Фрэнки Хаген.

– Невероятно, – сказал эксперт. – Самый обычный ствол. Никакого специального устройства для стрельбы в темноте тут нет.

– Да, – согласился Уэйн. – Еще одна загадка.

Он обернулся к Юреку, стоявшему в глубине комнаты между двумя парнями с квадратными подбородками и пистолетами за поясом.

Комната была почти пустой: медицинский топчан, несколько стульев, письменный стол, телемонитор местной службы слежения – вот и вся обстановка.

По знаку Уэйна агенты разошлись и встали возле стен напротив друг друга. Уэйн подошел к Юреку, жестом велев ему сесть.

– Ты стюард?

Юрек сел, не отвечая.

– В платежных документах английской авиакомпании тебя нет, – продолжал Уэйн, стараясь оставаться спокойным. – Эта куртка тебе велика. Где ты раздобыл ее?

– Не могу отвечать ни на какие вопросы.

Уэйн поставил стул напротив поляка и, сев на него верхом, положил локти на спинку.

– Ладно. Может, считаешь себя военнопленным?

– Только теряешь время. Не могу ответить, иначе кое-что произойдет.

– Ах вот как! И что же произойдет?

– Кое-что.

– Когда?

– Не знаю.

– Но я спешу. У меня каждая минута на счету.

Уэйн сделал знак. Один из агентов включил мощную лампу и направил ее в лицо Юреку.

– Мы знакомы, не так ли? – спросил Уэйн. – Я уверен, что где-то видел тебя. Но где? Не поможешь вспомнить? – Он рассмотрел поляка в профиль, в три четверти, в фас. В лице Юрека чувствовались напряжение и усталость, свет был невыносимо ярким. – Хорошо, тогда я сделаю это сам. Думаю, ты имеешь право знать, что Фрэнки Хаген был для меня не просто коллегой. Он был моим другом, близким другом. Ты убил его, и мое отношение к тебе не может быть формальным. Теперь это уже мое личное дело, понимаешь?

Он подождал мгновение, наблюдая за Юреком, ослепленным ужасным светом.