Текст книги "Часовые свободы"

– Ты что-то сказал, приятель? – спросил Джейсон как ни в чем не бывало.

Человек отрицательно покачал головой. Дрожа и всхлипывая, он всячески старался не встречаться с глазами Тренча.

– Но я же слышал, как ты что-то сказал? – настаивал Джейсон.

Человек ничего не ответил, только судорожно трясся всем телом.

У себя за спиной Джейсон вдруг услышал приближающиеся шаги Кимо. Он вспрыгнул на настил, одним сердитым рывком притянул японца к себе, схватил за грудки и с силой обрушил кулак на его физиономию. Человек рухнул на настил, и Джейсон зло пнул его в голову. И тут услышал, как вскрикнула Кимо. Он стремительно развернулся, спрыгнул с настила и побежал за ней, поймал ее возле костра, рванул за кимоно и повернул к себе – кимино широко распахнулось, взметнувшись как крылья над ее обнаженными животом и ногами. Джейсон ударил ее по лицу, обозвал «дешевой маленькой шлюхой» и опять ударил по щеке. Костер высоко взметнулся языками пламени, охватив сухие доски, брошенные в него Джейсоном. Он продолжал бить Кимо по лицу в ярком свете костра, пока она не рухнула на колени; кровь струилась у нее из носа и изо рта, кимоно было широко распахнуто. До него едва дошло, что в какой-то момент два морских пехотинца ухватили его за руки и крепко держат. Джейсон глянул сверху вниз на Кимо и сказал:

– Ты не имеешь со мной никаких дел, дорогуша. И никогда не имела прежде, понятно?

Кимо взглянула вверх, на него. Сквозь сломанные передние зубы и разбитые губы она процедила на английском:

– Ты сукин сын, сволось, вор с серного рынка, нехолосая сволось, толгас! – и для пущей важности, чтобы втереться в доверие к военной полиции, она добавила: – Я токийская слюха.

Полковник морских пехотинцев обыскал Джейсона и нашел у него японских йен на сумму две тысячи пятьсот двадцать один доллар.

– Да тут целая куча денег! – заметил полковник.

– М-м-м-м, – только и пробурчал в ответ Джейсон.

– Откуда у вас столько денег?

– Повезло в карты.

– Почему вы избивали эту женщину?

– Они пытались завалить меня.

– Кто это такие – они?

– Она и вон тот тип, который возле дома. Я просто прогуливался по улице, а они набросились на меня.

Полковник ухватил себя за переносицу большим и указательным пальцами и вздохнул. Два морских пехотинца из военного патруля, сграбаставшие Джейсона, теперь просто стояли, сжимая в руках свои белые дубинки.

– Эта женщина утверждает, что вы замешаны в махинациях на черном рынке, – сказал полковник. У него был ровный сухой голос.

– Она спятила, – ответил Джейсон. – Никогда в жизни не видел ее до сегодняшнего вечера.

– А она говорит, что знает вас.

– Это ложь!

– Она утверждает, что ваше имя Джейсон Тренч. – Полковник внезапно разжал пальцы на переносице и поднял глаза. – Вас действительно так зовут?

Джейсон ничего не ответил.

– Она говорит, что вы купили в прошлом месяце краденого жемчуга на сумму свыше пятнадцати тысяч долларов и что вы здесь затем, чтобы купить еще.

– Откуда мне было взять столько денег? – возразил Джейсон.

– Не знаю. – Полковник пожал плечами. – А откуда вы достали японских йен на две тысячи пятьсот двадцать один доллар?

– Я уже сказал вам – выиграл в карты.

– И где же?

– На борту лодки.

– И какой же?

– 832-й.

– Вы шкипер?

– Да.

– Мы собираемся опросить ваших людей на предмет карточной игры, пока вы будете находиться у нас. С вами все в порядке?

– Сэр…

– Да?

– Сэр, вы собираетесь слушать эту старую японскую шлюху или же вы…

– Хватит! – оборвал его полковник.

– Хорошо, я боюсь…

– Все, что мы намерены делать, – это продержать вас здесь, пока будем опрашивать вашу команду об игре в карты, которая, по вашим словам, имела место на борту вверенной вам лодки. Затем мы…

– Ну, я не помню точно – было ли это на борту именно этой лодки. Могло быть и с армейскими ребятами на берегу, да мало ли где.

– Тогда нам придется попросить вас показать нам вашу карточку и знаки различия. Возможно, вы вовсе и не Джейсон Тренч. Может, эта женщина имеет в виду кого-то другого?

– Нет. Меня и в самом деле зовут Джейсон Тренч!

– О-о-о?!

– Они оба пытались завалить меня. Она остановила меня на улице, а он подкрался сзади – и они вместе насели на меня.

– И это вся ваша история?

– Да, это моя история.

– Мы нашли этого человека на настиле крыльца вон того дома, Тренч. Он…

– Да, он пытался затащить меня туда.

– Я думал, что он напал на вас посреди улицы.

– Ну, он…

– Нам пришлось отправить его в госпиталь. Кто-то нанес ему удар ногой в голову.

– Это я его ударил, обороняясь. Он пытался завалить меня.

– Да, знаю. Вы это уже говорили.

– Это правда.

Полковник пожал плечами.

– Правда или нет, – заметил он, – но вы, Тренч, влипли основательно.

Вещь, которую ему не следовало делать ни в коем случае – ну, в действительности таких вещей было две, но первое, что нельзя было делать, – это возвращаться обратно, когда этот япошка что-то там пробормотал – не важно что. Важно то, что тем самым Джейсон совершил непоправимую глупость. Он должен был просто идти туда, где стояла Кимо – к дверям халупы, схватить ее и преспокойно затащить вовнутрь – и уж там дать рукам волю, а не на улице, как это сделал он, последний дурак! Второе. Ему никак не следовало лгать насчет карточной игры на борту лодки, так как, естественно, когда они опросили людей, то все они, за исключением Артура Хэзлита, пытаясь выгородить Джейсона, утверждали, как один, обратное – то, что говорить не надо было. «Азартные игры? Да Боже избавь, на нашей чистой славной лодке отродясь никто не тасовал карты и не бросал костей! – твердили они. – Святой Моисей, конечно нет!» Все, кроме Артура, уперлись на этом. Только Артуру хватило ума понять, откуда ветер дует, и он подхватил ложь Джейсона, будто получил сообщение по рации. «Да, сэр, – заявил он, – была как-то на лодке крупная карточная игра. Здесь частенько играют по-крупному». И все равно Джейсону это не помогло…

А еще со стороны Тренча было не очень умно притворяться, что он знать не знает Кимо, а точнее, это было вообще просто глупо! Она не только оказалась в состоянии назвать им его имя и имя его жены – Аннабел, она еще сказала: «Он посылал земсюг Аннаберр», но также назвала им номер его лодки и имена нескольких членов экипажа. Удивительно, сколько важных вещей может выболтать мужчина, лежа с женщиной в постели! Мало того, он еще имел глупость похвастаться ей своей ловкой проделкой к Кагосиме, где он виртуозно стянул электрический вентилятор со стола писаря прямо из офиса и который позже продал за семьдесят пять долларов. Самым смешным в этой истории с вентилятором было то, что писарь выкрасил его собственноручно розовой краской.

Кимо не понимала английский очень уж хорошо, а объяснялась и вовсе плохо, особенно когда речь заходила о названии цветов. Если бы она назвала цвет того вентилятора неверно, когда ее спрашивали на суде, события, возможно, приняли бы другой оборот. Но Кимо помнила все унижения, которые вытерпела от Джейсона. Кимо помнила все синяки, что он оставил на ее грудях и бедрах, помнила, что он никогда не обращался с ней иначе как с грязной тварью, а не как с женщиной, даже когда лежал на ней и совокуплялся. Все это, вместе взятое, и сыграло свою роль в том, что она не допустила ошибки в определении цвета вентилятора, украденного в Кагосиме. Кимо задрала подол своего кимоно выше ляжек, демонстрируя суду пару великолепных ног, – единственное, чем гордилась эта шлюха, – показав им заодно и нейлоновую комбинацию, которую ей подарил ее «друг», армейский сержант.

– Вентилятор был этого цвета! – заявила она и полыхнула взглядом на Джейсона.

Комбинация была розовой.

Он всегда чувствовал впоследствии, что с ним обошлись слишком сурово, и все из-за того, что он разломал дом япошки и избил Кимо. Он не мог понять этого. Кимо и этот плотник – оба были враги Соединенных Штатов, какая разница, как с ними обошлись? Но он знал, что именно из-за этих косоглазых мартышек ему врезали на всю катушку. Как бы то ни было, но он был офицер военно-морского флота Соединенных Штатов, да еще боевой офицер – и они не могли так вот запросто вменить ему в вину избиение этих япошек. О да, писарь из Кагосимы прибыл засвидетельствовать, что розовый вентилятор исчез из офиса вскорости после визита 832-й на второй неделе января, который был зафиксирован записью в соответствующем журнале гавани за этот месяц. Он также засвидетельствовал, что видел Джейсона дважды – это по меньшей мере, – но все это было косвенными уликами, ибо пропавший вентилятор в качестве таковой так и не был предъявлен. (Да и как его могли предъявить? Джейсон загнал его лавочнику в Киото!) Ему казалось, что на самом-то деле то немногое, в чем они могли обвинить его, целиком основывалось на показаниях японцев, и он никак не мог понять, почему суд предпочел поверить им, а не ему.

Обвинения, предъявленные Джейсону, включали в себя нарушение параграфа 187 статьи 108 военного уложения: «Продажа или хищение военной собственности Соединенных Штатов» – это по поводу розового вентилятора. И все на косвенных доказательствах. Затем они всучили Джейсону обвинение: «Порча, грабеж или уничтожение любых видов собственности, кроме военной собственности Соединенных Штатов». Это из-за домишки того япошки. Суд оценил вентилятор где-то между двадцатью и пятидесятью долларами и стоимость дома свыше пятидесяти долларов. По любому из пунктов наказание – если виновный состоял на действительной военной службе – могло бы быть: позорная отставка без выплаты жалованья и пенсии и шесть месяцев тяжелых принудительных работ. Однако это тоже было еще не все. Они обвинили его в двух случаях применения насилия. Нападение на плотника-япошку было квалифицировано как «насилие с отягчающими обстоятельствами», так как оказалось, что эта сволочь получил сотрясение мозга, когда Джейсон заехал ему ботинком в голову. А нападение на Кимо они квалифицировали как «нападение с попыткой изнасилования» – ничего не могло быть дальше от правды, нежели эта статья! Но подобное обвинение влекло за собой возможное наказание в виде двадцати лет тюрьмы, в отличие от простого нападения, за которое полагалось шесть месяцев заключения, а за насилие с «отягчающими» ему светило не менее пяти лет за решеткой. Они также добавили к списку обвинений грабеж и мародерство, из-за того что он взял доску и сжег ее на костре, и – иронический штрих в довершение к прочему – поимели наглость повесить на Джейсона «позорящее армию перед лицом врага поведение», выразившееся в том, что он намеренно вел себя неподобающим образом в присутствии Кимо и плотника, поставив тем самым под угрозу безопасность страны (это Японии-то!), защищать которую было его долгом.

В соответствии с кодексом чести офицер не мог быть осужден по статье «за неподобающее поведение», но его могли разжаловать и выгнать из армии по обвинению в нарушении одного из правил этого кодекса, а за Джейсоном таких нарушений числилось уже несколько. Его увольнение из флота включало в себя отказ в выплате всех видов компенсации, пенсии и немедленную отправку обратно в Штаты. В Луизиане его ожидала Аннабел с жемчугом, который он послал ей и который был им оценен на сумму около тридцати пяти тысяч долларов.

Много лет спустя Джейсон использовал деньги, вырученные от продажи жемчуга, для покупки крытой моторной лодки, названной «Золотое руно», на аренду склада и грузовика в Майами, на то, чтобы приобрести автомобили и помещения в Ки-Уэст, на оплату билетов на самолет и покупку пистолетов и ружей для огневой поддержки проходящей сейчас операции. Он думал как о величайшей иронии судьбы о том, что забрал эти деньги у бывшего врага Соединенных Штатов с тем, чтобы теперь использовать против врага нынешнего.

* * *

У его локтя запищал зуммер телефона. Джейсон открыл глаза и удивленно замигал, глядя на аппарат, словно его мысли все еще пребывали в далеком прошлом, а затем снял трубку.

– Мостик, – кратко бросил он в микрофон.

– Это капитан, – ответил голос на другом конце провода.

Глава 17

– Ну, как дела, капитан? – любезно поинтересовался Джейсон. – У вас там все нормально?

– Я… я не люблю просить об услугах, – с запинкой выговорил Кейтс, – но…

– А что такое?

– У меня болит зуб, – сообщил Кейтс. – Сил моих нету…

– Да, ну а мы-то тут при чем? – поинтересовался Джейсон.

– У нас на борту есть врач. Я думал…

– О, разве он у нас есть?..

– Да, – ответил Кейтс и стал ждать.

– У нас есть на борту врач? – обратился Джейсон к Алексу.

Алекс повернул голову от штурвала:

– Думаю, да.

– Ты уверен, что его не высадили на берег?

– Нет, по-моему, он в машинном отделении вместе с остальными.

– Сообщи ему, что я жду ребенка, – вмешалась Аннабел и захихикала. – Хочу увидеть, как этот Док снова побледнеет.

Джейсон засмеялся и нажал кнопку на ручке телефонной трубки.

– Капитан, – заговорил он. – У нас на борту действительно есть врач. И что же вы хотите?

– Я думал, что он мог бы вырвать проклятый зуб, – объяснил Кейтс. – Чертовски болит!

– Ну, честно говоря, я не люблю видеть, как мучается человек, – признался Джейсон. – Ладно, пошлю кого-нибудь за врачом. Он вскоре будет у вас. Почему бы вам пока не глотнуть бренди? У вас же в сейфе есть запасы, не так ли?

– Я уже прикладывался.

– Не перегружайтесь спиртным, капитан. Вы, возможно, нам понадобитесь на тот случай, если кто-то окажется слишком дотошным. – Джейсон опять засмеялся. – Я прикажу доставить вам врача. Пока же расслабьтесь!

– Благодарю вас, – буркнул Кейтс.

– Не стоит, – ответил Джейсон и положил трубку. Он повернулся к Родису и Толстяку, сидящим за штурманским столом: – Кто-нибудь испытывает желание размять ноги?

– А в чем дело? – спросил Родис.

– Капитан нуждается в том, чтобы ему вытащили зуб. Я бы хотел, чтобы кто-нибудь отправился за судовым врачом и доставил его в каюту капитана.

– Я могу пойти, – вызвался Толстяк. – Где лекарь?

– В машинном отделении.

Толстяк встал и потянулся.

– Тебе понадобится ключ, – заметил от штурвала Алекс. – Каюта заперта. – Он полез в карман и затем протянул ключ Джейсону, который взял его у Алекса и передал Толстяку.

– Как зовут врача? – спросил Толстяк.

– Не знаю. Просто спустись вниз и спроси судового врача. Кстати, кто там есть из наших?

– Думаю, Джонни и Сай.

– Да, ну тогда скажи им, что тебе нужен фельдшер, и все тут!

– О'кей! Увижусь с вами позже, – сообщил Толстяк, вышел через дверь рулевой рубки на мостик и направился в сторону кормы к лестнице, ведущей вниз; спустился по ней на главную палубу, затем миновал вентиляционную трубу, прошел по проходу и спустился по лестнице в машинное отделение.

Там, возможно, находилось около дюжины людей, включая Джонни и Сая. Последний стоял возле рабочей скамьи, опустив приклад ружья к ногам и держась рукой за ствол возле мушки. Оба взглянули на Толстяка, когда тот начал спускаться по лестнице.

– Эй, как тут у вас? – поинтересовался Толстяк.

– Тишь да гладь, – отозвался Сай.

– Вы тут держите госпитального фельдшера?

– Можешь меня обыскать, если думаешь, что фельдшер в моем кармане, – ответил Сай. Он повернулся к людям, жавшимся к переборке, за которой по правому борту находился первый двигатель.

– Кто из вас, ребята, врач? – осведомился он.

Никто из людей не отозвался. Но некоторые машинально повернулись, чтобы взглянуть на тощего молодого человека, нервно поднявшего в ответ глаза и тут же попытавшегося спрятаться за спину стоящего рядом мужчины.

– Ты врач? – обратился к нему Толстяк.

Молодой человек кивнул.

– Как тебя зовут?

– Эмил Бандер.

– Пошли, Бандер!

– Ку-ку-куда? Куда? – насилу выговорил Бандер.

– Пошли, – повторил Толстяк и вытащил свою пушку 45-го калибра. Бандер покосился на пушку и кивнул, затем сглотнул и с мольбой взглянул на своих товарищей по несчастью. – Вверх по лестнице! – приказал Толстяк.

Бандер побрел к лестнице и начал подниматься по ней.

– Поживее! – через плечо бросил ему Толстяк, успевший его опередить.

Они выбрались на главную палубу. Небо сверкало звездами, корабль, с шумом рассекая волны, стремился на юго-запад.

– Тебе, очевидно, понадобятся инструменты и прочие причиндалы? – спросил Толстяк. – Где тут лазарет?

– В офицерском отсеке.

– Где это?

– На нижней палубе, посреди корабля.

– Это там, откуда мы пришли?

– Ну, чуть дальше к носу, за машинным отделением.

– Как же туда попасть?

– Можно по проходу мимо капитанской каюты.

– Хорошо, это нам по пути.

– Что вы имеете в виду?

– Каюту капитана.

– Ну, лазарет на палубе ниже.

– Годится!

Они двигались вдоль правого борта. Бандер открыл люк, ведущий в проход. Когда проходили мимо капитанской каюты, то увидели два куска цепи, прикрепленные к двери и переборке, а в свободные концы был продет висячий замок. Лестница на расстоянии двух футов по другую сторону двери пересекала проход и вела вниз, к ружейному складу, каютам офицеров и лазарету. Люк был закрыт.

– Сюда, вниз, – подсказал Бандер. – Послушайте, не можете ли вы объяснить мне, куда мы идем и что мне придется делать? Я хоть буду знать, что мне…

– Тебе придется тащить зуб, – перебил его Толстяк.

– Что?!

– Ага. Зуб капитана.

– О Боже!

– Поэтому тебе лучше запастись щипцами или чем-то в этом роде.

Бандер в отчаянии кивнул. Из хирургических инструментов в медицинском кабинете он взял самые здоровые щипцы, ножницы и бинты – все это, как он надеялся, окажется достаточным, чтобы справиться с капитанским зубом.

Этот день, можно сказать, был худшим в его жизни. Сначала беременная женщина – ну, это они так подумали, что она беременная, затем вся эта стрельба, и вот сейчас он должен тащить зуб у капитана, зуб командира катера береговой охраны, лейтенанта морского флота Соединенных Штатов. Когда же его мукам наступит конец?!

– Послушайте, – сказал он, – может, будет лучше, если вы сделаете это сами?

– О чем ты толкуешь?

– Ну, вытащите зуб у капитана.

– Он просил сделать это именно тебя.

– Капитан просил?!

– Угу!

– О Боже! – произнес Бандер, беря свою сумку. Он взглянул на Толстяка, а затем спросил его, пытаясь хоть что-нибудь выяснить: – Что это такое вы, ребята, затеяли, между прочим?

– Не твоего ума дело, – не замедлил с ответом Толстяк.

– О! – только и смог произнести Бандер. У него из памяти все еще не изгладились роды Аннабел Тренч.

Они опять поднялись по ступенькам. Бандер прошел прямо к двери капитанской каюты, снова посмотрел на цепь с висячим замком и констатировал:

– Заперто.

– У меня есть ключ, – сообщил Толстяк. – Встань-ка в сторонку!

Он повел пушкой в сторону Бандера и полез за ним в карман. Бандер попятился к переборке, Толстяк вставил ключ в замок и открыл его. Потом спрятал ключ обратно в карман, когда засек удивление во взгляде Бандера, и сразу же повернулся. Люк Костигэн спрыгнул к ним через люк, находящийся в четырех футах от того места, где они стояли: обе его руки были сжаты в кулаки, и он поднял их над головой на манер кувалды. Эффект удивления, рассчитанный на двоих, целиком пришелся на долю одного Бандера, который так и остался стоять, прижавшись к переборке, вытаращив глаза и широко открыв рот, тогда как Толстяк ринулся вперед, как боксер, чтобы встретить рывок Люка. Внезапность и изумление должны были уравновесить шансы сторон, не дав Толстяку возможности пустить в ход свою пушку, но из-за неосторожности Бандера преимущество Люка – неожиданность нападения – оказалось упущенным, и теперь Люк, ринувшись вперед с сжатыми в кулаки руками, вдруг застыл как вкопанный и с силой обрушил их, отведя чуть вбок, на голову Толстяка. Как раз в тот момент, когда Толстяк взводил курок. Впервые за эти сутки Бандер повел себя как герой. Он выставил вперед ногу, ровно настолько, чтобы Толстяк зацепился за нее носком ботинка и потерял равновесие. Тот неуклюже подался вперед, тогда как соединенные вместе кулаки Люка, вновь описав дугу, подобно булаве на цепи, заехали Толстяку в скулу и с силой вышибли пушку из его рук, заставив ее волчком скользить по палубе до самого конца прохода. Толстяк врезался в переборку, затем повернулся, чтобы увидеть ошалелыми глазами, как Люк вновь набрасывается на него. Руки Люка, точнее, кулаки уже действовали поврозь: одним он с силой заехал Толстяку под дых, тогда как другим, правым, попытался провести апперкот, который прошел на несколько дюймов мимо челюсти Толстяка. Тот, однако, все еще никак не мог разогнуться: схватившись обеими руками за солнечное сплетение, он хрипел, издавая нечленораздельные звуки и пытаясь восстановить дыхание. Люк сжал левый кулак и обрушил его на загривок Толстяка – так рассерженный кролик лупит передними лапами по барабану, – затем еще и еще, заставив Толстяка опуститься, наконец, на четвереньки. Люк склонился над ним, перевернул на спину, ухватил обеими руками за воротник и разок хорошенько ударил головой о палубу, уже, правда, почти без гнева. Толстяк неподвижно застыл, и Бандер, прислонившись к переборке, тоже. Лицо его было бледным, глаза округлились, ладони плотно прижались к металлу переборки, и он смотрел на Люка так, словно не мог решить, какой из этих двух дьяволов наиболее коварный.

Люк широко распахнул дверь капитанской каюты.

– Помогите мне втащить его к вам! – распорядился он. – Быстрее!

* * *

Некоторые утверждали, что Вирджил Купер видит в темноте. Может, так оно и было: он мог это, когда стоял на твердой земле и ощущал под сапогами песок или глину. Но Купер, уж точно, не мог разглядеть ничего здесь, на воде, и только диву давался, как это все время корабли не натыкаются друг на друга. Ну, правда, на них есть радары. Он глянул поверх поручня по правому борту и даже не сумел различить ни единого предмета, кроме звезд, но и они, казалось, висели в кромешной мгле – океан и небо сливались воедино, и никто на свете не мог бы сказать, где кончается один и начинается другое.

Это была темная ночь без луны – что верно, то верно, да и корабль, ныряя в волнах, стремился вперед, не зажигая огней, которые могли бы хоть немного развеять эту темень, беспросветную, как преисподняя. Это вызывало у Купера чувство какого-то дискомфорта. Совсем как та ночь в Корее, вспомнил он, когда они напали из темноты, дуя в свои рожки и молотя в барабаны. Поневоле пришло на ум: не мешало бы звездам посылать на землю чуть побольше света, чем они это делают сейчас.

Он прошел обратно по направлению к корме, возле натянутого для просушки брезента. Задержался на миг, чтобы понаблюдать, как белые барашки волн лижут борт корабля, и послушать, как его стальной корпус с шипением рассекает океан, пробивая себе путь вперед.

Купер проходил за вентиляционной трубой, когда его глаз вдруг уловил на палубе что-то постороннее, что находилось между сходным трапом и лестницей, ведущей вниз. Подумалось было сначала, что кто-то обронил патрон – его медный корпус слабо поблескивал в звездном свете возле переборки. Вирджил остановился, чтобы поднять предмет. Он подержал его на ладони, разглядывая и не веря своим глазам.

Несколько секунд понадобилось, чтобы до него, наконец, дошло: на ладони лежал тюбик женской губной помады.

Они быстро открыли дверь ружейного склада, а главное – тихо; каждый из них взял по кольту 45-го калибра и по винтовке «М-1», запасся патронами, загнал обоймы в ружья и поспешно двинулся по правому борту к переднему спальному отсеку.

Оба проскользнули в каюту вахтенного офицера и столь же бесшумно закрыли за собой дверь. Бандер был все еще перепуган – у него возникло такое чувство, будто его собираются убить. Ему не понравилось, каким суровым взглядом обменялись друг с другом капитан и Костигэн и то, что говорили они шепотом. Он был всего лишь судовым врачом; от него не требовалось носить ружье и цеплять кобуру с пистолетом, поэтому теперь Док боялся, что его непременно убьют. А те обсуждали свой следующий ход. Он пытался прислушиваться к их разговору, но его сердце гулко билось, и все, о чем он мог думать, – это только о том, что его непременно уничтожат этой же ночью. Девушку Эмила Бандера звали Эффи. Его беспокоило, что она скажет, когда ей сообщат, что он убит во время рутинного патрулирования, начавшегося в Ки-Уэст.

– Где радиорубка? – спрашивал между тем Костигэн.

– От того места, где мы сейчас, чуть дальше к корме, но на главной палубе.

– На двери есть замок?

– Да.

– Его можно запереть изнутри?

– Да. Но здесь в каюте должен быть дубликат ключа, – сообщил капитан. – Вахтенный офицер имеет дубликат каждого ключа на судне, кроме порохового погреба и ружейного склада.

– Возможно, нам понадобится ключ, – заявил Костигэн. – Может быть, они запрутся изнутри. В их планы входит радировать на базу и сообщить, что они отвечают на сигнал SOS, полученный из района в пятидесяти милях к северо-западу от Гаваны. Такое возможно?

– Да, вполне! – подтвердил капитан.

– Я имею в виду, что вы можете так близко подойти к Кубе?

– Да, и это не так уж близко к острову.

– И что, в Майами могут поверить такому сообщению?

– Да, я бы поверил, будь на месте дежурного офицера. – Капитан помолчал. – Мистер Костигэн, – заявил он, – я хочу восстановить контроль над своим кораблем.

– Не думаю, что это сейчас возможно, – неуверенно возразил Костигэн.

– Но почему?

– У Тренча слишком много людей на борту.

– Но мы вооружены. Мы…

– Нет, не хочу даже и пытаться.

– Полагаю, потому, что это не ваш корабль, мистер Костигэн?

– Верно, капитан! Но он также и не ваш. Теперь он принадлежит Джейсону Тренчу. И если мы попытаемся отнять его у него и потерпим неудачу, то завтра же утром Соединенные Штаты будут вовлечены в войну.

– Не думаю, что мы потерпим неудачу, мистер Костигэн.

– Если есть хоть малейшая степень риска…

– Но я хочу вернуть корабль!

– Капитан! – жестко отрезал Костигэн. – Сейчас слишком поздно звенеть шпорами и качать права.

– Что?!

– Во-первых, вам следовало бы подумать о потере судна немного раньше. Во-вторых, нам нельзя допустить, чтобы они захватили Охо-Пуэртос. Но мы им это уже позволили – и вы, кстати, тоже! – поэтому сейчас с этим уже ничего не поделаешь! Осталось только остановить их.

– Вот поэтому я и хочу…

– Но, капитан, единственный способ наверняка сделать подобное – это не позволить им проникнуть в радиорубку, связаться с Майами и поставить тамошние власти в известность относительно всех деталей и о том, что здесь происходит. Майами, в свою очередь, свяжется с командованием военно-морского флота, а эсминцы уж позаботятся обо всем остальном.

– Они не поверят нам! Подумают, что кто-то сыграл с ними злую шутку.

– Они поверят! – уверенно возразил Костигэн. – Но если нет, то можете сообщить им наши координаты, чтобы они могли с нами связаться. Тогда все можно будет проверить.

Капитан на некоторое время задумался. Но Бандер был уверен, что каким бы способом они теперь ни действовали, результат будет один: их непременно уничтожат. Если они начнут штурмовать мостик или как там еще капитан собирался вернуть себе контроль над судном – их просто перестреляют, как куропаток. Если же они попытаются ворваться в радиорубку, то разве не ясно, что те, кто там окажется, будут вооружены.

– Капитан, – прервав молчание, заявил Костигэн. – Я намерен поступить так, как только что сказал: с вами или без вас – все равно! Но выполнить задачу будет легче, если радиограмму отправите именно вы. Я не знаю ваших позывных, а в береговой охране Майами по звукам из тарелки репродуктора не смогут определить, что с ними говорю именно я. Но если мне придется это сделать одному, я все равно сделаю это. Ну, а теперь скажите, где ваш вахтенный держит дубликаты ключей?

– Здесь, – ответил капитан, кивая на шкафчик у переборки, смешался на миг и вздохнул. – Не совсем ясно, каков ваш план, – засомневался он. – Что же мы все-таки будем делать, когда окажемся возле радиорубки?

– Мы должны будем…

Но Бандер не дождался конца объяснений. Совершенно неожиданно, даже для самого себя, он воскликнул:

– Нас всех перебьют этой же ночью!.. Вот увидите!

* * *

На мостике было очень тихо, и Вирджил Купер точно не знал, что ожидает его здесь. Но все равно, ему казалось, что больно уж тут подозрительно тихо. Может быть, темнота тут сыграла свою роль. Но единственное освещенное место на судне было здесь, возле штурвала, и свет падал на лицо Алекса, делая его вид жутковатым. Другое пятно света излучал экран радара на переборке по левому борту. Джейсон Тренч с Аннабел стояли возле пульта управления радаром, их глаза были прикованы к монитору, а лица омывало голубовато-бледное пульсирующее электронное сияние. Никто из них двоих не произносил ни слова. Когда Купер подошел ближе, то заметил, что они держатся за руки. Он ухмыльнулся.

– Эй, надеюсь, что никого здесь не прервал на полуслове? – Этими словами он обнаружил свое присутствие.

– Мы смотрим телик, – отозвался Джейсон и засмеялся.

– Что-нибудь интересненькое?

– Да ничего! Думал, может быть, поймаем Эда Салливана, это же воскресная ночь, не так ли?

– Да. Так и не увидели его?

– Нет здесь ничего, кроме всякой муры, – огрызнулся Джейсон и отвернулся от экрана.

– Эй, я нашел тут кое-что, принадлежащее тебе, Аннабел.

– Да? – удивилась та, поднимая на Купера глаза.

Тот полез в карман, вытащил тюбик губной помады и протянул его Аннабел.

– Ох, благодарю! – произнесла она.

– Что это? – поинтересовался Джейсон.

– Моя губная помада.

– Я нашел ее возле трапа на корме.

– Спасибо, – повторила Аннабел. Она секунду помедлила, а затем удивленно спросила: – На корме?

– Ну да, за вентиляционной трубой. Знаешь, это где…

Аннабел встала и пошла к освещенному судовому компасу. Держа помаду на ладони, она поднесла ее к свету и, обернувшись к обоим мужчинам, покачала головой:

– Это не моя.

* * *

Я люблю его, думала Саманта. Люк должен вернуться сюда с минуты на минуту. Сказал, что будет здесь, как только передаст сообщение, велел мне оставаться здесь и ждать. Я люблю его…

Но страх возникал в ее душе всякий раз при любом странном звуке, будь то подозрительный щелчок или потрескивание, возникавшие в офицерской кают-компании, где она притаилась в углу, сжавшись в комочек на сиденье. Занавес над проходом в переборке был задернут – он сказал ей держать его в таком положении. Тут было темно. Она никогда не любила темноты. А вот кошек она любила, ей нравилось, когда в доме жили кошки, сначала Фанг и Фонг, а потом появились еще и другие. Саманта так и не покормила их этим утром. Океан шумно дышал, отделенный от ее сиденья тонкой металлической скорлупкой корабельного борта. Она слышала, как он сердито проносит свои волны мимо, и эти звуки страшили ее, потому что если Люку не удастся отправить радиограмму, как он обещал, то утром, еще до рассвета, корабль будет взорван, и вода хлынет во все проходы и отсеки, и все они пойдут ко дну.