Текст книги "Преступная связь"

Задняя комната оказалась узкой и длинной.

Сразу за занавеской, по правую руку, вдоль короткой стены, стояла гладильная машина. Около длинной стены напротив занавески располагался стол. На нем-то Култер и установил ночник. Там же лежали огромные портняжные ножницы, несколько картонных лекал, кусок голубой ткани и тяжелый утюг. На стене за столом висел календарь с изображением улыбающейся крестьянки в блузке с овальным вырезом и с корзиной, полной спелых желтых виноградных гроздьев, в руках. Все дни января были аккуратно перечеркнуты крест-накрест, за исключением сегодняшнего, тридцать первого.

Слева от стола находилась дверь. Ручка, чуть выше – засов, правее – домофон с кнопкой вызова. Култер подошел к двери, осторожно постучал костяшками пальцев. Судя по звуку, за ней другой комнаты не было. Скорее всего, она вела на лестницу. Из домофона проводов не тянулось, очевидно, все они подсоединялись с обратной стороны.

Вокруг длинного стола стояло несколько стульев. Култер предположил, что стол служил сразу для нескольких целей. Надо раскроить материю – пожалуйста, только отодвинь стулья. Надо поговорить или поесть – стулья придвигаются. На короткой стене, напротив гладильной машины и под прямым углом к длинной стене с дверью, висел телефон-автомат. Култер приступил к делу.

Когда батарейки передатчика выходят из строя, их приходится менять, что означает повторение всей процедуры с начала до конца, тем самым удваивая, утраивая и даже, в зависимости от длительности прослушивания, учетверяя риск засветиться. Следовательно, передатчик, работающий от батареек, можно использовать, устанавливая аппаратуру на человеке. В комнате же для «жучка» приходится искать источник электроэнергии. Телефонный аппарат любого типа идеально подходит для этой цели.

Култер предположил, что единственным местом для встреч здесь может быть только длинный стол у стены. Именно там стояли стулья. Еще он предположил, что все деловые переговоры ведутся исключительно по телефону-автомату. Согласно полученному ордеру, он не имел права врезаться в телефонную сеть, но, подключившись к источнику питания телефона, Култер получал возможность установить «жучок», благодаря которому полицейским удастся услышать все, что говорится в этой комнате, в том числе и по телефону.

Итак Култер приступил к делу.

Ему доводилось устанавливать «жучки» прямо на виду, и они не вызывали никаких подозрений. В привычной обстановке люди не выискивают ничего специально. Подключайтесь к телефонной линии, проводите проводку прямо поверх плинтуса, где всякий может ее заметить, прямо к «жучку» в блоке, куда приходит телефонный разъем. Такие блоки продаются на каждом углу и представляют собой некий прямоугольник цвета слоновой кости, размерами два на три дюйма, внутри которого находится одна или две розетки. «Жучок» помещается там без всяких хлопот. И вот такой блок ты устанавливаешь на виду у всех, и никто не обращает никакого внимания ни на него, ни на тянущиеся к нему провода. Однако, по словам Уэллеса, здесь собирается весьма серьезная публика, и не исключено, что они немного поумнее, чем обыкновенный бандюга.

Култер отодрал плинтус, спрятал за ним провод, затем обвел проводку вокруг дверного косяка в центре комнаты и снова скрыл ее за плинтусом. Теперь провод выходил на поверхность только под столом, где Култер установил блок. Он подключил блок в полученную сеть, поставил на место плинтус, собрал инструменты и ночник, внимательно оглядел улицу, прежде чем выйти, и захлопнул за собой дверь. Перед уходом он еще раз убедился, что защелка замка захлопнулась.

Потом он отправился прикреплять «раба» к линии доступа в телефонном распределительном щите позади дома, а прикрывавшие его полицейские, дрожа от холода и страха, проклинали его медлительность.

* * *

Молли собиралась ложиться спать. Детектив только что закончился, и Сара выключила телевизор. В углу комнаты Майкл читал материалы дела Энтони Фавиолы, предоставленные по его просьбе адвокатами осужденного. Майкл позвонил своему знакомому в Коллегии адвокатов...

– Откуда такой интерес к Фавиоле? Сначала записи...

– Один наш сотрудник собирается засесть за книгу.

...Потому что он хотел быть полностью уверенным, что не сделает ошибок в следствии по делу младшего Фавиолы. Когда начнется обработка результатов прослушивания, ему пригодится анализ всех тех зацепок, за которые хватались защитники старого бандита. Он не собирался допускать никаких технических ошибок. Скоро папаша и сынок будут гулять рука об руку в тюремном дворике по часу после обеда до конца дней своих. По крайней мере, он очень рассчитывал на такой финал.

«Фавиоле вменяется в вину подстрекательство к убийству Джордже Антонини, Кармине Джалителли, Джона Панатонни и Питера Муньоли, совершенному в ресторане 17 августа 1991 года. Согласно прецеденту (смотри дело США ПРОТИВ ИАНЕЛЛО), Фавиола просит пересмотреть срок своего заключения на том основании, что совершение, оказание помощи в совершении убийства, а также подстрекательство к убийству четырех человек не могут рассматриваться отдельно, если убийства были совершены в одно время и в одном месте. Фавиола также оспаривает решение суда в той его части...»

– Майкл!

Он поднял голову.

– Ты не собираешься заканчивать? – спросила Сара. – Ты и так сегодня целый день работал...

– Извини, дорогая, – сказал он и тут же закрыл папку, снял очки и крепко обнял жену. – Что бы ты хотела? – спросил он. – Давай сбегаем в кофейню за углом? Оставим Молли одну, рискуя тем, что нам предъявят обвинение в...

– Я думала...

– Или мне сходить взять новое видео?

– Майкл, мы только что посмотрели фильм. Разве мы не можем просто посидеть и поговорить? У нас у обоих последнее время было столько работы.

«Предательство, – подумала она. – Попытка разделить свою вину с другим? У нас у обоих...»

– Отличная мысль, – согласился он. – Пошли пожелаем Молли спокойной ночи.

Предательство. Попытка взять инициативу в свои руки. Вместо того чтобы обманутому мужу спросить: «Что с тобой?», неверная жена начинает жаловаться на то, что он ее забросил, в то время как сама мечтает только об объятиях любовника, и сегодня, и завтра, и всегда. Любовник. Это слово вызвало в ее подсознании эмоции, вовсе не совместимые с образом примерной матери, целующей на ночь свою дочь.

– Мама, – сказала Молли.

– Да, киска?

– Помнишь, у нас были танцы? Ну, в пятницу? Когда еще пришли большие мальчики из Локсли. И там был один мальчик, который мне вроде бы понравился. И он все время на меня смотрел. Я рассказывала тебе – мы еще в спортивном зале танцевали, помнишь?

– Помню, детка.

– И я тоже на него смотрела. Ну, потому что он такой классный. Волосы светлые, как у меня, а глаза темные-темные. И я чувствовала, что я ему нравлюсь.

– У-гу.

– Ну вот... И он подошел ко мне. Он шел через весь спортзал, оттуда, где он стоял вместе со своими друзьями, – все в синих форменных куртках, – и остановился прямо напротив нас с Вайноной и пригласил меня на танец.

– Так.

– А я ему отказала.

В комнате на миг повисла тишина.

– Не знаю, что на меня нашло, – продолжила Молли. – Я очень хотела с ним потанцевать, и он такой классный, и все такое, и он шел ко мне через весь зал, а я сказала: «Нет». Иногда я думаю, что со мной что-то не так.

– С тобой все нормально, дорогая.

– Надеюсь. Он так смутился. А мне хотелось провалиться сквозь землю.

– Может, ты не знала, как тебе следует себя вести? Все-таки танцевать с незнакомым мальчиком, к тому же старше тебя.

– Возможно, – ответила Молли и снова надолго замолчала. – На прошлой неделе у Вайноны началась менструация, – вдруг сообщила она.

– Правда?

– Да. Как ты думаешь, а у меня когда?

– Уже скоро.

– Вайнона говорит, это неприятно.

– В общем-то она права.

– Но мне все равно хочется поскорее.

– Все будет нормально, дорогая, – улыбнулась Сара.

– Вайнона – моя самая лучшая подруга на всем свете.

– Очень хорошо.

– Кроме тебя, мамочка.

Сара поспешно отвернулась.

– Мама!

– Что, детка?

– Почему ты плачешь?

– Потому что я очень тебя люблю, – ответила Сара. Она подоткнула одеяло и наклонилась поцеловать дочь. – Спокойной ночи, лапуля, – прошептала она.

– Я тоже тебя люблю, – улыбнулась Молли.

– Я знаю.

– Хотелось бы мне поскорее вырасти, – глубоко вздохнула девочка и закрыла глаза.

Сара вернулась в гостиную, где ее ждал Майкл.

Предательство.

Образцовая жена, образцовая мать принялась рассказывать мужу, что они в школе решили проводить встречи учителей каждую среду по вечерам...

– Надеюсь, ты не возражаешь? Мы просто считаем...

– Не говори глупости, – перебил ее он.

«Как легко его обмануть», – мелькнуло у нее в голове.

И как естественно у нее все получается.

Слегка надув губки, она принялась жаловаться, что его работа стала для него важнее родной жены. Кстати, над чем он сейчас работает?

– Не могу сказать, – ответил он.

– По-прежнему – страшный секрет, да?

– Страшнее не придумаешь.

– А когда расскажешь?

– Когда закончу.

– А пока так и будешь уходить каждый день с рассветом...

– Протестую, Ваша Честь.

– Ну, в полседьмого.

– За всю прошедшую неделю только один раз я ушел так рано.

– А сегодня кто ездил на работу?

– Важное совещание, что поделаешь.

– О чем?

– О том, как установить подслушивающее устройство.

– Где?

– Секрет.

– Почему?

– Секрет.

– Нет расскажи.

– Обязательно, когда это перестанет быть секретом.

«Ох уж эти секреты», – подумала она.

– Хочешь заняться любовью? – спросила Сара.

– Да, – ответил он.

«Шлюха», – подумала она.

* * *

– Хотя вы оба и являетесь опытными детективами, – начал Майкл. («Один из нас – точно», – подумал Реган.) – ...И провели множество дел, связанных с прослушиванием, по закону я обязан проинструктировать вас относительно правил прослушивания разговоров в лавке портного.

Они сидели в его кабинете ранним утром в понедельник, первого февраля. Детективам скоро предстояло отправиться на квартиру, откуда будет вестись прослушивание. Майкл зачитал им ордер и теперь собирался перейти к лекции по минимизации, которую каждый из них слышал уже не меньше тысячи раз.

«Я-то уж точно не меньше», – подумал Реган.

Сперва он сообщил им, что суды, как правило, воспринимают ордер на прослушивание точно так же, как любой другой ордер, допускающий только ограниченный сбор информации и свидетельств. Закон не делает различий между прослушиванием и записью разговора.

– Юридически нет никакой разницы, был ли разговор просто подслушан или записан на пленку, – продолжал Майкл. – В любом случае разговор считается перехваченным.

Далее он сообщил, что, согласно ордеру, они получили право перехватывать сказанное определенным лицом – Эндрю Фавиолой – и прочими подозреваемыми и возможными соучастниками, также перечисленными в ордере...

– Тех самых бандюг, которых вы видели входящими и выходящими из лавки, – от себя добавил он.

...Постольку, поскольку сказанное ими относится к незаконной ростовщической деятельности, торговле наркотиками и – учитывая то, что печальной памяти Доминик Ди Нобили был найден с двумя пулями в затылке в багажнике машины в аэропорту Лагардия – убийствам.

– Короче, вам разрешается слушать любые разговоры, относящиеся к перечисленным преступлениям, либо к любым другим преступлениям, что, возможно, выяснится в ходе операции. Однако вам нельзя слушать привилегированные разговоры.

К категории «привилегированных» относились любые беседы между подозреваемым и его адвокатом, подозреваемым и его доктором или между подозреваемым и его супругой. Если Реган и Лаундес поймут, что Фавиола говорит с одним из перечисленных людей, они должны немедленно отключить записывающее оборудование и прекратить прослушивание.

«Охо-хо», – вздохнул про себя Реган.

– Разговор между подозреваемым и его подружкой не считается привилегированным, – продолжал Майкл, – но как только они перейдут на темы, не имеющие отношения к тем видам преступной деятельности, что перечислены в ордере, вы тоже должны прервать прослушивание.

Однако они имели право делать выборочные проверки. Например, подозреваемый мог обсуждать с адвокатом методы защиты на своем процессе; такой разговор являлся привилегированным. Но через пять минут он мог спросить, не желает ли адвокат поприсутствовать на встрече в Бронксе, посвященной новым методам распространения наркотиков в секторе четыре – один. Торговля наркотиками указана в ордере, следовательно, тут речь может идти о преступном сговоре.

Следовательно, разрешается с интервалом в одну-две минуты включаться на несколько секунд даже в привилегированный разговор. Если за этот короткий промежуток времени становится ясно, что речь идет о преступлении, указанном в ордере, можно продолжать слушать и записывать. Но в наказание за прослушивание и запись чего-либо, не имеющего отношения к делу, суд мог не признать в качестве свидетельства вообще все записи.

– Будьте очень внимательны, – напутствовал Майкл. – Если вы сомневаетесь, лучше отключитесь.

В довершение ко всему Майкл сообщил, что ордер на прослушивание выдан прокурором штата Нью-Йорк, а сам он отвечает за правильность и законность процесса расследования. Член Верховного суда, подписавший ордер, имеет право требовать периодических отчетов по следствию и по тому, насколько законно оно осуществляется...

– И когда он потребует такой отчет, – сказал Майкл, – обратится именно ко мне. К тому же не исключено, что нам потребуется ордер на обыск или на прослушивание телефонных переговоров, или другое какое-нибудь разрешение, или справка. Обращаться за ними придется мне. И поэтому я должен твердо знать, что происходит. Пожалуйста, держите меня в курсе событий, хорошо? Проследите, чтобы я всегда получал копии всех пленок, отчетов и так далее. Я хочу прослушивать каждую – подчеркиваю, каждую – пленку, как только с нее снимут копию. Если случится что-то непредвиденное – звоните мне. Вот номера моих телефонов, рабочего и домашнего. Повесьте их на самом видном месте. Ну, вот и все. Удачи.

Номера его телефонов украсили собой стену в квартире на Гранд-стрит, в одном квартале от лавки портного. Реган и Лаундес набрали номер линии доступа, тем самым включив «жучок», и операция началась. Теперь они слышали все разговоры в задней комнате лавки так же отчетливо, как если бы они сами сидели среди гангстеров. Надев наушники и повертев ручки настройки, они почти незамедлительно выяснили, что в комнате находится один постоянный персонаж, некто по имени Бенни. Так же скоро они поняли, что он является сыном владельца и что он работает на гладильной машине, по крайней мере пока что. Из какого-то разговора между Бенни и его отцом в тот же день стало ясно, что он, Бенни, вскоре собирается сменить место работы.

– А я думал, тебе нравится здесь со мной, – протянул отец.

Луи Ваккаро, владелец лавки. Реган и Лаундес знали его голос и как он выглядит, поскольку раз десять заходили к нему в мастерскую.

– Мне действительно нравится работать с тобой, папа...

Бенни Ваккаро, оператор гладильной машины. В наушниках слышалось шипение горячего пара.

– Но я не люблю гладить. Эндрю сказал, что он подыщет мне работу в доках. Я с ним говорил после...

– В доках надо быть начеку.

– Да, я знаю. Но я отказался от места на рыбном рынке. Я ведь не переношу запах рыбы. Эндрю сказал, что я могу приступать сразу же, как только переговорю с тобой. Я стану больше зарабатывать, папа, и еще он сказал, что, возможно, будет давать мне еще кое-какие небольшие поручения. Ты же знаешь, за маленькие, но важные поручения платят еще больше. Я правда хочу этим заняться, папа.

– А я-то думал, тебе здесь нравится, – повторил старик.

– Нравится, папа, очень нравится. Но понимаешь, все время проводить за этой машиной...

– Когда я начинал, я гладил вручную, – ответил Луи. – И шил, и гладил, все сам.

– Сейчас другие времена, папа.

– Да, другие.

– Эндрю считает, что я достоин лучшей жизни, а он в состоянии мне помочь. Папа, мне уже тридцать три, не могу же я провести всю оставшуюся жизнь за глажкой!

Старик грустно вздохнул.

– Папа, мы договорились?

– Останься, пока я не найду кого-нибудь на твое место.

– Как долго ты будешь искать? Эндрю сказал, что я могу приступать со следующего понедельника. С восьмого. Найдешь кого-нибудь к тому времени?

– Надо спросить Гвидо.

Гвидо был одним из друзей старика. В первый вторник после начала прослушивания он зашел в мастерскую, и приятели проговорили весь обеденный перерыв. Реган и Лаундес решили, что они разговаривали за едой, поскольку беседа постоянно прерывалась комментариями относительно качества еды и вина, а многие слова звучали так, словно их произносили с набитым ртом. Суть разговора сводилась к тому, что Бенни предложили работу получше и Луи понадобится человек для работы на гладильной машине. Гвидо сказал, что ему очень жаль... – Che peccato, che peccato... – но что он поищет кого-нибудь.

– Е necessario che tenga la bocca chiusa, – предупредил Луи.

– Si, naturalmente, – согласился Гвидо.

Поскольку в ордере не встречалось имен ни Гвидо, ни Луи и поскольку тема разговора явно не имела отношения к преступности, Реган и Лаундес выключили магнитофон и сняли наушники. Никто из них не понимал по-итальянски. Позже, утром в среду, знающая итальянский секретарша из конторы Майкла сделала перевод. Луи сказал: «Главное, чтобы он умел держать язык за зубами», а Гвидо ответил: «Да, разумеется». Из чего Майкл сделал вывод, что кто бы ни работал на гладильной машине, он обязан молчать относительно происходящего в задней комнате лавки. Вполне естественно. Вдруг беседа двух стариков тоже приобрела криминальную окраску.

Визиты начались утром в среду, в десять утра. Первым приехал сам Эндрю. Бенни с радостью в голосе представил его звукозаписывающему оборудованию.

– Привет, Эндрю. Как дела?

– Отлично, Бенни, отлично.

Реган и Лаундес надели наушники и обратились в слух. Бенни все еще работал за гладильной машиной: очевидно, Луи пока не нашел ему подходящей замены. Бенни сразу же на это и пожаловался.

– Я сказал отцу, что собираюсь начать работать на тебя со следующего понедельника. Но он все тянет, никак не может найти мне замены.

– Я только что с ним разговаривал, – ответил Эндрю. – Надеюсь, все будет в порядке.

– Потому что мне правда очень не терпится.

– Все будет хорошо, Бенни. Все под контролем.

– Хотелось бы.

– Можешь мне поверить.

– Уж кому-кому, – заметил Реган.

– Поверь ему, – презрительно бросил Лаундес.

– Я жду гостей, – объявил Эндрю.

– О'кей. Я отправлю их наверх.

– Наверх? – встрепенулся Реган.

– Куда «наверх»? – не понял Лаундес.

До их слуха донесся звук его шагов. Сквозь шипение пара они услышали легкий скрежет металла по металлу, затем щелчок, потом скрип открываемой двери, хлопок – и снова только шипение гладильной машины.

Первым из гостей явился Руди Фавиола.

– Привет, Руди, как дела?

– Замечательно, Бенни. Мой племянник уже здесь?

– Да, он ждет вас наверху.

Реган посмотрел на Лаундеса. Его напарник ответил недоумевающим взглядом.

Они снова услышали шаги. Затем наступила тишина. Ее нарушил голос, звучащий словно из динамика. Голос Эндрю?

– Да?

– Дядя Руди.

– Поднимайся.

Раздался звонок. Дверь снова открылась и захлопнулась. И ничего. В своем отчете Култер упомянул о двери с засовом и домофоном. Детективы начали опасаться худшего.

Следующий персонаж прибыл в десять минут десятого. Бенни представил его как «мистера Бардо».

– Доброе утро, мистер Бардо.

– Доброе утро, Бенни.

– Пети Бардо, – буркнул Реган.

– Консильери, – кивнул Лаундес.

«Нет, Папа Римский, – подумал Реган. – Ну и напарничка Бог послал».

– Они наверху, – сообщил Бенни.

Детективы внимательно слушали. Шаги. Тишина. Затем:

– Да?

Снова голос из динамика. Очень похожий на голос Эндрю Фавиолы.

– Пети.

– О'кей.

И опять звонок. Дверь распахнулась и закрылась. Тишина. Все они шли наверх, вот куда. А внизу хоть слушай, хоть не слушай.

Следующим пришел Парикмахер Сэл.

– Сэл, – представился он в домофон, и дверь перед ним немедленно распахнулась.

Следующего посетителя звали Бобби.

– Привет, Бобби, как дела? – спросил Бенни.

– Все здесь?

– Наверху.

Шаги. Голос из динамика.

– Да?

– Триани.

«Спасибо», – подумал Лаундес.

– Поднимайся.

Дверь открылась и закрылась. Тишина. За машиной для глажки Бенни начал напевать: «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско».

Следующие двое прибыли вместе. Не дожидаясь приветствия, один из них воскликнул:

– Здорово, Бенни.

– Привет, – отозвался тот с удивлением в голосе, словно не слышал, как они вошли.

Реган и Лаундес вслушивались в тяжелые шаги, гулко отдававшиеся в комнате. В динамике раздался знакомый голос.

– Кармине и Ральф.

– Поднимайтесь.

Звонок, стук двери – добро пожаловать, гости дорогие. Ральф Карбонарио и Кармине Орафо тоже здесь, и все сидят наверху, а внизу никто не произносит ни единого слова, за исключением Бенни, который опять принялся напевать за работой.

Реган стащил с головы наушники.

* * *

В комнате для совещаний наверху они планировали убийство Алонсо Морено.

– Мы не ему собираемся вправлять мозги, – пояснял Эндрю. – А тем, кто придет за ним следом.

– Боюсь, мы начинаем нечто такое, что потом не сможем закончить, – заметил Карбонарио.

Он носил кличку Рыжий Ральфи из-за своих рыжих волос. К тому же веснушки усеяли все его лицо, и несколько лет назад его называли Ирландцем Ральфи – пока он не проломил несколько голов. С тех пор он немного прибавил в весе и теперь сидел за столом совещаний в серых фланелевых слаксах и голубой кашемировой спортивного покроя куртке, из-под которой выглядывал серый свитер с низким воротом. Завтра утром ему предстояло лететь в Сиэтл. Он скептически относился к плану убрать Морено. Лучше не начинать ничего такого, что может привести к осложнениям. Временами Ральфи, вопреки очевидным фактам, воспринимал себя абсолютно законопослушным бизнесменом.

– Если мы не начнем, то китайская сделка не состоится, – пояснил Руди. – Косоглазые и так уже говорят нам: либо начинаем, либо расстались. Неужели мы позволим этому испашке помешать миллиардной сделке?

– Руди прав, – вмешался грубый и зычный голос Парикмахера Сэла. – К чертям его. Мы должны настоять на своем.

– Проще было бы ему заплатить, – предположил Триани. – Сколько он хочет?

Бобби Триани приходился Руди зятем. Женившись на его дочери Иде, он стал членом семьи и поднялся до четвертого места в иерархии. Сорокадвухлетний крепыш с карими глазами и темными волосами, обычно он смолил не переставая и воздерживался от курения только здесь, в квартире Эндрю, или в офисе, как бы он там ни назывался. Ему не нравилось, что здесь нельзя курить: с сигаретой лучше думается. Он знал, что его тесть умирает от рака легких, но тем не менее не сомневался, что табачный дым прочищает мозги. Когда Бобби развлекался с одной из своих маленьких подружек, он накуривался до одури. Его тесть не знал о его подружках. Бобби надеялся, что тот умрет прежде, чем узнает.

– Мы были готовы дать ему сорок пять процентов в Америке, – ответил Эндрю. – Он требует пятьдесят.

– И тем не менее, – пожал плечами Бобби. Из всех присутствующих он выделялся наиболее легкомысленной манерой одеваться, и с его лица еще не сошел загар, полученный в Майами.

– И кстати, ты согласился, – заметил Пети.

– Плевать, на что он согласился, – вспыхнул Руди.

– Правильно, – сказал Сэл. – Плюнуть и растереть.

– И все-таки, – осторожно начал Ральфи. – Должно же наше слово чего-то стоить, разве не так?

– Сейчас не тот случай, – возразил Орафо.

Подобно Карбонарио, с которым он сотрудничал теснее всех в организации, он явился на встречу в спортивной куртке и слаксах, без свитера, в белой рубашке и темном галстуке. Ему уже перевалило за шестьдесят, и он не один пуд соли съел вместе с Руди, да и с Энтони тоже. Кармине все еще верил в воровскую честь. Считалось, что все они верят в воровскую честь. Если ты дал человеку слово, умри, но сдержи. Правда, человек, которого Эндрю хотел отправить к праотцам, и понятия не имеет, что такое честь. И поэтому Орафо решил, что на данный случай правила не распространяются, несмотря на то что Эндрю с Морено обменялись рукопожатием.

– Пятьдесят процентов прибыли – это же грабеж среди бела дня, – возмутился он. – Испашка просто сбрендил. Эндрю прав. Мы замочим его в назидание всем остальным. А потом придем к ним с прежним предложением, и его у нас с руками оторвут.

– Все равно, – поежился Карбонарио.

– Я хочу, чтобы это произошло там, где он живет, – объявил Эндрю.

Все удивленно уставились на него.

– Пусть всякий знает, что от нас нигде не скрыться. Если нам нужно, мы ни перед чем не остановимся. Или они соглашаются на наши условия, или мы их всех закопаем. Я хочу, чтобы все это поняли.

– Ты говоришь о Колумбии? – взвизгнул Бобби. Когда он долго не курил, в горле у него пересыхало. Сейчас он с большим удовольствием убил бы не испашку, а самого Эндрю за то, что тот не разрешает ему курить.

– Да, о Колумбии, – подтвердил Эндрю. – Он живет там, и именно там должна состояться акция.

– Но кажется, он все еще в Нью-Йорке, – заметил Пети.

– Здесь пришить его гораздо легче, Лино, – поддакнул Руди.

– Знаю, дядя Руди. Но гораздо большего эффекта мы добьемся, если покончим с ним там.

– У нас есть там свои люди? – спросил Кармине у Ральфи.

– Как и везде, – ответил тот. – Но должен предупредить тебя, Эндрю, последствия могут быть непредсказуемыми. У нас законный бизнес в Майами, а оттуда до его сферы влияния рукой подать. Его людям не составит особого труда выяснить, какие фирмы принадлежат нам и где они находятся. В будущем нам светят бо-ольшие неприятности.

– Что за неприятности? – спросил Кармине. – О чем ты, Ральфи?

– Убийства, взрывы, и так далее. Людям Морено доводилось убивать даже судей, так неужели ты думаешь, они спустят нам?

– Судьи не приходили в дом Морено и не убивали его в его собственной постели, – мягко заметил Эндрю.

Никто из сидящих за столом в течение нескольких секунд не мог выговорить ни слова, и каждый – за исключением Руди – гадал, кто первым попытается объяснить Эндрю, что он хочет невозможного. Руди же было неудобно ставить племянника в неловкое положение. Он предпочел бы, чтобы критика прозвучала из чьих-либо других уст. Кроме того, он не был уверен, что это действительно абсолютно невозможно.

– Г-м-м... И как мы попадем к нему домой, Эндрю?

Пети Бардо. Естественно, в коричневом костюме. Коричневый галстук, коричневые ботинки. Все коричневое.

– Очень просто. Предложим кому-нибудь за это миллион наличными, – ответил тот.

«Не так уж и глупо», – с улыбкой подумал Руди.

* * *

В шесть вечера в ту же среду, как раз тогда, когда Джонни Реган и Алекс Лаундес докладывали Майклу о том, что встреча на высшем бандитском уровне действительно имела место в лавке портного и что больше им совершенно нечего сказать, перед Сарой Уэллес распахнулась дверь, выходящая на Мотт-стрит, и она стремглав взбежала наверх, туда, где ее ждал Эндрю. Всю неделю она представляла его именно здесь, сидящим в кожаном кресле в гостиной, в перетянутом в поясе халате с монограммой. А под халатом – ничего, ведь он ждет ее.

Она не понимала, почему при одной только мысли о нем в ее мозгу рождались такие эротические фантазии, о которых она раньше и не подозревала. Она знала, что испытывает к нему не любовь, – какая любовь, если она практически ничего о нем не знает? – а то чувство, которое в Библии называется похотью, а ее юные ученики обзывали просто и ясно – течка. Она не знала этого мужчину, однако умирала от желания практически все двадцать четыре часа в сутки. И сейчас, когда она, поднимаясь по ступенькам к знакомой двери, увидела, как дверь приоткрывается и как он появляется в дверном проеме не в халате, а в джинсах и свитере, она безумно хотела его. Хотела, когда бросилась к нему, хотела, когда подняла свое лицо навстречу его губам, когда захлебнулась его поцелуем и утонула в его объятиях.

* * *

– Собрание закончилось около половины первого, – докладывал Реган.

– Я как раз спустился за сандвичами, – уточнил Лаундес.

«Осел», – подумал Реган.

– Все они попрощались с Бенни, – продолжал он. – Наша наружка сообщила, что они вышли по одному и разошлись в разных направлениях. Кроме нашего героя. Он оставался там целый день. Когда мы закруглились в пять, он еще не ушел.

– Именно в это время лавка закрывается, – вмешался Лаундес. – В пять часов. Согласно ордеру, мы имеем право вести прослушивание с девяти до пяти. А открывается лавка как раз в девять утра.

– Но наружка по-прежнему на месте, они глаз не спускают с парадного, – добавил Реган. – Ребята проводят Фавиолу до дому и уложат в постельку.

– Что вы имели в виду, когда сказали, что у вас нет ничего существенного? – уточнил Майкл.

– Они не разговаривают в задней комнате, Майкл, – пояснил Реган. – Ну, здравствуй, там, привет, как дела, хорошая погода. Но встречи они проводят наверху. Хотел бы я знать, где это «наверху» находится.

– Фредди говорил о какой-то двери, – вспомнил Майкл. – С засовом и домофоном.

– Да, – кивнул Реган. – Фавиола впускает их, и они поднимаются.

– Наверное, там у них что-то вроде места для встреч, – догадался Лаундес. – Поскольку над лавкой находятся окна, то там и комната может быть.

– Фредди придется идти туда снова, – вздохнул Майкл.

– Когда?

– Как можно скорее, – ответил он и потянулся к телефону. – Нужен еще один ордер.

* * *

Летом в квартире стояла невыносимая жара, зимой царил жуткий холод. Хорошо там не бывало никогда. Лоретта ненавидела свою квартиру. Летом окна были нараспашку, и с улицы доносились звуки, характерные для какой-нибудь страны третьего мира, но уж никак не Америки. Зимой из соображений экономии тепла затыкались все щели, и вокруг все благоухало запахами яств и другими экзотическими запахами тоже. Иногда ей приходило в голову, что вокруг никто никогда не мылся. Становилось все холоднее и холоднее. Отопление отключали каждый вечер в одиннадцать, а сейчас было уже четверть двенадцатого.

Дасти переехал к ним три дня назад. Заявил матери Лоретты, что хочет находиться с ней рядом, пока у нее внутри зреет его ребенок. Так и сказал: «Я должен оставаться рядом с тобой, Хейзи, пока в тебе зреет мой ребенок». Лживый наркоман, не рядом с ребенком он хочет находиться, а рядом с благотворительными деньгами, которые получает ее мать на себя и двух своих детей. Ни Лоретта, ни ее младший брат ни разу не имели удовольствия видеть своих отцов. Гамильтону Барнсу исполнилось двенадцать лет, до сих пор он был младшим в семье. Барнс – девичья фамилия ее матери, которую она дала и своим детям, вместо фамилий своих приятелей, и на том спасибо. И теперь Хейзель Барнс снова оказалась в интересном положении, и ее новый дружок-наркоша вселился к ним, какая радость! Почему-то мамашу всегда тянет на каких-нибудь бомжей. Лоретта не понимала, в чем тут дело. Может, ей нужны те, кто сам нуждается? Мужчины, которые не могут самостоятельно позаботиться о себе?