Текст книги "Преступная связь"

В следующий раз он намерен вытащить из нее номер, по которому сможет звонить сам. Ему не хотелось отдавать инициативу в ее руки.

* * *

Круглосуточное наблюдение за Эндрю Фавиолой началось с того момента, когда Реган и Лаундес позвонили Майклу и доложили о своем успехе. В момент звонка Сара готовила ужин на кухне. Реган сообщил, что они установили место жительства объекта. Майкл пообещал немедленно вызвать группу ночного наблюдения, но утром им надлежало возобновить слежку. Реган поинтересовался, какой график собирается установить Майкл, обычную восьмичасовую трехсменку или что-то другое? Потому что сейчас почти шесть, и они с Лаундесом работают с восьми утра, то есть они просиживают задницы в машине уже десять часов кряду. Если их сменят около семи, то почему третья группа не может заступить завтра утром...

– ...вместо нас, – говорил Реган. – Тогда мы с Алексом подхватим объект в четыре дня.

Майкл ответил, что он предпочел бы, чтобы вторая смена приступила в семь, как и предлагал Реган, а третья – в полночь, и, наконец, Реган с Лаундесом в восемь утра...

– Потому что вы – моя лучшая команда, и я хочу, чтобы вы вели его днем. После этого мы войдем в нормальный восьмичасовой график. С восьми до четырех, с четырех до полуночи и с полуночи до восьми. Причем вам с Алексом достанутся только дневные смены, пока мы не выясним, что там происходит.

– Сегодня мы тоже отработали дневную смену, – пожаловался Реган. – А теперь уже прошла половина ночной, скоро утро, а мы все еще торчим на чертовом Лонг-Айленде. Так вот, я не хочу, чтобы такое повторялось изо дня в день, будь этот тип хоть самым большим бугром во всем Нью-Йорке. Ты понимаешь меня, Майкл?

– Ну, не думаю, что он столь уж велик, но обещаю: больше так перерабатывать вам не придется. Если, конечно, вы сами не захотите.

«Что он имеет в виду?» – подумал Реган.

– Ну ладно, мы находимся в квартале под названием Океанские Красоты, хотя никакого океана здесь нет и в помине, недалеко от дома номер 1124 по Пальм-стрит, куда он зашел. Скорее всего, там он и живет, потому что машину он поставил в гараж. Мы на углу Пальм– и Лотос-стрит. Ну и названия, можно подумать, здесь Майами-Бич, а не Нью-Йорк. Передай сменщикам, что наша машина – черный «Форд-эскорт». Тут весьма оживленное местечко. Не знаю, как нам удастся вести объект, чтобы кто-нибудь из соседей нас не заметил. Скажи им, чтобы были поосторожнее.

– Хорошо.

– Кого ты собираешься вызвать?

– Гарри Арнуччи.

– О'кей, ждем.

В семь тридцать того же вечера детективы первого класса Гарри Арнуччи и Джерри Мэндел сменили Регана и Лаундеса, которые возобновили наблюдение уже в восемь часов на следующее утро. В среду, вскоре после десяти, Эндрю Фавиола вышел из дома, нигде не останавливаясь доехал до Манхэттена, где снова припарковал машину на Боуери и зашел в ателье на Брум-стрит. Реган и Лаундес всю дорогу висели у него на хвосте. За весь день он только один раз вышел из ателье, чтобы пообедать в ресторане на Малберри. В полтретьего он вернулся в ателье и, когда Регана и Лаундеса сменили в четыре, все еще находился там. За это время по меньшей мере с десяток мужчин в длинных пальто вошли и вышли из ателье, причем некоторые из них провели там по нескольку часов.

* * *

Никто не следил за дверью, выходящей на Мотт-стрит. Никто не видел Сару Уэллес, когда она нажала на кнопку в шесть тридцать вечера. Никто не видел, как она тревожно озиралась, пока Эндрю открывал дверь...

– Ты здесь работаешь?

– Да.

– Но это скорее квартира, чем офис.

– На первом этаже есть небольшой удобный офис.

– Я успела заметить только гостиную.

– За ней расположен офис. И комната для совещаний тоже.

– Ты работаешь тут один?

– В основном да.

– И у тебя нет секретаря?

– Нет. Мне он не нужен. Почти все переговоры я веду по телефону.

– Как, и писем не пишешь?

– Очень редко. Иногда я прибегаю к услугам помощников. Но редко.

– Тебе нравится работать одному?

– Да.

– Ты проводишь здесь дни напролет?

– По обыкновению, да.

– Сегодня утром я долго не могла до тебя дозвониться.

– Да, утро выдалось довольно напряженным.

Шесть истеричных звонков от Фрэнки Палумбо, один за другим. Фрэнки боялся, что семья Колотти рассердится на него за то, что он по приказу Эндрю расправился с тем придурком Ди Нобили. Эндрю ответил, что опасаться абсолютно нечего. Колотти всего лишь оказали услугу Ди Нобили, и, возможно, они только рады избавиться от лишней головной боли. Это был первый звонок. Второй и три последующих – о том, что Джимми Ангел является бригадиром, а телка – его кузина, и как Джимми отнесется к тому, что тупой приятель его родственницы оказался в багажнике машины у аэропорта Лагардия? Эндрю терпеливо повторял, что Колотти даже не хотели оказывать услугу Доминику, и их очень огорчило, когда тот украл деньги у семьи Фавиола, так что не стоит волноваться. В последний раз Фрэнки спросил, не следует ли убрать и телку тоже, прежде чем она побежит к братцу жаловаться. Эндрю не одобрил эту идею.

– Кто такие Картер и Голдсмит? – продолжила Сара.

– Владельцы фирмы, – ответил Эндрю. – Сейчас они практически удалились от дел. Я вроде как веду все их дела.

Ложь.

Даже двойная ложь.

А точнее, тройная.

Владельцем являлся сам Эндрю, и он не вел чьи-то дела, а полностью их контролировал теперь, когда его отец сошел со сцены. Ни «Картер», ни «Голдсмит» ни от каких дел не удалялись. Оба были действующими капо в семье Фавиола. Картера звали Ральф Карбонарио, а еще Ральфи Картер, или Рыжий Ральфи. Голдсмитом назывался Кармин Орафо. Официально они считались, соответственно, президентом и финансовым директором абсолютно законной инвестиционной корпорации, которая – как Эндрю совершенно верно сообщил Саре – подыскивала фирмы, нуждающиеся во вливании финансовых средств и во внимании, и пестовала их до тех пор, пока они не начинали приносить стабильный доход.

Эти вполне «чистые» сферы деятельности, принадлежащие семье и контролируемые семьей Фавиола, включали в себя рестораны (самое удобное из законных помещений капитала), бары и таверны (тоже верняк!), доставку продуктов питания, торговлю недвижимостью, производство одежды, мастерские по проявке фотопленки, кофейные бары (в одном Сиэтле – шесть штук), туристические агентства, сети мотелей, автоматы для торговли мелочами типа сигарет и жвачки, уборку мусора, поставку тканей, а также множество магазинов – спортивных, обувных, книжных, музыкальных, дамских и хозяйственных.

Все они приносили вполне ощутимый доход, а их счета принимали во всех банках Соединенных Штатов Америки. Часто у какого-нибудь магазина имелись отделения в других штатах, и по бухгалтерским книгам проходили взаиморасчеты за товары между членами одной цепочки. Подобные вполне законные операции отследить было просто невозможно, так же как найти связь между какими-либо противоправными действиями и нормальными рабочими расходами, оплачиваемыми через банк одной из совершенно законных фирм. Множество чеков, выданных в качестве зарплаты или оплаты за услуги, обменивались на большие, но еще не отмытые суммы наличными.

Деньги сами по себе не говорят ни о чем. Вот почему при большинстве незаконных сделок используются наличные. Но приобретенная таким способом наличка – тоже проблема, ее хорошо иметь, но толку от нее мало, пока не удастся придать ей вид законно заработанных денег. Отмывка денег – это преступление, единственная цель которого состоит в том, чтобы получить возможность воспользоваться плодами других преступлений. Полученные преступным путем деньги, пройдя через цепочку «чистых» предприятий, волшебным образом превращались в деньги, заработанные в поте лица честным трудом. Правда, прежние владельцы предприятий, требующих, по словам Эндрю, инвестиций и внимания, часто становились со временем нежелательными партнерами, что иной раз влекло за собой угрозу насилием или само насилие, то есть новые преступления. Но преступления были и оставались основным бизнесом семьи Фавиола.

Отца Эндрю бросили за решетку по четырем эпизодам, связанным с убийствами, но все знали, что семья замешана еще и в торговле наркотиками, и в азартных играх, и в ростовщичестве, и в отмывке денег, и в рэкете, и в скупке краденого, и в проституции. Концерн «Картер и Голдсмит» и создавался с целью скрыть за респектабельным фасадом все это многообразие преступной деятельности. Хотя и Карбонарио, и Орафо – оба жили на северо-востоке страны – Карбонарио на Стейтен-Айленде, а Орафо в Нью-Джерси, – официальные деловые обязанности заставляли их много путешествовать, и домой они попадали весьма редко. Когда всем заправлял Энтони Фавиола, они подчинялись непосредственно ему. Затем они перешли в подчинение Эндрю.

И вот теперь Сара Уэллес, лежа голышом в объятиях Эндрю Фавиолы, в то время как он чувствовал первые признаки нового прилива желания, принялась расспрашивать его о том, сколько часов в день он работает и не скучно ли проводить в одиночестве дни напролет...

– Ну, я постоянно получаю рапорты с поля боя, – пошутил он. – Постоянно кто-нибудь приходит или уходит.

– Разве не следует инвестиционной компании располагаться в финансовых кварталах?

– Что ты сочинила про сегодняшний вечер? – перебил он.

Пора было возвращать разговор на практические рельсы. Если их связь будет продолжаться – а таково его твердое намерение, – ей нельзя попадаться. Еще не хватало, чтобы ее дуралей-муж обнаружил...

– Я на встрече с другими учителями, – ответила она.

– Где?

– Мы якобы обедаем вместе. Все шесть преподавателей английского.

– Где?

– Не знаю. Я не по...

– Прежде чем прийти домой, придумай где. А лучше всего придумай сейчас. Ну... – Он ждал.

– "У Байса", – наконец выпалила она.

– Где это?

– На углу Пятьдесят четвертой и Пятой.

– Около школы, – одобрил он. Затем выдвинул ящик тумбочки у постели, открыл телефонный справочник по Манхэттену и набрал номер.

– Здравствуйте, – произнес он. – Вы сегодня работаете? До какого часа? Большое спасибо.

– Удачный выбор, – сказал он, положив трубку. – Они закрываются в четверть двенадцатого.

Он потянулся к ней, но тут Сара встрепенулась:

– Кстати, сколько сейчас времени? – Села и схватила часы. – Ой, – воскликнула она. – Без десяти восемь!

– Я вызову машину, не волнуйся, – успокоил ее Эндрю.

– Правда?

– Стоит только трубку снять.

– Но мне все равно надо идти, – заявила она.

– Еще полчаса. Я позвоню сейчас и скажу, чтобы тебя забрали в полдевятого.

– Получается не полчаса, а сорок минут, – заметила Сара.

– Домой приедешь в девять.

– Слишком поздно.

– Нет, если вы назначили обед в шесть тридцать...

– Эндрю...

Он уже взялся за телефонную трубку.

– Нет, пожалуйста, подожди.

Он ждал со снятой трубкой в руке.

– Пожалуйста, положи трубку. Мне надо с тобой поговорить.

«Интересно, а чем мы занимались все это время?» – усмехнулся про себя он, но послушно опустил трубку. Сара сидела на кровати, обернув простыню вокруг талии и оставив грудь неприкрытой.

Она заговорила, опустив глаза на свои руки, на переплетенные пальцы с золотой полоской обручального кольца.

– Мне сегодня стоило больших трудов выбраться к тебе, – начала она.

– Понимаю, я действительно живу очень далеко от тебя.

– Я не расстояние имела в виду.

– А что?..

– Мне было неприятно врать в понедельник и сегодня тоже. Мне трудно врать, Эндрю.

– Понимаю. Прости. Я вызову машину сейчас же.

– Когда ты вынуждаешь меня задержаться дольше, чем нужно, ты вынуждаешь меня... Ну неужели ты не понимаешь, Эндрю? Если я прихожу домой позже, чем обещала, мне приходится врать еще раз, чтобы объяснить...

– Извини. Ты права. Мне не следовало...

– Но дело даже не в этом. Главное... Эндрю, – сказала она, повернувшись лицом к нему, – главное заключается в том, что я не уверена, могу ли я и дальше продолжать лгать.

Она низко опустила голову. Он взял ее за подбородок. Развернул лицом к себе. Она посмотрела на него глазами, уже подернутыми поволокой.

– Так что ты хочешь сказать? – спросил он.

– Сама не знаю.

– Уж не хочешь ли ты сказать...

– Говорю тебе, я сама не знаю, что я...

– Если все дело в том...

– Я вру мужу, я вру дочке.

– А раньше ты никогда не врала?

– Я не такой человек. Я не вру. Не вру, и все.

– Никогда-никогда?

– Мужу – никогда.

– Ни в чем?

– Ни в чем действительно важном.

– Я важен для тебя?

– Какая связь?..

– Я задал тебе вопрос. Я важен?

– Да.

– Тогда соври, – приказал он и снова взялся за трубку. – Билли? Мне нужна машина где-то около полдевятого. Ехать в район пересечения Восемьдесят первой и Лекса. Не опаздывай. Все нормально? – спросил он, положив трубку.

Она снова посмотрела на свое обручальное кольцо.

– В следующий раз я пошлю за тобой машину, – продолжал он. – Так тебе будет легче. Куда-нибудь подальше от школы. Может, на Пятьдесят седьмую. Там всегда много народу.

– Кто такой Билли?

– Наш шофер.

– И других женщин он тоже возит?

– Среди моих деловых партнеров много женщин. Да, он возит и других женщин тоже.

– Потому что я не хотела бы, чтобы он подумал...

– Он привык. Тебе не о чем беспокоиться.

«Привык», – отметила про себя она.

– Может, мне лучше взять такси? – предложила Сара.

– Если хочешь – пожалуйста.

– Да, я так хочу.

– Отлично. – Он снова набрал прежний номер. – Билли? Все отменяется. Ты довольна? – спросил он.

– Да, – кивнула Сара. – Пожалуй, мне пора одеваться.

– У нас еще есть время.

– Опять ты начинаешь. Я говорю, что мне пора, а ты...

– Извини. Когда мы снова увидимся?

– Не знаю.

Она встала с кровати и направилась к стулу, на котором висела ее одежда.

– В следующую среду, вечером?

– Не знаю.

– Сара, – сказал он – пожалуйста, не поступай со мной так, о'кей? Я люблю тебя...

– Это невозможно! – воскликнула она. – Ты не любишь меня, ты не можешь любить меня. И прошу, не говори так больше.

– Я говорю правду.

– Я отлично знаю, что нет.

– Да.

Она покачала головой и со вздохом отвернулась. Он молча смотрел, как она одевается.

– Когда можно позвонить тебе? – спросил он.

– Нельзя мне звонить.

– Во сколько ты уходишь на работу?

– В семь тридцать.

– А твой муж?

– Вскоре после меня.

– Когда он возвращается домой?

– Около шести.

– А ты?

– Между половиной пятого и шестью. Но к тому времени моя дочка уже, как правило, дома. Я никогда не бываю одна, Эндрю, неужели ты не понимаешь? Это невозможно. Я не могу продолжать вести такую жизнь. Правда не могу. Мне слишком...

– Где ты обедаешь днем?

– В учительской столовой.

– Там есть телефон?

– Телефон-автомат. Но там полно других преподавателей...

– Когда у тебя перерыв?

– На пятой перемене.

– Это во сколько?

– В двенадцать тридцать.

– Я позвоню тебе завтра. Какой там номер?

– Не знаю. Не звони, не надо.

– Значит, ты позвони мне. И продиктуй номер того телефона. Тогда я смогу связываться с тобой, когда мне понадобится.

Она промолчала.

– Потому что я люблю тебя, – пояснил Эндрю.

Сара по-прежнему молчала.

– А ты любишь меня? – спросил он.

– Не задавай мне таких вопросов.

– А я задаю. Так ты любишь меня?

– Я с понедельника ни о чем другом не думала, кроме тебя, – вырвалось у нее. Она застегивала блузку. Ее пальцы остановились. – С понедельника мне в голову ничего не лезло, только ты. Мне казалось, что я схожу с ума.

Сара тряхнула головой, застегнула последнюю пуговицу, села в кресло и потянулась за туфлями.

– И я тоже, – признался он.

Сара резко встала, одернула юбку и направилась к шкафу за пальто.

– Ты еще не сказала, – напомнил Эндрю.

– Мне надо идти, – ответила она, надевая пальто.

– Сейчас я оденусь и поймаю для тебя такси, – объявил он.

– Ничего, я уже большая девочка.

– Но недостаточно большая, чтобы лгать ради меня, да?

Она промолчала.

– Даже несмотря на то что ты меня любишь, – продолжал он.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, а затем он кивнул, встал с кровати и начал одеваться. Они вместе вышли из квартиры в четверть девятого. В это время улица Бауери всегда пустела, все лавки закрывались, и только фонари разгоняли тьму. Стоял лютый мороз, из-под люков выбивался пар. Ни одного такси. Сара уже подумывала о том, что ей следовало позволить Билли, кем бы он ни был, довезти ее до дома. Она уже подумывала о том, что ей вообще не стоило сюда приходить. Впрочем, она твердо решила, что никогда не встретится с Эндрю. Если ей удастся сегодня обмануть Майкла, она никогда больше...

В конце улицы показалось такси.

Эндрю взмахнул рукой.

Машина остановилась.

Эндрю распахнул перед Сарой заднюю дверцу.

– Я позвоню завтра, – сказал он.

– Не надо.

– Я найду номер и позвоню.

– Я не хочу.

– Жди.

– Не надо, – повторила она, захлопнула дверь и назвала водителю адрес. Такси тронулось с места, но она так и не оглянулась на Эндрю.

* * *

Алонсо Морено вырядился как для тропиков. «Очевидно, никто не предупредил его, что в Нью-Йорке температура около нуля», – подумал Эндрю. Для встречи Морено выбрал клуб на перекрестке Шестнадцатой улицы и Восьмой авеню. Оркестр играл испанские мелодии, и на стол подавали блюда испанской кухни. Морено явился в бежевом летнем костюме, кричащем галстуке в цветочек и рубашке перламутрового оттенка. Шлюхи у барной стойки из кожи вон лезли, чтобы обратить на себя его внимание, но Морено был полностью поглощен едой. Когда-то Эндрю видел по телевизору фильм «Генрих Восьмой». Так вот, герой Чарльза Лаутона ел там точно так же, как мистер Морено. Запивал пищу он вином из графина. Два амбала-охранника сидели за соседним столиком и не сводили глаз с хозяина. Морено не желал, чтобы они присутствовали при разговоре, но считал необходимым, чтобы собеседник вообще-то не забывал о них.

– Вы тогда поступили очень храбро, – сказал он.

– Я хорошо плаваю, – отмахнулся Эндрю от комплимента.

– И тем не менее. Акулы.

Эндрю не хотел говорить об акулах. Он хотел выяснить, с чем испанец приехал в Нью-Йорк. Оркестр играл что-то до боли знакомое, одну из тех испанских песен, которую ты не раз слышал, но тем не менее не можешь припомнить ни названия, ни слов. Морено по-прежнему жадно ел и пил, словно они находились в шикарном ресторане, а не в дешевом заведении на Восьмой авеню, весьма вероятно принадлежавшем его картелю. Эндрю налил себе вина. Одна из шлюх у барной стойки улыбнулась ему и поприветствовала поднятым бокалом. В ответ он поднял свой.

Четверг подходил к концу.

Эндрю хотел позвонить Саре сегодня, даже выяснил номер преподавательской столовой у женщины, которой, если он не перепутал голос, несколько дней назад представлялся бакалейщиком. И он позвонил бы в полпервого, когда, по словам Сары, она обычно обедала, но за пять минут до намеченного срока с ним связался дядя и сообщил, что Морено просит аудиенции и что, очевидно, у него есть встречное предложение. Разговор продолжался около пятнадцати минут. Дядя Руди жаловался, что проклятая химиотерапия вгонит его в гроб быстрее рака, затем они договорились увидеться на следующее утро, чтобы обсудить результаты вечерней беседы с Морено.

Пока что Морено не сказал ровным счетом ничего.

Проститутка у бара была чернокожая, в светлом парике. Сару она напоминала только цветом волос. И почему он не позвонил ей сегодня днем? Возможно, сработала самозащита. Замужняя женщина, к тому же принялась психовать, переживать из-за мужа. Ну и черт с ней, мало, что ли, баб на свете? А может быть, он интуитивно сделал верный ход. Все-таки учительница, так пусть поварится в собственном соку пару деньков, а уж затем настанет пора и ему объявиться. Он не знал. Или не хотел задумываться. Время покажет.

– Так что вы решили? – спросил он.

– Сперва я хотел бы поведать вам одну историю, – отозвался Морено и подмигнул с хитрым видом, словно собирался рассказать сомнительный анекдот. – История эта о лисице и змее... Вы знаете, что мое испанское прозвище – Кулебра? Что значит «змея».

– В первый раз слышу, – соврал Эндрю.

– Да, Кулебра. Но история не обо мне, это старая испанская притча, ей много сотен лет. Кажется, вы понравились во-он той блондинке. Хотите, я подзову ее?

– Давайте сперва выслушаем историю, – предложил Эндрю.

– Итак, рассказ о хитрой лисице и мудрой змее. Я уже говорил, что лисица была очень молода? Если забыл, то простите великодушно. Очень молодая лисица. Змея тоже не старая, просто более опытная, чем та лисица. Но разница в годах между ними не велика. Сколько вам лет, Эндрю?

– Двадцать восемь.

– Я на одиннадцать лет вас старше. Мне тридцать девять. Не слишком уж и много, не так ли? Но, подобно змее из притчи, я весьма опытен. Впрочем, речь не обо мне.

– Я понял.

«Ну выкладывай же», – подумал он.

– Лисица, несмотря на свой юный возраст, была очень хитра. И полагала, что сможет уговорить змею отдать ей все яйца. Кстати, вы знаете, что змеи откладывают яйца? В испанском языке «змея» – женского рода. Возможно, именно потому, что змеи откладывают яйца. Точно не могу сказать. Кулебра. Даже самец змеи, как в нашей истории, все равно зовется кулебра. Странно, правда?

– Да.

– Змея настолько похожа на мужской половой орган, а по-испански она женского рода. Очень странно.

– Мистер Морено, начало вашей истории чрезвычайно интересно...

– О, дальше будет еще интереснее. Хитрая молодая лисица... Я уже говорил, что она и молодая, и хитрая одновременно? Хитрая молодая лисица пришла к мудрой змее и попросила ее отдать ей все яйца, дабы обеспечить себя до конца жизни.

Проблема в том, что змея уже достаточно обеспечена. Но лисица весьма настойчива, сами понимаете. Она очень хочет заполучить яйца...

– Не так уж сильно, как может показаться, – перебил Эндрю.

– Возможно. Но змея знает кое-что, чего не знает лисица. В этом лесу лисица больше змеи и считает, что размеры решают все. Она думает, что может запросто проглотить змею. Но змея сумеет очень легко перехитрить лисицу.

– Как? – поинтересовался Эндрю.

– Возьмет и сама съест свои яйца.

«Он угрожает, что прекратит поставки кокаина, – сообразил Эндрю. – Не будет кокаина, не будет и сделки с китайцами».

– Если змея поступит таким образом, – произнес он, – она накажет сама себя.

– Ну почему? Лисица со временем снова проголодается. А яйца будут всегда. И можно будет договориться в другой раз.

– История так и кончается?

– Вся прелесть моей истории в том, что и лисица, и змея могут сами дописать финал.

– Скажите какой? Нормальным языком.

– Нормальным языком. Вы предлагаете мне отдать то, что у меня уже есть, в обмен на часть чего-то, чего пока нет, да и будет ли, неизвестно.

– Я предлагаю вам треть огромного нового рынка. Здесь и за границей. Рынок готов, надо только руку протянуть. Все, что от нас требуется...

– Слушайте, – прервал его Морено. – Нас здесь никто не слышит, можно говорить совершенно открыто.

– Так и говорите открыто.

– На мой взгляд, ваше предложение состоит в следующем. Мы поставляем кокаин, китайцы поставляют героин. Ваши люди в Италии обрабатывают оба наркотика и распространяют в Европе и США. И вы предлагаете делить доходы на три равные части.

– Абсолютно верно.

– Но видите ли, у меня уже имеется сеть распространения в Америке и за границей. Мне не нужны ни вы, ни китайцы, чтобы...

– Но у вас нет «лунного камня».

– А он мне и не нужен. У меня есть кокаин. Кроме того, «лунный камень» – никакая не новинка.

– Открытые границы – вот новинка.

– Мы уже работаем в Европе с кокаином. Закрыты границы или открыты – нам наплевать. Крэк еще не завоевал рынка, но Европа всегда немного отстает. Когда откроются границы...

– Когда откроются границы, настанет время «лунного камня». За ним будущее.

– И прошлое тоже, да? Смешайте с кокаином немного героина, вот вам и «лунный камень». Это уже делали в конце восьмидесятых.

– Верно, – согласился Эндрю. – А еще раньше ширялись иголкой в руку. Но на дворе девяностые годы! Я пытаюсь продать вам будущее, черт вас возьми!

Морено выразительно поглядел на него.

– Кстати, – продолжал Эндрю, – пока мы беседуем о будущем, почему бы вам не задуматься о настоящем ваших клиентов?

– Да? А зачем?

– Потому что в один прекрасный день они могут обнаружить, что иметь с вами дело смертельно опасно.

– Ну и черт с ними, – отмахнулся Морено. – Я привезу вместо них своих людей.

– В таком случае придется перенести решение проблемы на улицы.

Морено снова взглянул на него.

– Мы сильнее вас, – продолжал Эндрю. – И не только в этой части «леса». В нашем бизнесе мы работаем гораздо дольше.

– Ерунда. У нас крепкие связи с ямайскими группировками по всей территории Соединенных...

– Мы здесь не в ковбоев играем. Ямайские группировки! Кто боится этих дилетантов? Или вы думаете, что я испугаюсь громил? В конце концов, вы кто – профессионал или чертов любитель? Я веду речь о таких деньгах, каких никто из нас в жизни не видел. Уже сейчас кокаин приносит в Европе доходы в четыре раза выше, чем здесь, а крэк у нас еще в новинку. Крэк можно курить, Морено, вот почему он так популярен в Штатах. Люди не хотят пользоваться шприцами – они боятся СПИДа. И нюхать кокаиновый порошок они тоже не хотят – кому захочется, чтобы у него отвалился нос? Они хотят курить. Возьмите сигареты. Против курения принимают законы, на табак повышают цены, на пачках пишут предупреждения, а люди все равно курят. Хорошо, хотите знать, почему им так нравится лакировать крэк героином? Потому что тогда они дольше летают. Сколько длится улет после крэка? Две-три минуты. А потом начинается отходняк, и ты чувствуешь себя куском дерьма. А если лакирнуть героинчиком, а потом затянуться, то балдеешь целых три часа.

– Я уже сказал: вы не открыли Америки, – парировал Морено. – Даже до появления крэка люди разогревали в фольге кокаиновый порошок и героин, а затем всасывали смесь через соломинку.

– И это что, лучше, чем «лунный камень» размером с полкусочка сахара? Который можно купить по доллару за порцию и курить до посинения? Если мы станем поставлять «лунный камень» в больших количествах, его будет курить вся страна. Что я предлагаю вам, Морено, – пинок под зад? Я предлагаю вам больше денег, чем...

– И все же я вижу определенную долю риска.

– Поверьте, доля риска вырастет значительно больше, если вы...

– Я имею в виду коммерческий риск. Никто не даст гарантии, что тот или иной вид наркотика обязательно станет популярным. «Лунный камень» известен давно...

– Но не в таких количествах.

– Кроме того, многие любители крэка предпочитают сами смешивать свою дозу. Можно достать очень хороший «китайский снег», семидесятипяти– и даже девяностопроцентный.

– Конечно, но почем? А порция крэка стоит семьдесят пять центов!

– Не спорю, крэк сейчас дешев.

– Мы начнем торговать «лунным камнем» по доллару, а когда он приживется, поднимем цены до какого угодно уровня.

– Если он приживется.

– Если нет, я отдам вам свою долю в сделке, идет?

– Вы настолько уверены?

– Да, уверен.

Морено погрузился в задумчивое молчание.

– Итальянцы обеспечивают перевозку в оба конца? – наконец, спросил он.

– В оба.

– И берут на себя обработку?

– Более того. Обработку, распространение по Европе, доставку товара к нам для распространения в Америке. Вам не придется делать ничего нового. Только получить в подарок треть огромного рынка, который мы...

– Шестьдесят процентов, – объявил Морено.

– Невозможно.

– Меня устраивает только такой вариант.

– На это никто не пойдет.

– Тогда сделка не состоится. Очень жаль.

– Я пришел сюда, готовый предложить вам...

– Шестьдесят процентов от общей прибыли. Вы с китайцами можете разделить между собой остальные сорок процентов, как вам угодно.

– В знак моей доброй воли, я готов был поднять вашу долю до сорока вместо первоначальных тридцати процентов. Но...

– Если я упаду ниже пятидесяти пяти, я пойду на убытки.

– Сорок пять, и по рукам.

– Пятьдесят. Ниже я не опущусь.

Эндрю тяжело вздохнул.

– Договорились, – объявил он, и они обменялись рукопожатием.

– Вы действительно мудрая старая змея, – улыбнулся Эндрю.

– А вы – хитрая молодая лисица, – вернул улыбку Морено.

Про себя Эндрю уже подписал испанцу смертный приговор.

* * *

Наступила последняя среда января.

Когда она вышла из здания школы, к ней подошел незнакомый мужчина. Сара не знала, сколько времени он дожидался ее. Он явно не походил на ненормального, к тому же обратился к ней по имени.

– Здравствуйте, миссис Уэллес, – сказал он. – Меня зовут Билли. Мне поручили подвезти вас.

Часы показывали десять минут пятого.

Она сама не знала, почему она безропотно согласилась. Эндрю не позвонил во вторник, как обещал – или угрожал. А сегодня пожалуйста – машина и презентабельный молодой человек по имени Билли, который предупредительно распахнул перед ней дверцу, а затем уселся на водительское место. Повернув ключ зажигания, он сказал:

– Я ждал начиная с трех часов. Я не знал, когда вы выйдете.

Она промолчала. Не спросила, ни кто послал машину, ни куда они едут, просто откинулась на кожаную спинку сиденья и уставилась в темноту вечернего города, густой стеной обступившую машину. Судя по значку на панели, лимузин назывался «Линкольн-континенталь». Странно, но ей хотелось сразу же позвонить Майклу и наврать ему про очередное учительское собрание, после которого она вернется домой не раньше половины девятого-девяти.

– Мне вас очень точно описали, – заметил Билли.

Интересно, как ее описали. Она не спросила.

Он высадил ее метрах в пяти от голубой двери на Мотт-стрит. За углом детективы Реган и Лаундес не сводили глаз с лавки портного. Они не видели Сару, когда она входила в дом.

Она сразу же бросилась в объятия Эндрю. Ее уже ничего не удивляло. Знакомое прикосновение его рук. Он гладит ее щеки, грудь. Его пальцы скользнули под свитер и расстегнули застежку лифчика. Ее губы, ее кожа, грудь помнят его ласку. Его рука под юбкой сжимает ее ягодицы, прижимает ее. Жаль, что она не надела сегодня более сексуальные трусики, но она не ждала машины, не думала, что когда-нибудь еще увидит его, – или ждала? Он уже стоял на коленях, его ладонь скользила в опасной близости от... Она хотела попросить, чтобы он снова не рвал ей трусики, но Эндрю уже отодвинул в сторону тонкую материю. Пальцы, язык... Судорожный полувздох-полувскрик подсказал ему, что он нашел искомое. С закрытыми глазами, прогнувшись назад, Сара стояла перед ним, беспомощная и дрожащая, пока он не довел ее до оргазма. В состоянии, близком к обмороку, она позволила донести себя до кровати. Он только стянул с нее трусы. Она по-прежнему оставалась в свитере и юбке, которые, однако, не скрывали ни бедер, ни груди. Сара раздвинула ноги, приподняла таз и приняла его.

Сперва он двигался медленно, проникал на всю глубину, а затем почти полностью выходил, замирал так на долю секунды, словно издеваясь, и вмиг снова пронзал ее насквозь. Она не знала, сколько времени он удерживал ее на грани крика, – глубокое проникновение, медленный выход, боязнь упустить его совсем, но он все еще здесь, в ней, а затем вдруг она вновь наполнялась им, оргазм все ближе и ближе. А потом он начал двигаться в постоянном ритме, и она подстроилась под него, и подгоняла его своими движениями, скрестив ноги у него за спиной. И она слышала свой собственный голос, подчиняющий его: «Да, в меня, в меня!» Она чувствовала себя вдвойне уязвимой и обнаженной из-за того, что он не снял с нее юбку и свитер и занимался с ней любовью прямо в одежде.