Текст книги "Преступная связь"

3: 9 марта – 9 мая

Как только мистер Хандельманн увидел кольцо, его глаза сузились. Сара не пошла ни в один из ближних к ее дому магазинов, потому что не хотела, чтобы кто-то из знакомых сообщил Майклу, будто его жена наводит справки о каком-то кольце. После долгих раздумий она остановила свой выбор на магазине братьев Хандельманн на углу Шестьдесят третьей и Мэдисон, неподалеку от школы, потому что уже покупала там кое-какую бижутерию, в последний раз – сережки для Хите на Рождество. Эндрю сказал, что кольцо римское, но она хотела узнать побольше. Из какой части Римской империи? Когда его сделали? Вдруг Майкл случайно найдет его – надо же будет что-то отвечать. Хотя Сара считала такую ситуацию крайне маловероятной. Она спрятала подарок Эндрю в самом дальнем конце ящика со своим бельем, под стопкой трусов, которые она уже давно не носила. Но в случае чего она скажет ему точно то же, что сейчас рассказала Хандельманну. Она купила кольцо в антикварной лавке за городом и заплатила за него семь сотен. А потом сообщит ему детали, которые надеялась узнать сейчас.

– Семьсот, вот как? – протянул Хандельманн и полез в карман жилетки за увеличительным стеклом. На вид ему уже перевалило за семьдесят.

В свое время родители в спешке отправили их с братом в Лондон, когда после Хрустальной Ночи любому здравомыслящему еврею стало ясно, что вскоре произойдет в Австрии и Германии. Юные годы братья провели в приюте на Виллес-ден-Лейн, а после войны, узнав, что их родители погибли в Аушвице, перебрались в Америку. Из них двоих Сара предпочитала иметь дело с Максом, но он сегодня был выходной, и ей пришлось довольствоваться Абрамом.

– Значит, семьсот? – повторил он, разглядывая в увеличительное стекло черное кольцо. Затем, после долгого молчания, во время которого он крутил его и так и сяк, ювелир произнес: – Ну что ж, миссис Уэллес, поздравляю с очень удачной покупкой.

– В самом деле? – переспросила она.

Сара надеялась, что он скажет, что она переплатила. Она редко тратила на себя такие деньги.

– Очень удачная покупка, – снова пробормотал он, не отрывая взгляда от кольца.

– А сколько же, по-вашему, оно должно стоить?

– Греческое кольцо такого качества? Ну, по меньшей мере...

– Мне говорили, что оно римское.

– Нет, греческое, изготовлено не позднее второго века до нашей эры. И в превосходном состоянии. Я бы сказал, ему цена – пять-шесть тысяч долларов.

От удивления Сара не могла вымолвить ни слова.

– Но, миссис Уэллес, должен вам еще кое-что сказать. – Глаза Хандельманна снова сузились. – Думаю, оно краденое.

– Что? – не поняла Сара.

– Краденое, – повторил он и сунул кольцо ей в руки, словно оно вдруг раскалилось добела. – Я уверен, что оно числится с списке МОУПИ, который я только что получил...

– В чем?

– МОУПИ, – повторил он.

– Что это такое?

– Международная организация по учету произведений искусства. Они распространяют списки украденных произведений искусства...

– Искусства? Но это ведь просто...

– Согласен, это не шедевр. Но вместе с ним пропали весьма ценные предметы.

– Пропали? Откуда? – прошептала она.

– Из Бостонского музея изящных искусств. Кража произошла незадолго до Рождества.

– Нет, я уверена, это другое кольцо... Их должны быть сотни... таких колец. Я купила его у очень надежного...

– О да, существует множество похожих колец, – согласился мистер Хандельманн. – Вот только не каждое из них занесено в список МОУПИ.

– Я только хотела сказать...

– Да, возможно, там говорится о другом кольце, – понял Хандельманн. – Разумеется.

– Потому что, видите ли, магазин, в котором я его купила...

– Такие вещи случаются время от времени, – согласился ювелир. – Украденные вещи иногда проскальзывают на прилавки солидных торговцев.

– Но... разве у них нет такого же списка, как у вас?

– Совсем не обязательно. Мы торгуем антиквариатом. Вот почему мы подписываемся на справочник МОУПИ.

– Понятно.

– Н-да, – протянул он. – Хотите добрый совет, миссис Уэллес?

– Ну... Да, пожалуйста.

– Вы уже купили кольцо, которое, как я полагаю, было украдено из Бостонского музея изящных искусств, включено в список МОУПИ, без всякого сомнения, разыскивается бостонской полицией, а следовательно, информация о нем уже разошлась по всем Соединенным Штатам. У вас, на мой взгляд, несколько вариантов поведения. Вы можете вернуть кольцо туда, где вы его купили...

– Что я обязательно и сделаю!

– ...сказать им, что вы имеете основания считать, что оно ворованное...

– Да.

– ...и попросить вернуть ваши деньги обратно.

– Да.

– Что они могут сделать, а могут и не сделать. Особенно после того, как вы расскажете им о своих опасениях.

– Понимаю.

– Далее. Вы можете обратиться в полицию, заявить, что приобрели украденное кольцо, и сдать его им. Здешней полиции, в Нью-Йорке, разумеется, а не в Бостоне.

– Тоже хорошая мысль, – тяжело вздохнула Сара.

– Они дадут вам расписку в получении, вне всякого сомнения, свяжутся с Бостонским музеем, и больше вы о своем кольце не услышите. Забудьте о семистах долларах, уплаченных вами, – им придет конец в тот момент, когда вы сдадите кольцо.

Полиции дела нет до вашей невиновности. Вам еще повезет, если вас не обвинят в скупке краденого.

Сара вздохнула еще тяжелее, чем прежде.

– И остается еще третий вариант. – Глаза старого ювелира снова сузились, и Сара сразу поняла, что сейчас последует предложение в лучшем случае аморальное, а в худшем – незаконное. – Вы можете оставить кольцо у себя, забыть все то, что я вам сейчас наговорил, – кстати, я мог и ошибиться, вы сами заметили, что таких колец могло быть множество, – и никто никогда не узнает, что ваше кольцо в каком-то там списке. Ведь когда вы платили за него семь сотен, вы же не знали, что оно краденое?

– Разумеется, нет!

– Тогда забудьте! – воскликнул он. – Вы сюда не приходили, я кольца не видел, и носите его себе на здоровье.

– Спасибо, – прошептала она и бросила кольцо в сумочку. – Спасибо, – повторила она еще раз и вышла из магазина.

На улице резкий порыв ветра едва не сбил ее с ног.

* * *

– Когда я прилетал сюда в последний раз, – припомнил Руди, – здешний аэропорт был жалкой помойкой. В день тут садилось два, от силы три рейса, а за багажом приходилось переться в какой-то покосившийся сарай. А теперь погляди-ка – настоящий аэровокзал, не хуже, чем у людей.

Лайнер авиакомпании «Континентал» из Ньюарка приземлился в Сарасоте в час сорок пять дня. Эндрю и его дядя шли вдоль ряда сверкающих магазинов и несли в руках маленькие чемоданчики, которые они провезли с собой в качестве ручного багажа. В отеле они заказали две смежные комнаты; они не планировали оставаться там дольше, чем на одну ночь. Как им и обещали в Нью-Йорке, шофер дожидался их у сектора получения багажа. В руках он держал маленькую табличку с надписью «Фарелл». Он подхватил их чемоданчики и направился к стоящему неподалеку белому «кадиллаку».

– Прямо как свадебное путешествие. А где невеста? – сострил Руди, усаживаясь в лимузин.

Эндрю рассмеялся.

– Вы привезли с собой хорошую погоду, – сообщил водитель.

– Шли дожди? – спросил Руди.

– Нет, просто было прохладно. И ветрено.

– На севере тоже холодрыга, – заметил Эндрю.

– Вот почему я сюда и переехал, – пояснил шофер.

– Прохладно – это как? – поинтересовался Руди.

– Днем градусов до двадцати. Ночью около десяти.

«Тогда какого черта ты сюда переехал», – подумал Руди, но смолчал.

До отеля машина доехала минут за пятнадцать. Там они зарегистрировались как Эндрю и Руди Фареллы и десять минут спустя вошли в свои номера. Когда Руди заглянул к племяннику, тот уже разговаривал по телефону.

– Где мы сможем побеседовать в спокойной обстановке? – говорил Эндрю. – Без помех? – Он послушал, сказал: «Угу», снова послушал, взглянул на часы и со словами: – Отлично. В три мы на месте, – бросил трубку.

– Где? – спросил Руди.

– Их яхта подойдет к доку.

– Эти чертовы испашки помешались на своих яхтах, – сплюнул Руди. – Не нравятся мне яхты. Бросят тебя на корм акулам, никто и не узнает.

– Думаю, все будет нормально, – успокоил его Эндрю. – Если бы они не хотели иметь с нами дело, то зачем бы им просить о стрелке?

– Все равно, не верю я испашкам, – покачал головой Руди. – Они знают, что мы замочили Морено, а теперь назначают встречу на чертовой яхте. Зачем? Чтобы нас прикончить?

– Это другая команда, дядя Руди. Они не меньше нашего счастливы, что Морено отбросил копыта.

– Все равно, – не сдавался Руди. – В прежнее время, если ты летел самолетом, то мог провести пушку в багаже. А теперь, из-за этих вонючих террористов, приходится ходить на стрелки словно голышом.

Эндрю снова взглянул на часы.

– Через пять минут ты оденешься, – бросил он.

Ровно в два тридцать зазвонил телефон. Эндрю снял трубку.

– Мистер Фарелл?

– Да.

– У меня для вас пакет. Могу я подняться?

– Как ваше имя?

– Уилсон.

– Поднимайтесь, Уилсон, – сказал Эндрю. – Пушки, – сообщил он дяде, вешая трубку.

– Очень вовремя, – буркнул тот.

Уилсон оказался темнокожим мужчиной лет под сорок. С собой он принес атташе-кейс с двумя «смит-вессонами» тридцать восьмого калибра. Он не прикоснулся к оружию, предоставив Руди и Эндрю самим доставать его из дипломата. Эндрю догадался, что он не хочет оставлять на пушках отпечатки пальцев: вдруг эти типы приехали в Сарасоту, чтобы кого-нибудь пришить. Когда Эндрю спросил, сколько они должны, Уилсон ответил, что за все уже уплачено. Эндрю хотел было дать ему на чай, но посыльный держался с таким достоинством, что он передумал.

– Счастливой охоты, – бросил Уилсон напоследок.

Ровно в три часа, как и было обещано, к назначенному месту подъехал катер. На его борту золотом сияло имя яхты – КАТИЕНА. То же слово огромными золотыми буквами красовалось на самой яхте, а чуть пониже – порт приписки – Форт-Лодердейл, Флорида. Руди объяснил Эндрю, что на восточном побережье Флориды никто больше не назначал встреч. Слишком много наркотиков в Майами, слишком много местной и федеральной полиции. Заштатные городишки, типа Сарасоты, Форта-Майерс, даже Неаполя, вполне устраивали как колумбийцев, так и ньюйоркцев. В каждом из этих городков можно сесть и поговорить, не опасаясь, что в любой момент легавые вломятся в двери. Тем не менее и Руди, и Эндрю захватили с собой револьверы.

Когда они взобрались по трапу, их приветствовал самый уродливый человек, какого Эндрю когда-либо приходилось видеть. Его лицо покрывало множество шрамов, словно у горевшего в танке танкиста.

Он обменялся рукопожатиями с гостями и представился:

– Меня зовут Луис Идальго. Рад познакомиться. – Говорил он по-английски с сильным акцентом. Очевидно, пока они поднимались по трапу, он обыскал их глазами, потому что сразу же заметил: – Здесь вам оружие не понадобится, хотя если вам так удобнее...

– Нам так удобнее, – сказал Руди.

– Как вам угодно, – холодно улыбнулся Идальго. – Хотите чего-нибудь выпить?

– Я нет, – ответил Руди.

– Спасибо, нет, – покачал головой Эндрю.

– Тогда поднимемся наверх и поговорим.

Яхта представляла собой огромную рыболовецкую шхуну. Они вскарабкались на мостик и расселись на солнце. Идальго был одет в свободные брюки, черные низкие кроссовки и черную же футболку. На груди поверх футболки висел массивный крест на золотой цепочке. И Руди, и Эндрю явились на встречу в легких серых слаксах, голубых пиджаках и белых рубашках с расстегнутым воротом.

– В графине лимонад, – объявил Идальго, – на случай, если вам захочется пить.

– Спасибо, – ответил Руди и налил себе бокал.

– Итак, – начал Идальго, – интересная история приключилась с Морено, не правда ли?

– Ужасно, – покачал головой Руди и сделал глоток лимонада.

– Да покоится душа его с миром, – произнес Идальго и улыбнулся. Когда он улыбался, он выглядел еще ужаснее. – Но после его ухода остался вакуум, да? Потому что он не готовил себе замены, понимаете? Учитывая все обстоятельства, с его организацией покончено. Se acabo. Жаль.

– Вот потому-то мы и здесь, – сказал Эндрю.

– Да, конечно, – кивнул Идальго. – Но вы уже говорили с кем-нибудь еще?

– С вами первым, – уверил его Руди.

– Хорошо. Потому что кто-нибудь другой попытается занять ведущие позиции или даже сделает вид, что занимает ведущие позиции, но на самом деле никто из них сейчас не в состоянии заполнить образовавшийся вакуум. Вести дела вам следует только со мной. То есть если вам нужен колумбийский кокаин.

Эндрю промолчал.

Руди спокойно прихлебывал свой лимонад.

– Вы пришли к тому, к кому надо, сеньоры, – снова улыбнулся Идальго.

Руди думал, что с такой мордой хорошо сниматься в фильмах ужасов.

– Вы понимаете суть нашего плана? – спросил он.

– Да, мне его объясняли.

Вилли Изетти летал с Карибов в Боготу, чтобы провести предварительные переговоры с одним из людей Идальго. Он сообщил в Нью-Йорк, что обстановка для заключения сделки, похоже, складывается благоприятная. И вот они здесь, чтобы расставить точки над "и". Идальго знал, что они убили Морено в его собственной постели. В его собственной постели, черт побери! Они надеялись, что это произвело на него впечатление. Их самих успех операции, бесспорно, окрылил.

Руди не стал тянуть кота за хвост.

– Мы предложили Морено сорок процентов прибыли. Вместо трети, как планировалось вначале. Тем самым наша доля и доля китайцев уменьшились примерно на три и три десятых процента, но мы были готовы пойти на такие уступки...

– И готовы до сих пор, – вставил Эндрю.

– ...потому что понимаем, какая ситуация сейчас сложилась на рынке, – продолжал Руди. – Справедливость есть справедливость.

Идальго согласно кивнул.

– Морено хотел шестьдесят, – сказал Эндрю. – Не исключено, что именно поэтому кто-то из его собственной организации и убрал.

– Ну да, из его собственной организации, – сухо повторил Идальго.

– Потому что они понимали, что он перегнул палку, – пояснил Руди.

– Перегнул палку, да, – согласился испанец. – Но тем не менее сорок, это, знаете ли, – он беспомощно развел руками, – маловато, учитывая положение на рынке. В отличие от рынка, который мы только хотим организовать.

«Сукин сын тоже хочет шестьдесят, – подумал Руди. – Придется и его пришить в его собственной постели».

– Мне надо переговорить с моими партнерами, – сказал Идальго, пытаясь выглядеть донельзя огорченным, мелкая сошка, которой предстоит отчитываться перед могущественными держателями акций. – Мне придется убедить остальных, понимаете?

«Ерунда», – подумал Эндрю.

– О'кей, на что они пойдут? – спросил он. – Эти другие? Только не забывайте, куда шестьдесят процентов привели Морено.

Их взгляды встретились.

Руди испугался, что его племянник зашел слишком далеко.

– Мои люди не такие жадные, как Кулебра, – наконец выговорил Идальго.

– Так как вы думаете, на что они согласятся? Ваши люди.

«Его люди, как бы не так», – подумал Руди.

– На пятьдесят наверняка, – ответил Идальго.

– Не пойдет, – отрезал Эндрю.

– Возможно, на сорок пять. Но только возможно. Мне придется очень настойчиво их убеждать.

«Врет», – подумал Эндрю.

– Тогда убедите их, – посоветовал он вслух. – Мы согласимся на сорок пять, но больше не уступим ни цента.

– Хорошо, я позвоню вам сегодня вечером, после того как...

– Неужели на вашей яхте нет телефона? – взорвался Руди. – Или радио? Да чего угодно!

– Да, но...

– Тогда звоните им сейчас! – воскликнул Эндрю. – Вашим людям, – скептически подчеркнул он. – И скажите им, что вам твердо обещают сорок пять процентов и вы склонны согласиться. То есть если вы действительно склонны согласиться.

Идальго несколько мгновений сидел в нерешительности.

Затем ухмылка исказила его уродливое лицо.

– Не думаю, что мне так уж необходимо им звонить, – прокаркал он. – Думаю, я могу вам обещать, что они согласятся на сорок пять.

Он протянул руку для рукопожатия. Эндрю протянул свою, и сделка состоялась.

– Вот теперь я бы выпил, – сказал Руди.

* * *

– Похоже, его нет в городе, – доложил Реган.

Они сидели втроем в забегаловке на Кэнел-стрит. Майкл не сомневался, что все полицейские Нью-Йорка рано или поздно умрут от сердечного приступа, вызванного беспрерывным курением и обедами всухомятку. Несмотря на обилие хороших н совсем недорогих ресторанчиков в Чайнатауне и Маленькой Италии неподалеку от прокуратуры, Реган и Лаундес, как типичные полисмены, выбрали засаленную бутербродную.

Майкл ел гамбургер и жареную картошку из пакетика. Он с удовольствием выпил бы пивка, но довольствовался диетической пепси. Реган и Лаундес жевали сандвичи. Лаундес постоянно макал ломтики картошки в горчицу, растекавшуюся по бумажной тарелке, на которой покоился его сандвич. Реган неодобрительно взирал на такое вопиющее нарушение правил хорошего тона. Оба пили кофе.

Забегаловка ломилась от судейских клерков, чиновников и секретарш, от помощников окружного прокурора, от полицейских в форме, от сыщиков из первого округа и вообще из любого округа, чьи сотрудники получили сегодня, во вторник, в половине первого дня, повестки в суд в качестве свидетелей. Уровень шума достигал предельно допустимой отметки. Даже хорошо, поскольку они обсуждали операцию, о которой пока что знала только горстка людей.

– Он постоянно встречается с полудюжиной девиц, – рассказывал Лаундес. – Он им звонит, или они ему. Если его нет дома, они оставляют ему послание на автоответчике, и он потом им перезванивает.

– С двумя из них он видится чаще, нежели с остальными, – вступил Реган. – Одну зовут Уна. Имя другой мы пока не знаем. Она просто говорит: «Привет, это я». Он ее сразу узнает и отвечает: «Приезжай, отсоси».

– Ну, так он все-таки не говорит, – смутился Лаундес и обмакнул ломтик картошки в горчицу.

– Не так, но очень похоже. Немного необычно, когда человек звонит и не называет себя. В комнате, в которой установлены прослушивающие устройства, люди, конечно, не называют друг друга по именам постоянно. Такое происходит только в книгах. Ну, когда один говорит: «Послушай-ка, Джек...», а другой отвечает: «Да, Фрэнк, слушаю...», читателю легче различить персонажи. В настоящей же жизни люди пользуются именами только для того, чтобы усилить значение своих слов. Например: «Я скажу всего один раз, Джимми, так что слушай внимательно». Для усиления, ясно? Потому что они отлично знают, с кем они говорят, они видят своего собеседника. Иногда из-за этого прослушивать бывает тяжело. Все они знают, с кем разговаривают, а мы – нет. Но телефон – совсем другое дело. Обычно человек представляется, едва только его собеседник снимает трубку. Или она считает, что она в его жизни одна-единственная, тогда понятно.

– Или она замужем, – вставил Лаундес. – И боится попасться.

– Да, такое тоже возможно.

– Как бы то ни было, мы прекращаем слушать, как только становится ясно, что звонит одна из его крошек, – добавил Лаундес.

Майкл не поверил ни на секунду.

Он проверял их записи, и там было отмечено время включения и выключения, как только Фавиола заводил беседу на личные темы. Майкл не имел никаких оснований не верить своим сыщикам, но где гарантия, что они не слушали чуть-чуть дольше, чем следовало? Мол, надо же убедиться, что тут все чисто. Полицейский есть полицейский. Если ему подвернется горячая постельная сцена, руку можно дать на отсечение, что он будет слушать дольше, чем предписано правилами минимизации. Возможно, Майкл в данном случае и ошибался, но он смело поставил бы шесть против пяти, что все происходило именно так, как он подозревал.

– Особенно если он разговаривает с Уной или с той, другой, – продолжал Лаундес. – Потому что он трахает их регулярно.

– Полное имя Уны – Уна Халлиган, – уточнил Реган. – Она оставила ему номер своего телефона в Бруклине, мы проверили через телефонную компанию. И он ей перезванивает туда. У нас еще есть номера телефонов других пяти девиц. Две из Бронкса, две из Манхэттена, одна с Грейт-Нек. Не правда ли, очень мило с его стороны – не обделять своим вниманием и местных девушек тоже? Зовут их... – И он полез в карман за записной книжкой.

– Итак, имена победителей, – торжественно произнес Лаундес, подражая ведущим при вручении «Оскаров».

– Имена победителей, – подхватил Реган, раскрыв записную книжку. – Алиса Реардон, Мэри-Джейн О'Брайен... Он любит ирландскую кухню... Бланка Родригес...

– И мексиканскую тоже, – вставил Лаундес.

– Анджела Канниери – это местный талант с Грейт-Нек, и еще Мэгги Дуули. Этот парень только в данный момент трахает больше ирландских девчушек, чем я за всю свою жизнь.

– А как насчет «Привет, это я»?

– Она никогда не оставляет номера своего телефона. Никогда не говорит, что звонит из дома или с работы. Иногда в трубке слышно уличное движение, из чего мы заключили, что она звонит из автоматов.

– А из какого района?

– Для того чтобы это выяснить, нужно разрешение на перехват номера, – ответил Реган.

Обычно при прослушивании не фиксируют номер входящего звонка. Для этого требуется отдельное судебное постановление. Определение местонахождения звонящего – процедура дорогостоящая, и к ней в основном прибегают в случаях похищений людей, когда следователи ожидают звонка с требованием выкупа. Реган не помнил ни единого случая, когда такое разрешение выдавалось при расследовании дел по организованной преступности.

– Тебе действительно необходимо знать, откуда она звонит? – спросил он Майкла. – Заводить такую бодягу ради телки, которая стоит где-то под дождем...

– Нет, нет, – ответил Майкл. – У нас ведь нет никаких оснований предполагать, что эти женщины причастны к преступлениям, указанным в ордере?

– Абсолютно никаких, – уверил его Лаундес. – Поэтому мы отключаем аппаратуру, как только понимаем, кто говорит.

– Однако сегодня утром та, чьего имени мы не знаем, сказала: «Привет, это я. Очевидно, ты еще не вернулся из Флориды. Перезвоню завтра».

– Что значит «завтра»? – переспросил Майкл.

– Десятого. Судя по всему, он улетел рано утром. Именно тогда все бандюги перестали ему звонить. Наверное, они знают, что его нет в городе, так что какой смысл трезвонить? Сегодня ему звонили только бабы.

– И то не все, – заметил Лаундес. – Только Уна и неизвестная.

– Уна, – мечтательно протянул Реган и облизнулся. – Какое имя! Так бы и съел. – И он плотоядно оскалился.

– Она тоже упомянула Флориду?

– Уна? Нет. Похоже, он не предупредил ее, что уезжает. Мы думаем, что для него важнее связь с той, другой. По крайней мере, такие выводы мы сделали на основании тех обрывков разговоров, которые мы услышали прежде, чем отключиться.

– Больше минуты мы их не слушаем, – заверил Лаундес.

– Кто-нибудь вообще говорил по телефону о поездке во Флориду?

– Никто, – ответил Реган. – Правда, Фавиола сказал Бобби Триани, что, прежде чем навестить мать на следующей неделе, ему еще надо купить апельсинов. Учитывая то, что сказала девица сегодня утром, можно предположить, что он в зашифрованном виде говорил как раз о Флориде.

– Девица – не Уна, а другая, которая звонит с улицы.

– Если уж на то пошло, он и Пети Бардо сказал то же самое.

– Да, об апельсинах он ему говорил, – подтвердил Лаундес.

– Пети Бардо всегда носит только коричневое, – сказал Реган.

– Да, он любит коричневый цвет, – подтвердил Лаундес.

– Ну ладно, что нам делать с его гаремом? Хочешь установить за ними слежку?

– Ты считаешь, они могут дать нам важную информацию?

– Не думаю.

– Он говорит с ними о делах?

– Пока мы ни разу не слышали.

– Значит, не стоит терять время. – Майкл на секунду задумался. – Когда, она сказала, будет перезванивать?

– Завтра.

– Как вы думаете, она точно знает, что он вернется завтра? Или она говорила наугад?

– Завтра среда, – прикинул Реган. – Если он вернется, я готов спорить на что угодно, что они тут же бросятся трахаться. Среда, похоже, ее день по расписанию.

– Отлично, – заключил Майкл. – Если он вдруг расскажет ей, зачем ездил во Флориду, и объяснение будет попахивать криминалом, слушайте до конца. Если нет...

– Если нет, мы отключимся, – подхватил Лаундес.

– Естественно, – подтвердил Реган.

* * *

– Боже, как я по тебе соскучился!

– Он вернулся, – заметил Реган.

– Я тоже по тебе скучала, – сказала женщина.

– Ты прекрасно выглядишь.

– И ты тоже.

– Иди сюда.

Тишина.

– Поцелуй меня.

– Ну, начинается, – буркнул Лаундес.

– О Боже! – выдохнула она.

– Ухватилась за член обеими руками, – прокомментировал Реган.

Снова молчание.

Сыщики внимательно слушали.

Через некоторое время женщина начала стонать. У детективов не оставалось никаких сомнений, чем именно занимается парочка в спальне. Они сняли наушники, вырубили оборудование и засекли время. Через две минуты они включились опять, послушали секунд тридцать, убедились, что те продолжают трахаться, и снова отключились.

Им больше нравилось подслушивать не сам процесс, а те слова, которые женщина говорила Эндрю потом. Или перед тем, как кончить. Да, когда она кончала, она кричала такое! По сравнению с «Привет, это я», Уна Халлиган казалась монашкой. Конечно, когда Фавиола настаивал, Уна могла иногда вежливо попросить его потрахать ее еще, но она и рядом не стояла с такими монологами, что та, другая, импровизировала с достойной восхищения легкостью.

Уна была рыжей. К такому выводу детективы пришли, поскольку Фавиола время от времени принимался распространяться на тему, какая она типичная рыжеволосая ирландка. Наверное, этому придурку и в голову не приходило, что встречаются ирландки еще потемнее его самого. Зато другая, бесспорно, блондинка. Это тоже вытекало из разговоров в спальне, но в основном с ее слов. Похоже, она понимала, как нравится ему цвет ее волос, как он его возбуждает, и беспрестанно возвращалась к этой теме. Ей все время хотелось узнать, как действуют на него ее светлые волосы. «Тебе нравится, что здесь, внизу, я тоже блондинка?», «Тебе приятно целовать мою беленькую кошечку?». И действительно, судя по звукам, Фавиола реагировал на нее как бык на красную тряпку. Сыщики представляли ее себе в образе высокой, ледяной на вид красавицы с голубыми глазами и длинными прядями абсолютно белых волос, которые она обматывала вокруг члена своего любовника. Словом, нимфоманка с ногами от шеи и высокой грудью, которой Фавиола поклонялся, как в фильмах дикари из джунглей поклоняются обнаженной белокурой богине. Дурак, одним словом.

– Сказал мне, что оно краденое, – говорила она.

Детективы только что надели наушники, чтобы провести очередное выборочное включение. Если они услышат нечто, относящееся к уголовно наказуемым деяниям, то продолжат прослушивание и запись. Если же «блонди» ударится в рассуждения, насколько приятнее сосать большой член по сравнению с малепусеньким, тогда им придется с сожалением вырубить приборы, записать время включения и выключения и ждать еще минуту-другую до следующей проверки. Следить за медленными стрелками часов – ужасно скучное занятие. Впрочем, подслушивать тоже – в большинстве случаев.

– Ну, твое кольцо, – повторила она. – Он сказал мне, что оно краденое.

– Ну-ка, оставь, – встрепенулся Реган. – Она говорит о краденом имуществе.

– Он сказал, что оно украдено из Бостонского музея изящных искусств.

– Не может быть, – возмутился Фавиола. – Я купил его у...

– Он утверждал вполне уверенно. У него есть список похищенного.

– Он его тебе показал?

– Нет, но...

– Тогда откуда ты можешь знать?.. Нет, ну просто невозможно. Я купил его у ювелира, которого знаю много лет.

– Наверное, тебе лучше вернуть его назад.

– Можешь не сомневаться.

– Я тоже не сомневаюсь, – вставил Реган.

– И еще я узнала, сколько оно стоит. Я не могу...

– Ему не следовало называть тебе...

– ...оставить его у себя теперь, когда мне известно...

– ...цену. Кольцо – мой подарок тебе. Да и вообще, зачем ты к нему пошла?

– Чтобы узнать, в какой части Римской империи его сделали. Ты сказал мне, что оно римское...

– Да, я так понял.

– Поэтому мне захотелось уточнить. Римская империя была такая огромная...

– Да.

– А выяснилось, что оно греческое. Но главное, я понятия не имела, что оно такое дорогое. Пять тысяч долларов! Пойми меня, Эндрю...

– Пять...

– Я никогда не смогу объяснить, откуда у меня такая дорогая вещь. Пожалуйста, верни его, Эндрю. Получи назад свои деньги. Скажи тому, кто его тебе продал...

– Ну разумеется, если кольцо краденое...

– Давай, давай, расскажи нам побольше о кольце, – прошептал Реган.

– Кстати, где ты его купил?

– Умница, – одобрил Реган.

– У одного типа... ну-у... с Сорок седьмой улицы.

– Ты должен как можно скорее вернуть ему кольцо.

– Непременно. А лучше – поменяю на что-нибудь другое. Я хочу, чтобы у тебя было мое кольцо. Чтобы ты носила его здесь. И чтобы я знал, что ты моя.

– Ты и так знаешь, что я твоя. Когда я здесь. Мне не следовало брать кольцо домой, это было слишком опасно. Но я хотела иметь возможность почаще смотреть на него. Потому что оно – от тебя, и видеть его на моей руке, надевать его на палец, когда я одна, – это напоминало бы мне о тебе. Оно прекрасно, Эндрю. Ты так меня тронул...

– Я подарю тебе другое.

– Которое будет не так-то легко вычислить, – подсказал Реган.

– Но носить я его стану только здесь, – предупредила женщина. – И не такое дорогое, прошу тебя. Я не хочу, чтобы ты тратил такие...

– И еще я куплю тебе сережки. Чтобы ты надевала их здесь.

– И колечки, которые продевают в соски грудей, – добавил Реган.

Лаундес засмеялся. Реган присоединился к его смеху. Они едва не пропустили ее следующую фразу.

– ...там во Флориде?

– Тихо, – зашипел Реган.

– Так, дела, – ответил Фавиола.

– Ты говорил. Но как все закончилось?

– Отлично.

– С погодой повезло?

– Так себе.

– Хотелось бы мне поехать с тобой.

– У меня там минутки свободной не выдалось. Сплошные встречи. К тому же со мной ездил мой дядя.

– Руди Фавиола, – шепнул Лаундес.

Реган не знал, почему его недоумок-партнер говорит шепотом.

– Он тоже работает в твоей компании? – спросила она. – Твой дядя?

– Еще как работает, – буркнул Реган.

– Да, – ответил Эндрю.

– Я думала... ну, насколько я поняла, у тебя не семейное дело.

– Нет.

– Совсем не семейное, – фыркнул Реган.

– Ты говорил, что люди, стоявшие у его истоков, практически уже ушли на покой...

– Верно.

– ... и что ты ведешь за них дела.

– Ну, у меня есть помощники. Тут одному не справиться.

– Я поняла. Взять хотя бы комнату для совещаний внизу...

– Да, для встреч совета директоров.

– Машина, принадлежащая компании...

– Угу.

– Кстати, Билли прекрасный шофер.

– Да, он хороший парень.

– Ты собираешься вкладывать деньги в Сарасоту?

– Нет-нет. Ну... гм-м... помнишь, я рассказывал, что мы ищем компании, которым требуется поддержка, пока они не встанут на ноги?

– Ну и?..

– Так вот, я встречался с южноамериканским экспортером, заинтересованным в деловом сотрудничестве с одной китайской фирмой. Мы организовываем совместное предприятие.