Текст книги "Преступная связь"

– С китайцами?

– Да. Мы сводим их вместе, чтобы они могли наладить обмен своей продукцией.

– А какая у них продукция?

– Рис и кофе.

– Знаем мы ваш рис и кофе, – ухмыльнулся Реган.

– А можно задать глупый вопрос? – спросила она. – При чем тут ваша компания?

– Я же тебе объяснил. Мы организуем слияние...

– Ну и что?

– За это нам полагается вознаграждение. Совершенно естественно. Никто задаром ничего не делает, сама знаешь.

– Вознаграждение деньгами?

– Иногда. Все зависит от типа сделки. В данном конкретном случае наше вознаграждение выражается в проценте с прибыли.

– Вы получаете проценты с прибыли только за то, что свели вместе две компании?

– Можно сказать и так. В принципе.

– Неужели вам отдали часть прибыли?

– Не все так просто, как может показаться.

– А какой процент?

Фавиола рассмеялся.

– Достаточно большой.

– Ну, какой?

Он снова засмеялся.

– Ну скажи же! Сколько?

– Сколько – чего? Сколько раз я хочу тебя поцеловать?

– Ну, и это тоже. Но сколько ты получил за день работы...

– Я люблю тебя больше...

– ...в Сара...

– ...чем жизнь.

Наступило долгое молчание.

Наконец она сказала:

– Ты меня не любишь.

– Нет, люблю.

Снова тишина.

Затем раздался женский голос:

– О! Да! Боже, да!

– Черт, – в сердцах сплюнул Реган.

* * *

Эндрю Фавиола выяснял у Парикмахера Сэла, откуда взялось чертово кольцо. Реган и Лаундес внимательно слушали. Фавиола не терял времени даром: сегодня, в пятницу, прошло всего лишь два дня с тех пор, как они впервые услышали о краденом кольце.

– Хорошенькие подарки ты делаешь, Сэл, – говорил он. – В следующий раз не забудь предупредить меня, что твой подарок в розыске, и я тогда не стану...

– Эндрю, постой, – взмолился Сэл. – Я же не знал, что оно в розыске.

– Какой пустяк! Всего лишь Бостонский музей!

– Кольцо досталось мне по случаю, откуда мне было знать, что кто-то спер его из музея?

– Кстати, а каким образом оно тебе досталось?

– Ну каким образом достаются вещи? Честно говоря, я полагал, что оказал тебе услугу, Эндрю, когда подарил тебе такое замечательное кольцо. Согласись, оно совсем необычное. Я никогда не видел такого абсолютно черного кольца, а ты?

– Где ты его взял, Сэл?

– Есть один типчик, некто Риччи Палермо, два-три года назад он работал у меня на сборе процентов, а потом капитально подсел на иглу. Я бы не доверил ему старушку перевести через улицу, но он поплакался мне в жилетку, я расчувствовался и одолжил ему штуку где-то в прошлом месяце. Естественно, гаденыш пропускает два платежа, я его нахожу, и он предлагает мне кольцо и автомат – уж не знаю, где он их добыл. Я говорю: не грузи меня своими проблемами, я не скупщик краденого. Девять сотен...

– Так ты, выходит, знал, что кольцо краденое?!

– Нет, что ты. Я его просто «опускал». Пусть думает, что я считаю кольцо краденым. Автомат мне понравился, а кольцо – ну, сам видел, какое-то черное, ржавое, что ли? Значит, он должен мне штуку плюс проценты за две недели. Всего выходит тысяча сто два доллара и пятьдесят центов, а он предлагает мне колечко и «узи» за все. Я говорю: кольцо засунь себе в задницу, «узи» я забираю в уплату за проценты, а ты мне по-прежнему должен штуку. Кольцо же выглядит так, будто его на помойке нашли, верно? А он мне начинает петь, что оно очень ценное, какая-то древнеримская старина, второй или третий век, – ну, я тебе уже рассказывал, когда дарил его. Он сказал, что по сатиру и птице можно точно определить, что оно сделано в Риме. А я что – откуда мне знать?

– Оно греческое.

– Ну, греческое, какая разница. Я говорю: «Лады, беру кольцо за проценты на неделю вперед, но штуку ты мне все равно должен». На том мы и разошлись. Иными словами, я получил автомат за стольник с мелочью и кольцо за полтинник. Но оно очень красивое, Эндрю, согласись. Особенно когда привыкаешь, что оно выглядит ржавым...

– Таким образом, ты подарил мне кольцо, которое какой-то наркоша Риччи Палермо спер откуда-то...

– Эндрю, но я же не знал, что оно «горячее», мамой клянусь!

– ...а потом моя знакомая относит его в ювелирный магазин, чтобы узнать, из какой части Римской империи...

– Да, он сказал, что оно римское.

– ...и оно возвращается ко мне, но уже как греческое кольцо, украденное из Бостонского музея. Еврей – владелец магазина – говорит ей, что кольцо краденое. Если бы он захотел, он мог бы сообщить в полицию, Сэл! Колечко твое в розыске, понимаешь? Ты едва не навел на меня полицию из-за своего поганого краденого кольца!

– Я не знал, что оно краденое.

– Ты наводил справки?

– Нет.

– А откуда еще, по-твоему, у наркомана может очутиться древнегреческое кольцо второго века до нашей эры...

– Он сказал, что оно римское.

– ...если он его не спер? Объясни мне, Сэл.

– Я не знаю, где он его взял. Я не спрашивал. Откуда у него автомат, я тоже не спросил.

– А где автомат теперь?

– Уже ушел.

– И его тоже проследят до моего порога?

– Никто ничего не проследит, Эндрю.

– А ты уверен, что этот автомат не проходит по какому-нибудь мокрому делу?

– Он уже в Африке, так что пусть он тебя не беспокоит.

– Если я правильно тебя понял, беспокоиться мне надо только о кольце?

– Ни о чем тебе не надо беспокоиться. Никаких проблем, Эндрю, поверь мне. Автомат далеко, а кольцо я заберу. Так что не волнуйся, хорошо?

– И больше никогда не приноси мне ничего «горячего»!

– Я не знал, что оно «горячее». Но тем не менее извини.

– Если хочешь, чтобы полиция выходила на тебя, – пожалуйста. Но меня прошу сюда не вмешивать.

– Извини, Эндрю, я же понятия не имел.

– На вот, забирай свое дерьмовое кольцо.

– Спасибо. Мне очень жаль, честное слово.

– Ты должен мне пять штук.

– Что?!

– Пять штук, Сэл. За кольцо.

– Что ты имеешь в виду?

– Оно стоит пять штук. Во столько его оценил тот еврей, и столько я за него хочу. В качестве компенсации за моральный ущерб.

– Ну послушай, Эндрю, дай мне...

– Пять штук, Сэл. К завтрашнему утру.

– Эндрю, ну...

– Чтобы я смог купить кольцо без истории.

– Но я же правда не знал, что оно...

– До свидания, Сэл.

– Господи.

* * *

В субботу утром пошел снег, и шел не переставая до середины воскресенья. Все кругом кричали о «самом обильном снегопаде столетия», хотя в детстве ей доводилось видеть снега побольше. Они с Майклом и Молли сходили в парк и катались на санках весь день, а затем пообедали в ресторане на Семьдесят восьмой улице, одном из немногих, который не закрылся из-за непогоды. Улицы, тротуары, вообще весь город казались чистыми и белыми. Она знала, что завтра снег посереет, а потом и вовсе превратится в черную грязную жижу. Но сегодня город стоял как в сказке, и ей очень хотелось разделить эту красоту с Эндрю. Она не сомневалась, что завтра из-за снега занятия отменят. Удастся ли ей ускользнуть на свидание? Будет ли работать контора Майкла или он тоже останется дома? Когда улицы очистят от снега? Когда по ним возобновится движение? Сможет ли Эндрю послать за ней машину в среду? А если нет, будет ли работать подземка? Ей не давала покоя мысль о том, что из-за превратностей погоды их свидание на этой неделе может не состояться.

* * *

Когда вечером в понедельник, вскоре после окончания снегопада, раздался звонок телефона, Эндрю сразу понял, что произошла какая-то неприятность. Как ни странно, первая мысль, что пришла ему в голову, была: она во всем призналась мужу.

– Алло, – сказал он.

Электронные часы на столике рядом с кроватью показывали 23.50. Он не сомневался, что Сара все-таки не выдержала напряжения.

– Эндрю?

Он сразу же узнал голос. Его кузина Ида. Дочка дяди Руди. «О Боже!» – пронеслось у него в голове.

– Что случилось? – спросил он.

– Энди, мой папа умер.

– Боже! – сказал он, теперь уже вслух. – Как? Я полагал...

– Не от рака. Он умер от сердечного приступа.

– Ты где?

– В больнице. Врач из реанимации говорил со мной всего две минуты назад. Тебе я позвонила первому.

Она разрыдалась.

– Ида! – крикнул он в трубку.

Похоже, она больше не могла сдерживать свои чувства.

– Дорогая, – позвал он.

– Да, Эндрю. Да.

Она все еще всхлипывала, слезы душили ее.

– Где Бобби?

– Рядом со мной.

– Дай мне его.

– Ты приедешь, Эндрю?

– Да. Передай трубку Бобби.

Через секунду он услышал голос Бобби Триани.

– Алло, – сказал он.

– Что случилось?

– Он лег спать сразу после ужина, потом проснулся около половины десятого и пожаловался сперва на боль в руке и плече, а затем у него начало жечь в груди. Он позвонил Иде и все ей рассказал, но тогда он думал, что съел что-то не то, что у него сильная изжога. Но Ида заволновалась – ты же знаешь, как она тряслась над ним с тех пор, как умерла ее мать. Она велела мне одеваться, и мы поехали к нему домой. Времени было примерно без четверти десять. К тому моменту, когда мы добрались, боль стала еще сильнее. Он говорил – словно слон стоит у него на груди. Тогда я вызвал «скорую», и они сразу же отвезли его в реанимацию. Почти час они бились над ним, но так ничего и не смогли поделать. Им не удалось растворить тромб той хреновиной, которую они в него вводили, – стрепто– как-то там еще.

– Как Ида?

– Плохо.

– Скажи ей, что я уже еду.

– Обязательно.

– В какой больнице вы находитесь?

Эндрю быстро прикинул, стоит ли звонить Билли домой, но пока тот доберется на «линкольне» до Грейт-Нек, сам Эндрю на «акуре» успеет проехать уже полдороги. Ровно через десять минут он выходил из подъезда.

В это время на Кросс-Айленде не было ни души.

Вдоль узких расчищенных дорожек поднимались высокие снежные сугробы. Фары его машины прорубали в темноте два длинных и узких тоннеля.

Пожалуй, Ида всегда была ему даже ближе, чем родные сестры. Когда он родился, Анджеле исполнилось четыре года, а Кэрол – два. Между девочками существовала тесная связь, и, хотя они целовались и сюсюкали со своим очаровательным крошечным братцем, повзрослев, он так и не смог стать своим в их тесном маленьком мирке.

С другой стороны, Ида родилась всего на два месяца позже его, и именно ей довелось стать постоянной подружкой в его играх и хранительницей его секретов. Дядя Руди и тетя Кончетта жили неподалеку, и братья с семьями постоянно ходили в гости друг к другу. А по воскресеньям вся семья собиралась в большом старом доме на северной оконечности Лонг-Айленда, куда перебрались дедушка и бабушка после того, как закрыли свою булочную на Кони-Айленде. Сестры Эндрю научились общаться между собой на языке глухонемых, но Эндрю не обижался – у него была Ида.

Темноволосая, темноглазая Ида, больше похожая на отца, чем на мать, с носом, который через много лет Эндрю увидел на портретах кисти художников позднего Ренессанса. В то время Эндрю еще был хрупким белокурым мальчиком – его волосы не темнели лет до двенадцати-тринадцати, – но дядя Руди вечно говорил при виде маленьких кузенов: «Ни кожи, ни рожи», а потом неизменно добавлял: «Но до чего похожи», хотя внешне они сильно отличались. Со временем Эндрю понял: он имел в виду их духовную близость.

С годами их пути разошлись.

Пока он мчался сквозь ночь в больницу, где Ида с нетерпением ждала его, ему припомнился случай, когда она разбила ему голову, – им обоим исполнилось по шесть лет, и он за что-то ее дразнил. Она размахнулась своей маленькой красной сумочкой и так хрястнула его по затылку, что у него из ранки пошла кровь.

Она плакала сильнее, чем он.

«До чего похожи...»

Она часто смеялась над его большими ушами.

Он дразнил ее за длинный нос.

«Ну и клюв! Это нос или насос?»

Она звала его Микки Маус.

Он звал ее Пиноккио.

Он любил ее всем сердцем.

Внезапно он разрыдался и не сразу сообразил, плачет ли он по бедному дяде Руди или по тем замечательным воскресным дням, когда носился в дедушкином доме вместе со своей кузиной Идой.

В четверг утром передняя полоса газеты «Дейли ньюс» выпалила, задыхаясь:

БОСС

МАФИИ

ОТПРАВИЛСЯ

К ПРАОТЦАМ

«Пост», раздираемая внутренними проблемами, предложила своим читателям не менее красноречивый заголовок:

КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ НА СМЕРТНОМ ОДРЕ

Заголовки бросились в глаза Саре, когда она покупала «Таймс» в газетном киоске на платформе подземки. По дороге она пробежала глазами по заметке, в которой сообщалось о смерти какого-то крупного мафиозо, выжившего в сотнях бандитских разборок только для того, чтобы умереть от банального сердечного приступа.

«Так ему и надо», – подумала она и перевернула страницу.

Выйдя на станции у Шестидесятой улицы, она направилась к телефонной будке и набрала номер телефона Эндрю. Стоя на горке снега, она выслушала записанное таким знакомым голосом сообщение, что контора закрыта до четверга. Дождавшись гудка, Сара сказала:

– Привет, это я. Надеюсь, у тебя все в порядке?

Затем быстро достала из сумочки мелочь и позвонила ему в Грейт-Нек. Там телефон вообще не отвечал.

Выпавший в конце прошлой недели снег стал таять. Ярко светило солнце. Завтра – День Святого Патрика, и в субботу наступит весна. Но она не могла думать ни о чем, кроме того, что на этой неделе не увидится с Эндрю.

Барни Левин позвонил им вечером того же дня, когда Сара готовила еду.

– С Днем Святого Патрика, – сказал он. – Вы ходили на парад?

– Нет, – ответила она. – А ты?

– Я всегда хожу, – похвалился он. – В колонне «голубых», – добавил он со смешком. – У тебя есть свободная минутка?

– Если тебе нужен Майкл, то он еще не пришел.

– Нет, мне нужна ты. У меня здесь пара чеков, выписанных на имя некой Марии Санчес. Каждый на сумму ровно в сто долларов, от...

– Да, это наша уборщица. Она приходит к нам дважды в неделю. Я плачу ей по полтиннику в день.

– С каких пор?

– Уже несколько недель. А в чем дело?

– Ты не делала никаких вычетов?

– Нет. А зачем?

– Она незаконный эмигрант?

– Понятия не имею.

– Тогда не вздумай ее спрашивать. Плати ей с сегодняшнего дня наличными и забудь о нашем разговоре.

– А это не противозаконно?

– Что именно – противозаконно?

– Не валяй дурака, Барни. Майкл работает в прокуратуре. Я не имею права делать ничего, что шло бы вразрез с законами.

– Тогда начни вычитать из ее зарплаты федеральный и городской налоги, плюс налог штата, плюс подоходный. И убедись, что она имеет страховку на случай безработицы и на случай нетрудоспособности тоже. Или уволь ее. Других вариантов у тебя нет.

– Спасибо. Я так рада, что ты позвонил.

– А кто просил тебя выходить за сотрудника прокуратуры?

– Послушай, Барни, раз уж ты позвонил...

– Да?

– Что ты знаешь об инвестиционной компании «Картер и Голдсмит»?

– Какой-какой?

– Инвестиционная компания «Картер и Голдсмит».

– Они зарегистрированы в Большом справочнике?

– Понятия не имею.

– Что тебе нужно о них знать?

– Ну, просто – каков их рейтинг, чем они занимаются, кто владельцы и так далее.

– Ты собираешься вложить в них деньги?

– Не исключено.

– Поспрашиваю.

– Спасибо. Завтра я позвоню тебе из школы.

– Как, разве сегодня к полуночи тебя не устроит? – удивился Барни.

– Хорошо, тогда в пятницу. Счастливо, Барни.

– Пока, Сара. Передай Майклу привет.

– Обязательно.

Все еще улыбаясь, она повесила трубку.

В ожидании, когда Эндрю вернется из своей внезапной командировки неизвестно куда, она решила написать ему небольшой стишок. Она уже отыскала его имя в справочнике, приобретенном ею перед рождением Молли, и выяснила, что «Эндрю» по-гречески значит «мужественный, отважный, храбрый». Естественно. Уменьшительные от «Эндрю» – Энди, Тэнди, Дэнди и Дрю. Похоже на труппу цирковых клоунов, но и работки же задали ей эти имена!

Имя «Фарелл» имеет кельтские корни и в переводе означает «отчаянный» – откуда им всем известно, что он прыгнул в океан за ее дочерью? С другой стороны, «Фарелл» представляет собой одно из производных от слова «фаррар», восходящего к латинскому «ferrains» – «кующий железо», или, проще того, «кузнец».

Она уже написала первое четверостишие. Теперь ей требовалось родить второе, в котором отражалась бы его профессиональная деятельность. Вот сюрприз ему будет, когда он вернется!

Проверяя показания термометра в духовке, Сара еще раз повторила про себя первое четверостишие:

Энди и Дэнди, Тэнди и Дрю,

Ну почему я тебя так люблю?

Фарелл – отважный и Фаррар – кузнец,

А для меня – покоритель сердец.

Вкладом моим будет сердце мое...

Вот тут-то ей и понадобилась более подробная информация о «Картере и Голдсмите». Она решила позвонить Барни в пятницу из учительской столовой и в сотый раз задала себе вопрос: «Когда же, наконец, вернется Эндрю?»

* * *

В четверг утром и «Пост», и «Ньюс» вышли со статьями о пышных бандитских похоронах и с фотографиями явно преступных типов, со скорбными минами несущих гроб с телом своего покойного лидера. Горы принесенных цветов заставили померкнуть Бруклинский ботанический сад. Что не попало в кадр, так это лицо человека, несущего гроб третьим справа, – его загородил угол роскошно украшенного гроба.

«Таймс» уделила событию совсем немного места в отделе хроники, а фотографий не напечатала вовсе. Молли пробежала глазами по заметке, пока ехала в автобусе до Сто десятой улицы, где ей предстояло пересесть на автобус до Ганновера. Авторы статьи гадали, к кому теперь перейдет контроль над организацией, которая сейчас называлась «семья Фавиола», а прежде пользовалась известностью как «семья Торточелло». Прежний босс семьи Фавиола, некто Энтони Фавиола, сейчас сидел за решеткой, а его преемник и брат Руди умер от сердечного приступа в понедельник ночью. Так кто теперь взойдет на трон?

– О Боже, какая вселенская проблема, – зевнула Молли.

Далее в статье говорилось, что правоохранительные органы имеют основания предполагать, будто некий Эндрю Фавиола, племянник усопшего гангстера, в самом недалеком будущем посетит тюрьму особо строгого режима в Ливенворте, штат Канзас, чтобы проконсультироваться со своим заключенным там отцом, вышеупомянутым Энтони Фавиолой, по вопросу престолонаследования.

На следующей странице газета поместила статью о захвате большой партии наркотиков в Манхэттене. Полицейские из тридцать четвертого участка нагрянули в мастерскую по ремонту автомобильных кузовов и обнаружили там пятьсот килограммов кокаина и два с половиной миллиона долларов наличными. На той же странице внизу «Таймс» дала еще одно короткое сообщение на сходную тему. Двадцатичетырехлетний мужчина по имени Ричард Палермо, по роду занятий – мелкий распространитель наркотиков, был обнаружен мертвым в подвале дома на Восьмой авеню. Почерк убийц – два выстрела в затылок – навел полицию на мысль, что тут состоялась криминальная разборка, скорее всего связанная с нарко...

Автобус подъезжал к ее остановке. Молли подхватила рюкзак и побежала на выход.

* * *

Дрожа от холода на пронзительном ветру, Сара сперва набрала номер Эндрю в Грейт-Нек, а не дождавшись ответа, на последний четвертак позвонила в контору на Мотт-стрит. Снова его голос на автоответчике:

«Во вторник и в среду контора не работает...»

Какого черта, сегодня уже четверг.

«Пожалуйста, оставьте ваше сообщение после короткого гудка, и я вам обязательно перезвоню. Спасибо».

Но когда же ты перезвонишь?

Короткий гудок.

– Привет, это я, – сказала она. – Куда ты пропал?

Затем она повесила трубку и побежала через парк к школе.

* * *

Он вылетел вечером в среду, после того, как все друзья, родственники и коллеги дяди Руди побывали с визитом в доме Иды, чтобы выразить свои соболезнования. И вот теперь, в десять часов утра в четверг, он сидел напротив отца в комнате для посетителей тюрьмы Ливенворт. Их разделяла толстая стеклянная перегородка со встроенными в нее микрофонами.

– Все пришли проститься с ним, – рассказывал Эндрю. – Люди приехали отовсюду, папа. Семьи из Чикаго, из Майами, из Сент-Луиса – несмотря на непогоду, все явились. Некоторых я даже не знал.

Его отец кивнул.

Эндрю чувствовал, что глубоко скрытая ярость бушует внутри Энтони. Их адвокат, Абрам Мейерсон, подал прошение предоставить заключенному Фавиоле отпуск на один день, чтобы присутствовать на похоронах единственного брата, но получил отказ. Боль оттого, что приходится сидеть в тюрьме вдали от друзей, родных и деловых партнеров, теперь стала еще сильнее из-за этого отказа. Отец Эндрю сидел за стеклянной перегородкой, сложив руки на приступочке, крепко сжав рот и грозно блестя глазами. За годы заключения он похудел и побледнел, седина посеребрила его виски. Эндрю охватило то же чувство печали, как тогда, когда он ехал в больницу в день смерти дяди.

– Цветов принесли столько, что казалось, наступило лето. За катафалком следовали три машины, полные цветов.

– Из семьи Колотти кто-нибудь объявился?

– Конечно. Они все пришли, папа. В те дни начался жуткий снегопад, но он никого не остановил. Все пришли. Джимми Анджелли, Майк Маньони...

– Майк Кривая Челюсть? – оживился его отец. – Странно. Ведь именно брат сломал ему челюсть. Мы тогда были еще мальчишками. Большой драчун был мой братец.

Эндрю принялся перечислять имена всех, кого он видел на отпевании или кто позже зашел выразить соболезнования Иде, но его отец устремил взгляд куда-то вдаль, вспоминая своего брата, которого предали земле только вчера.

– Священник произнес замечательную надгробную молитву, – продолжал Эндрю. – Отец Нигро, ты помнишь его?

– Помню ли я отца Нигро? Он крестил тебя, мой мальчик.

– Не формальную молитву, какую читают, когда понятия не имеют, кто там лежит в гробу. Отец Нигро знал дядю Руди и говорил о нем, как об ушедшем друге. Все были очень растроганы, папа.

– Я рад, – кивнул заключенный.

Повисла долгая пауза.

Потом он сказал:

– Им следовало бы позволить мне прийти.

– Да, папа.

– Сволочи, – горько выругался он.

– Но я принес тебе газеты. Вот «Ньюс». – Эндрю развернул газету и прижал ее к стеклу, чтобы тот мог прочитать заголовок на первой полосе. – А вот «Пост» – странно, что они все еще выходят, ведь у них такие проблемы. Они тоже посвятили дяде Руди первую полосу и еще статью на второй. «Таймс» поместила извещение и заметку в «Хронике». Я их все оставлю тебе, они обещали мне доставить их в твою камеру. Возможно, о похоронах тоже что-нибудь напишут. Тогда я тоже пришлю их тебе, как только приеду домой. Я попросил Билли откладывать для меня прессу.

– Спасибо, – сказал отец.

– Кто бы мог подумать – сердечный приступ, – продолжал Эндрю. – Доктора давали ему от шести месяцев до года.

– Да.

– Такие вещи не предугадаешь.

– Нет, не предугадаешь.

Некоторое время они сидели молча.

– Как идут дела? – наконец спросил отец.

– Отлично, папа.

– А тот проект, над которым я работал, перед тем как...

Он замолчал, едва не задохнувшись от гнева. Несправедливость случившегося мучила его. Он набрал полную грудь воздуха, выдохнул, закрыл на мгновение глаза, затем посмотрел на сына и тихим, спокойным голосом продолжил:

– ...перед тем как они бросили меня сюда. Мой проект. Как он продвигается?

– Все готово, папа.

– Хорошо.

В его голосе звучало удовлетворение. Дело, которое он задумал и начал осуществлять, под руководством его сына подошло к завершению. Он кивнул, и довольная улыбка тронула его губы.

Эндрю подумал, что наступил подходящий момент поговорить о кадровых перестановках. Или не стоит торопиться? Сейчас, когда дядю Руди только-только похоронили?..

– Папа, я знаю, сейчас не время, но...

– Я догадываюсь, о чем ты хочешь спросить.

– О чем, папа?

– Ты хочешь спросить, кто?

– Да.

– По праву, его место должен занять Пети Бардо.

– Знаю.

– Эти его коричневые костюмы... – Энтони покачал головой и усмехнулся. Эндрю тоже улыбнулся. Он ждал продолжения. – Но Бобби покруче, – заметил отец.

– Согласен.

– Поэтому оставь Пети на прежнем месте и отдай повышение Бобби. Если Пети станет возникать, пошли его ко мне.

– О'кей, папа.

– Ты согласен со мной?

– Да.

– Ну и отлично. – Энтони опять погрузился в молчание. Через какое-то время он сказал: – Я скучаю по тебе, Лино.

– И я скучаю по тебе.

– Передай маме, что я ее люблю.

– Передам.

– Когда ты встретишь хорошую девушку и женишься?

– Не знаю, папа.

– Я хочу, чтобы ты подарил мне внуков.

– У тебя уже есть внуки, папа.

– Не от тебя. Они – не дети моего сына.

– Когда-нибудь обязательно.

– Ты встречаешься с кем-нибудь?

– Так, несколько девушек.

– Кто такие?

– Ты их не знаешь, папа.

– Что-нибудь серьезное?

– Нет, – ответил Эндрю. – Ничего серьезного.

* * *

Координатор группы по проведению операции прослушивания в квартире Фавиолы скопировал все материалы за среду и передал их в офис Майкла к одиннадцати часам утра во вторник. В четыре часа того же дня Майкл позвонил Джорджи Джардино и попросил его подойти. Попивая кофе из картонных стаканчиков, они еще раз попытались систематизировать перехваченные телефонные звонки, как входящие, так и исходящие.

Майкла вовсе не удивило, что во вторник, на следующее утро после смерти Руди, Фавиола обзвонил всех известных гангстеров и сообщил им о печальной утрате, о времени и месте панихиды и похорон. Джорджи объяснил Майклу, что, по старинной итальянской традиции, друзья и родственники обычно опускают в ящик, вроде почтового, маленькие конверты с деньгами, чтобы компенсировать семье покойного расходы на похороны. Майкл не думал, что организации с многомиллионным оборотом, вроде семьи Фавиола, понадобятся подобные взносы, но кто знает?

– Эта публика – самые большие крохоборы на свете, – объявил Джорджи. – Фредди Култер рассказывал мне, что замок двери, ведущей наверх из лавки портного, представлял собой на редкость жалкое зрелище. Когда им нужен замок или сигнализация, они вспоминают, что сын Марчелло некогда учился в технической школе на механика или там на электрика. И они звонят Марчелло, и он присылает к ним своего сына, чтобы врезать замок или установить сигнализацию. Потом они дают ему двадцатку и говорят спасибо. Любимый трюк Фредди – когда он встречает такую дешевую сигнализацию, он перед уходом специально включает ее. И сколько раз ему там надо побывать, столько раз он ее и включает. В конце концов хозяин думает: чтоб у него руки отсохли, у сынка Марчелло! Сигнализация уже сломалась. И он плюет и отключает ее вообще.

– Точно так же Фредди поступает и с замками «медеко», – заметил Майкл.

– Каким образом? Как можно включить «медеко»?

– Да нет, он заклеивает его. Никто на свете не может вскрыть замок «медеко», а если кто-то говорит, что может, значит, он врет. Так вот, когда Фредди видит «медеко», он заливает его моментальным клеем.

– С ума сойти, – расхохотался Джорджи.

– Братан сует туда ключ, а замок не работает. Он решает, что все дело в том, что сын другого братка установил его за десятку. Он опять же плюет, раз уж замок сломан, и в дальнейшем пользуется остальными замками, а про этот забывает.

– Мне нравится, как Фредди обводит их вокруг пальца, – признался Джорджи. – Пари держу, они рассчитывали получить маленькие конверты с деньгами. И не сомневаюсь, что дочка Руди от них не отказалась.

Листы, на которых регистрировались номера телефонов, бывают того же формата, что и в счетной машине, отпечатки на них – синего цвета. Ксерокопии приходили черно-белые. Размер цифр для набираемых из квартиры телефонов слегка отличался от номеров входящих. В случае с исходящими звонками указывался набираемый номер, время начала звонка, время его завершения и общая длительность разговора. Что касается входящих звонков, номер звонившего не указывался, но помимо остальной информации регистрировалось, после скольких гудков на прослушиваемом телефоне снимали трубку. По ходу операции детективы записывали эту информацию, и позже телефонная компания предоставляла имена и адреса тех, кому звонили наблюдаемые. Майкл и Джорджи знали большинство абонентов Фавиолы, но на всякий случай перепроверили данные регистрации, а затем сели за прослушивание магнитофонных пленок.

Никто из бандюг во вторник не позвонил. Ясное дело, провожали в последний путь дорогого Руди. Правда, звонил некто Вильям Изетти. Он сказал, что звонит из Сент-Томаса, оставил свой телефон с кодом 809 и попросил, чтобы ему перезвонили. О смерти Руди Фавиолы он не обмолвился ни словом.

Из девиц звонила только одна.

Аппаратура зарегистрировала звонок от женщины, которая представилась как «Анджела из Грейт-Нек», в четыре часа дня во вторник, гораздо позже того, как Фавиола ушел из конторы и включил автоответчик. Она оставила послание, в котором говорила, что слышала о смерти его дяди и ей очень жаль.

– Местный талант, – отметил Джорджи. Майкл промычал нечто невразумительное.

В тот четверг звонили и другие красотки из гарема Энди. Давно ставшими знакомыми голосами они спрашивали, когда им можно будет перезвонить.

В среду «Привет, это я» звонила целых четыре раза. Но ни разу не оставила своего телефона. На пленках ее голос звучал очень сексуально. А в последний раз в нем сквозили нотки отчаяния. В тот же самый день трижды позвонила Уна Халлиган со своей новой работы в здании корпорации «Лайф – Тайм» на Шестой авеню. Она оставила свой номер и попросила его позвонить, когда он вернется. Каждый раз она повторяла одно и то же: «Это Уна, позвони мне, когда придешь». По голосу Уна казалась моложе, чем «Привет, это я», и тоже говорила весьма сексуально. Возможно, все женщины автоматически начинали говорить с придыханием, общаясь по телефону с Красавчиком Энди.

– Или они сестры, – предположил Джорджи.

– Забавно, если выяснится, что он спит с сестрами, а они этого не знают, – заметил Майкл.

– Она с Бруклина, – сказал Джорджи. – Уна.

– Интересно, где живет вторая? – протянул Майкл.

– Таинственная женщина.

– Звонит только из уличных телефонов-автоматов.

– Никогда не оставляет своего номера.

– Никогда.

– Наверное, замужем.

– Возможно.

– А может, она из своих, – предположил Джорджи. – Как звали ту бабу, которую они все хотели трахнуть? Ну, на старых пленках?

– Тереза Даниелли.

– Верно. Терри. А вдруг это она?

– Запросто.

– Как ты думаешь, кто такой Изетти?

– Понятия не имею.

– С Виргинских островов.

– М-м-м-м.

– Что там есть?

– Не знаю.

– Кто, по-твоему, займет место Руди?

– Триани.

– Ты полагаешь?

– Не сомневаюсь.

– По правилам, это место принадлежит Бардо.

– И все-таки я думаю, что займет его Триани. Скорее всего, в комнате для заседаний в квартире Фавиолы на следующей неделе должна состояться еще одна встреча.

– Только не в среду, – ухмыльнулся Джорджи. – Среда – день блондинки.

– Не в среду. Но слушать придется внимательно.

– Как ты думаешь, записи, которые мы получаем, не подтасованы? – неожиданно спросил Джорджи.

Майкл помолчал, прежде чем ответить.

– Скорее всего, да.

– Я тоже так считаю, – сказал Джорджи. – Вероятнее всего, Реган и Лаундес слушают дольше, чем положено.

– Не только они, а все три смены.

– Майкл, из-за этого могут возникнуть...

– Знаю. Пора с ними еще раз провести беседу. Им придется действовать строго по правилам, или я отстраню их.