Текст книги "Преступная связь"

2: 11 января – 17 февраля

Он поджидал ее при выходе из школы.

День выдался на редкость холодным, над городом висело небо металлического серого цвета, пронзительный западный ветер задувал со стороны Гудзона. Несмотря на раннее время – всего четыре часа, – казалось, что уже наступили сумерки.

Сара рывком открыла дверь, на ходу надевая перчатки. Красную шерстяную шапочку она натянула по самые брови, вокруг горла обмотала того же цвета шарф. Прошла уже неделя, как она вновь приступила к работе, и от южного загара остались практически одни воспоминания. Обычно она шла пешком в западном направлении, где в квартале от школы садилась на метро, ехала до Семьдесят седьмой улицы, а оттуда опять пешком добиралась до дома на Восемьдесят первой улице. Вся дорога занимала около пятнадцати минут. Вот и сейчас она только собралась отправиться по привычному маршруту, когда он быстрым шагом перешел через дорогу и неожиданно возник перед нею, точно как тогда на пляже в Сент-Барте.

– Привет, – сказал он.

В первую долю секунды она решила, что на нее напал один из многочисленных нью-йоркских сумасшедших. Но через мгновение она его узнала и сразу поняла, что его появление не случайно, что он искал ее.

– Чего вы хотите? – спросила она.

– Мне надо с вами поговорить.

– Пожалуйста, уходите.

– Я хочу извиниться за...

– Нет никакой необходимости извиняться, просто уходите, прошу вас. Оставьте меня в покое, и все.

Их путь лежал через Парк-авеню. Когда они достигли центрального островка, где ветер, казалось, дул особенно безжалостно, светофор переключился на красный, и им пришлось несколько минут подождать. Затем он снова пошел рядом с ней, подстраиваясь под ее походку. Никто не произнес ни слова, пока они не приблизились к Лексингтон-авеню.

– Вы помните, в каком кино она так сказала? – неожиданно нарушил молчание Эндрю.

– Нет. Кто? В каком кино? О чем вы говорите?

– Грета Гарбо.

– Нет, не помню. Послушайте, я иду домой. Я замужняя женщина. У меня дочь...

– В «Гранд-отеле», – перебил он. – «Я хочу остаться одна».

– Я тоже хочу остаться одна. Не понимаю, зачем вы пришли сюда.

– Чтобы извиниться. Хотите чашечку кофе?

– Нет. Прощайте, мистер Фарелл.

– Эндрю, – поправил он.

– Хорошо. Прощайте, Эндрю.

Сара направилась к ступенькам, ведущим вниз в метро. Он задержался на мгновение, затем бросился вдогонку. У турникета Сара принялась рыться в сумочке в поисках жетона. Как назло, жетоны у нее кончились, и она собиралась наменять их в кассе, когда он снова возник у нее на пути.

– Пожалуйста, перестаньте! – вскипела она.

– Одна чашечка кофе. Тогда я смогу объяснить.

– Нет.

– Ну прошу вас.

На его лице она увидела то же умоляющее выражение, какое было у Молли в день покупки рождественской елки. Сара уже открыла рот, чтобы окончательно отказаться, но он смотрел на нее так жалобно, так...

– Послушайте, – произнесла она. – Я в самом деле...

– Пожалуйста, – повторил он. – Мне так стыдно за свой поступок тем утром. Я хочу объясниться.

– Нечего тут объяснять. Я принимаю ваши извинения. Очень рада была еще раз повидаться.

– Вы говорите не от чистого сердца.

– Вы правы, – отрезала она, обошла его и направилась к кассе. Темнокожая женщина за стеклянной перегородкой вскинула глаза ей навстречу.

– Десять жетонов, пожалуйста, – попросила Сара, доставая кошелек.

Тут вновь раздался его голос: «У меня есть».

– Что? – не поняла Сара.

Он просунул под стекло двадцатку.

– Плачу я, мисс, – воскликнула Сара и подала в окошечко пятерку и десятку.

– Берите двадцатку, – приказал он.

– Так кто из вас платит? – невозмутимо поинтересовалась кассирша.

– Я, – одновременно выпалили оба.

– Двое платить не могут, – объявила кассирша. – И прошу не занимать мое время.

– Она никогда не позволяет мне ни за что платить, – вздохнул Эндрю и с улыбкой взял свои деньги обратно.

Сара сгребла жетоны и сдачу.

– Теперь я должен вам чашечку кофе, – заметил он.

– Каким, интересно, образом? – удивилась она.

Сара уже знала, что позволит ему угостить себя кофе.

– Так ведь это вы заплатили за жетоны, разве не так?

– Не вижу логики.

– Где здесь поблизости есть приличное местечко? – спросил он.

* * *

Вдоль Лексингтон-авеню рядом со станцией метро работало великое множество ресторанов, кафе и забегаловок, но она побоялась пойти с ним туда, где существовала вероятность встретить кого-нибудь из своих учеников. Позже она задумается над природой своих опасений, над тем, почему уже тогда не захотела, чтобы кто-то видел ее в его обществе. Поэтому Сара отвела его на Вторую авеню в небольшой французский ресторанчик, где подавали великолепные рогалики и отличный кофе.

В заведении царила атмосфера уюта, какая бывает в теплом доме, когда за окнами лютует мороз. На вешалках прямо у входа вперемешку висели пальто посетителей, официанты расхаживали по-простому, в свитерах, в воздухе плавал аромат крепкого кофе и вкусной выпечки, а сквозь витрину толстого стекла можно было наблюдать за прохожими, спешащими мимо, согнувшись навстречу безжалостному ветру.

Они нашли свободный столик рядом с огромной медной кофеварочной машиной и заказали по кофе и по рогалику с шоколадной начинкой. Под курткой на нем оказалась голубая фланелевая рубашка, серый спортивный пиджак из твида и серые же, только более темного оттенка, слаксы. Сара в тот день надела свои, как она выражалась, «учительские обноски»: темно-зеленый свитер, темно-коричневую шерстяную юбку и зеленые рейтузы. Обычно она ходила на работу в туфлях на каблуке. Сегодня, из-за непогоды, Сара остановила свой выбор на сапогах коричневой кожи с высокими, до колен, голенищами. Она сняла красную шапку и засунула ее в карман пальто. Красный шарф все еще укутывал ее шею. Он же даже на улице шел без головного убора. Они уселись по разные стороны маленького обшарпанного деревянного стола: голубоглазая блондинка и голубоглазый шатен.

Потом она скажет ему, что они неплохо смотрелись вместе. И задумается, приходила ли ей в голову такая мысль в день их первой встречи в Нью-Йорке.

– Итак, позвольте мне объясниться, – начал он, сделал паузу, дожидаясь ее кивка, затем продолжил: – Начну с того, что я не так уж часто бросаюсь с поцелуями на замужних женщин.

– Очень мило.

– Правда. Я обычно... веду себя очень сдержанно.

– Угу.

– Но в то утро... я не знаю... Просто... я не мог от вас глаз отвести весь предыдущий вечер, и когда...

– Эндрю, – остановила она его и, немного поколебавшись, добавила: – Мне не нужны ваши объяснения. Поверьте. Я не жду их, я не хочу их, я не прошу их.

– Вы хотите остаться одна, знаю.

– Я не одна, у меня есть муж.

– Я люблю вас, – вдруг выпалил он.

– О Господи! – Она бросила взгляд по сторонам, чтобы убедиться, что никто не мог слышать его слова.

– Эндрю, – сказала она, опустив голос до шепота, – кажется, вы не понимаете, что я вам говорю. Я не кокетничаю с вами и никоим образом не хочу спровоцировать...

– Знаю.

– Тогда прекратите, хорошо? Прекратите, и все.

За столиком воцарилось неловкое молчание.

Они избегали глядеть друг на друга.

Сара отпила глоток кофе, отломила кусочек рогалика. Внутри был шоколад – густой, темно-коричневый и восхитительно вкусный.

– Вам нравится преподавать? – спросил он.

– Очень.

– Как прошел сегодняшний день?

– Отлично.

– Хорошо. Я очень рад.

– А как прошел ваш день?

– Очень хорошо, спасибо.

– Я так и не знаю, чем вы занимаетесь.

– Я гангстер, – ответил он с ухмылкой.

– Естественно, – ответила она.

– Вообще-то, я тот, кого называют инвестором на риске, – продолжил он, и улыбку на его лице сменило выражение, какое часто бывает у очень молодых людей, пытающихся произвести впечатление весьма серьезных и взрослых особ. – Я занят поиском предприятий, которым требуется вливание средств и дополнительное внимание, и подпитываю их до тех пор, пока они не начинают приносить мне хороший доход.

– Предприятия какого рода?

– Импорт, экспорт, перевозки, недвижимость, строительство и так далее. Я много чем занимаюсь.

– Интересно.

– Интереснее вас нет ничего.

– Ну что ж, пожалуй, мне пора, – сказала она.

– Почему?

– Потому что вы до сих пор не поняли...

– Я хотел бы поцеловать вас.

– Давайте позовем официанта.

– И снова начнем спорить, кому платить?

– Нет, на сей раз вы меня пригласили.

– Верно. Так могу я вас поцеловать?

– Нет.

– В таком случае... – И он наклонился через стол и поцеловал ее прямо в губы.

Потом она расскажет ему, что, как только он прикоснулся к ней губами, она сразу же сомлела. Она резко встала из-за стола.

– Прощайте, Эндрю, – бросила она, сорвала пальто с вешалки и, не задерживаясь, чтобы одеться, и не оглядываясь, выбежала на улицу. Он остался сидеть за столиком.

* * *

Два детектива, приставленные Майклом вести наблюдение за Эндрю Фавиолой, собрались в кабинете Уэллеса утром во вторник двенадцатого января. Они работали уже целую неделю, со дня возвращения Майкла с Карибского моря, но пока что рапортовать им было особо не о чем.

Джонни Реган, старший из двух и более опытный, сидел плечом к плечу со своим более молодым партнером Алексом Лаундесом. Оба чувствовали себя вполне свободно в кабинете Майкла – им уже не раз доводилось здесь бывать. Кроме того, вся обстановка в комнате располагала к раскованности. В юности мать Майкла вела с ним непрекращающуюся битву за то, чтобы его комната не напоминала мусорную свалку. Сейчас его кабинет уже не являл собой такую же помойку, как та комната его молодости; в конце концов, он с тех пор вырос. Но кабинет очень многое способен рассказать о человеке, который порой проводит в нем до двенадцати часов из двадцати четырех. Этого, казалось, никогда не касалась рука уборщицы. Причем он не был грязным или запущенным, наоборот, обстановка в нем производила впечатление организованного беспорядка.

Все три стола, стоявшие в просторной комнате, прогибались под тяжестью сложенных грудами бумаг. Вдоль окон, выходящих на Центральную улицу, лежали сборники законов и законодательных актов. В застекленном шкафу теснились тома прочей юридической литературы, а также стояли оправленные в рамку фотографии Сары и Молли. Там же нашлось место для сувениров с символикой различных правоохранительных организаций, с которыми ему доводилось в прошлом сотрудничать. Сувенирный нагрудный знак детектива, покрытый позолотой и голубой эмалью, – подарок от коллег – напоминал о его первом деле в Отделе по борьбе с организованной преступностью. На стене над шкафом висел вставленный в рамку университетский диплом, а рядом – свидетельство о присвоении Майклу степени доктора юридических наук.

В одном углу комнаты располагался телевизор с видеоплейером. На столе рядом с телевизором возвышалась стопка видеокассет – результаты многочисленных операций по слежению. Там же лежали усилитель частот, магнитофон и проигрыватель компакт-дисков. Диски и пленки с наклейками были небрежно разбросаны по столу вперемешку с маркерами и незаполненными бланками.

На стене справа от окна красовались фотографии банды Ломбарди – шестерых гангстеров, которых Майкл отправил за решетку пять лет назад, когда он только перешел в Отдел. В углу стояла вешалка с пальто и шарфом Майкла, а также черными куртками Регана и Лаундеса, в которых детективы работали сегодня утром. Черный зонтик лежал на полу рядом; две недели назад Майкл захватил его на работу.

– Первым делом, – рассказывал Реган, – мы обратились в дорожную полицию. Раз человек живет в Нью-Йорке, скорее всего у него есть машина и права.

С сигарой во рту, Реган больше всего походил на тренера по боксу. Коричневые брюки, золотистого цвета свитер с высоким горлом, животик, свисающий над брючным ремнем. Не слишком тщательно выбритые щеки. Будучи левшой, кобуру он носил под правой подмышкой.

– В Нью-Йорке и графстве Нассау поиски не принесли результатов, поэтому мы взялись за Коннектикут и Джерси. В Джерси – ничего, но вот в Коннектикуте Алексу удалось кое-что раскопать. Впрочем, расскажи сам, – повернулся он к партнеру.

Алекс Лаундес, зловещий, как уличный кот. Длинный и тощий, с жесткими волосами грязно-белого цвета и светло-голубыми глазами, которые, однако, казались серыми, в синих джинсах, черном свитере и черном же кожаном пиджаке. От его левой брови тянулся шрам. Он утверждал, что получил его в схватке со сбрендившим наркоманом. На самом же деле в десятилетнем возрасте он упал, катаясь на роликовых коньках, и ударился головой о бордюр. Майкл знал истинное положение вещей, потому что как-то раз Алекс разоткровенничался с партнером, а Реган растрезвонил дальше. Весь отдел знал, что эта парочка не слишком-то ладила между собой. Странно, что никто из них ни разу не попросил поменять себе напарника. Возможно, потому, что вдвоем они неизменно добивались потрясающих результатов.

– Мы выяснили, что по адресу Крэдл Рок-роуд, двадцать четыре, Стонингтон, штат Коннектикут, за неким Эндрю Фавиолой зарегистрирована «Акура Легенд-купе», – объявил Лаундес.

– Потрясающе, – язвительно прокомментировал Майкл.

– Там находится дом его отца, – пояснил Алекс.

– Который там больше не живет, – добавил Реган.

– И никогда жить не будет, – заверил Лаундес.

– Мы предположили, что сынок тоже нашел себе другое пристанище, – продолжал Реган. – По крайней мере, мы три вечера вели наблюдение за домом, и «акура» ни разу не появилась.

– Когда вы там были?

– В конце прошлой недели. На наш взгляд, если ты живешь в Коннектикуте, когда еще приезжать домой, как не на выходные? Снег, деревья, все такое. Но им там и не пахнет.

– У него есть водительские права? – спросил Майкл.

– К тому-то я и клоню, – ответил Реган. – Были, но его трижды задерживали за превышение скорости и в итоге лишили прав. Судя по всему, сейчас он обходится без них.

– Тогда как же он ездит на «акуре»?

– А может, он на ней и не ездит. Может, именно поэтому он не навещает мамочку по выходным.

– Какой адрес записан в его водительском удостоверении?

– И здесь нам не повезло. Удостоверение ему выдали в Калифорнии, когда он там учился. Какой-то адрес на Монтане. Название, словно из вестерна, а на самом деле – обыкновенная улица в Лос-Анджелесе.

– Лишили прав его тоже в Калифорнии?

– Да.

– Когда?

– Восемь лет назад.

– Что?!

– Вот так-то.

– И все это время он разъезжал без прав?

– Похоже, что так.

– И ни разу не обращался в полицию Нью-Йорка по поводу новых?

– Нет.

– И в Коннектикуте тоже?

– Нет.

– Мафия, – коротко бросил Лаундес. – Он может покупать фальшивые права десятками.

– Иными словами, мы до сих пор не знаем, где он живет?

– Абсолютно верно.

– А раз мы не знаем, где он живет, мы не можем установить за ним слежку.

– Естественно.

– А как насчет парковки в неположенном месте?

– Я послал запрос и жду ответа, – кивнул Реган. – Если он все-таки ездит на «акуре», должен же он иногда из нее выходить. А наш друг не из тех, кто свято соблюдает правила дорожного движения.

– Три превышения скорости, – вставил Лаундес.

– Он наверняка оставляет машину там, где ему удобно.

– Когда мы получим ответ?

– Ну ты же знаешь эту публику. Станут они из-за нас напрягаться.

– Давай потеребим их еще разок, – предложил Майкл.

Реган взглянул на часы.

– Самое время, – заметил он и направился к телефону. – Алекс, ты не помнишь, какой у них внутренний номер? У Отдела нарушений правил парковки?

– Два-три-ноль, – ответил Лаундес.

Реган нажал на кнопки. Майкл включил громкую связь. На противоположном конце провода раздался один гудок, два, три...

– Уже разошлись по домам, – предположил Лаундес.

– Как, в полпятого? – возмутился Реган.

– Отдел нарушений правил парковки, Кантори.

– Позовите, пожалуйста, сержанта Хендерсона.

– Кто его спрашивает?

– Детектив Реган, окружная прокуратура.

– Секундочку.

Реган выразительно передернул плечами. Они подождали.

– Хендерсон слушает, – раздался голос из динамика.

– Сержант, с вами говорит детектив Реган. Я вчера звонил вам по поводу «акуры», которую разыскивает Отдел по борьбе с организованной преступностью. С коннектикутскими номерами.

– Ну и?..

– Сейчас рядом со мной сидит заместитель начальника Отдела. Его очень интересует, удалось ли вам что-нибудь выяснить?

В трубке наступило молчание.

– На самом деле у нас тут включена громкая связь, – добавил Реган.

– Здравствуйте, сержант, – вступил в разговор Майкл. – Моя фамилия Уэллес, я помощник окружного прокурора. Как наши дела?

– У нас сейчас уйма работы, – промямлил Хендерсон. – Выходные, сами понимаете.

– Прекрасно понимаю, – согласился Майкл. – Поверьте, мне очень бы не хотелось вас торопить, но дело не терпит отлагательств.

– Ни одно дело не терпит отлагательств, – сухо заметил Хендерсон.

– Не сомневаюсь. Но тем не менее не могли бы вы подстегнуть свой компьютер и выяснить, проходила ли у вас когда-нибудь интересующая нас машина? Вы нам очень помогли бы.

– Напомните мне номера.

Хендерсон перезвонил через десять минут.

– Голубая «Акура-купе» тысяча девятьсот девяносто первого года, зарегистрирована в Коннектикуте, декоративный номер с надписью «ФАВ – ДВА», владелец Эндрю Фавиола, проживающий по адресу: штат Коннектикут, Стонингтон, Крэдл Рок-роуд, двадцать четыре.

– Она, – подтвердил Реган.

– Четырнадцать штрафов за парковку в неположенном месте начиная с сентября прошлого года. Что именно вам нужно?

– Места парковок.

– Четыре рядом с рестораном «Ла Луна» на пересечении Пятьдесят восьмой и Восьмой.

Майкл кивнул.

– А остальные?

– В разных районах Манхэттена и Бруклина.

– Как они записаны?

– По номерам ближайших зданий.

– Около которых стояла машина? – уточнил Реган.

– Да.

– Повторения есть? – спросил Майкл.

– Что вы имеете в виду?

– Он парковался где-нибудь чаще одного раза?

– Нет, все адреса разные.

– А улицы?

– Минуточку.

Последовала длинная пауза.

– Да, три адреса по одной улице.

– Название улицы?

– Точнее, авеню.

– Хорошо, какая авеню?

– Бовери. На Манхэттене. Но адреса отстоят друг от друга довольно далеко.

– Мы могли бы на них взглянуть?

– Дайте мне номер вашего факса, – сказал Хендерсон.

* * *

Квартира располагалась над лавкой портного на Брум-стрит, всего лишь в двух кварталах от Бовери. Лавка находилась на первом этаже здания. Три следующих были переделаны в трехэтажную квартиру. С улицы случайный прохожий увидел бы обычный четырехэтажный доходный дом из кирпича, покрытый грязью и сажей по меньшей мере столетней давности. Внутри же находилась роскошная квартира, состоявшая из прихожей и гостиной непосредственно над лавкой, кухни и столовой на следующем этаже и спальни на последнем, оборудованная и обставленная по высшему разряду. Отец Эндрю поручил работы по перепланировке одной из своих собственных строительных компаний, и те постарались на совесть, так как отлично понимали, от кого исходил заказ.

Здание стояло на перекрестке двух улиц. Двери лавки выходили на Брум-стрит, а ее стеклянные витрины – еще и на Мотт-стрит. Со стороны Мотт-стрит имелась еще одна деревянная выкрашенная синей краской дверь. Около нее висели табличка с адресом по Мотт-стрит и черный почтовый ящик, на котором золотой вязью было выведено: «Картер и Голдсмит. Инвестиции». За дверью начиналась лестница, ведущая на первый этаж квартиры. В квартиру можно было попасть еще и через лавку – по другой лестнице, которая заканчивалась в гостиной рядом с камином. Как верхняя, так и нижняя двери в квартиру запирались на одинаковые замки. Единственный ключ от обоих хранился у Эндрю.

Он всегда парковал машину на первом попавшемся месте. На боковые улочки Маленькой Италии и Чайнатауна соваться, как правило, не имело смысла, но ему довольно часто везло на Бовери, рядом с каким-нибудь из многочисленных магазинчиков. Затем он проходил пешком два-три, а иногда шесть и больше кварталов до лавки портного на Брум-стрит. Золоченые буквы на витринах, выходящих на Брум-стрит и на Мотт-стрит, гласили:

ЛУИ ВАККАРО

ХИМЧИСТКА

МОДНОЕ АТЕЛЬЕ

ПОДГОНКА

Маленький колокольчик над дверью звонил всякий раз, когда кто-нибудь заходил в лавку. В эту дождливую, промозглую и хмурую пятницу колокольчик звякнул особенно по-уютному, предвестником влажного тепла мастерской. В дальней комнате шипели и жужжали гладильная и вязальная машины. Луи сидел рядом с витриной, выходящей на Брум-стрит, с дешевой незажженной сигарой в зубах и, подняв очки на лоб, нажимал ногой на педаль швейной машинки, близоруко щурясь на кусок материи, выползавшей из-под иглы. Слева от него в глубине лавки рядами висели в ожидании заказчиков готовые костюмы.

– Здравствуй, Эндрю! – воскликнул он, вставая, и быстро положил сигару на маленькую пепельницу рядом с машинкой. – Come vai?[2]2
  Как поживаете? (итал.).


[Закрыть]

– Спасибо, отлично, – улыбнулся Эндрю и обнял старика.

Луи был одет в безрукавку поверх белой рубашки и в брюки в мелкую полоску. Брюки он сшил себе сам. Так же как и спортивную куртку, которую Эндрю надел сегодня под дорогой и модный плащ. Седые волосы всегда торчали у Луи в разные стороны, да и сам он вечно выглядел каким-то помятым. Эндрю подозревал, что брился старик только раз или два в неделю, да и то из-под палки.

– Я нашел для тебя отличную ткань, – объявил Луи. – Получится превосходный костюм. Хочешь взглянуть?

– Не сейчас. Я жду дядю Руди, – ответил Эндрю и посмотрел на часы. – Когда он придет, сразу же попроси его подняться наверх, ладно?

– Конечно. Ну и погодка, а?

– Кошмарная.

– В куртке не мерзнешь?

– Совсем не мерзну, – улыбнулся Эндрю и распахнул плащ. – К тому же она очень красивая.

– Верно, – скромно согласился Луи.

– Так я подожду наверху.

– Я передам ему.

– Как поживает Бенни?

– Сам спроси, – передернул плечами старик.

Его сын гладил в задней комнате.

– Ненавижу эту чертову работу, – выпалил он тут же.

– Ты отлично гладишь, – заметил Эндрю.

– Нашел бы ты мне что-нибудь, – взмолился парень.

Долговязый и тощий, с вечно взлохмаченными, как у отца, волосами, только пока еще не седыми, а иссиня-черными, он тоже носил очки. Стекла у них запотели от пара. Работал Бенни в нижней рубахе белого цвета и в темных брюках. Белые носки, черные туфли. Побриться ему тоже бы не помешало. «Яблочко от яблони», – подумал Эндрю.

– Я на все согласен, – продолжал канючить младший Ваккаро. – Хоть на стройку, хоть в доки, хоть за руль грузовика – все что угодно. Я сильнее, чем кажусь, Эндрю, честное слово.

– Я знаю. Но...

– Я худощавый, но крепкий.

– Я знаю. Но что станет делать без тебя твой отец?

– Вся беда в том, что я ненавижу глажку. Просто ненавижу.

– А он знает?

– Понятия не имею.

– Так поговори с ним. Давай выясним, что он думает. Если он согласится отпустить тебя, пожалуй, я найду тебе местечко на Фултонском рынке.

– Боже, я терпеть не могу рыбу, – скривился Бенни.

– Или еще где-нибудь. Посмотрим. Но сперва поговори с ним.

– Мне становится дурно от одного запаха рыбы.

– Поговори с ним, – повторил Эндрю и направился к двери в дальней стене. Рядом с ней висел домофон и кнопка звонка. Эндрю открыл ключом замок, щелкнул выключателем и поднялся по лестнице на первый этаж квартиры. Стены лестничной площадки были выкрашены в белый цвет, под стены ателье, так же как и наружная сторона двери в квартиру. Другую же ее сторону украшала отделка под орех, в стиле интерьера гостиной. Эндрю взглянул на терморегулятор, удовлетворенно кивнул и принялся ждать своего дядюшку.

* * *

В редакции газеты на пятом этаже школьного здания Лоретта и Сара трудились над следующим номером «Грир-газетт». Настенные часы показывали без двадцати двенадцать. У обеих выдалось окно в расписании, и чем больше им удалось бы сделать сейчас, тем меньше пришлось бы сидеть после уроков остальным членам редколлегии. Лоретта лучше всех умела придумывать заголовки; ее пытливый ум моментально схватывал самую суть. Сейчас она билась над названием статьи о школьной экскурсии на выставку Матисса. Пока она предложила Саре на выбор два варианта:

ЗНАКОМЬТЕСЬ, МИСС: МЕСЬЕ МАТИСС

и

МАТИСС ВОСХИЩАЕТ МИСС,

на что та заметила, что слово «мисс» подходит для школьниц откуда-нибудь из Беркшира, но уж никак не из самого сердца Нью-Йорка, таких умных, талантливых...

– О-о, как приятно, – протянула Лоретта и одарила Сару ослепительной улыбкой.

Они рассмотрели еще несколько версий и отвергли их все. На улице ветер бился в оконные стекла и пронзительно свистел в какую-то неприметную щелочку в раме. Наконец Лоретте пришла идея передать то впечатление, которое осталось у девочек после посещения выставки; в конце концов, статья не анонсирует предстоящее событие, а рассказывает об уже происшедшем.

– И какое же у вас осталось впечатление? – поинтересовалась Сара.

– Лично я испытала благоговение. Настоящее благоговение!

– Перед чем?

Пусть они больше думают, больше анализируют, больше...

– Всю свою жизнь он искал новые пути, – пояснила Лоретта. – Даже в глубокой старости он словно бы кричал: «Посмотрите на меня! Я все еще живой!»

– Получится из этого заголовок?

– Не получится, – тряхнула головой Лоретта.

Они помолчали.

Неожиданно девочка выпалила: «Матисс жив!»

– Отлично, – кивнула Сара.

– Потому что он и в самом деле жив, – пояснила Лоретта. – Он живой, вот в чем вся суть.

– Да.

Несколько минут они работали, не произнося ни слова. Только часы тикали на стене да ветер завывал за окном.

– Хотела бы я, чтобы кое-кто из ребят нашего квартала тоже сходил на эту выставку, – вдруг выпалила Лоретта. – Может, тогда и они тоже захотели бы жить.

– А почему они не хотят?

– Потому что слишком заняты тем, что приближают свою смерть.

Сара подняла голову.

Их взгляды встретились.

– Я говорю о наркотиках, – пояснила Лоретта. – Они у нас на каждом углу, только руку протяни.

Сара по-прежнему смотрела на нее.

– Нет, это не для меня, – поняла ее Лоретта. – Не беспокойтесь. Мне такого счастья не надо, спасибо.

– Я очень рада.

– Хотя, если честно, искушение есть. Они всегда рядом и стоят гроши. Рано или поздно возникает желание попробовать. Ну, понимаете, все уже приобщились, и что-то внутри тебя говорит: «А чем ты хуже? Почему бы и тебе не полетать вместе со всеми?»

Сара молчала.

– Но что интересно: когда видишь работы этого человека, вдруг понимаешь, что он мог летать без всякой травки. Все, что нужно для полета, он находил в себе самом.

– Верно, – согласилась Сара.

– Вот здесь. – Лоретта приложила руку к груди. – Вот здесь, – повторила она.

Наступившую тишину разорвал школьный звонок.

– Мы неплохо сегодня поработали, правда? – сказала Лоретта.

– Конечно. После уроков придешь?

– Обязательно.

– Тогда до встречи.

– Матисс жив! – с улыбкой выпалила девочка, вскинула сжатый кулак в знак приветствия и направилась к двери.

Стрелки часов показывали десять минут первого.

Время ленча.

Сегодня Саре что-то не хотелось идти в учительскую столовую.

Хотя погода и не располагает, она лучше дойдет до кофейной на углу Леке и Пя...

Вдруг она поймала себя на том, что думает об Эндрю Фарелле.

О том, как она испугалась, что кто-нибудь из коллег увидит их за чашкой кофе.

И как они пошли не в ближайшую к школе забегаловку, а...

И о запахе крепкого кофе...

И о вкусе шоколада на ее губах...

О том, как Эндрю наклонился через стол и поцеловал ее.

Сара поспешно прогнала прочь опасные мысли.

* * *

С каждой встречей Руди выглядел все хуже и хуже. Эндрю так до конца и не понял, отказался ли его дядя возглавить организацию потому, что действительно не захотел взваливать на себя такую ответственность, или он просто знал, как мало ему осталось жить. В глазах всех именно он являлся законным наследником. Но рак распорядился по-своему.

Самый строго охраняемый секрет в семье.

«Никогда не действуй с позиции слабости, – учил его отец. – Никому и в голову не должно прийти, что причиной пусть самого незначительного твоего решения стала твоя слабость. Только сила может предопределять любое действие. Или пусть так кажется со стороны».

Если бы он занял место отца только потому, что дядя болен, другие отнеслись бы к нему без должного уважения. Эндрю не занимал столь высокого положения в организации, как его дядя, не прошел, подобно ему, путь наверх от самого низа, не имел ни опыта, ни умения Руди Фавиолы. Но когда тот с позиции силы отказался от повышения и назвал своего племянника в качестве законного преемника, это назначение приобрело вес авторитетного королевского приказания, которое никому не пришло бы в голову оспаривать.

Добьется ли Эндрю окончательного признания – уже другой вопрос. Его отец возглавил организацию клана Торточелло, убив его главу. Эндрю отлично знал эту историю. Он читал все газетные отчеты о гибели Ральфа Торточелло и знал, что такой же конец может ждать и его самого, если кто-нибудь попытается оспорить его право на власть. Он надеялся, что успех китайско-колумбийской сделки укрепит его позиции. Именно об этом они с дядей Руди и хотели поговорить сегодня.

– Вилли снова связывался с Морено, – сообщил тот. – Должен тебе сказать, наш Вилли ни жив ни мертв от страха. Морено может пришить его в любую минуту, и он это прекрасно понимает. Вилли нравится на Карибах, и он не хочет возвращаться на север. Но если наш план не сработает, его придется оттуда выдернуть, и побыстрее, иначе он и оглянуться не успеет, как пойдет на корм акулам.

– Я отдаю себе отчет.

– Сейчас Морено должен понять, что если он не сработается с нами, то в Штатах ему делать нечего. Где бы он ни попытался сплавлять товар – в Нью-Йорке, Майами, Нью-Орлеане, Хьюстоне, Сан-Диего, – он везде пролетит, потому что наши люди передушат его дилеров, как крыс. Всем следует осознать: хочешь иметь дело с Морено – жди встречи с людьми Фавиолы. Конечно, никому не приятно, когда тебя загоняют в угол, но, черт побери, мы предлагали ему выгодную сделку. Никто не виноват, что он такой упертый. Теперь он в курсе, что ты здесь главный, что с ним не какой-нибудь клерк от нечего делать приезжал поболтать. Еще он знает, чей ты сын, а с Энтони Фа-виолой шутки плохи, где бы он ни был, хоть в Канзасе, хоть на Луне. Он все знает. Непонятно только, чего он тянет.

– А как ты думаешь, почему?

– Хочет кусок пожирнее. Он понимает, что мы держим его за яйца, ведь не может он работать с людьми, которые нас боятся. Все очень просто. В задницу себе он свой кокаин не засунет, торговать им на улицу не пойдет. Но он вовсе не дурак. Он знает, что пускает нас в свое дело в обмен на треть чего-то, что может вырасти в огромный рынок. Но этого рынка еще нет, Эндрю. Твой отец назвал бы это «перспективным, возможным рынком». Пока что ни в чем нельзя быть уверенным, понимаешь?

– Разумеется.

– Ну так вот, Морено тоже все это понимает, не идиот же он, в конце-то концов. Он прикидывает: я должен внести в общак свой кокаин, а взамен могу получить треть от пустого места. И, между нами говоря, не так-то уж он и не прав.