Текст книги "Любовь и Вера"

Любовь и Вера
Вспомнить Бога
Эдгар Крейс

Редактор Светлана Леонидовна Крейле

© Эдгар Крейс, 2017

ISBN 978-5-4474-1327-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Когда—то люди очень любили и одновременно, – боялись Бога. Верили в его реальность, верили в его вездесущность. Теперь, по прошествии изрядного количества времени, была утеряна настоящая вера в Бога. Люди по привычке стали ходить в церковь: по привычке молиться, по привычке креститься, по привычке венчаться, по привычке отпевать, но: настоящей, истовой веры, уже не было – она была забыта. Оставалась лишь оболочка веры, за которой: одна звенящая пустота. Ритуал веры – подменил саму веру; а спустя некоторое время, за ненадобностью; был забыт и сам ритуал. Вера – стала не нужна людям. Так была потеряна сама способность жить во имя любви и природы; потерян страх быть наказанным: за обман, алчность, воровство, неверность стране и людям.

На небесах, как и на Земле, давно не видели своего Наставника и Покровителя. Никто не знает почему так случилось, никто не знает где Он теперь. Но работа Небесной Канцелярии продолжается, как и при Нём: пишутся отчеты, пишутся постановления, отправляются посланцы небес в командировку на Землю, проводятся собрания и принимаются решения. Проводятся ревизии и наказываются ослушавшиеся. Посланцы небес: ходят по Земле, смотрят на происходящее, слушают жалобы, видят беды людей. Но, без Него, посланцы небес почти бессильны что-либо изменить; лишь немногие, по зову совести, ещё пытаются чем-то помочь людям. Всё вроде осталось, как и при Нём, но – без Него была потеряна сама суть происходящего.

Наверху – стали жить в рутине и формалистике, а внизу – без любви и страха. И никто не ведал: что Бог всё это время оставался рядом. Он всё видел и видит сейчас. Он всё слышал и слышит сейчас. Это мы забыли о нём: и теперь – Бог без нашей поддержки не в силах осознать, что он и есть Бог. Он забыл о том, что он есть Бог. Он стал равным среди равных. И теперь: ни на Земле, ни на небесах не ведают – где найти Бога, да и был ли когда-либо Бог?

Бог – всегда многолик, и никто не сможет узнать Бога, пока Бог сам, не вспомнит, что он Бог и не пожелает, чтобы люди узнали в нём Бога.

Глава1. Встреча

Нещадное солнце палило так, что даже две открытые друг напротив друга дверцы старенького трактора нисколько не помогали справиться с духотой. Кондиционер не подавал признаков жизни и воздух, казалось, застыл в тесной кабине и тягучей горячей патокой обволакивал тщедушное тело Савелия. Расстёгнутый воротник рубашки и закатанные рукава не помогали, а мокрая от пота спина прилипала через рубашку к спинке сиденья трактора. Конец апреля выдался необычно жарким. Заглушив трескучий двигатель, Савелий достал из—под сиденья пластиковую двухлитровую бутылку воды и с жадностью приложился к тепловатой, живительной влаге. Струя прозрачной жидкости с бульканьем стекала в жадно открытый рот, и не останавливаясь, продолжала свой путь по небритому подбородку, скатываясь на голую грудь старика, но Савелий не обращал на это никакого внимания. Бутылка застыла над открытым ртом, и вода полилась на подбородок, стекая на грудь и заливая старые, потерявшие все признаки цвета и формы штаны. Взгляд Савелия остановился на человеке, который легко одолевал только что вспаханное им поле. Идущий, не замечал под ногами высоких гребней рыхлой земли и глубоких впадин между ними. Человек шёл так, будто под его ногами расстилалось новехонькое, только что заасфальтированное шоссе. Вот, он только что был в конце распаханного поля – и … вот, он уже заглядывает в распахнутую настежь дверцу кабины трактора. Савелий мотнул головой, стряхивая наваждение, и поднял её, чтобы посмотреть на едва виднеющийся на горизонте край огромного поля, а затем снова медленно опустил голову и непонимающе уставился на молодого, широко улыбающегося, голубоглазого парня, торчащего в дверном проёме его трактора.

– Бог в помощь, хозяин, – негромко, но отчётливо произнёс парень

– И тебе не хворать, – медленно ответил Савелий, с любопытством оглядывая гостя, одетого в чистую, белоснежную, городского вида одежду

– Тяжело тебе сегодня на такой жаре работать? – сочувственно спросил незнакомец.

– Не тяжелее, чем другим, – пытаясь определиться, как себя вести со странным гостем, ответил Савелий.

Одолевший по жаре пару километров свежей пашни, человек был совершенно чист, от него пахло какими-то нездешними травами, и к тому же, он даже не проявлял ни малейших признаков усталости.

– Как вообще тебе живётся, Савелий? – спросил он.

– А ты откуда знаешь моё имя? – насторожился тракторист.

– Так узнать твоё имя труда никакого и не составляет, – продолжал улыбаться парень, – ты здесь, почитай, один на сто вёрст в округе и остался. Остальные-то, все давно разбежались по городам, к более лёгкой жизни, – уже серьёзно продолжил незнакомец.

– А твоё какое дело, как мне живётся? – с подозрительностью в голосе произнёс Савелий.

Незнакомый человек всё больше и больше его настораживал. Вокруг, на сотни вёрст не было ни души, а тут человек, да ещё и без вещей. Хотя, может, он за пригорком свою машину оставил? Журналист, что ли, захотел узнать, как живётся на отшибе одинокому старику? Да и представиться не захотел – странный человек.

– Меня Георгием в народе кличут, так и ты можешь меня называть, – как бы отвечая на мысли Савелия, представился гость. – Может чем-то я могу помочь тебе, Савелий?

– А чем ты, городской, по виду, человек, мне можешь помочь? Может ты пахать землю умеешь или сеять зерно обучен? – прищурив от усмешки глаза, спросил старик.

– Нет, Савелий, в этом я тебе помочь не смогу. Но мне очень хочется оказать свою посильную помощь, достойному этой помощи человеку, – уверенно ответил странный гость.

– Что-то я тебя, Георгий, не понимаю. Ты говоришь, что с землей мне помочь не в силах, не обучен, значит, а помощь свою мне всё равно предлагаешь. Это как тебя понять можно? Да и за какие такие заслуги ты незнакомому человек помогать будешь? – удивлённо спросил Савелий.

– Понять это не сложно. С обработкой земли ты и сам как-нибудь сладишь, а вот справишься ли ты с болезнью, одолевающей тебя ежедневно и ежечасно. Вот здесь у меня большие сомнения: ибо, сам ты, пока не можешь себе помочь, по причине – до конца не проснувшихся в тебе способностей. Ты ведь только хорохоришься, что у тебя всё хорошо, но ты ведь сам прекрасно видишь свою хворобу и можешь разглядеть, как глубоко в тебе этот недуг сидит. Ты же ведь его видишь, недуг свой? – утверждающе спросил Георгий.

– И откуда ты всё знаешь про меня? Я тут на сотню, а может и тысячу вёрст один, как перст. Так что некому здесь было тебе про меня рассказывать, посему и знать ты про меня ничего не мог. Дочка одна только и знала про мою болезнь, но видно, надоел я ей своим ворчанием и хворобой.  Как мать умерла – так в город и подалась, не захотела на хуторе с отцом оставаться. Даже не знаю, что с ней теперь происходит. Так за десять лет ни разу отцу весточки ни прислала, и сама не приехала! Некому мне помочь: да и не нужна мне ничья помощь! Сам справлюсь! – разгорячённо заговорил Савелий и отвернулся.

– Успокойся, жива твоя дочь и телесно она здорова. Только дух её чрезвычайно ослаб. Да и откуда дух у неё будет, коли веры в собственные силы нет, – горестно вздохнул Георгий. – А о тебе она иногда вспоминает, но за делами своими – быстро и забывает.

– Ты и про дочку мою знаешь? – спросил Савелий и пристально, с подозрением посмотрел в ясные, голубые глаза гостя.

– Как мне не знать про мирских жителей. Не так это и трудно, да и обязанность моя такая:, знать всё про всех людей и помогать самым достойным из них, – сказал Григорий и присел в белоснежных брюках, на облепленную грязью ступеньку трактора.

– Ты что-нибудь подстелил бы, что ли? Одежду свою белую, городскую ведь запачкаешь! Небось дорогая одежда-то? – расстроился за гостя Савелий.

– Грязь к чистому не пристаёт! – отмахнулся Григорий. – Ладно, посидел немного на дорожку, пора и честь знать. Ещё увидимся, Савелий. А ты, к дочке сам съезди, пока ещё не так поздно для неё самой будет. Может сумеешь помочь вернуть ей свою душу. Вот тогда у нас, может, и будет повод для более обстоятельной беседы.

– Я бы с радостью к дочери подался, страсть как хочется на её посмотреть, но проклятая болезнь не отпускает, – в сердцах Савелий пристукнул кулаком по коленке. – В трактор еле—еле забираюсь, а из него – ещё не слаще выбираться. А кто, вместо меня землю будет обрабатывать? Никому же теперь не нужна наша земля—кормилица. Все синтетику жрут! Будь она не ладна, эта зараза! Организм от природы отворачивают, детей калечат, ослепли они совсем в своих городах! Не видят, как из нормальных людей в синтетические существа превращаются! – с горечью произнёс старик.

– Ты прав, Савелий! Не доведёт род людской до добра их леность к земле своей матушке. Не ухаживать за своим домом – большой грех! А Земля – и есть дом людской, а люди совсем забыли об этом. Только и делают, что выгребают из него всё, до чего могут дотянуться, прям как последний пьяница старается всё, что может из дому вынести и продать за бутылку. Но когда-то: запасы дома закончатся и останутся пустые, безжизненные стены. Что тогда будут делать люди? Не хотелось бы мне, чтобы тяжкий грех разбоя лёг на весь род людской. Да что мне тебе рассказывать, – в городе скоро сам всё увидишь. Посмотришь, как там твоя дочка и внучка живут! Может тебе удастся хотя бы их души спасти. Пока, Савелий. У тебя впереди ещё очень много дел, да и у меня – их не меньше, – произнёс на прощание странный гость.

Георгий встал и направился обратно к краю поля, даже не отряхнув своих белоснежных брюк. Через короткое время, силуэт гостя растворился в дымке пара, исходящего от только что вспаханного поля.

– А как болезнь-то моя? Как, Георгий? Ты же обещал помочь мне, я ведь даже выбираюсь из трактора только на карачках! – отчаянно, на всё огромное поле закричал Савелий.

Так и не дождавшись ответа, Савелий некоторое время посидел в тесной кабине старого трактора, беспомощно оглядывая поле, в надежде ещё раз увидеть силуэт гостя. Но тщетно. Бескрайние просторы свежевспаханного поля были пусты. Перевернувшись на живот, Савелий как всегда сполз со ступеней трактора, и встал на землю, на ноги.  Выпрямившись, он ещё раз оглядел горизонт поля, и неожиданно для себя – резко нагнулся, и удивлённо уставился на свои ноги. Руки сами судорожно стали их ощупывать. Впервые, за долгие годы, он сам, без помощи костылей твердо встал на ноги. Слегка, боясь стряхнуть наваждение, Савелий постучал по коленям и не ощутив никакой боли, сорвался на крик, и стал радостно приплясывать, бестолково размахивая руками.

Со двора, на крик хозяина, прибежала небольшая, рыжая дворняга и закрутилась вокруг него, заливаясь оглушительным лаем. Собака была единственным существом, разделившим вместе с хозяином радость обретения возможности стоять и ходить самостоятельно, без помощи костылей. Савелий сделал первый осторожный шаг – получилось. Организм помнил свои былые навыки. Он подошёл к открытой дверце трактора и немного покопавшись под сиденьем, достал старые, многократно залатанные костыли. Широко размахнулся – и, закинул их в стоящие на краю поля кусты, отряхнул штаны от налипшей грязи, и было направился к дому, как вдруг встал, пронзенный отчётливым воспоминанием. В глазах Савелия всё ещё стоял свет от чистоты белоснежного одеяния странного гостя. Он вспомнил: Георгий встал с поросших толстым слоем грязи ступенек трактора, даже не отряхнув свою одежду, но от этого – одеяние гостя не стало менее белоснежным.

Глава2 Поездка в город

– И куда ты, дед, со своим кабздохом лезешь? – раздался над ухом Савелия громкий, неприязненный голос.

Нога старика, так и осталась висеть в воздухе, занесенной над ступенькой вагона поезда. Придя наконец в себя, и всё—таки поставив ногу на пол, Савелий обернулся и увидел молодую, рыжеволосую, расписанную яркими веснушками, ухмыляющуюся рожу. Из-за плеча говорившего, выглядывала ещё одна рожа с кривой ухмылкой, но чернявая.

– А он, наверное, немой? – подпевал рыжему чернявый.

– Ага, и такой же блохастый, наверное, как его грозный доберман! – загоготал рыжий.

Пёс, прижавшись к ноге хозяина, вначале непонимающе смотрел то на Савелия, то на молодых людей, но, после недолгого раздумья, ощерил зубы и угрожающе зарычал на них.

– О, кабздох сердится. Держите меня семеро, сейчас я от страха описаюсь, – завопил чернявый.

– Ты поосторожней, а то может мы перепутали порядочного гражданина с бомжом, а его породистую собаку с безродной дворнягой. Извиняйте нас, высокодостопочтимый сэр, – ухмыляясь и глядя прямо в глаза Савелия, произнёс рыжий.

Едва не отталкивая его со ступени поезда, он пробрался вперёд Савелия, в вагон. Чернявый боком протиснулся вслед за рыжим и, взобравшись на последнюю ступень, обернулся.

– Прошу вас, сэр, – наигранно заискивающим голосом произнёс он, и низко поклонился, церемонно взмахнув рукой.

Тёмные очки, до этого плотно сидевшие у него на носу, с грохотом свалились на пол тамбура вагона. Подслеповато щурясь, чернявый быстро нашарил левой рукой потерю; резко выпрямился, и двумя руками одел очки обратно, ухмыльнулся и вразвалочку пошел вслед за рыжим. Савелий непонимающе оглянулся, на стоявших за ним людей, так же, как и он, желавших попасть в вагон. Все они – как один, старались не глядеть ему в глаза.

Одноразовый, железнодорожный билет указывал на купе номер тринадцать. Открыв дверь, Савелий столкнулся с уже знакомой ему компанией. Молодые люди, завидев знакомого старика, ощерились и не смогли сдержать свой сарказм.

– А… вот и уважаемый сэр, собственной персоной. Располагайтесь, здесь блохастым всегда рады, – растягивая слова, через губу произнёс рыжий и отвернулся к окну.

Чернявый смолчал, но стал пристально разглядывать вошедшего. Савелий потоптался на месте, оглядел свой, не первой свежести, но чистый и отутюженный костюм. Вроде не запачкался, не порвал. Ещё немного в сомнении потоптавшись, Савелий протиснулся между столиком и креслом, ведя одной рукой на поводке свою дворнягу, другую руку – оттягивала тяжелая сумка. Пёс, недолго думая, забился под кресло хозяина и положил голову на пол, одновременно, следя одним глазом за ногами парней. Савелий сел в кресло и поставил свою сумку на соседнее место. Подумав немного, вскочил, поднял сумку и задвинул её на верхнюю полку. Уселся обратно, стряхнул со стола правой рукой невидимые крошки и стал смотреть на суету на вокзальном перроне. Незнакомые люди с сумками и рюкзаками мельтешили за окном. Калейдоскоп вокзальной суеты сменялся: то – озабоченными лицами провожающих, то – суетой отъезжающих групп, и всё это на фоне резкого и громкого синтетического голоса, оповещающего, вперемежку с рекламой, об отправлении и прибытии поездов. От всей этой суеты у Савелия, с непривычки, даже немного закружилась голова. Он отвернулся от окна и посмотрел на парней. Рыжий продолжал смотреть в окно, а чернявый – на старика.

– Далеко ли собрался, дед? —откинувшись на спинку мягкого кресла и закинув ногу на ногу, спросил чернявый.

– Да, к своим, в город, – неторопливо и с гордостью ответил Савелий.

– А это – тебе не город? – продолжил чернявый, показывая в окно. – По—моему он как раз для таких как ты, дед.

– Н-е-е, это не тот город. Мои живут в другом городе. Он поболе этого будет.

– В «Рай», что ли? – ухмыляясь, процедил парень.

– Ты про Рай-город, наверное, говоришь? – с сомнением спросил Савелий.

– Ну, а какой ещё большой город в нашем округе ты ещё знаешь? – удивился чернявый.

– Тогда: туда и будет моя дорога, – согласно кивнул старик.

– А кабздох шуметь не будет? – опасливо спросил парень.

– Это Феликс, что ли? – удивился старик.

– Если ты так зовёшь своего вшивого, то Феликс, – снова ухмыльнулся чернявый.

– Н-е-е, парни, он у меня смирный. Свои зубы только по необходимости кажет, – улыбнулся Савелий, и поглядел на торчащую из—под скамейки морду пса.

– И то хорошо, а блохи у него есть? – сняв очки и близоруко сощурившись, чернявый стал покручивать их, держа за дужку.

– Н-е-е, уже нету. Я ещё в прошлом году их соляркой всех вывел.

– Чем, чем ты их там вывел? – спросил чернявый и недоуменно поглядел на своего компаньона.

– Как, чем? Я же говорю – соляркою! Что тут непонятного? – удивился старик.

– Это «старое лекарство», видимо, у деда ещё со времён его глубокого детства осталось, – съязвил рыжий, не отрываясь от окна.

– Не слышал я про такое лекарство, – с сомнением в голосе медленно ответил чернявый.

– Я соляру из бака трактора слил, совсем немного, и паклею обмазал Феликса. Ему это не сильно понравилось, но чё поделаешь, зато теперь – чистый, аки агнец, – удовлетворённо пояснил старик.

– Это что за «трактор» такой, что из него какую-то «соляру» сливают?

Савелий почувствовал, что его не понимают, потупившись замолчал, теребя край столика. Подняв глаза, он посмотрел на чернявого, который подслеповато щурясь продолжал его разглядывать.

– А чё ты не лечишься, паренёк, у тебя же глаза больные? – сочувственно глядя на молодого человека, спросил Савелий.

– Кредитки дай, тогда и полечусь, – нахально произнёс чернявый. – Жаль, что нам с рыжим такой босоногий попался, а то бы мы пополнили свою казну.

– А зачем нам кредитки – сейчас мы и так полечимся, – спокойно ответил старик.

Савелий поднял правую руку и через стол выставил открытую ладонь по направлению к голове чернявого. Парень попытался отклониться, но какая-то сила удерживала его голову в вертикальном положении. Глаза чернявого остановились и беспомощно уставились на ладонь старика. Рыжий вскочил и попытался заорать на Савелия, но – мановением руки дед усадил его опять на место. Рыжий так и остался сидеть – с открытым для крика ртом.

– Ну, вот и всё. Можешь выбрасывать свои глазные «протезы», – отряхивая руки произнёс Савелий. – Устал я что-то с вами, подремлю маненько.

Чернявый в полном ступоре глядел на старика. Он теперь уже отчётливо мог разглядеть каждую излучину морщин под лучившимися весельем глазами лекаря. Старик немного поёрзал в своём кресле, нашёл самое удобное для себя положение, подмигнул чернявому, закрыв глаза и мерно засопел. Рыжий, с ужасом в глазах, переводил взгляд со старика на своего подельника.

– А старик-то прав, мне очки больше не нужны, – расплылся в довольной улыбке чернявый. – Ну, что дрожишь? Старик напугал? А ведь он меня на самом деле вылечил. Просто уму не постижимо, но я теперь тебя, рыжий, отлично вижу! Понимаешь?!

– Я только хотел встать и закричать на него, но не смог! Меня как парализовало, я ничего не мог сделать! Ни одного движения! – продолжая коситься на старика, громко шептал рыжий.

– Ерунда, тебе это показалось от неожиданности. А я действительно прозрел, – ответил чернявый и с любопытством уставился на старика. – Ты представляешь, сколько кредиток можно забошлять, если этого старика заарканить на нас колымить?

– Я – пас. Ну его к лешему! Непонятный он какой-то. Я слышал по инфоканалу, что когда-то на Земле были люди с отклонениями. Индиго, что ли, они назывались? Не помню точно, но говорят, были такие, которые могли в чужих мозгах ковыряться. Может и он такой же, а мне – страсть как не охота, чтобы какой-то старик у меня в мозгах ковырялся? Хватит с меня и жандармских сканеров мозга.

– Может он и с отклонениями, но главное – это то, что мне не надо теперь тырить кредитки у пассажиров поездов. Сколько раз нас жандармы накрывали? Мне что-то не сильно охота снова загреметь в участок. Надо нам покумекать, что дальше со стариком делать будем? – продолжая изучать спящего Савелия, произнёс чернявый.

Савелий проснулся от яркого света солнца, светившего ему прямо в лицо. Открыв глаза, он увидел своих соседей, неотрывно глядящих на него. Похоже, что они так и не сомкнули за всю ночь глаз.

– Ну, ты и здоров дрыхнуть, дед, – пытаясь улыбнуться, произнёс рыжий.

– Спокойный сон – залог здоровья! – буркнул Савелий.

– Вроде по тебе не скажешь, что ты здоровый – обмерив взглядом щуплую фигуру старика, сказал чернявый.

– В корень человека смотреть надо, а не на его внешнюю оболочку, – ответил Савелий.

– Ну и что ты в этом корне видишь? Я, например, вижу только щуплого, дряхлого старика, готового на наших глазах развалиться, – захихикал рыжий.

– Ещё совсем недавно, я тоже был слеп и видел так же, как и все люди. Но один человек, которого я вначале посчитал чудаковатым, указал мне – на свет внутри меня. Он сказал, что я вижу болезни, и когда он ушёл, я понял: надо смотреть на мир внутренним зрением. Мне тогда довелось видеть свет, который струился из этого человека. Вначале мне показалось, что это светится его ярко—белое одеяние, но потом я понял – светится не одеяние, светится сам человек. Только увидеть это можно, если смотреть на него не глазами, а душой. Вот ты, например, тоже светишься, только свет у тебя как у свечки на сильном ветру. Слабый, неуверенный, дёрганный. А всё от чего? Жизнь свою беспутно прожигаешь. Ешь всякую синтетику. Вот человеческий свет силу и теряет, а скоро и затухнет совсем. Так вы все и не заметите, как растеряете свой дарованный вам, кусочек святости, – с горечью в голосе закончил Савелий и отвернулся к окну.

– Ладно. дед, нам сказки рассказывать, – неуверенно произнёс чернявый. – Не маленькие уже, внукам прибереги свои байки: а мы к тебе с серьёзным, деловым предложением.

– Ишь ты, какие деловые нашлись! – посмотрел старик на чернявого и усмехнулся.

– Ты не смейся, будешь нас слушать – быстро богатым человеком станешь. Мы тебе плохого не желаем. Дело предлагаем: наши ребята тебе патент устроят, откроешь лечебницу. Поставишь цены поменьше, чем в клиниках, и народ валом пойдёт к тебе. Кредиток будет – что воды в океане. А мы тебе пациентов и крышу обеспечим. По рукам? – приосанившись спросил чернявый.

– Что-то я вас парни не понял? Вы, что это, предлагаете лечить людей за деньги? – удивился Савелий.

– А что тут такого? Найди дурака, который у нас в стране – бесплатно лечить людей будет? – ехидно спросил рыжий.

– Дурак, может и не будет бесплатно лечить, а видящий болезнь – деньги брать с больного человека не может! – жёстко произнёс Савелий, и пристукнул ладонью по поверхности столика, но, несмотря, казалось бы, на слабый удар, стоявшая на нём вазочка, с искусственными цветами, высоко подпрыгнула и перевернулась.

– Причём тут дураки? Это – кредитки, очень много кредиток, понимаешь, дед, – это очень и очень много кредиток, – страшно много, – чеканя каждое слово произнёс чернявый, опасливо покосившись на упавшую вазочку.

– Нет, парни, вы меня не поняли. Нельзя мне людей лечить за деньги, – потупив взгляд и теребя сухонькие ладони рук, уже тихо произнёс старик.

– Ну, как хочешь, дед. Была бы честь предложена, а там тебе решать: быть богатым или нищим, – понизив голос и переглядываясь с напарником, произнёс чернявый. – Наша братия слово держит. Надумаешь чего или помощь какая нужна будет – дай знать. Вот мой номер коммуникатора.

Рыжий осторожно собрал в вазу выпавшие цветы и покосившись на старика, поставил её на место. Оставшееся время в купе стояла тишина, прерываемая только редким перестуком шелестящих колёс скоростного поезда. Развилка – и состав сбросил скорость. За окно замелькали пригородные районы Райгорода. Автопилот попросил пассажиров приготовиться к выходу. Парни, не глядя на старика, поднялись и направились к двери. Чернявый в проёме остановился, бросив прощальный взгляд на деда. Старик смотрел на листок с оставленным номером.

– Спасибо, дед, – тихо произнёс чернявый.

– На здоровье, – так же тихо, не поднимая голову, ответил Савелий.