Текст книги "Пятеро детей и Нечто"

Все вышеперечисленное дети отнесли на колокольню и разложили на листе бумаги, который Сирил нашел на верхней полке кладовой. Когда он развернул бумагу, Антея сказала:

– По-моему, можно было обойтись и без нее.

– Нельзя! – отрезал он. – Надо ведь на что-то положить еду, чтобы нарезать; а я слышал, как отец на днях рассказывал, как люди заразились от микробов в дождевой воде. На эту крышу лилось много дождевой воды, потом она высохла, а микробы остались. Если они заберутся в нашу еду, мы все умрем от скарлатины.

– Что за микробы такие?

– Маленькие странные твари, которых можно увидеть в микроскоп, – с умным видом объяснил Сирил. – Они заражают людей всякими болезнями. Уверен, бумага нужна нам так же, как хлеб, мясо и газировка. Ну, давайте есть, я ужасно проголодался!

Я не хочу описывать пикник на крыше колокольни. Вы и сами можете представить, каково нарезать курицу и язык перочинным ножом с единственным обломанным лезвием. Дети кое-как справились, и все же есть руками очень нелегко: руки становятся жирными, а бумажные тарелки вскоре покрываются пятнами. Но что вы вряд ли можете себе представить – это как ведет себя газировка, когда ее пытаются пить прямо из сифона, особенно почти полного. Если воображение вам откажет, проведите опыт: выпросите у взрослых сифон и попробуйте из него попить. Если хотите, чтобы опыт получится глубоким, суньте трубочку в рот и резко и сильно нажмите на рычажок. Лучше проделайте это, когда никого рядом не будет, предварительно выйдя на улицу.

Но язык, цыпленок и свежий хлеб все равно вкусные, едят их руками или нет, и никто не рассердится, если его прекрасным жарким днем слегка обрызгают газировкой без сиропа. Поэтому обед всем понравился, и каждый наелся от пуза: во-первых, потому что был голоден, а во-вторых, потому что еда была вкусной, как я уже сказала.

Наверное, вы заметили, что если опоздать на обед, а потом съесть больше обычного и посидеть на солнышке на крыше колокольни (ну или еще где-нибудь) почему-то начинает клонить в сон. Антея, Джейн, Сирил и Роберт во многом были очень похожи на вас. Съев и выпив все, что можно, они начали клевать носом, первой – Антея, потому что встала ужасно рано.

Разговоры смолкли, дети один за другим легли, и не прошло и четверти часа, как они свернулись, укрылись большими мягкими теплыми крыльями и крепко уснули.

А солнце тем временем медленно садилось на западе. (Мне пришлось указать, что оно садилось именно на западе, потому что в книгах принято так писать, а то вдруг невнимательные люди решат, будто оно садилось на востоке. Вообще-то солнце садилось не точно на западе, но почти там). Итак, солнце медленно садилось на западе, а дети безмятежно спали, ведь под крыльями лежать уютнее, чем под одеялами из гагачьего пуха. Тень колокольни пересекла сперва церковный двор, потом дом священника, потом поле за ним… И вот солнце село, и все тени исчезли, и крылья исчезли тоже. А дети продолжали спать.

Но спать им осталось недолго. В сумерках бывает красиво, но прохладно. И вы знаете, что как бы сильно ни хотелось спать, вы мигом проснетесь, если ваш брат или сестра проснутся первыми и стянут с вас одеяло. Четверо бескрылых детей задрожали и проснулись.

Они проснулись на крыше колокольни в густых сумерках; над головами загоралось все больше синих звезд, а дети находились в милях от дома, с тремя шиллингами и тремя с половиной пенсами в карманах и необходимостью ответить за сомнительный поступок по добыванию жизненно необходимых припасов – если кто-нибудь застукает их с пустым сифоном из-под газировки.

Они переглянулись. Сирил, взяв сифон, заговорил первым:

– Лучше спуститься и избавиться от этой мерзкой штуки. Наверное, сейчас уже так темно, что можно оставить его на пороге дома священника. Пошли!

В углу колокольни имелась маленькая башенка, а в этой башенке была дверь. Дети заметили ее, пока ели, но не проверяли, что за ней, как вы проверили бы на их месте. Когда у вас есть крылья и вы можете исследовать все небо, вряд ли стоит обращать внимание на какую-то там дверь.

Теперь все повернулись к этой двери.

– Конечно, за ней есть лестница, по которой можно спуститься, – сказал Сирил.

Возможно, там и была лестница, но дверь оказалась заперта с другой стороны!

А вокруг все больше темнело. И дети были за много миль от дома. И у них остался сифон из-под газировки.

Не скажу, плакал ли кто-нибудь из них, и если плакал, то кто именно и как громко. Лучше представьте, как вы бы себя повели на их месте.

Глава пятая. Без крыльев

Плакали дети или нет, одно могу сказать точно – некоторое время все участники пирушки не могли прийти в себя. А когда они немного успокоились, Антея убрала носовой платок в карман, обняла Джейн и сказала:

– Мы просидим тут всего одну ночь. Утром подадим сигнал, размахивая носовыми платками, – к тому времени они высохнут. Кто-нибудь увидит, поднимется и выпустит нас…

– И найдет сифон, – мрачно дополнил Сирил. – И нас посадят в тюрьму за воровство.

– Ты же сам говорил, что взять еду – не воровство. Ты говорил, что уверен!

– А сейчас уже не уверен, – отрезал Сирил.

– Давайте выбросим эту штуку подальше, вон туда, за деревья, – предложил Роберт, – тогда нам никто ничего не сделает.

– О да, – мрачно рассмеялся Сирил. – И сифон ударит кого-нибудь по голове, и мы станем убийцами в придачу… В придачу ко всему остальному.

– Но не можем же мы провести здесь всю ночь! – сказала Джейн. – И я хочу чаю.

– Ты не можешь хотеть чаю, – ответил Роберт. – Ты только что пообедала.

– А я хочу, – настаивала она. – Особенно когда ты заводишь разговор о том, что мы проведем тут всю ночь. О, Пантера, я хочу домой! Домой!

– Тише, тише, – уговаривала Антея. – Не плачь, дорогая. Все как-нибудь образуется. Не надо, не надо…

– Пусть поплачет, – в отчаянии сказал Роберт. – Если она будет выть достаточно громко, кто-нибудь услышит, придет и выпустит нас.

– И увидит сифон из-под газировки, – быстро напомнила Антея. – Роберт, не будь грубияном. Джейн, тебе нужно мужаться! Мы все сейчас должны вести себя, как мужчины.

Джейн действительно попыталась «мужаться» – и ее рыдания перешли в сопение.

Некоторое время все молчали, потом Сирил медленно проговорил:

– Послушайте. Мы должны рискнуть с этим сифоном. Я суну его под куртку и застегнусь на все пуговицы – авось, никто ничего не заметит. Вы все будете меня заслонять. В доме священника горит свет, значит, там еще не легли спать. Мы должны заорать изо всех сил на счет «три». Роберт, ты гуди, как паровоз, а я буду кричать: «Эге-гей!», как кричит в лесу наш папа. Девочки, вы кричите, что хотите. Ну, раз, два, три!

Вопль четырех глоток разорвал безмолвный вечерний покой, и служанка у одного из окон дома викария замерла, зажав в руке шторный шнур.

– Раз, два, три!

Еще один пронзительный многоголосый вопль перепугал сов и скворцов внизу колокольни так, что птицы захлопали крыльями.

Служанка отскочила от окна, сбежала вниз по лестнице, ворвалась на кухню и, едва объяснив слуге, кухарке и двоюродному брату кухарки, что видела привидение, упала в обморок. Конечно, никакого привидения не было, просто девушку напугал ужасный крик.

– Раз, два, три!

К тому времени викарий уже вышел на порог. Священника приветствовал ясно слышный крик.

– Боже мой, – сказал викарий жене, – дорогая, в церкви кого-то убивают! Дай мне шляпу и толстую палку и скажи Эндрю, чтобы меня догонял. Наверное, там орудует безумец, который украл еду из кладовой.

Когда викарий открыл входную дверь, дети увидели вспышку света, увидели в проеме силуэт и перестали кричать, чтобы перевести дух и посмотреть, что будет дальше. Викарий повернулся, взял у жены шляпу, и Сирил поспешно сказал:

– Он думает, что ему просто послышалось. А ну-ка, во всю глотку! Кричите – раз, два, три!

Все заорали во всю глотку, и жена викария, обняв мужа, слабым эхом отозвалась на этот вопль.

– Ты туда не пойдешь! – воскликнула она. – Только не в одиночку! Джесси!

Очнувшаяся служанка вышла из кухни.

– Немедленно приведи сюда Эндрю, – велела жена викария. – В церкви опасный сумасшедший, и Эндрю должен немедленно пойти и его схватить!

– Уж не знаю, кто кого схватит, – пробормотала Джесси, бросившись обратно. – Эй, Эндрю, в церкви кто-то кричит как безумный, и хозяйка говорит, чтобы ты пошел и поймал его!

– Не хочу я идти туда один, – негромко и твердо заявил Эндрю. Но, обратившись к хозяину, ответил: – Да, сэр.

– Ты слышал крики? – спросил викарий.

– Вроде что-то слыхал, – ответил Эндрю.

– Ну так пошли, – скомандовал викарий. – Дорогая, я должен идти!

Он мягко втолкнул жену в гостиную, выбежал из дома, таща Эндрю за руку, и захлопнул дверь.

Их приветствовал новый залп воплей. Когда вопли стихли, Эндрю крикнул:

– Эй, там! Вы звали?

– Да! – прокричали четверо вдалеке.

– Кажется, они витают высоко в воздухе, – сказал викарий. – Как удивительно.

– Где вы? – крикнул Эндрю, и Сирил ответил самым низким голосом, на какой был способен, очень медленно и громко:

– ЦЕРКОВЬ! КОЛОКОЛЬНЯ! НАВЕРХУ!

– Так спускайтесь! – сказал Эндрю.

Тот же голос ответил:

– Мы не можем, дверь заперта!

– Боже мой! – воскликнул викарий. – Эндрю, принеси из конюшни фонарь. Возможно, было бы лучше привести еще кого-нибудь из деревни.

– Поскольку там целая банда, хорошо бы. Будь я проклят, сэр, если они не приготовили нам ловушку. У задней двери сейчас стоит двоюродный брат кухарки. Он лесничий, сэр, и привык иметь дело с преступными личностями. И у него есть ружье, сэр.

– Эй, там! – крикнул Сирил с церковной колокольни. – Поднимитесь и выпустите нас!

– Мы идем, – сказал Эндрю. – Я только приведу полицейского и возьму ружье!

– Эндрю, Эндрю, – упрекнул викарий, – это же неправда.

– С такими, сэр, только так и можно.

Эндрю принес фонарь, привел двоюродного брата кухарки, и жена викария попросила их всех быть очень осторожными.

Переговариваясь, трое прошли через церковный двор (уже совсем стемнело). Викарий был уверен, что на церковной колокольне сумасшедший – тот, кто написал безумное письмо и взял холодный язык и остальную еду. Эндрю считал, что там «ловушка», и только двоюродный брат кухарки не волновался.

– Собака, которая громко лает, не кусает, – сказал он. – Опасные парни ведут себя тише.

Он ничуть не боялся, но у него ведь было ружье, поэтому его и попросили подняться первым по истертым, крутым, темным ступеням колокольни. Он двинулся впереди с фонарем в одной руке и ружьем в другой. Следующим шел Эндрю. Впоследствии он притворялся, что пошел вторым потому, что храбрее своего хозяина, но на самом деле он все время думал о ловушках и не хотел идти последним: вдруг в темноте кто-то тихо подкрадется и схватит его за ноги.

Трое поднимались все выше и выше, наматывая круги по тесной винтовой лестнице, затем прошли через звонницу, где с колоколов свисали веревки с пушистыми концами, похожими на гигантских гусениц, поднялись по другой лестнице на колокольню, где отдыхали большие колокола, миновали лестницу с широкими ступенями и еще одну – короткую, каменную. Эта лестница упиралась в маленькую дверь, запертую на засов.

Лесничий, двоюродный брат кухарки, постучал и окликнул:

– Эй, вы, там!

По другую сторону двери дети, вцепившись друг в друга, дрожали от волнения. Они так охрипли от криков, что с трудом могли говорить, но Сирил сумел сипло выдавить:

– Привет!

– Как вы туда забрались?

Было бесполезно говорить: «Прилетели», поэтому Сирил ответил:

– Поднялись по лестнице, а потом обнаружили, что дверь заперта, и не смогли спуститься. Выпустите нас… Ну же!

– Сколько вас там? – спросил лесничий.

– Только четверо, – сказал Сирил.

– Вы вооружены?

– Мы… что?

– У меня под рукой ружье, так что лучше без фокусов, – предупредил лесничий. – Если мы откроем дверь, вы обещаете спуститься тихо и без глупостей?

– Да… О да! – пообещали дети в один голос.

– Боже мой, – сказал викарий, – неужто я слышу женские голоса?

– Открыть дверь, сэр? – спросил лесничий.

Эндрю спустился на несколько ступенек. «Чтобы остальным не было тесно», – объяснил он потом.

– Да, – разрешил викарий, – открывай. Помните, – сказал он в замочную скважину, – мы пришли вас освободить. Вы сдержите обещание воздержаться от насилия?

– Надо же, как засов заклинило, – пробормотал лесничий. – Можно подумать, его не отодвигали уже полгода.

Вообще-то так оно и было.

Когда засов подался, лесничий низким и внушительным голосом сказал в замочную скважину:

– Я не открою, пока вы не отойдете на другую сторону колокольни. И если кто-нибудь из вас на меня кинется, я выстрелю. Ну, живо!

– Мы все отошли, – донесся ответ.

Лесничий, довольный собой и считая себя очень смелым, распахнул дверь, ступил на свинцовую кровлю и осветил взятым из конюшни фонарем группу головорезов, сгрудившихся у парапета на дальней стороне колокольни.

Опустив ружье, он чуть не выронил фонарь и воскликнул:

– Господи, помоги мне! Да это же кучка ребятишек!

Теперь приблизился викарий.

– Как вы здесь очутились? – строго спросил он. – Отвечайте немедленно!

– Ой, отведите нас вниз, – попросила Джейн, вцепившись в его пальто. – Отведите, и мы все вам расскажем. Вы нам не поверите, но это неважно. Пожалуйста, отведите нас вниз!

Остальные столпились вокруг и стали умолять о том же. Все, кроме Сирила. Ему хватало забот с сифоном, который все время норовил выскользнуть из-под куртки, так что требовались обе руки, чтобы с ним совладать.

Но Сирил тоже сказал, держась как можно дальше от света фонаря:

– Пожалуйста, мы хотим вниз.

И их отвели вниз. Это было непросто – спускаться в темноте по незнакомой лестнице колокольни, но лесничий им помогал, только Сирилу пришлось спускаться самому из-за сифона. Сифон продолжал попытки вырваться на волю, и на полпути вниз ему едва это не удалось. Сирил поймал его за носик и чуть не потерял равновесие. Когда, наконец, все спустились по винтовой лестнице и ступили на камни церковного крыльца, Сирил был бледным и весь дрожал.

Тут лесничий схватил его и Роберта за руки.

– Вы ведите девочек, сэр, – сказал он викарию, – вы с Эндрю сможете с ними справиться.

– Отпустите! – попросил Сирил. – Мы же не убегаем. И мы ничего плохого не сделали вашей старой церкви. Отпустите меня!

– Просто иди, куда велено, – приказал лесничий, и Сирил не посмел сопротивляться, потому что как раз в этот миг сифон снова начал соскальзывать.

Итак, их провели в кабинет викария, и туда сразу ворвалась его жена.

– Уильям, ты цел? – воскликнула она.

Роберт поспешил успокоить женщину:

– Да, он цел и невредим, мы никого не тронули. И, пожалуйста, мы сильно опаздываем, и дома будут волноваться. Не могли бы вы отправить нас домой в своем экипаже?

– А может, поблизости есть отель, где можно нанять двуколку? – спросила Антея. – Марта наверняка ужасно беспокоится.

Вне себя от изумления и волнения викарий опустился в кресло.

Сирил тоже сел и наклонился вперед, уперев локти в колени, чтобы прикрыть собой сифон.

– Но как же так получилось, что вы оказались заперты на колокольне? – спросил викарий.

– Мы поднялись наверх, – медленно начал Роберт, – и устали, и легли спать, а когда проснулись, обнаружили, что дверь заперта, поэтому стали кричать.

– Еще как кричать! – сказала жена викария. – Это ж надо – напугать нас всех до полусмерти! Вам должно быть стыдно.

– Нам стыдно, – кротко заверила Джейн.

– Но кто запер дверь? – спросил викарий.

– Понятия не имею, – абсолютно искренне ответил Роберт. – Пожалуйста, отправьте нас домой.

– Ну и ну, – сказал викарий. – Думаю, лучше так и сделать. Эндрю, запряги лошадь в повозку и отвези их домой.

– Один ни за что не поеду, – пробормотал себе под нос Эндрю.

– Пусть это послужит вам уроком… – начал викарий и продолжал разглагольствовать в том же духе, а дети слушали его с несчастным видом.

Но лесничий не слушал, а смотрел на незадачливого Сирила. Конечно, лесничий хорошо разбирался в браконьерах, поэтому знал, как выглядят люди, которые что-то скрывают. Викарий как раз заговорил о том, что надо стараться вырасти такими, чтобы быть для своих родителей благословением, а не источником треволнений и позором, как вдруг лесничий сказал:

– Велите ему показать, что у него там под курткой. – И Сирил понял, что его раскрыли.

Он встал, расправил плечи и попытался принять благородный вид – так выглядят в книгах мальчики, при взгляде на которых никто не усомнится, что они из доблестных и достойных семей и будут до самого смертного часа верны своему долгу.

– Что ж, вот, смотрите, – сказал он.

Воцарилось молчание. Сирилу ничего другого не оставалось, кроме как продолжить:

– Да, мы взяли это из вашей кладовой, а еще взяли курицу, язык и хлеб. Мы очень хотели есть и не тронули ни заварного крема, ни варенья, а забрали только хлеб, мясо и воду… Газировку нам пришлось прихватить волей-неволей. В общем, мы взяли только жизненно необходимое и оставили полкроны в уплату и письмо. И нам очень жаль. И отец заплатит за нас штраф и все, что полагается, только не отправляйте нас в тюрьму, иначе мама ужасно огорчится, а вы сами велели нам не быть семейным позором. Поэтому не вздумайте так жестоко с нами поступать! Мы сожалеем изо всех сил. Вот!

– Но как вы добрались до окна кладовой? – спросила миссис викарий.

– Я не могу рассказать, – твердо ответил Сирил.

– Вы поведали мне всю правду? – спросил священник.

– Нет, – выпалила Джейн. – То есть, это правда, но не вся. Мы не можем вам рассказать всего, даже не просите. О, пожалуйста, простите нас и отвезите домой!

Она подбежала к жене викария и обняла ее. Жена викария обняла Джейн в ответ, а лесничий, прикрыв рот рукой, прошептал викарию:

– Они не врут, сэр. Думаю, у них есть сообщник, которого они выгораживают. Кто-то подтолкнул их к этому, и они его не выдадут. Наивных малышей кто-то втянул в свою игру.

– Скажите, вы прикрываете кого-то? – ласково спросил викарий. – Кто-нибудь еще имел отношение к случившемуся?

– Да, – ответила Антея, думая о псаммиаде, – но он не хотел ничего плохого.

– Очень хорошо, мои дорогие, – сказал викарий, – тогда давайте больше не будем об этом. Только скажите, почему вы написали такое странное письмо?

– Даже не знаю, – признался Сирил. – Видите ли, Антея писала его второпях, и тогда мы вправду не думали, что воруем. Но потом, когда оказалось, что мы не можем спуститься с церковной колокольни, наш поступок стал выглядеть воровством. Мы все очень сожалеем…

– Ну хватит, хватит, – сказала жена викария, – только в другой раз думайте, прежде чем брать чужое мясо. А теперь… Хотите кексов с молоком, прежде чем отправитесь домой?

Когда Эндрю пришел сообщить, что лошадь запряжена, и спросить – неужели от него ожидают, чтобы он в одиночку отправится в ловушку, которую распознал с самого начала, он увидел, что дети едят кексы, пьют молоко и смеются над шутками викария, а Джейн сидит на коленях у жены викария.

Как видите, дети легко отделались.

Двоюродный брат кухарки, лесничий, попросил разрешения поехать с ними, и Эндрю был очень рад, что кто-то сможет вытащить его из ловушки, в существовании которой он не сомневался.

Когда экипаж довез детей до дома между меловым и щебеночным карьерами, у них уже слипались глаза, но они чувствовали, что подружились с лесничим на всю жизнь.

Эндрю без единого слова высадил своих пассажиров у железных ворот.

– Езжай домой, – сказал ему лесничий. – А я вернусь на кобыле Шанкса.

Пришлось Эндрю, к его неудовольствию, уехать одному, а лесничий, двоюродный брат кухарки викария, проводил детей до двери и, когда их унесло в постель вихрем упреков, остался, чтобы объяснить Марте, что же случилось. И он так хорошо все объяснил, что на следующее утро Марта уже почти не ругалась.

После лесничий часто приходил повидаться с Мартой, и в конце концов они… Но это уже другая история, как говорит дорогой мистер Киплинг.

Марте пришлось сдержать слово, данное накануне вечером, и в наказание оставить детей дома. Но она смилостивилась и согласилась отпустить Роберта на полчасика, чтобы тот сбегал за чем-то очень важным.

Это, конечно, было очередное ежедневное желание.

Роберт бросился к песочной яме, нашел псаммиада и пожелал…

Но это тоже совсем другая история.

Глава шестая. Замок и без обеда

Назавтра все, кроме Роберта, сидели дома в наказание за вчерашнее плохое поведение. Конечно, Марта решила, что во всем виновато детское озорство, а не невезение. На нее не стоило обижаться, ведь она думала, что выполняет свой долг. Как вам известно, взрослые люди часто говорят, что им не нравится вас наказывать, дескать, они поступают так только ради вашего же блага и наказание огорчает их так же сильно, как и вас, – и это часто бывает правдой. Марта терпеть не могла наказывать детей точно так же, как они терпеть не могли быть наказанными: и потому что ватага целый день шумела в доме, и по другим причинам.

– Честное слово, почти стыдно держать их дома в такую прекрасную погоду, – сказала она кухарке. – Но они настолько распустились, что в один прекрасный день проломят себе головы, если я не буду тверда. Приготовь им кекс к чаю, дорогая. И как только управимся с работой, пойдем погулять с малышом. Если он не будет путаться под ногами, остальные смогут хорошенько побузить. А теперь, Элиза, займись проветриванием постелей. Уже почти десять часов, а мы мышей не ловим!

Люди в Кенте говорят про мышей, когда имеют в виду: «еще ничего не сделано».

Итак, старших детей оставили дома, но Роберту, как я уже сказала, разрешили выйти на полчасика за чем-то очень-очень нужным. И этим нужным, конечно же, было сегодняшнее желание.

Роберт без труда нашел песчаного эльфа. День выдался таким жарким, что эльф впервые сам выбрался наружу и сидел в куче мягкого песка, потягиваясь, расчесывая усы и вращая улиточьими глазами.

– Ха! – сказал псаммиад, левым глазом заметив Роберта. – Я вас высматривал. А где остальные? Надеюсь, не разбились из-за того, что выпросили крылья?

– Нет, не разбились, – ответил Роберт. – Но крылья довели нас до беды, как и предыдущие наши просьбы. Поэтому остальных держат дома, а меня выпустили всего на полчаса – чтобы загадать желание. Пожалуйста, позволь поскорее его загадать.

– Загадывай, – разрешил псаммиад, ерзая на песке.

Но Роберт никак не мог ничего придумать. Все мысли вылетели у него из головы и вспоминались только всякие пустяковины, которые он хотел получить лично для себя, вроде конфет, альбома с иностранными марками или ножа с тремя лезвиями и штопором. Он сел, чтобы сосредоточиться, но все равно в голову лезло то, что другим было совершенно не нужно: например, футбольный мяч, или пара крикетных щитков, или мечты о том, чтобы хорошенько вздуть Симпкинса-младшего, как только начнется новый учебный год.

– Эй, – наконец сказал псаммиад, – лучше поторопись. Время-то летит.

– Знаю, что летит, – ответил Роберт. – Но ничего не могу придумать. Мне бы хотелось, чтобы ты мог исполнить желание других, не ожидая, пока они сюда придут и сами о нем расскажут… Ой, не надо!

Но было уже поздно. Псаммиад раздулся, сделавшись раза в три больше своего обычного размера, а потом опал, как проколотый пузырь, и с глубоким вздохом откинулся на кучу песка, совсем ослабев от усилий.

– Готово! – пробормотал он. – Было ужасно трудно, но я это сделал. Беги домой, не то твои родственники пожелают какую-нибудь глупость, прежде чем ты до них доберешься.

Роберт чувствовал, что они уже пожелали какую-нибудь глупость, и, пока бежал домой, все гадал, чего же остальным захотелось в его отсутствие. Они могли захотеть кроликов, или белых мышей, или шоколаду, или хорошей погоды на завтра, или (самое вероятное) кто-то из них мог сказать: «Хочу, чтобы Роберт поторопился». Что ж, он уже торопился, и, если они этого захотели, значит, сегодняшнее желание потрачено впустую. Потом Роберт попытался представить, как бы остальные пожелали развлечься в заточении. Собственно, он сам отпросился на улицу потому, что когда снаружи светит солнце, а вам запрещено выходить, немногое может вас развлечь.

Роберт торопился изо всех сил, но, свернув за угол, не увидел знакомых железных украшений крыши и водостоков – кошмара архитектора. Он так широко раскрыл глаза, что ему пришлось перейти на шаг, потому что не получалось бежать с широко открытыми глазами. Потом и вовсе остановился… Дома не было! Ни дома, ни ограды, а там, где раньше стоял дом… Роберт протер глаза и посмотрел снова. Да, другие явно загадали желание. Наверное, они пожелали жить в замке, потому что вместо белого дома высился замок, черный и величественный, высокий и широкий, с зубчатыми стенами, стрельчатыми окнами и восемью огромными башнями. А там, где раньше был фруктовый сад, выросли, как грибы, какие-то белые сооружения.

Роберт медленно двинулся вперед. Подойдя ближе, он понял, что это белые палатки, между которыми ходят люди в доспехах… Целые толпы вооруженных людей.

– Ух ты! – воскликнул Роберт. – Они это сделали! Они мечтали очутиться в замке, и вот они в нем очутились – в осажденном замке! Ну, знаешь ли, песчаный эльф! Лучше бы мы никогда не встречали тебя, мерзкое создание!

В маленьком окошке над большими воротами, за рвом, появившимся там, где всего полчаса назад был сад, кто-то размахивал чем-то почти белым. Роберту показалось, что это один из носовых платков Сирила. С тех пор, как Сирил опрокинул бутылку красителя в ящик со своими носовыми платками, они никогда уже не бывали чисто-белыми. Роберт помахал в ответ и тут же понял, что поступил неразумно, ибо этот сигнал заметили осаждающие, и к нему направились двое в стальных шлемах. Их длинные ноги были обуты в высокие коричневые сапоги, и приближались эти двое такими большими шагами, что Роберт, вспомнив, какие короткие ноги у него самого, решил не удирать. Он знал: сбежать все равно не удастся, а враг, чего доброго, придет в ярость. Поэтому он застыл неподвижно – к удовлетворению обоих мужчин.

– Клянусь святынями, – сказал один, – вот храбрый плут!

Роберту понравилось, что его назвали храбрым – каким-то образом это и вправду прибавило ему смелости. «Плута» он пропустил мимо ушей. Он знал, что в исторических романах для юношества люди часто так говорят, значит, его не хотели обидеть. Оставалось надеяться, что он поймет язык воинов. Ему не всегда удавалось понять, о чем говорят персонажи исторических романов для юношества.

– Какая странная у него одежда, – сказал второй воин. – По-видимому, он задумал коварное предательство. Скажи, парень, какими судьбами ты здесь очутился?

Роберт понял, что это означает: «Ты что тут делаешь, мальчик?» – и ответил:

– Если вы не против, я хочу пойти домой.

– Ну так ступай! – разрешил человек, чьи сапоги были выше, чем у второго. – Никто не препятствует тебе, и ничто не повелевает нам за тобой следить.

Обращаясь к своему товарищу, он добавил настороженным шепотом:

– Разрази меня гром, у меня дурные предчувствия: возможно, он принес вести осажденным.

– Где ты живешь, юный плут? – спросил мужчина в шлеме побольше.

– Вон там, смотрите, – сказал Роберт, но тут же понял, что лучше было бы сказать: «Вон там, взирайте».

– Ха… Вон оно что! – отозвался человек в самых высоких сапогах. – Ступай со мной, мальчик. Тебя должен узреть наш предводитель.

И упирающегося Роберта потащили к предводителю – за ухо.

Таких великолепных воинов, как предводитель, Роберт еще никогда не встречал. Военачальник как будто сошел с картинок, которыми Роберт так часто восхищался в исторических романах. Тут тебе и доспехи, и шлем, и конь, и гребень, и перья, и щит, и копье, и меч. Я почти не сомневаюсь, что доспехи и оружие принадлежали к совершенно разным эпохам. Щит был тринадцатого века, а меч – таким, какими сражались в Наполеоновских войнах. Кираса была времен Карла Первого, а шлем датировался Вторым Крестовым походом. На щите красовался величественный герб: три красных бегущих льва на синем фоне.

Кстати, военные палатки были последней марки, одобренной нашим военным министерством, а весь вид лагеря, войска и предводителя, возможно, ввели бы некоторых историков в ступор. Но Роберт онемел от восхищения. Ему казалось, что всё вокруг такое, каким и должно быть, потому что он смыслил в геральдике или реконструкции не больше, чем одаренные художники, обычно рисующие картинки к историческим романам. Все было «точь-в-точь как на картинке» и привело его в такой восторг, что он почувствовал себя храбрее, чем когда-либо.

– Поди сюда, парень, – велел славный предводитель, когда люди в стальных шлемах времен Кромвеля что-то тихо и торопливо ему сказали. Глава осаждающих снял шлем, потому что плохо в нем видел, и явил миру доброе лицо и длинные светлые волосы. – Не бойся, ущерба тебе не будет.

Роберт обрадовался такому обещанию, но задумался, что же такое «ущерб» и не противнее ли он микстуры, которую ему иногда приходилось принимать.

– Поведай без страха свою историю, – ласково сказал предводитель. – Откуда ты явился и каковы намерения твои?

– Мои чего? – спросил Роберт.

– Что тебе нужно? Какое поручение тебе дадено, раз бродишь ты один средь этих грубых вооруженных людей? Бедное дитя, я уверен – сердце твоей матери изболелось за тебя.

– Ну, это вряд ли, – сказал Роберт. – Видите ли, она не знает, что меня сейчас нет дома.

Предводитель вытер скупую мужскую слезу (точно так, как сделал бы любой военачальник в историческом романе) и продолжал:

– Не бойся открыть правду, дитя: ты можешь не страшиться Вулфрика де Тальбота.

У Роберта возникло дикое ощущение, что этот славный предводитель осаждающих, поскольку появился тут из-за очередного желания, выполненного псаммиадом, сможет лучше Марты, цыган, полицейского в Рочестере и вчерашнего священника понять правдивую историю о песчаном эльфе. Единственная трудность заключалась в том, что Роберт мог не вспомнить всякие там «воистину», «клянусь могилами предков» и тому подобные выражения, которые помогли бы рассказать все не хуже мальчика из исторического романа. И все-таки он смело начал с фразы из книжки «Ральф Декурси, или мальчик-крестоносец»:

– Благодарю за любезность, прекрасный сэр рыцарь. Дело в том, что… Я надеюсь, вы не торопитесь, ибо история моя весьма длинна. Надо сказать, что мои мать и отец в отъезде, а когда мы с братьями и сестрами играли в щебеночном карьере, мы нашли псаммиада.

– Боже всеблагой! Псаммиада? – переспросил рыцарь.

– Да, это нечто вроде эльфа или чародея… Скорее, все-таки чародея. И он поведал, что может каждый день исполнять одно наше желание. Для начала мы захотели стать красивыми.

– Твое желание вряд ли исполнилось, – пробормотал один из воинов, глядя на Роберта.