Текст книги "Глобальная культура коммуникаций"

Символ, раскрываемый визуально, через базовый сакральный знак, – это символ, рассматриваемый с позиции Гегеля. В трактовке гегелевской позиции С. Аверинцевым это звучит так: в структуре символа Гегель подчеркивает более рационалистическую, знаковую сторону («Символ есть прежде всего некоторый знак»), основанную на «условности». К этому пониманию добавим, – «условности», которую создает базовый знак. И здесь проявляется некоторая особенность этой условности: она может «через превратное отождествление знака и смысла стать источником духовной несвободы»[31]31
  Аверинцев С. Собрание сочинений. София – Логос. Словарь. С. 393.


[Закрыть]. Но условность знака, его визуализированное выражение задает ограничения в его трактовке. И эта же условность способствует четкому позиционированию объекта через его символ в экономическом или политическом пространстве массового общества, тем самым придавая этому символу силу воздействия на «массового» человека.

Высшим развитием бренда становится его переход в категорию артефакта. Эта категория определяется как продукт культуры, способный сохраняться более длительное время, чем сама породившая его культура[32]32
  Социологический словарь. Т.1. М.: 2003. С. 64.


[Закрыть], как продукт культуры, пришедший из давних времен, но способный будоражить сознание и настроение людей в современную эпоху. То есть, если к жизни бренда в пространстве добавляется координата времени, то он переходит в категорию артефакта. Бренды-артефакты могут быть как осязаемые, так и неосязаемые. Поэтому бренд как артефакт может относиться к материальным (осязаемым) и духовным (неосязаемым) достижениям страны в определенную эпоху, к достижениям искусства, и, наконец, к определенным персонам, чья деятельность оставила отпечаток в истории.

Бренд как артефакт, в основе которого материальный предмет, или идея, или произведение искусства, или персонаж, отражает ментальность, характер народа, его творческий талант, создает образ истории страны, связанный с ключевыми событиями, обеспечивает связку: народ – история – достижения. Истории, отмеченной брендами-артефактами, уготована более долгая жизнь.

Имидж, в том числе имидж как бренд, продвигаемый в массовое сознание – достаточно эффективный инструмент «паблик рилейшнз». Невероятно, но этот инструмент PR родствен такому художественному методу, оставившему след в истории культуры, как социалистический реализм.

«ПАБЛИК РИЛЕЙШНЗ» КАК МЕТОД СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО РЕАЛИЗМА

Обратимся к учебному пособию для художественных вузов, вышедшему в свет в далеком 1954 г. В нем говорится, что социалистический реализм в своем утверждении положительных образов обобщает и показывает то, что является подлинным, главным и ведущим содержанием реальной действительности в ее революционном развитии. Собирая и синтезируя типические черты нового, прежде всего типические особенности человека советского общества, социалистический реализм в то же время раскрывает черты будущего, становясь мощным средством воспитания людей, строящих коммунистическое общество[33]33
  См.: Русское советское искусство. М., 1954. С. 50.


[Закрыть].

А. А. Жданов, отвечавший за идеологию в СССР в 30-40-е годы XX в., таким видел этот метод: «Правдивость и историческая конкретность художественного изображения должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся людей в духе социализма. Такой метод художественной литературы и литературной критики есть то, что мы называем методом социалистического реализма»[34]34
  Там же.


[Закрыть].

Этот метод идеализирует ту часть действительности, которая определена как позитивная, важная для будущего, идеализирует человека, связанного с ней. Так социалистический реализм становится методом социальной фантастики, методом создания социального мифа, направленного на воспитание человека или, по Жданову, на его «идейную переделку».

Если убрать из названия метода слово «социалистический», то метод предстанет в «очищенном» виде: синтезировать типические черты нового, одновременно раскрывая черты будущего, посредством утверждения положительных образов, обобщения и демонстрации того, что является подлинным, главным и ведущим содержанием действительности в ее развитии.

Зачинатель политического кино в СССР Ф. Эрмлер нашел свое объяснение феномена социалистического реализма: «Что такое социалистический реализм? Я об этом без конца думал и вот как это для себя решил. Мне кажется, что во всем, что мы создаем, будь то кинематограф, будь то трактор, постройка дома или ателье мод, – во всем, всегда и везде существует обязательно мысль – и коммунизм. Понимаете, каждая созданная нами вещь – это движение, это ступенька, ведущая к чему-то большому, к чему мы стремимся, словом – и коммунизм»[35]35
  Эрмлер Ф. М. Документы. Статьи. Воспоминания. Л., 1974. С. 140.


[Закрыть].

Этот аргумент, если рассматривать его не с позиции содержания («и коммунизм»), а с позиции технологии, весьма современен. Вот известная капиталистическая компания производит хороший автомобиль. И тогда месседж, исходящий от ее PR-службы, такой: автомобиль – и конкурентоспособность, автомобиль – и лидерство в отрасли. «Паблик рилейшнз» не просто показывает, какая была поставлена задача – сделать хороший автомобиль, но и демонстрирует сверхзадачу – быть конкурентоспособной компанией, лидером в отрасли, в мире. Такая презентация миру позитивной сверхзадачи зеркально отражает метод социалистического реализма в искусстве.

Не в этом ли стратегия «паблик рилейшнз», стратегия управления коммуникациями для продвижения в сознание масс положительного образа страны, организации, промышленной корпорации, проекта и т. д.? Вот как сегодня определяется функция «паблик рилейшнз»: «PR – это управление восприятием с помощью сознательно организованных коммуникаций»[36]36
  Чумиков А. Н., Бочаров М. П. Связи с общественностью: теория и практика. М., 2008. С. 151–152.


[Закрыть]. Речь идет о коммуникациях, продвигающих позитивный имидж, создающих определенное общественное мнение. Об этом же говорит руководитель авторитетного PR-агентства «Burson Marsteller» X. Берсон: PR – это методология воздействия на общественное мнение и поведение. С ее помощью можно как создать несуществующее мнение, так и усилить имеющееся мнение либо изменить определенное мнение[37]37
  См. там же.


[Закрыть].

А какой главный инструмент для создания несуществующего мнения или для изменения его? Конечно, управление имиджем, т. е. образом того объекта, в отношении которого необходимо изменить мнение или придумать новое.

Но для этого же использовался метод социалистического реализма. Мнение можно изменять или создавать посредством продвижения положительных образов, которые демонстрируют то, что является ведущим и в то же время желаемым отражением реальности в ее развитии.

А вот для конструирования положительных образов есть в «паблик рилейшнз» такой прием, как создание истории-легенды объекта. Например, история придает организации основательность, надежность, способствует ее «вербальной осязаемости». Чем богаче история предприятия, тем больше его авторитет. Если истории нет, нужно придумать легенду, не забывая о правдоподобии. Ведь легенда – это не обязательно выдумка, это могут быть соответствующим образом отобранные реальные события, поданные в русле того позиционирования компании, которое определено, тех характеристик, которые установлены.

Создание таких историй-легенд – это практика повседневного PR. Появилась она в 20–30-е годы XX в. Обратимся к примеру создания положительного образа по технологии легенды, который приводит американский историк и социолог С. Юэн. Технология рождения легенды была разработана в США времен Ф. Рузвельта, благодаря которому страна выбралась из экономического кризиса 1929–1935 гг. В то время правительственным Управлением защиты фермерства (УЗФ) была выпущена книга «Let Us Now Praise Famous Men» [ «Теперь давайте восславим великих людей»]. Ее авторы, писатель Дж. Эйджи и фотограф У Эванс, придерживались определенной PR-идеологии, по сути соответствующей методу социалистического реализма. Вот как это представляет Юэн: «Преодолевая сопротивление истории, которая привыкла клеймить бедноту позором за принадлежность к безликой, часто омерзительной толпе, фотокартины УЗФ [приведенные в книге. – Авт.] подчеркивали человечность и достоинства тех, кто терпел лишения под натиском пыльных бурь в американской глубинке. Если раньше фотографии бедняков выдавали явно снисходительное и нелицеприятное к ним отношение либо носили следы попыток придать им – в студийной обстановке – черты типичных представителей среднего класса, то теперь это были портреты, возвышавшие и воспевавшие тяжкий труд и страдания как признак человечного в человеке»[38]38
  Юэн С. PR! Или умение «раскручивать». Социальная история паблик рилейшнз. М., 2006. С. 295.


[Закрыть]. «PR-технологи» нашли такие лица, которые отражали главное изменение в настроении людей, преодолевающих кризис, составили из фотографий этих людей серию портретов – и получился позитивный образ бедняков, возвысившихся над кризисом.

А разве вышедшая в 1932 г. первая книга романа М. Шолохова «Поднятая целина» это не история-легенда о коллективизации сельского хозяйства, о создании колхозов, о борьбе с так называемыми кулаками? Этот талантливый роман, классическое произведение социалистического реализма, можно считать классикой «художественного пиара». В Советском Союзе сила «паблик рилейшнз» была в том, что организаторы PR-кампаний привлекали для создания историй-легенд, создающих положительный имидж социализма, власти и страны, талантливых писателей, поэтов, сценаристов, режиссеров, актеров. Литература, театр и кино выстроили такой образ страны, который сохраняется и сегодня, хотя страны той давно уже нет.

А в обществе постмодерна, где стираются понятия добра и зла, где все относительно и хаотично, пожалуй, лишь «паблик рилейшнз» скрепляет общественные отношения. Позитивные образы, ориентированные на развитие, образы, создаваемые PR-структурами, вносят некие смыслообразующие и организующие моменты в социальную и духовную жизнь людей. Если использовать литературные образы, можно сказать, что «паблик рилейшнз» вышел «из шинели соцреализма».

ТРАНСФОРМАЦИЯ МАССОВОГО ОБЩЕСТВА В ПОСТМОДЕРНИСТСКУЮ ЭПОХУ

Западное общество прошло в своем становлении аграрный, индустриальный и постиндустриальный этапы и сейчас «осваивает» постмодернистский этап. Все это было предвосхищено в определенной мере Д. Бэллом, Э. Тоффлером, Ж. Бодрийяром[39]39
  Жан Бодрийяр, французский философ, социолог и культуролог, представляет то поколение французской интеллигенции, мировоззрение которой сформировалось в ходе знаменитых студенческих волнений 1968 г. Он исследовал проблемы постиндустриального общества, современных СМИ. Его первые книги «Система вещей» и «Общество потребления» вышли в свет 1968 г. Бодрийяр одним из первых стал говорить о том, что не предложение создается исходя из запросов потребителя, а в капиталистическом обществе потребности людей подгоняются под необходимость производства тех или иных товаров. Он раскрыл сложный механизм потребления как знаковую систему. Широкую известность получила концепция Бодрийяра, согласно которой сегодня реальность замещается симулированием чувств и переживаний. Эта новая «гиперреальность», с доминированием торговых центров, новостей, телешоу и кинофильмов, не имеет смысла, но настолько сильна, что искать пути возвращения к обычной реальности более не представляется возможным: «Что такое наша свобода? Это свобода купить одну машину вместо другой, т. е. симуляция настоящей свободы». Наиболее известные работы Бодрийяра: «К критике политической экономии знака» (1972), «Th e Mirror of Production» («Зеркало производства», 1975), «Симулякры и симуляции» (1981), «Ecstasy of Communication» («Экстаз коммуникации», 1983), «Les strategies fatales» («Фатальные стратегии», 1986).


[Закрыть], М. Маклюэнном. Но начиная с индустриального все последующие общества, видоизменяясь от этапа к этапу, становятся массовыми. В массовом обществе производство и потребление выходят на первый план. Крупное индустриальное производство с его специализацией, стандартизацией, консолидацией и децентрализацией определило новые условия жизни – активную урбанизацию (что нарушает патриархальные связи), безудержный рост городов, необходимость массовой грамотности населения, развитие образования и СМИ (издание огромными тиражами газет и журналов, широкое распространение радио, телевидения, аудио– и видеозаписей). Эти жизненные условия возвели в культ потребительские ценности. Эти же условия ставили человека в жесткую зависимость от труда, связанного с конвейерным производством, узкой специализацией, жесткой просчитанностью меры труда и меры потребления. Постоянное психологическое напряжение, периодически возникающая депрессия становились особенностями жизни и работы многих людей. Этими чертами отличалось массовое общество эпохи индустриального развития.

В постиндустриальном массовом обществе стираются границы между ценностями бытовыми, повседневными, ценностями рыночными как средством обмена и ценностями-символами. Так видел эту ситуацию Бодрийяр. А вот когда начинается хаос в иерархии ценностей, когда теряются критерии добра и зла, правды и лжи, что «можно» и что «нельзя», в искусстве происходит смешение «жанров», это означает, что общество шагнуло в мир постмодернизма.

В этом мире все относительно, философия его – релятивизм, цели развития – туманны, будущее – абстрактно, этические критерии оценки любого действия, поступка, заявления, произведения – исчезают. Постмодерн – это общество, где, говоря словами английского писателя Г. Честертона, разрешены все мнения, кроме истинного. Единственный критерий – деньги, которые становятся мерилом всего. Это общество страха каждого перед всеми и всех перед каждым. А страх стимулирует хаос. Теперь выбор ценностей диктуется произволом, стечением обстоятельств, волей случая, часто диктатом более сильного и агрессивного. Духовное богатство прошлого, наработанное поколениями, теряет смысл, история стран и народов с ее трагическим опытом забывается, образно говоря, превращается в хлам. Молодежь, издеваясь, осмеивает то, что было священно для прошлых поколений. Но при этом из старого «хлама» возводятся новые «конструкции», новые образы, кардинально меняющие облик и ценности прошлого. Немногие образы прошлых лет устояли, и то благодаря тому, что еще держатся те святыни, что связаны с национальным чувством.

В своем крайнем выражении постмодерн стирает грань между добром и злом, все обращая во зло. Дьявол в людях побеждает, человек человеку все больше – волк, человек природе тоже – волк. И природа мстит, и человек человеку – мстит. Поэтому в идеологии постмодерна все должно окончиться апокалипсисом.

Идеологию как совокупность взглядов, концептов, идей в постмодерне заменяют символы, слова-стимулы. Как заметил Э. Кассирер в своем «Опыте о человеке», человека надо определять как символическое животное. Из чего следует, что свои ценности, мечты и идеи человек отражает в образах-символах. Управление символами – это часть культуры массовых коммуникаций в эпоху постмодерна.

Символы выражают смысл в абсолюте. Если свобода – то «чистая», без ответственности; если демократия – то без границ. Символ выражает смысл и притягивает чувства. Суть управления символами, т. е. коммуникациями, есть «паблик рилейшнз». У Липпман выразился вполне определенно: символы собирают эмоции, до этого отъединенные от своих идей, т. е. в какой-то период символы нужно отделить от смысла, от проблем, их породивших, дающих им развитие. Но когда «смыслы низвергнуты», чувства – «вознесены на пьедестал». Отбрасывая смыслы, усиливаем чувства, и начинается «карнавал» увеселений, обещаний. И этим процессом «веселого хаоса» управляют «паблик рилейшнз» постмодернистского периода.

Для наглядности – пример. Народ, работник, власть – понятные образы-символы. И смыслы у них определенные. Народ, работник – это борьба за права, за рабочие места, против инфляции, нищеты и безработицы. А эмоции, которые они порождают при «отброшенных» смыслах, – потребление, развлечения, страх. В нарастающем хаосе эмоций возникает новая культура коммуникаций, предельно дезориентирующая человека.

Но когда управление символами находит свое проявление в беспрецедентном росте влияния массовых коммуникаций (что является особенностью постмодернистского этапа), символ превращается в код. На этом настаивал Бодрийяр. Если символ выражает объект, явление, событие, то код полностью замещает их. И теперь объект, явление или событие превращается в «гиперреальность», в модель, в образ (по Бодрийяру – в симулякры). Добавим – в мифоимидж. Стирается грань между естественным и искусственным. Управляемый хаос сменяющихся образов «захватывает» личность, лишая ее опорных нравственных констант, будь то убеждения, традиции, память, не оставляя ничего святого ни в политике, ни в этических ценностях, ни в культуре, ни в искусстве.

Постмодернизм определяется принципом «движение – все, цель – ничто» или «хаос – все, цель – ничто». На всех уровнях происходит обращение к бессознательному, к инстинктам, к эмоциям. В этом – новая культура коммуникаций: отречение от святынь, потеря ориентиров в калейдоскопе образов, чтобы манипулирование людьми достигло высших пределов, когда человек не замечает, как его поведение, жизнь меняются вопреки его воле, надеждам, интересам. И это – новый этап развития массового общества – глобальный, этап «виртуальной реальности», когда реальность тонет в виртуальных образах и в такой интерпретации становится частью жизненного уклада человека.

И когда Ф. Энгельс писал, что для «диалектической философии нет ничего раз и навсегда установленного, безусловного, святого»[40]40
  См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2–е изд. Т.21. 1955–1981. С. 276.


[Закрыть], он имел ввиду то, что именно диалектика, как метод познания, позволяет подвергать анализу, исследованию все в этом мире, в том числе любые святыни. Но отречение от святынь, как свойство постмодерна, подразумевает совсем другое, а именно – изменение под влиянием виртуальных образов этических установок индивидов, определяющих их поведение. Изменение, связанное с отречением от нравственных святынь.

Впрочем, человеку оставлено право на основе этих виртуальных образов объединяться с другими «по интересам», минуя государственные границы: экономистам с экономистами, мастерам шоу-бизнеса с себе подобными, женихам с невестами и т. д. Индивидуальности, самобытности трудно противостоять постмодернистскому, глобальному потоку «виртуальной реальности».

Термин «виртуальная реальность» введен М. Кастельсом[41]41
  Мануэль Кастельс – известный социолог, занимающийся проблемами глобального развития. Из-за участия в движении протеста против режима Франко был вынужден бежать из Испании и просить политического убежища во Франции. Получив степень доктора социологии, преподавал в Парижском университете социологию и методологию социологических исследований. В 1972 г. издал свою первую книгу «Th e Urban Question. A Marxist Approach» («Вопросы города. Марксистский подход»), ставшую классикой исследований социологии города. Кастельс предложил концепцию «коллективного потребления», являющегося источником прогрессивных социальных конфликтов. В 1989 г. он предложил концепцию «потоков», материальных и нематериальных компонентов глобальной экономической и информационной сети. В работе «Информационная эпоха: экономика, общество, культура» (1996–1998) он суммирует свое представление о функционировании и устройстве общества с позиции структурирования общества вокруг новых, сетевых форм организации и разнообразных практик, с помощью которых люди утверждают собственную идентичность в изменяющемся мире. С 1979 г. Кастельс преподает в Беркли (Калифорнийский университет).


[Закрыть]. В своей работе «Информационная эпоха: экономика, общество, культура» он говорит о культуре как «виртуальной реальности», которая усиливается новыми информационными технологиями и становится фундаментальной особенностью информационного общества.

Но что такое информационное общество? Это новое качество массового общества, новое качество на основе управления образами-символами, на основе «виртуальной реальности», которая достигается в том числе и новыми информационными технологиями – телевидением, Интернетом. Это новое качество массового общества делает его глобальным.

И тогда заговорили о сопротивлении ему.

СОПРОТИВЛЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННОЙ СИСТЕМЕ

Первым о сопротивлении глобальному информационному, массовому обществу заговорил М. Кастельс. Он даже ввел новое понятие – «самобытность сопротивления».

Здесь имеет смысл вспомнить теоретиков «докастельской поры», создавших теорию сопротивления системе, размышлявших об этом после прошедших в XX в. революций и войн, т. е. в эпоху становления тоталитарных, а потом авторитарных обществ. Здесь обратимся к взглядам И. Ильина, А. Грамши, В. Поремского.

Имя профессора И. А. Ильина (1882–1954) связано с деятельностью созданного в начале 30-х годов XX в. в русской эмиграции «Народно-трудового союза российских солидаристов» (НТС). В своей книге «О сопротивлении злу силою» (1925) Ильин исходит из известного постулата Л. Н. Толстого о «непротивлении злу насилием». Если Л. Толстой говорил о внутреннем сопротивлении злу, подразумевая под злом монархию и то лицемерное высшее общество, что господствовало в России в его времена, то для Ильина зло – советский режим, с которым нужно бороться, и не внутренним сопротивлением, но активным действием. По Ильину, именно агрессивность зла и потребность для него выливаться во внешние поступки делает недостаточным только внутреннее сопротивление ему и объясняет необходимость внешней борьбы со злом, т. е. его физического пресечения.

И в этой борьбе нравственный человек вынужден совершать неправедные поступки, в том числе и убийство – крайний случай в силовом одолении зла. Человек ведет себя неправедно, но делает это не для себя, а во имя Бога. И тем самым человек совершает благородный поступок, высокое деяние. Сопротивление злу силою и мечом, считает Ильин, не является грехом всюду, где оно объективно необходимо или где оно оказывается единственным либо наименее неправедным исходом. Утверждать, что «такое сопротивление является „злом“, „грехом“ или „нравственным преступлением“ – значит обнаруживать скудость нравственного опыта или беспомощную неясность мышления… Самое сопротивление злу как таковому всегда остается делом благим, праведным и должным»[42]42
  Ильин И. А. О сопротивлении злу силою. М., 2005. С. 189.


[Закрыть].

Идеологи НТС приняли концепцию Ильина как философию идеологической и вооруженной борьбы с большевиками. Правда, ее отвергли многие русские эмигранты (в частности, 3. Н. Гиппиус, С. Л. Франк и Н. А. Бердяев). Тем не менее у «энтээсовцев» теория Ильина стала популярной. Даже несмотря на саркастическое замечание Бердяева, что чекист, действующий во имя Божие, т. е. «энтээсовский чекист», опаснее чекиста, действующего во имя Дьявола. Ильинская теория сопротивления была теорией прямого действия, имевшей морально-нравственную основу.

В свою очередь, в работах А. Грамши (1891–1937), теоретика марксизма, талантливого исследователя, ценно его представление о том, что власть укрепляется не столько насилием, сколько доверием элиты и народа, взаимным согласием. Но доверие и согласие – это высоты, которые приходится брать постоянно, из года в год. Не все коммунистические вожди понимали это. И поэтому особо и не дорожили доверием граждан. Они считали, что изначально достигнутое согласие народа с властью – это навечно. И они ошибались! Выразителем этого доверия, согласия является элитарная интеллигенция, «культурное ядро», объединяющее общество. И если власть отказывается от постоянного доказательства своей идейной правоты, то достаточно начать регулярно сеять идейные сомнения в умах элиты, добиваться изменения ее сознания, как появится трещина между властью и обществом, исчезнут доверие и согласие.

Взгляды Ильина и Грамши творчески развил в конце 40-х годов В. Д. Поремский (1908–1997), один из руководителей НТС. Вначале он, как и Грамши, ищет ответ на вопрос: что невозможно в тоталитарных условиях? Невозможны разветвленная организационная структура, разделение функций, система подчинения и связи для борьбы с режимом. Но, может быть, структура организации и не столь важна, когда есть единство идей и действий?

Но чтобы достичь единства идей, а потом и действий, рассуждал Поремский, сначала нужна духовная работа человека над собой. С нее все начинается. И здесь Поремский обращается к труду Ильина «О сопротивлении злу силою». Из его теории он выделяет тезис, что борьба со злом прежде всего есть «процесс душевно-духовный», а физическое пресечение зла имеет значение «лишь в системе верно направленного социального воспитания»[43]43
  Ильин И. А. О сопротивлении злу силою. С. 121–122.


[Закрыть]. Теория Поремского, в которой организационная структура сопротивления сводится к минимуму, а главным признается влияние на человека, воспитание его в нужном направлении, его духовная работа над собой, подразумевает, что в этом случае люди одной идеи, одного духа тянутся друг к другу, как молекулы, в конечном счете превращаясь в духовный монолит, противостоящий власти. А влиять на людей, воспитывать их в верном направлении может некий центр за пределами страны, используя коммуникации, для которых нет границ (в то время это были печатное слово и радио).

Основные направления такого социального воспитания Поремский заимствовал у Ильина. Во-первых, сопротивляющийся должен развивать в себе чуткость и зоркость для распознания зла и для отличения его от явлений, внешне сходных с ним. Во-вторых, сопротивляющийся должен стремиться к постижению техники внутреннего одоления зла, ибо только тот, кто владеет этой техникой, сможет верно разрешить вопросы социального воспитания. В-третьих, выбирая средства борьбы, сопротивляющийся всегда должен начинать с духовных средств, нисходя к мерам внешней борьбы, лишь когда духовные средства оказываются недостаточными. И наконец, сопротивляющийся должен постоянно проверять подлинные мотивы своей личной борьбы со злом, должен быть уверен в том, что от этого зависит и предметное постижение противостоящего зла, и овладение духовной техникой борьбы, и выбор средств, и осуществление самой борьбы[44]44
  См.: Ильин И. А. О сопротивлении злу силою. С. 127–128.


[Закрыть]. Когда в стране число людей-«молекул» достигает значимой величины, власть теряет социальную опору и становится неустойчивой, считал Поремский.

Но если Ильин свою теорию создавал, имея в виду сопротивление тоталитарному индустриальному обществу, Поремский – авторитарному индустриальному и постиндустриальному, то М. Кастельс ориентируется на «самобытное сопротивление» постмодернистскому обществу. Он считает, что современное общество все чаще организуется в условиях противостояния сетевых систем и личности. Глобализация, диверсификация хозяйства организационные сети, культура «виртуальной реальности», технологическое развитие ради развития и порождают ту ситуацию, которую Кастельс рассматривает как нарастание самобытности[45]45
  Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество, культура. М., 2000. Т. 2. Могущество самобытности // http://iiT-mp.narod.TU/books/inozemcev/page_1292.html


[Закрыть]:

«На первый взгляд мы являемся свидетелями становления мира, который состоит из одних рынков, сетей, индивидуумов и стратегических организаций и на первый взгляд подчиняется структурам „рациональных ожиданий“… Точкой опоры этого мира могли бы стать, как мы уже убеждаемся в ряде стран, национальное самоутверждение на остатках государственных структур, отказ от любой претензии на легитимность, забвение истории и взятие на вооружение принципа власти во имя самой власти, иногда задрапированного в тогу националистической риторики…

…Однако мы также отмечаем и становление мощной самобытности сопротивления, которое находит себе опору в ценностях сообщества и не поддается напору глобальных тенденций и радикального индивидуализма. Такая самобытность строит свое сообщество на традиционных ценностях Бога, нации и семьи, возводя укрепления вокруг своего лагеря, созданного по этническому и территориальному признакам. Самобытность сопротивления не ограничивается традиционными ценностями. Она также может строиться при помощи (и вокруг) проактивных социальных движений, предпочитающих утверждать свою самостоятельность именно через общинное сопротивление, пока они не наберутся достаточных сил для того, чтобы подняться в наступление против институтов угнетения, которым они противостоят…».

Какие же формы самобытности сопротивления могут быть? Кастельс считает, что эти формы возникают из сопротивления различных сообществ, а отнюдь не из воссоздания институтов гражданского общества, которые оказываются нежизнеспособными в условиях новых обстоятельств общественного устройства. Мы бы добавили: в условиях обстоятельств трансформированного массового общества, которое более живуче в сравнении с гражданским, ибо намертво сцеплено с рынком. Следуя логике Кастельса, мы приходим к пониманию того, что понятия государства и гражданского общества размываются глобализацией, изменением структуры капитала, развитием культуры «виртуальной реальности», технологий ради самих технологий. Жизнеспособным оказывается общество сетевых структур, трансформированное массовое общество, поддерживающее тенденцию массового индивидуализма.

Если самобытность сопротивления сводится к сопротивлению сообществ, то что ими движет? Вот как отвечает на этот вопрос Кастельс:

«…вовлеченные в движение сопротивления сообщества защищают свое пространство, свое место от безродной логики пространства потоков, характеризующей социальную доминанту информационного века. Они дорожат своей исторической памятью, утверждают непреходящее значение своих ценностей в борьбе против распада истории в условиях исчезновения времени, против эфемерных компонентов культуры „виртуальной реальности“. Они используют информационную технологию для горизонтальной коммуникации между людьми, для проповедования ценностей сообщества, отрицая новое идолопоклонство перед технологией и оберегая непреходящие ценности от разрушительной логики самодовлеющих компьютерных сетей».

А вот приемы, которые характеризуют самобытность сопротивления, воплощаемого сообществами, прорвавшимися через паутину массового индивидуализма:

«…новая власть заключается в информационных кодах, в представительских имиджах, на основе которых общество организует свои институты, а люди строят свои жизни и принимают решения относительно своих поступков. Центрами такой власти становятся умы людей… Самобытность становится главным центром культуры на целом ряде участков социальной структуры, ведя отсюда свое сопротивление или свое наступление в информационной борьбе за культурные коды и кодексы, формируя поведение человека и тем самым новые институты…

Те силы, которые являются выразителями устремленной в будущее самобытности, направленной на изменение культурных кодексов и кодов, неизбежно должны выступать в качестве носителей символов. Они должны воздействовать на культуру „виртуальной реальности“, которая обеспечивает рамки коммуникаций в обществе сетевых структур, видоизменяя ее в интересах альтернативных ценностей и вводя новые коды и кодексы, обусловленные такой активной самобытностью самостоятельного характера. Я бы выделил две основные категории таких потенциальных сил. К первой категории я отношу так называемых пророков. Это символические персоналии, роль которых заключается не в том, чтобы выступать в качестве харизматических лидеров или тонких стратегов, а в том, чтобы олицетворять (при помощи своего истинного лица или маски) то недовольство, которое имеет символическое значение; они выступают от имени недовольных. Таким образом, лишенные голоса мятежники обретают голос, а их самобытность получает возможность включиться в мир борьбы за символы, имея при этом определенный шанс завоевать власть (в умах людей)…

…Однако второй и основной силой, обнаруженной при изучении социальных движений, является сетевая, децентрализованная форма организации и вмешательства, характеризующая новые социальные движения, которая служит отражением и противовесом доминирующей логике сетей в информационном обществе. Именно так обстоит дело в отношении экологов, чье движение строится на основе национальных и международных сетей, деятельность которых децентрализована. Но… так же обстоит дело и в отношении женских движений, в отношении тех, кто восстает против глобального порядка, в отношении религиозных движений фундаменталистов. Эти сети не просто обеспечивают организацию деятельности и совместное использование информации. Они на практике выступают в качестве создателей и распространителей культурных кодов и кодексов, причем не только в рамках Единой сети, но и во множестве форм взаимообменов и взаимодействий. Их влияние на общество редко бывает обусловлено единой стратегией, управляемой из единого центра. Их наиболее успешные кампании, наиболее яркие инициативы нередко оказываются результатом „турбуленций“, случающихся в интерактивной сети многоуровневой коммуникации; так обстоит дело в отношении создания „зеленой культуры“, образованной всеобщим форумом, где одновременно слился воедино опыт сохранения природы и капитализма…

…Именно на этих задворках общества, будь то альтернативные электронные сети или же самые низовые сети сопротивления сообщества, я усматриваю зародыш нового общества, в муках рождаемый историей благодаря могуществу самобытности».

Таким образом, по мнению Кастельса, именно самобытность становится главным центром культуры на ряде участков социальной структуры. Отсюда она начинает свое сопротивление или свое наступление в информационной борьбе за культурные коды и кодексы, формируя поведение человека и тем самым новые институты. Но сопротивление это начинается опять-таки с «душевно-духовного процесса», о котором говорил Ильин.