Текст книги "Когда я стану молодым. Новый русский эпос"

Кубанские напевы
лето 2002-го

Если вам хочется вкусить настоящий русский бизнес,

нервный, нутряной, с потом и кровью в зрачках,

с византийскими интригами, скифским коварством,

отложите учебник маркетинга и поезжайте на Кубань,

окунитесь в жаркое варево настоящих страстей.

Степанов уже второй год не вылезает из Краснодара,

зато он прекрасно знает, кто и чем здесь дышит,

устраивает рейды/акции, подкармливает инсайдеров,

не забывая при этом отомстить тем, кто заслуживает —

«Граф Монте-Кристо» любимая книга его детства.

А мстить весёлым кубанским хлопцам есть за что —

Степанов принял комбайновый завод в полном распаде,

за четыре бездарных года «красного директорства»

кубанские жулики вытащили за гроши всю продукцию,

забыв рассчитаться – война/банкротство всё спишет.

Унизительное занятие – сидеть вечерами на телефоне,

отлавливая снулых абонентов с неистребимым «шо»,

просить, умолять, угрожать, требовать, ругаться —

увы, никто не собирается возвращать свои долги,

надо судиться, но толку-то – концов уже не сыщешь.

Пришлось Степанову ехать на клятую Кубань самому,

соглашаться на заведомо невыгодное сотрудничество —

а иначе как заинтересовать администрацию, губернатора?

Зато он поколесил по станицам, познакомился с людьми,

попил водки, раздал кучу обещаний – иного пути не было.

Каждый визави Степанова норовил получить эксклюзив,

стать единственным дилером на весь Дон, на всю Кубань,

держа при этом космические цены на заводские запчасти.

Такой тупой расклад Степанова никак не устраивал —

отдай жену дяде, а сам маршируй потом неизвестно куда?

Тогда и познакомился Степанов со знаменитым Заярским,

шустрым директором местного заводика «Кубаньрисмаш»,

задолжавшего за пять лет Энску фантастическую сумму —

заводик Заярского собирал рисовые комбайны «Кубань»,

ходовую часть для которых производили именно в Энске.

Хитроумный Заярский хапнул под шумок всё, что смог —

его можно было понять, Энский завод летел в пропасть —

Степанов приехал усовестить давнишнего партнёра,

так и познакомились, Заярский рассчитался с долгами,

понимая, что деваться некуда – лафа закончилась.

Теперь Степанов снова прилетел на Кубань к Заярскому,

он сидит в приёмной, с интересом наблюдая за тем,

как Заярский готовится умереть прямо на рабочем месте —

секретарша растрёпана, звенят шприцы и стекляшки,

пахнет лекарствами, слышны стоны – идёт спектакль.

Заярский возлежит в кресле, смотрит неприязненно,

у него глубоко посажены глаза, будто у сказочного Кащея —

Степанову шепнули, что у «Кубаньрисмаша» проблемы,

Заярского щемит налоговая, он тёртый, выкрутится —

но без некоторой доли театральности, видимо, никак.

Степанов понимающе улыбается – у всех свои методы,

его босс тоже сразу бежит к губернатору и рвёт одежды.

Но время дорого – Заярский получил большой кредит,

оплатил Энскому заводу два миллиона за ходовые части,

но Степанову этого мало – у него есть коварный план.

Заярскому любопытно – встреча весьма неожиданная,

а Степанов так долго ждал этого часа, что перегорел.

Он тщетно ищет в себе какие-то эмоции, сомнения,

но увы – как скучно, наверное, палачу рубить головы!

Степанов вздыхает – пора приступать к сатисфакции.

– Мы получили денежку вашу, Степан Емельянович,

но вот беда – приставы арестовали и счета, и продукцию,

поэтому поставить мы вам в этом году ничего не смо…

Заярский выпрыгивает из кресла, как амурский тигр.

Материт он Степанова долго и очень неординарно,

так, что того так и тянет записать кое-какие пассажи,

но гость лениво зевает, смотрит на часы и скучает —

этаких эксцессов Степанов давно уже насмотрелся:

– Фи… Ты, Степан Емельяныч, подай на меня в суд!

А лучше напиши в Международный трибунал в Гааге!

Заярский перестаёт пугать Степанова бандитами,

быстро выдыхается и переходит к конструктиву:

– Но ты ж не просто так сюда летел из Энска, да?

Слушай, Степанов, я ж тебя знаю, ты задумал что-то…

Ну что ты лыбишься? А может, коньячку хорошего, а?

Мне нельзя, но я с тобой бахну. Лида! Лида! Неси…

Степанов выкладывает план, который прост и ясен —

Заярский доплачивает ещё три миллиона к своим двум,

а Энск отгружает ему запасные части с хорошей скидкой.

Такой скидки больше никто на Кубани ещё не получал,

Заярский вложит три миллиона, а заработает все шесть.

– Ну ты и сволочь, Степанов, а? Ну ты и гад! Ха – ха!

А ну-ка, дай посчитаю… Слушай, и вправду выгодно.

Я хотел в Ростове прикупить кое-что, но успею, ладно,

никуда этот Ростсельмаш не денется, договоримся…

Лида! Зови сюда начальницу финотдела, немедленно!

Степанов прощается – вопрос решён, деньги уходят.

Он никого не обманывает, приставы алчут добычи, но…

Как там говорят? «Съесть-то он съест, да хто ж ему дасть?»

Степанов едет на рынок, покупает ящик крупной черешни,

большой полосатый арбуз и пару бутылок коньяку.

В гостинице его ждут два тучных кубанских бизнесмена,

которым Степанов под коньячок честно и откровенно

рассказывает о своих тайных переговорах с Заярским,

возжелавшим стать королём по части энских запчастей,

видите, ничего не скрываю – платите, и тапки ваши.

Мотивация супер – задыхаясь от алчности и ненависти,

станичники бегут срочно оплачивать три миллиона.

Эти двое тоже влезли когда-то на нищий Энский завод,

забыв рассчитаться – а зачем им платить по счетам,

если удалось за долю малую купить директора завода?

Правильно говорил великий вождь про холодную месть —

вспоминая годы унижений перед этими «партнёрами»,

Степанов включает телевизор и погружается в арбуз,

закусывать коньяк сочной мякотью просто упоительно —

а получить шесть миллионов на ровном месте тоже неплохо.

Заваленные энским железом кубанские перекупщики,

вскоре начут верещать, махать потными кулачками,

злобно ругаться по телефону – совсем не идёт товар!

Ну, ребята – сорри, бизнес, жадность всегда наказуема…

– Тут не «очко» обычно губит, а к одиннадцати туз! —

Энск ещё весной отгрузил колхозам запчасти напрямую.

Наутро Степанов летит обратно, сначала в Екатеринбург,

потом в Иркутск – в салон заходит группа музыкантов,

среди них в панамке и чёрных очках та самая Земфира.

Степанов сидит как на пружинках – дети обзавидуются,

папа летает по всей стране, то с Меладзе, то ещё с кем…

Земфира просит завтрак, но стюардессы разводят руками,

от Иркутска до Хабаровска лететь недолго, не кормят,

шепчутся: «Кто это такая?» На дворе две тысячи первый,

про Земфиру и Лагутенко слышали далеко ещё не все.

Степанов предлагает певице свою отменную черешню,

но та улыбается и отрицательно машет в ответ рукой:

– Спасибо, не надо черешню! Боюсь обосраться!

Степанов смотрит в заплёванный дождём иллюминатор,

как Земфиру встречают на трапе хабаровские фанатки,

улыбается, досадуя на то, что не подошёл за автографом —

потом вспоминает о шести миллионах и мурлычет под нос:

– Привет, ромашки! Платите в кассы!

Совесть его чиста – Степанов никогда не грабит бедных.

Тот самый комбайн «Кубань». Фото из архива автора

Однажды утром после войны
Осень 2002-го

Октябрь лупит дождём по жёлтой листве.

В палате военного госпиталя холодно,

Степанов косится на вшивенький обогреватель,

вздыхает и кутается в армейское одеяло.

Тоже мне, палата люкс для высшего комсостава!

Одна радость, что приставлен солдатик,

который послушно бегает, куда надо —

он из выздоравливающих, потому и весел.

Степанов лежит в госпитале вторую неделю,

на дворе осень две тысячи второго года,

приходится «косить» от военных сборов —

ну какая нужда ехать на месяц к чёрту на кулички,

директору завода есть чем заняться на работе,

но военком Туманов упёрся рогами насмерть.

Его можно понять, офицер только принял дела,

а начфинов в области мало – пять человек,

из которых остался «в живых» только один Степанов.

Бывший полковник Павленко предлагает демарш —

залечь на пару недель в армейский госпиталь.

Делать нечего, приходится экстренно ложиться,

лечить гипертонию, ходить на процедуры.

Солдатики смотрят на Степанова с уважением,

он много читает, что-то пишет на листах бумаги,

которую легко раздаёт солдатикам на письма,

даёт закурить из припасённой пачки «Примы» —

хотя сам, конечно, курит «Парламент».

После обеда Степанов тихо исчезает из палаты,

едет на завод, закрывается в кабинете,

расписывает почту, просматривает «банк»,

потом вызывает по очереди заместителей —

в общем, тайно руководит предприятием,

терпеливо ожидая окончания госпитализации.

В госпитале ему очень рады —

медики вовсю пользуются услугами завода,

что-то варят, пилят, режут, строгают – «change»!

На улице вроде распогодилось, можно идти гулять.

Степанов обувает сапоги, смотрит вниз во двор,

и сигарета вдруг вываливается у него изо рта —

мать честная, госпиталь захватывают чеченцы!

У ворот два чёрных джипа, на плацу стоит третий,

солдатики разбегаются кто куда, штурмуют забор,

прячутся кто где может – подальше от бородачей.

– Там это… Там вас зовут к воротам… —

солдатик трясётся от страха, он готов рухнуть,

Степанов показывает на стул – сидеть, караулить.

Что за хрень? Кому он оказался так срочно нужен?

Есть у него знакомые кавказцы, скупающие сою,

может, решили прикупить пару комбайнов?

Разум отказывается верить в нечто плохое.

У ворот всё разъясняется легко и просто —

навстречу идёт в чёрном плаще сам Белал Хасанов,

постаревший, полысевший – модник, красавчик,

известный бизнесмен родом с Кавказа,

в ауле у которого Степанов просидел в 96-м

целую неделю в подвале за чужие грехи —

ах, как они торговали тогда чеченской водкой!

– Алик! Как ты? Что случилось? Чем помочь?

Мне сказали, что ты при смерти, совсем умираешь!

А ты не умираешь, да? А я ехал, волновался…

Трёх братьев потерял, тебя не хочу, понимаешь?

Степанов щурится от солнца, ему чертовски приятно.

Машет майору-начмеду, который прячется за углом.

Майор выходит с опаской, но держится подальше,

фальцетом просит убрать машины с территории.

Белал нехорошо прищуривается, но соглашается.

Охрана у Белала крутая, все в чёрных комбинезонах,

внушительные бородатые мальчики в тёмных очках.

Несмело подходит худой солдатик в ношеном х/б,

просит у Степанова разрешения занять КПП —

Степанову и стыдно за свою армию, и смешно.

Они долго сидят с Белалом на солнцепёке,

Степанов похож на товарища Сухова,

Белал – вылитый постаревший Абдулла.

Они вспоминают былое, весёлое и не очень,

иногда хохочут, но больше горько молчат —

нет уже на свете ни Руслана, ни Ибрагима,

жизнь стала совсем другой, всё изменилось.

Прошли годы,

и теперь они глядят друг на друга совсем не так,

как тогда, в страшном 96-м —

они больше не враги и никогда им не были,

они всегда оставались людьми,

потому что с самого начала знали:

враг – это тот, кто хочет перессорить их народы.

А им – нет,

им не стыдно смотреть друг другу в глаза.

Повезло с воспитанием, наверное.

Бирочка
лето 2004 года

Религиозные темы – вещь очень опасная.

Поэтому Степанову пришлось балансировать.

Он попал в жернова двух конфессий сразу,

сам при этом являясь полным безбожником.

Вот и весь синопсис – не любо, не читай.

Случилась эта драма жарким летом 2004 года,

когда Степанов работал директором машзавода.

На очередном совещании у губернатора

собравшимся руководителям довели до сведения,

что в городе достраивается православный храм.

Дело это большой государственной важности,

требует понимания и полного содействия церкви,

и если у святых отцов возникнет какая-то надобность,

то следует быстро помочь им в решении вопроса.

Степанов до сих пор всего один раз был в церкви,

открытой в начале 90-х в здании бывшего детсада —

в тридцатых "религиозное мракобесие" зачистили так,

что оставалось верующим только собираться тайком.

А раньше в каждой станице вниз по Амуру

имелись просторные храмы и приходы,

причём церкви строили преимущественно каменные,

хорошо, хоть приспособили под сельские клубы,

а то могли под овощехранилища или скотобойню.

«Коллегам» повезло куда больше, хотя…

Синагогу евреям разрешили открыть после войны,

и то только после долгих настойчивых требований

американского благотворительного фонда «Ам-Биджан»,

пригрозившего прекратить социальную помощь области.

Социальная помощь закончилась жутким скандалом.

После войны американские евреи прислали в ЕАО

денег, различных вещей и продуктов питания

общим счётом на шесть миллионов – ого!

Но началась борьба с «безродным космополитизмом».

Первого секретаря и предоблисполкома сняли,

приговорили к расстрелу за шкурничество:

"Секретарь обкома т. Бахмутский получил 4 джемпера,

6 пар детских чулок и носок, двое трусов,

15 метров хлопчатобумажных тканей,

трое брюк, один халат и 17,5 метров ситца."

Для послевоенных карточных лет невелико богатство…

"Обиженные" писали доносы пачками,

такова была культура поведения в те странные годы,

жёны доносили на мужей, дети на родителей.

Реабилитация выявила невероятные вещи —

многие "стучали" совершенно искренне, по зову сердца!

Синагога, ютившаяся в маленьком домишке,

оставалась у властей как бельмо на глазу.

Старый дом ветшал, горел, начал разваливаться,

и его не стали восстанавливать.

Потом украли свитки Торы, и куда-то пропал раввин.

Однако после перестройки дела пошли на лад,

зарегистрировалась религиозная иудейская община,

началось строительство новой синагоги,

которое тянулось уже четыре года,

но тут возникла конкуренция – на той же улице

началось строительство православного храма.

Степанов религию уважал и отнёсся с пониманием,

получив вскоре почтой сразу два письма.

Епархия просила выковать главную дверь собора,

а раввин решил срочно заказать кованую ограду.

Проблема заключалась только в одном —

бригада кузнецов на заводе была только одна.

Тут-то и случилось нечто, ужаснувшее Степанова.

Странный огонь вспыхнул внутри его сердца.

Степанов не понимал, зачем он это делает,

но твёрдо знал, что после содеянного сейчас

ни в какой рай больше ему никогда не попасть.

Обречён будет Степанов тупо сгореть со стыда.

Мало кто поверит, но это был «профессион де фуа».

Или даже «ноблес оближ» – положение обязывало.

Как было не сыграть на совпадающих интересах

двух несметно богатых клиентов? Раз в жизни?

Конечно, можно было махнуть на всё рукой,

выставить работу к оплате по себестоимости,

но как потом уважать себя, сознавая, что мог —

мог, но так и не воспользовался. Слабо?

Служители культов Степанову не поверили,

побежали искать на него управу к губернатору.

Как это так – "выполним заказ только в ноябре"?

У нас сроки, нам всем бюджет осваивать надо,

одним открывать синагогу, другим совершать чин,

а какой же чин, если собор будет без дверей?

Губернатор сам был когда-то строителем,

понял родственную душу с полувзгляда.

– Вот что, ребята! Пулемёт я вам не дам!

Договаривайтесь миром, заинтересовывайте…

Для вас это дело копеечное, а завод-то нищ.

Первым за Степанова взялся вежливый раввин.

Напомнил про сыночку, который "милый мальчик",

поинтересовался корнями, приятно удивился тому,

что по роду Степановых проехались Файнштейны,

потом начал давить слезу – Степанов не сдавался.

Сели за стол, начали обсчитывать ограду,

раввин оказался «таки неплохо подготовлен»,

но Степанов тоже оказался далеко не подарок —

на косвенных затратах раввин вздохнул и сдался.

Степанов плотоядно ухмыльнулся прибыли.

Заключили договор, сводили клиента в цех,

познакомили с кузнецами трудного вероисповедания,

раввин обрадовался, защебетал, откланялся,

пообещав приходить ежедневно на планёрку.

Наутро к Степанову степенно вошли три попа.

Как в сказке – один в белом, другой в чёрном,

третий в чём-то разноцветном и с бижутерией.

Полы в кабинете прогнулись под их массой.

Выяснив, что Степанов нехристь, попы приуныли.

Впрочем, раввин тоже начинал с контрамарок.

Священнослужители пошли осматривать завод,

цветастый остался – как настоятель храма.

Он вынул чертежи своего проектного института,

храм в городе строили наподобие серпуховского,

бюрократия в церкви оказалась круче светской.

Хотя цену Степанов загнул повыше московской,

торговаться клиенты не стали – завод им понравился.

Весь август «культ-работники» следили за кузницей.

Кузнецы изнывали – ни выпить, ни закусить.

Раввин сначала горячился, размахивал руками,

умолял собирать поштучно, всё искал обман,

а когда увидал разом весь забор возле синагоги,

то натурально прослезился и обнимал Степанова.

Обещал куда-то записать и кому-то благодарить.

Попы приезжали по двое, плотно пообедав,

от их красных лиц припахивало вкусными харчами,

они азартно раскладывали на капоте "Волги" чертежи,

бегали в цех, смешно задрав рясы – дело двигалось.

На совершение "чина на поставление крестов

на верх крова новосозданныя церкве"

Благовещенский кафедральный собор г. Биробиджана ЕАО

Степанов не пошёл – не смог, ездил по Китаю.

Попы пообещали внести его имя в молебен.

И на бирочку – "сделано при содействии", мол.

Как ни странно, ни один из попов за всё это время

так и не стал убеждать Степанова креститься.

Когда тот спросил, почему, цветастый ответил:

– А оно тебе надо? Ты и сам себе велосипед.

Таких, как ты, только старость в дугу сгибает.

Они курили, спрятавшись за сверкающей «Волгой».

Рабочие раскладывали на земле дверные запчасти.

Наблюдая за их работой, поп задумчиво сказал:

– Хорошо у вас! Я вот тоже, дострою – и дальше.

Ты давай, заходи, если что… Мало ли нужда какая…

Степанов отмахнулся – уж лучше вы к нам.

Да, циничные наступают времена, подумалось ему.

А потом прошли годы, раскидала жизнь, как хотела,

сдуло всё железным ветром российской истории.

Кроме бирочки в храме – «сделано при содействии».

Генерал
лето 2005-го

Иногда возмездие приходит к подлецу так быстро,

что хочется громко аплодировать и смеяться.

Вот и сейчас всё происходит словно на экране кино.

Новенькая иномарка пролетает на красный свет,

подрезает автобус – испуганный народ врассыпную,

«хозяин жизни» вылезает с барсеткой – и тут ОН.

Мститель останавливает неприметную «тойоту» рядом,

выскакивает и кладёт нарушителя лицом в лужу —

батюшки-светы, да это же наш милицейский генерал,

самый молодой начальник управления в России,

он подтянут и в меру корректен, ему всего сорок —

эх, какая жалость, что не снимали на ютюб в 95-м…

Степанов видит всё это собственными глазами,

сидя в идущем позади «тойоты» микроавтобусе.

Какое зрелище! На асфальте разложен Лихман,

местный коммерсантишка сомнительного толка.

Полгорода рассказывает, как генерал внушал Пете:

– Чтоб я тебя, говнюк, в моём городе не видел!

Месяц Петя Лихман прячется в соседней области,

историю рассказывают в лицах на каждой попойке,

народ гордится: «Вот какой у нас генерал крутой!»

Степанов тоже смотрит на генерала с уважением,

однако постепенно открывает в нём новые черты,

которые начинают Степанову активно не нравиться.

Сначала генерал затевает ссору с мэром города,

тот хороший организатор, но человек горячий,

Степанов не раз попадал ему под руку – хватило!

Мэр рвётся в губернаторы, это не всем по вкусу,

начинается травля, где в ход идут любые мелочи,

а милиция выступает в роли своры охотничьих собак.

И тут генерал показывает всем своё истинное лицо.

Мэру подсовывают фальшивую взятку, да ещё какую —

знакомый предлагает жене мэра мебельный гарнитур,

тут же привозит сам, деньги не берёт – потом, потом! —

а наутро выясняется, что гарнитур и есть взятка,

которую мэр якобы вымогал за некие послабления.

Город в шоке, мэра возят по судам, держат в СИЗО —

умные люди делают выводы: «А генерал-то с душком!»

Дальше всё интереснее – у правителей вечно паранойя,

губернатор начинает подозревать генерала в том,

что тот мечтает сжить его с должности – а почему нет,

с таким-то послужным списком, с такой-то репутацией?

Может, к счастью, а может статься, на беду свою,

Степанов попадает в когти МВД именно в этот момент.

Губернатор выбирает для себя очередную жертву —

несговорчивого местного олигарха Дубова,

у которого Степанов работает директором завода —

за него, Степанова, «опера» берутся в первую очередь.

Всё идёт по-взрослому – арест, наручники, пресс-хата.

Но теперь генерал находится в большом затруднении,

поскольку мятежный олигарх сумел убедить всех на свете,

что имеет компромат и на губернатора, и на генерала.

Губернатор отбоярится, а вот генералу могут не простить —

поэтому генерал тянет резину, колеблется – бздит.

Степанов лихорадочно просчитывает свои шансы,

ковыряя пальцем «шубу» на стенках душной камеры —

захочет ли генерал разговаривать с ним вообще?

Сдавать ему нечего – криминала за Дубовым нет,

обвинять его не в чем – ну, купил человек пару заводов,

так ведь с полного согласия властей и при их содействии?!

Адвокаты шепчут: «На вас ничего нет, надо молчать!»

У них почасовые заработки, им выгодно тянуть время,

они приходят с воли чистенькими, а сидеть-то Степанову…

Ворочается на железной «шконке» вчерашний директор,

ломает голову – как же выбраться из этого дерьма?

Одна надежда у Степанова – на удачу, на случайный фарт.

Хороший знакомый посоветовал Степанову не париться,

всё равно – что вырастет, то вырастет, надо жить дальше,

заниматься устройством быта, изучать местные обычаи,

поскольку дело серьёзное, волшебства не дождёшься —

сиди теперь и слушай, как волосы на голове растут,

ибо сказано умными: «Кто понял жизнь, тот не спешит».

В понедельник приезжают «два красивых охранника»,

молча и быстро везут Степанова на встречу с генералом.

На улице май, Степанов жадно дышит, глазеет, радуется —

когда ещё представится ему теперь этакое удовольствие?

Генерал ждёт в кабинете, важный, наодеколоненный —

и Степанов вдруг понимает, что его «визави» растерян.

За плечами Степанова столько встреч и переговоров,

что он давно научился различать детали, нюансы, полутона.

Он сразу догадывается, в чём дело – генерал влип,

поскольку вчера неуёмный Дубов сбежал в Москву,

повёз компромат – а верные «псы» прозевали, промухали,

но самое страшное в том, что губернатор рвёт и мечет.

Степанову про отъезд олигарха шепнул спьяну адвокат,

теперь всё меняется, теперь карты раздали снова,

вместо грустных шестёрок на руках Степанова короли,

пусть их всего-то парочка, но плотно зайти разок хватит.

Степанов не знает, чего хотят от него люди в погонах,

просто давно привык блефовать – такова у него се ля ви!

Для того, кто все девяностые отработал в коммерции,

любой собеседник – книга читаемая, открывается сама.

Генерал зовёт из приёмной знакомого Степанову «опера» —

это можно расценивать как признак неуверенности в себе,

при случае он свалит всё на недопонимание подчинённого.

Теперь Степанову всё ясно – генерал ничего не решает.

Наступает важный момент – Степанов готов дружить,

только он может разобраться в дубоделовской паутине,

во всех этих акциях, договорах, финансовых схемах.

Степанову скрывать нечего, он поможет разобраться,

но только на воле, только под чьи-то весомые гарантии.

«Оперок» мертвеет от ужаса – генерал отказывает с ходу.

С постным лицом – «желательно, конечно, помучиться!» —

Степанов встаёт, покорно протягивает руки наручникам,

смотрит в окно – и тут генерал окончательно теряет лицо.

Он визжит, сулит кары – ага, это верный признак слабости.

Хорошо выкручивать руки мэрам в клетке, безопасно, да?

А сейчас генералу надо решать, Дубов уже в Москве.

Сдувшийся генерал снимает трубку, звонит наверх —

«шеф, усё пропало, пироги пригорают!» – жалкое зрелище.

Именно этот звонок и окажется первым камнем лавины,

через пару месяцев Степанов выйдет из СИЗО на волю,

четыре года просидит до суда под домашним арестом —

вторым в России и безо всяких дурацких браслетов…

Никакого весомого компромата Дубов так и не найдёт,

но «шизу привьёт» властям всерьёз и надолго —

ещё долго Степанова будут просить найти эти документы,

но хитрый Степанов смекнёт и начнёт сам пугать оперов

несуществующими доказательствами тайных делишек.

Если люди так сильно жаждут обмануть себя сами,

зачем их расстраивать? Хотят верить – и пусть себе верят.

Вскоре после той памятной встречи генерала снимут,

чему сильно посодействует озлобленный губернатор.

Генерал поедет работать проректором в какой-то ВУЗ,

и вскоре жлоб Петя Лихман будет рассказывать всем,

как он гнался за генералом, вынул того из-за руля,

бил по сусалам за хамство – Sic transit gloria mundi!

Да, земная слава штука ненадёжная, и Степанов знает,

что в городе о нём приятного за глаза тоже не скажут,

поэтому он и не старается быть хорошим для всех.

Но Степанов вторит Лихману – да, мол, так оно и было,

Степанов сам видел всё это, поскольку ехал сзади —

тут Петя вздрагивает и быстро меняет тему разговора.

Мало ли чего хитрый Степанов может вспомнить ещё?

Все улыбаются – настоящая правда известна каждому,

но Петя свой, хоть он и хам, и трепло, а вот генерал…

Генерал теперь бывший – и этим всё сказано.

Может, был он когда-то правильным и неподкупным,

да только звёзды на погонах оказались ему дороже —

потому и не спешит никто защищать его от вранья.

Потому что он, как некий король, оказался голым…

Тяжело быть генералом. Хотя и приятно, наверное.

Спустя много лет Степанову будет очень отрадно

вспоминать тот спектакль в генеральском кабинете —

а ну как не повёлся бы собеседник на блеф Степанова?

Ощерил бы клыки в ухмылке, вернул обратно в камеру?..

Думать об этом страшно. Но – до чёртиков приятно.

Пресловутый олигарх местного разлива отсидел в колонии три года после суда – всего вышло семь из девяти по приговору. Скончался от ковида в 2021-м году. Фото из архива автора, 2017 г.