Текст книги "Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986-1997"

Е.: Да, панк и рэгги – это в одну сторону прёт-то. И так получилось, что новая волна вся из рэгги исходит. СЕКС ПИСТОЛС возникли, оказывается, как группа, которая раньше рэгги играла. Когда у них ещё альбомов не было, они рэгги играли. Так что тут ещё говорить? Да, Боб Марли – это чистый панк-рок. Что ещё можно сказать, когда человек переживает, когда болеет душой, когда ему по-настоящему больно, тогда всё, что он делает, умно получается, потому что когда человек много страдал, он какой-то мудрый становится. Во!!! Дело даже не в интеллекте. Человек, который много пережил, которому плохо было, он уже ерундой заниматься не будет. То есть всё, что он делает, будет каким-то смыслом наполнено, просто-напросто. То есть он не будет ничего лишнего делать, не будет говно играть, а будет делать какие-то настоящие вещи, как Шевчук там или ЧАЙФ.

А.: Просто чувствует жизнь.

Е.: Всё, что они делают, уже смыслом наполнено. Это – ум какой-то, мудрость.

А.: Осознание, скажем.

Е.: Поэтому я Свинью не принимаю и принимать никогда не буду. То, что он делает, – это некоторое даже предательство по отношению к року. Когда человек такой лажей занимается – это по меньшей мере обидно.

Р.: Понятно. Но ты относишься к этому делу как сподвижник?

Е.: Да.

А.: Кстати, ты знаком с идеей «Ъ»?

Е.: Терроризма? Знаком. Я с ним ругался по этому поводу.

А.: А вот ещё теория «новых левых».

Е.: Я страшно ругался с ними по этому поводу.

Р.: Я ему при встрече сказал, что он либо агент ГБ, либо дурак.

Е.: Я ему сказал по-другому. Я ему сказал, что если узнаю, что он что-нибудь в этом роде сделал, то я с ним лично начну воевать, я его просто могу в ГБ сдать. Этот человек опасен. Во-первых, он дискредитирует всё движение панк. Если он сделает хоть бы один теракт и назовёт себя панком после этого, то всем нам крышка. А во-вторых, то, что он делает – это анти-рок и анти-панк. Это то, что делают любера, только под другим знаком – тот же самый фашизм.

А.: Больше всего это похоже на провокацию.

Е.: Да, я вообще удивился, когда узнал, что такие люди на свете есть.

Р.: Человек живет в фешенебельной хате, до сего времени ничего практически не сделал, и сейчас ему, по-видимому, захотелось чего-нибудь остренького, и с чисто эстетических заморочек он торчит на панке.

Е.: У него идея такая, что нужно все разрушить и сломать. Я у него спрашиваю: «А чего ты вообще хочешь?» А он мне: «А дальше видно будет». Я его спрашиваю: «А дальше что?» Отвечает: «Хочу, чтобы люди думать начали». Я ему: «А ты сам-то начал думать?» – «А черт его знает – то ли начал, то ли нет». Короче чувак – или дурак, или еще чего.

Р.: Не думаю, что он чем-то в этом роде будет заниматься.

Ш.: Бред.

Е.: Чистый бред. Провокация какая-то.

Е.: ГБистская.

А.: Скорее, провокация.

Е.: Очень на это похоже.

А.: Сколько я с ним спорил, объяснял. А он говорит, что это, мол, нам нужно, чтобы защищаться от люберов.

Е.: Кстати, он мне ничего про люберов не говорил. Вот с кем стоит воевать, так это с люберами.

А.: Про люберов это уже Коля Рок-н-ролл занёс. Он же вообще вещал, что назревает опасность люберов, и главная опасность – их единение.

Е.: Коля очень в жилу говорит, я с ним согласен.

А.: Их «Память» может просто завербовать.

Е.: Я, кстати, следующий альбом посвящаю обществу «Память» и люберам. Там все песни про это будут. Это сейчас самая яркая и жестокая опасность. Ни разу ещё не было такой опасности по отношению к нам, к живым людям, которые сейчас в Союзе живут.

А.: Чёрная сотня.

Е.: Да, чёрная сотня. Причём эта волна «патриотизма» растёт с каждым днём, растёт прямо на глазах, всё круче и круче во всех городах. Это напоминает Германию 33-го года один в один, буквально по всем проявлениям. Я боюсь, как бы того же самого не вышло. Чтобы мы не оказались в положении той части интеллигенции, которая тут же скипнула, когда у них там путч начался в 1937-м.

А.: В 1937-м это у нас.

Р.: Да, кстати, о ТЕЛЕВИЗОРЕ. Твоё отношение ко всем этим делам. «Твой папа – фашист»…

Е.: Моё отношение… У меня некоторое недоумение по поводу того, почему группа два года играла всякую херню, а потом вдруг неожиданно, когда случилась перестройка, они стали играть совершенно другое.

А.: Так может, не литовали?

Е.: Почему они в альбомы это не включали?

Ш.: Может, чисто случайно?

Е.: Да нет, первый альбом группы всегда самый лучший.

А.: А альбомы в Ленинграде не литовались? (Чем чёрт не шутит, Ленинград всё-таки.)

Е.: Ну, какая может быть литовка альбомов, если группа андеграунд?

А.: Подожди. Первый альбом – «Шествие рыб»?

Е.: Да. Херня же.

А.: В каком году он вышел?

Е.: В 1986-м.

А.: В 1986-м перестройка была уже в полный рост.

Е.: А что они такую херню играли?

Ш.: То есть ты не веришь в Мишу как в честного человека, что ли?

Е.: Да вот как-то странно получается, непонятно. А если он сейчас играет вот такой экстремизм, во-первых, непонятно, что за ним кроется. То есть что дальше? Гребенщиков сказал правильно: «Дай Борзыкину власть, он фашизм похлеще, чем сейчас, сделает». А во-вторых, в Свердловске он пел одно, в Питере – другое, в Симферополе – третье. Он купюры допускает в текстах.

А.: Как???

Е.: А вот так. В Свердловске он пел: «Вы можете поставить меня на колени и всё это назвать перестройкой», а потом он это не пел. В Симферополе он этого не пел.

А.: Чтобы ему ещё концерты дали?

Е.: Да, да, да.

Р.: То есть ты видишь в этом проявление конъюнктурности?

Е.: Да, он уже начал продаваться.

Р.: Всё, что касаемо Свердловского, Ленинградского рок-клубов, это уже, как говорится, концертные организации. Довольно солидные. Там никакого панка быть не может.

Е.: Да. Во-первых, он музыкального отношения к панку не имеет, потому всё это – гнилая эстетика, советский ДЖАПАН какой-то. А во-вторых, если он хочет сказать «Долой Советы!», почему он это не делает?

Р.: Тут ещё вот что. Если ты хочешь что-то сказать, то ты это можешь сказать, а если ты хочешь это доказать, обосновать, исподволь к этому подвести, то так петь не стоило. Ну раз сказал «Долой!», два сказал…

Е.: Так он это только и говорит. Это плакатная поэзия, тупая такая.

Р.: Я у него спрашивал, почему он же поёт «Долой Совдеп!». Он как-то так ответил…

Е.: Вот видишь.

А.: Потому что потом нечего будет петь.

Р.: А больше вообще петь нечего будет.

Е.: Да нет, всегда есть про что петь.

А.: Как сказал Юджин: «Про что бы ни пели, это всё равно будет про советскую власть».

Е.: Да, всегда будет о чем петь. Человек поет, потому что ему плохо.

А.: Так ты всё-таки веришь в искренность?

Е.: Не верю. Хотя в общем-то он с кайфом поёт, и в то же время такое чувство, что он с самим собой неискренен. Боится самому себе в лицо посмотреть или боится последовательно в самом себе разобраться. У меня вот такое чувство. Но в общем и целом я к нему хорошо отношусь. То, что он делает, по сравнению с остальными питерскими – это кайф. Хотя бы по сравнению с этими же самыми ОБЪЕКТАМИ НАСМЕШЕК, АКВАРИУМОМ. Кинчевым тем более…

Р.: А к Боре как ты относишься?

Е.: Я его не знаю хорошо и как о человеке говорить о нём не буду. А в общем и целом я Борю уважаю. Человек работает для самого себя, то есть настолько человек полностью погружён в самого себя и работает себе в кайф, насколько я понимаю.

А.: Ты считаешь, главное – себе в кайф?

Е.: Это он так считает и так делает.

Р.: Ты это разделяешь?

Е.: Не то что разделяю… Уважаю, он это искренно делает.

А.: Ты неправ.

Р.: Ты уважаешь его последовательность в этом деле?

А.: То, что он только себе в кайф, – ты неправ. Он всегда говорил, что хотел жить кайфово и делать кайф другим.

Е.: Да он, похоже, людей не любит. У него отношение к публике гадливое такое. И то, что он играет в зале, для него в тягость, то есть ему лучше дома сидеть и песенки сочинять, это гораздо ему больше по кайфу. То, что он выходит на сцену, песни поёт – это потому, что ему башли платят, или потому, что надо, или ещё почему. Только не потому, что ему хочется этим людям спеть. То, что он делает, это вообще, по-моему, не рок, это какие-то другие дела, внутренние дела. Если глубоко копать, то это ближе к КСП. Там у него агрессии нет.

А.: В последних вещах.

Е.: У него и раньше-то не было агрессии.

Ш.: Это почему же?

Е.: Ну есть там «Электрический пёс» или «Прекрасный дилетант», и то какие-то случайные.

А.: В них нет прямой агрессии. У него совсем другая программа. Программа убеждения.

Р.: Он считает себя гуру.

Е.: Есть отчасти. А что мне глубоко не нравится – то, что он с Запада всё дерёт. Если глубоко копать, то у него своего ничего нет.

Р.: Ты считаешь, у нас возможно что-то своё сделать? Ведь очень многое, почти всё, берём из эмпирики. Всё, что слышал в своей жизни, как-то переварилось, перемешалось.

Е.: Так это обязательно.

Р.: Ты тоже много слышал, значит, ты тоже дерёшь.

Е.: Я считаю, что вся рок-культура в мире – одна. У меня такое убеждение, что я нахожусь в том же положении, как, допустим, Роттен. У меня нет разделения: здесь и там. Если глубже копнуть, то я считаю наравне с какими-нибудь КЛЭШ. То есть если бы я попал туда, я точно так же к ним зашёл, поговорил. Мы варимся в одном котле, поэтому у меня нет разделения на нас и на них. А Гребенщиков постоянно ощущает, что он здесь, а они там. Почему наша страна в отношении рока отстаёт? Потому, что рок-культура постоянно ощущает, что она здесь, а они там. Я не чувствую, что живу здесь. Всё едино, как некий рок-котёл. Я слушаю Игги Попа и общаюсь с ним. Мы с ним вместе, два брата, он поет для меня, я пою для него. Я считаю, что музыка делается для музыкантов, художники рисуют для художников, поэты – для поэтов… Только музыканты, панки, могут оценить твои песни, я имею в виду даже не столько музыкантов, а людей, которые…

А.: Ну, понятно.

Е.: Поэтому для меня панк, который был на Западе, – не то, что на Западе или у нас, просто есть панк и есть непанк. Допустим, панк, который играют, скажем, в Праге, – это панк, который круче, чем, допустим, ЭКСПЛОЙТЕД, или какие-нибудь ДРАКОНЫ из Китая ещё круче, чем наш панк, допустим, вместе взятый. Просто мы одна культура, одно целое, один котёл. А если, допустим, Гребенщиков, подсознательно, я чувствую, разделяет на советскую и западную. Поэтому поляки, БРИГАДА КРИ, их и в Англии слушают, там пластинки выходят, всё это по кайфу. Вот и ДК скоро выйдет, я надеюсь.

Р.: То есть ты считаешь, что у панка национальных корней нет?

А.: У рока вообще?

Е.: У рока?

Р.: И даже у рока… Мы как-то автоматически приняли рок за панк. Настоящий рок – это панк.

Е.: Да-да, это чётко совершенно.

Р.: Так, а корней у него национальных нет.

Е.: Есть. Только эти корни у каждого свои. А вообще, если глубже копать, то у всех корни-то одни. Вся культура народная, мировая, она вся по своей сути похожа.

Ш.: Да она одна и есть.

Е.: Что Африка, что Россия, вот эти вот шаманские дела по деревням, что какие-нибудь индейцы американские, что какой-нибудь оркестр миланский, какой-нибудь австралийский – это всё один хер. Я вот слушал африканские дела, истинно традиционные народные, я слышал, что ансамбль Покровского поёт. Всё то, что Покровский делает, – это панк-рок, это рок в чистом виде, с таким драйвом, который не снился ни ЛЕД ЗЕППЕЛИН, ни ЙЕС. Когда я «Музыкальный ринг» с Покровским смотрел, я весь концерт орал, я плясал, я на стене «анархия» рисовал. Потому что то, что они делают, – это именно рок в чистом виде. И вот эти все народные дела, что Африка, что Америка… Чукотскую народную музыку послушал. То, что они делают, и Игги Попу не снилось. Все-все, что люди делают, – это культура человеческая – которая корнями едина.

А.: А у нас это называется космополитизм.

Е.: А вообще, кстати, русская культура, народная, то, что у нас по всяким деревням, – это шаманские дела. А то там всякие «Во поле берёза стояла» – это не культура. Это всё насажено Петром, это европейский городской романс. Это не имеет отношения к России, к культуре, к народным делам. И балалайки – это не русский инструмент, они были привезены из Италии, и гармошка тоже.

Ш.: Ролан Быков в «Андрее Рублеве».

Е.: Во-во, это панк-рок, народные дела.

А.: Это один из первых панкеров вообще. И свинтили его менты (сцена, когда в фильме Быкова винтят удальцы в форменных кафтанах, патруль, короче говоря).

Е.: Жариков из ДК, кстати, правильно говорил, что все эти дела народные, которые уходят корнями глубоко, у них все обряды одинаковые и все дела относительно веры: солнце, луна и вообще отношение к жизни у всех едино, у всех народов.

А.: То есть христианство было как насаждение аппарата.

Е.: Разумеется. Только то, чему Христос учил, – это не христианство. То, чему Христос учил, никогда так и не пришло никуда.

Ш.: Христианство все построено на посланиях Павла.

Е.: Да, и на Ветхом Завете. А Ветхий Завет – это вообще иудаизм, фашистские дела. Православие основано на нелюбви к жизни. Я в Киеве ходил в Киевскую лавру, а там у них пещеры есть, где в гробах лежат святые всякие 12-го века. Так это культ смерти, а не жизни. Я вышел на улицу и сразу Боба Марли вспомнил. Вот это религия, я понимаю. Вот это чуваки верили и лабали. Да у любого Джонни Роттена веры больше, чем у схимников, которые под землёй себя хоронили.

Р.: А как ты относишься к разным сочетаниям: панк-соул, панк-джаз?

Е.: Хорошо отношусь. Когда есть установки на стилистику, как у «Эксплойтед», «Дед Кеннедиз», – это уже не панк, это уже не рок, это – говно.

Р.: То есть ты считаешь, Юра тут такую мысль высказывал, это не его мысль, это чья-то мысль…

А.: А может, моя?

Р.: Но Юра её высказывал.

Ш.: Нет, ну может, всё-таки моя (а сколько потенциальных авторов этой мысли, по причине отсутствия, не смогли отстоять свои права на неё).

Р.: Нет, не твоя явно.

Ш.: Ты забираешь право её быть моей.

Р.: Да ты сам говорил, что она не твоя. Короче, там такая мысль, что у панка есть своя эстетика.

Е.: Непонятно мне это. Как появилась эстетика – сразу попс. Вот как только появилось понятие, что это эстетика…

Р.: Егор…

Е.: Как только появилась программа…

Р.: Егор, ты мне…

Е.: Программа, эстетика…

Р.: Егор, скажи мне твёрдо (тоном, каким обычно жена спрашивает мужа: «У тебя появилась другая женщина?»), у панка нет никакой эстетики?

Е.: Нет.

Ш.: Ну как же, не может быть, когда ты свои песни пытаешься сочинять мелодично.

Е.: Так это я пытаюсь, потому что мне это по кайфу, а другим другое по кайфу. Я не претендую…

А.: Идеальный панк.

Е.: Да нет, такого не может быть. Хотя я слушал ЧАЙФ, и в моём понимании это тоже панк. Они лабают панк, просто у них свой панк. Вот ЭЛАРМ – такая группа, третья волна панка, так они вообще играют на губных гармошках, эти – тоже панк. Как только возникает какая-нибудь чёткая эстетика, какая-то чёткая система каких-то правил и взглядов – это попс.

Р.: Всё ясно!!!

Самиздат-журнал «Сибирская язва», 1988, № 1, Тюмень

Роман Неумоев – лидер группы «Инструкция по выживанию».

Артур Струков – лидер группы «Культурная Революция». В дальнейшем переехал в Москву. Как журналист публиковался в самиздат-журналах «Рокси», «Контр Культ Ур’а», «ШумелаЪ Мышь» и др.

Юрий Шаповалов – лидер полумифической тюменской группы «Союз говенных человечков, или О чём подумала Индира Ганди перед смертью». Друг Романа Неумоева. Умер 9 мая 2009 года.

Визит Егора Летова в Тюмень осенью 1987 года повлёк за собой запись популярного бутлега одноразовой группы «Инструкция по обороне» под названием «Карма Ильича», произведённую в одной из местных общаг.

В записи участвовали: Роман Неумоев, Александр Ковязин (бас), Юрий «Шапа» Шаповалов, Артур Струков, Кирилл Рыбьяков (группа «Кооператив Ништяк»), Вова Джаггер (флейта) и Егор Летов

«Панки в своём кругу» – стенограмма беседы, состоявшейся в то же время.

Егор Летов:
В нашем обществе возможно лишь частично быть человеком

– Любой человек, которому действительно не безразлично, что творится вокруг, не станет сидеть в своём хлеву и ни во что не встревать. Иначе ты просто не человек, а животное, – свинья, например, от которой есть толк только после того, как она сдохнет. Небезразличие – одна из главных черт личности, характеризующих её развитие, и именно оно лежит в основе того процесса, вследствие которого люди оказываются по ту или иную (сторону. – Ред.) фронта. В каждом из нас живут и Иуда, и Иисус, и дело в том, кто из них одержит верх. Недостаточно понимать, что почём. Надо уметь бороться с трудностями за свои ценности хотя бы с самим собой. А для этого необходим анализ происходящего и жёсткое противостояние животному началу. Бесспорно, что в наше время слова «общество» и «стадо» значат почти одно и то же, а стаду всегда необходим покой и доказательства собственной значимости. Как музыкальные структуры, так и государственная машина всегда ориентированы на лояльность к яростно-поросячьему большинству и истребление сеющих смуту. Поэтому в нашем обществе возможно лишь частично быть человеком, если хочешь тихо и мирно жить. А любой, взваливший на себя большой груз, оказывается изгоем, яростно вопящим о любви и человечности и в одиночку бьющимся с неприступными стенами тупости и низости, пытаясь если не улучшить, то хотя бы удержать этот мир от окончательного вырождения. Неудивительно, что моё творчество не может ласкать слух и пользоваться массовым спросом. Всё в полнейшей мере наоборот, отсюда и подполье.

– А не кажется ли тебе, что многое из того, что ты пропагандируешь, можно всё же подать в более мягкой форме или хотя бы ограничиться цензурными выражениями?

– Я всё-таки не в бирюльки играю, как это делают большинство моих псевдоколлег, безликими блеяниями утверждают подлость и тупость, возведённые в ранг жизненной позиции. Всю мою деятельность можно смело назвать реальной борьбой, а стало быть, и агрессивность вполне уместна, и даже необходима. Нужны средства для прорыва скорлупы «своего мирка», присущие любому гражданину и любой гражданке. Только вызвав рефлекторное раздражение, осознавая, можно изменить, избавить от субъективности восприятия информации тех, в ком ещё остались крохи человечности и за кого ещё стоит побороться, а резкость форм в данном случае и является вот этим раздражителем.

– Согласен с тобой, только не кажется ли тебе, что больно уж мрачновато всё это у тебя получается?

– Ты знаешь, что в мире не существует ни зла, ни добра в чистом виде. Существует совершенство и несовершенство как крайние ценностные критерии, а добро и зло просто их конкретные проявления. В то же время всё на свете складывается из мелочей, на суть которых мало кто обращает внимание, но именно они, накапливаясь, образуют гигантские процессы. Большинство людей существуют, утопая по уши в сиюминутных впечатлениях, и просто интеллектуально не могут уловить связь между, казалось бы, лёгкими недостатками и тем, во что они выливаются. Поэтому так и выходит, что вроде бы всё и неплохо, тем более, что чем ничтожнее тварь, тем меньше ей потребно. Налей свинье жратвы в корыто – она и счастлива, разве не так?

– Пожалуй, так. Только скажи вот ещё что. Почему в России из всех музыкальных течений настоящую ценность представляет только панк?

– Видимо, ты что-то здесь напутал, потому что я говорил совсем не об этом. Я всегда утверждал, что делить стили и течения на хорошие и плохие – есть проявление крайнего скудоумия. Существуют более тонкие сущности, нежели стилевые рамки, и именно они несут в себе содержание и энергетический заряд, которые, в свою очередь, и представляют ценность. Среди того же панка есть такое количество бессовестного дерьма, что ни в какую щель не лезет. Я говорил о <подмене?> внутренней идейности внешней бижутерией, что происходит везде, и говорил, что некоторые течения от этого и пошли, но не потеряли потенциал вместить в себя какую-то святость. Другое дело, что такое нынче время, что в силу своей жизнетворной бесхитростности панк наиболее эффективен в борьбе за очеловечивание нации.

– Не кажется ли тебе, что все мы находимся пока именно в обороне? Вот и группа твоя не иначе, как «Гражданская Оборона» называется. Неужели уделом всего человеческого так и останется постоянная оборона от чёрных сил, и не более того?

– В советском роке до нас происходила, по сути, не более чем попытка к осмыслению, но не фундаментальная теория. Это как платформа для всего Настоящего, и как раз мы это Настоящее и начали, ибо пришло такое время. Может, мы сами, а может, уже и другой кто-то сможет, сохранив это знамя, перейти в наступление. Русский люд всегда до последнего вздоха за идеи свои стоял, будь то хоть язычество, хоть благочестие, хоть растление, как сейчас.

Томск, 1987 год

ОТ ДИРЕКТОРА «Бульвара Героев»:

– История происхождения этого материала весьма примечательна. Его любезно предоставил нам некто РЯБИННИКОВ С. К., который, как стало известно из его письма, долгое время ведёт переписку с ЕГОРОМ ЛЕТОВЫМ, лидером группы «Гражданская Оборона». Впрочем, предоставим слово РЯБИННИКОВУ: «Это интервью я привёз из Томска, и думаю, что вас оно тоже заинтересует, поскольку вот уже лет пять ДЖА (он же Е. Летов. – Б. Г.) является самой солидной фигурой в русском андеграунде, а интервью это НИКОГДА И НИГДЕ НЕ ПЕЧАТАЛОСЬ (выделено нами. – Б. Г.). Я нашёл его в бумагах своего друга Михи после его внезапной кончины и привёз показать местной братве, которая и порекомендовала отправить его вам. Подтверждение подлинности материала я получил по переписке от самого ДЖА, но, к сожалению, не спросил, кто его брал». Нам остаётся поблагодарить РЯБИННИКОВА С. К. и некоего (опять же!) Штейна, который выступал в качестве посредника в передаче материала. Итак, интервью.

Интервью было опубликовано в новокузнецком издании «Твои проблемы» в рубрике «Бульвар Героев» в 1993 году. Происхождение этого материала, равно как и его достоверность и дата и тогда, и сейчас вызывают некоторые сомнения. Верифицировать интервью на данный момент не представляется возможным, остаётся сослаться на источник и добавить от себя, что текст в равной степени похож как на прямую речь Егора, так и на условное народное творчество, эдакий фанфик.