Текст книги "Последний полет орла"

– Куда ты? – вскинулась Магдалена.

– К герцогине Ричмонд.

– На бал?!

Наверное, у нее было забавное лицо, несмотря на усталость и тревогу.

– Герцог Веллингтон сейчас на балу. Когда я приезжал к нему за новыми приказами, он как раз одевался. Отменить бал было нельзя: в Брюсселе могут быть шпионы Буонапарте, а он уже в Шарлеруа – пусть думает, что мы беззаботно веселимся. Уже поздно, ложись поспи, завтра рано вставать.

– Нет-нет, позволь мне побыть с тобой. Я не буду мешать.

Он поцеловал ее в лоб и ушел.

Магдалена вновь опустилась на канапе, тупо уставившись в проем между окнами. Голова была тяжелой, на уши что-то давило изнутри, в глаза точно насыпали песок. Она вздрогнула, услышав барабаны: били побудку. В ушах зашумело сильнее. Сколько времени? Два часа.

Вернулся Уильям, а у нее даже не осталось сил, чтобы встать ему навстречу; он сел с ней рядом. «Всё хорошо, – повторил еще раз. – Все предупреждены, бельгийцы и голландцы удерживают позиции, войска уже выступают. Бедная герцогиня Ричмонд! Она так готовилась к этому балу, а половина гостей разбежалась сразу после ужина. Герцог Веллингтон пошел спать».

– Спать? Сейчас?

Свеча догорала, отчаянно выбрасывая вверх язычок пламени из воскового кратера. Не сговариваясь, Уильям и Магдалена прильнули друг к другу в поцелуе, крепко обнявшись. Треск барабанов послышался совсем близко: к Парку со всех сторон стягивались полки.

Еще не рассвело, но короткая июньская ночь сдавала позиции, заранее отступая. В окно теперь лилась приятная прохлада вместе со звуками флейт и кларнетов, под которые маршировали солдаты в красных мундирах, с плотно набитыми ранцами из телячьей кожи, ружьями и патронными сумками. Супруги де Ланси стояли у окна, глядя, как рота за ротой исчезает в арке ворот на углу площади. Дожидавшиеся своей очереди сидели на мостовой, а то и спали прямо в аллеях парка, обняв ружье. К назойливому походному мотивчику и топоту ног добавился протяжный, часто возобновляемый звук на высокой ноте – Магдалена не сразу поняла, что это сдавленный плач. Жены и дети стояли тут же, прощаясь с мужьями и отцами; некоторые женщины шли рядом с солдатами, другие оставались, глядя им вслед. Один гренадер всё оборачивался назад, потом не выдержал, выскочил из строя, чтобы в последний раз обнять своего малыша. Жена бросилась ему навстречу, держа младенца в вытянутых руках; солдат целовал его исступленно, ребенок раскричался; он отдал сына жене, пожал ей руку и побежал догонять свою роту, утирая глаза рукавом… Рядом с ротным командиром, сидевшим в седле, ехала верхом молодая английская леди, глядя прямо перед собой. Магдалена бросила взгляд на Уильяма («Вот же как можно!»), он накрыл ее руку своей ладонью и легонечко сжал. Загудели волынки: через Парк шли шотландцы в килтах и клетчатых чулках. Восходящее солнце сверкало на отполированных мушкетах, на клетчатых беретах колыхались темные перья.

– Отправляйся в ту же гостиницу, где мы ночевали, когда ты приехала, – помнишь? Так мне будет легче тебя найти, – давал наставления Уильям. – Вот письмо к капитану Митчеллу из Главного штаба; если тебе что-нибудь понадобится, обратись к нему, он тебе поможет. Никуда не уезжай, пока не получишь письма от меня, и никому не верь. Я приеду за тобой сам или пришлю кого-нибудь с запиской. Ну, выше нос!

Он приподнял ее голову за подбородок. Целоваться при всех было бы неприлично; Магдалена поднялась в карету, где уже сидела Эмма. Когда лошади взяли с места, она стала смотреть в заднее окошечко: Уильям садился на коня. «Всё будет хорошо, с ним ничего не случится, – твердила про себя Магдалена. – Господь сохранит его. Ты ведь сохранишь его, Господи?»

Глава пятнадцатая. Катр-Бра

Солдаты расположились на биваках; ружья были сложены в козлы, кое-где дымили костры, над которыми что-то варилось в котелках. Это оказалась дивизия Пиктона; Веллингтон спросил, что это значит, де Ланси мог ему ответить только одно: приказ о ее выступлении из Мон-Сен-Жана к Катр-Бра он написал и отправил еще ночью. Подъехал сам генерал Пиктон – в атласных бриджах, шелковых чулках и бальных туфлях: он тоже был на балу у герцогини Ричмонд. Его покрасневшее обветренное лицо было хмурым и невыспавшимся; герцог объявил ему свой приказ устно, сэр Томас хриплыми окриками созвал адъютантов, чтобы отдать необходимые распоряжения. Уильям перехватил взгляд лорда Фицроя: тот поднял брови, закатив глаза, и слегка покачал головой – «всё как всегда». И всё же он испытывал неприятное чувство, будто это он в чём-то виноват, хотя он сделал всё от него зависящее. В семь утра, когда Веллингтон потребовал у него рапорт о местоположении всех армейских частей, полковник затруднился с ответом: с предыдущего вечера герцог трижды менял свои решения, командиры полков, уже находившихся на месте, могли поступить сообразно сложившейся обстановке, а некоторые – и вовсе не получить еще новых распоряжений. Веллингтон, однако, казался безмятежен – сохранял самообладание или не хотел выказывать своей тревоги в присутствии молодого принца Оранского?.. Командир голландцев, стоявших у Катр-Бра, доложил, что вчера вечером французская кавалерия предприняла разведку боем: небольшой отряд польских лансьеров отогнали картечью и ружейными залпами, до сих пор всё спокойно. Осмотрев позиции у перекрестка и поселка[23]23
  Катр-Бра (Quatre-Bras) по-французски означает «четыре рукава», так называется пересечение дорог из Брюсселя в Шарлеруа и из Намюра в Нивель.


[Закрыть], главнокомандующий похвалил бельгийского генерала за его распорядительность (Уильям помнил, как писал ему приказ отступить к Нивелю), оставил командовать двадцатитрехлетнего принца и уехал в Линьи – совещаться с фельдмаршалом Блюхером о предстоящем сражении. Штаб поскакал за ним.

Блюхер находился на мельнице, стоявшей на холме, откуда хорошо было видно позиции французов. Деревянные ступени заскрипели под сапогами, большое колесо угрожающе качнулось. Уильяму показалось, что под лестницей кто-то есть, он заглянул в чуланчик. Печурка, полки с горшками, две пары деревянных башмаков у стены, занавеска… За ней оказалась кровать, на которой сидела совсем юная девушка, испуганно отпрянувшая при виде мужчины. Извинившись, де Ланси сказал ей по-французски: «Уходите отсюда, скоро начнется сражение, здесь будет опасно». Она помотала головой: отец велел ей присмотреть за мельницей, пока не вернется из Брюсселя, ей нельзя никуда уйти. Уильям вздохнул и задернул занавеску обратно. «Магдалена, наверное, уже добралась до Антверпена», – думал он, поднимаясь по лестнице без перил.

Командующие пришли к выводу, что Наполеон обрушит главные силы на пруссаков. Правый фланг у них слабоват; Веллингтону следует, закрепившись у Катр-Бра, сосредоточить свои войска и ударить французам в тыл и в левый фланг… С запада послышалась канонада и оживленная перестрелка, англичане затопотали вниз. «И всё-таки уходите!» – крикнул Уильям в сторону занавески, перед тем как выбежать самому.

Копенгаген несся стрелой параллельно земле, легко отталкиваясь ногами; поспеть за арабским скакуном главнокомандующего было нелегко. Де Ланси и Сомерсет догнали его на небольшом холме; герцог смотрел в подзорную трубу на французов.

– Похоже, это Ней проезжает вдоль линии, – сказал он, опустив трубу. – Я знаю, что́ это значит: через пять минут нас атакуют.

Шел третий час пополудни, солнце жарило вовсю. На небе не было ни облачка, но грохот пушек напоминал раскаты грома в жестокую грозу. Впереди французских колонн кучками перебегали застрельщики; плотные ряды солдат в синих мундирах, перехваченных белыми ремнями, шагали в ногу под барабаны, сбоку строилась к атаке кавалерийская бригада… Звук труб, флейт и кларнетов заставил замершее сердце биться чаще: по брюссельской дороге подходила дивизия Пиктона, сразу разворачиваясь в боевой порядок, со стороны Нивеля приближалась легкая кавалерия барона ван Мерлена.

* * *

Гостиница «Великий пахарь» в Антверпене оказалась переполнена, Магдалена с трудом добилась, чтобы их с Эммой поместили в мансарде. Они провели там около часа, пока мальчишка-посыльный не отыскал капитана Митчелла и не передал ему письмо. Капитан явился за ними сам и отвел на квартиру – вернее, это были две маленькие смежные комнатки, зато в дальней части дома, с окнами во двор, шум с улицы туда не долетал. В гостинице Магдалена оставила записку для Уильяма с указанием своего нового адреса, а в комнате упала на кровать и несколько часов проспала как убитая. Проснулась она от неясного гула, напоминавшего шум морского прибоя. Эмма, вышедшая из любопытства на улицу, прибежала обратно, трясясь от страха: там кареты, кареты – одна за другой, набиты женщинами и детьми, говорят, что французы захватили Брюссель! Из пушек палят и палят! Все дамы возвращаются в Англию морем, нам тоже надо поторопиться, а то ни на одном корабле мест не останется.

Магдалена села на постели, спустив ноги на пол и опершись обеими руками о край кровати.

– Ты знаешь, Эмма, что сэр Уильям запретил мне уезжать без его разрешения, – сказала она зазвеневшим голосом. – Даже если французы станут обстреливать этот дом, я не двинусь с места, но ты не обязана оставаться со мной, уезжай, если хочешь. Я напишу тебе рекомендательное письмо, любая семья тебя примет.

У девушки задрожал подбородок.

– Почему вы так плохо думаете обо мне? – спросила она, сдерживая слезы. – Да если б даже… Да пусть эти французы в тюрьму меня посадят на пять лет, я всё равно от вас… я…

Магдалена встала и обняла ее.

– Прости меня, Эмма, я не хотела тебя обидеть. Прошу тебя, не рассказывай мне больше ни о чём… что там на улице.

От нового далекого залпа содрогнулись стены. Две женщины стояли, прижавшись друг к другу, им было страшно.

* * *

– Hé, les Belges! À nous![24]24
  Эй, бельгийцы! Идите к нам! (франц.)


[Закрыть] – кричали французы.

Бельгийский драгунский полк на четверть состоял из солдат и офицеров, прежде служивших Наполеону; они даже не успели сменить свои зелено-желтые мундиры на голландские, по английскому образцу. Год назад и сам барон ван Мерлен был офицером Императорской гвардии, но сегодня это не в счет. Кони поскакали друг на друга, в воздухе замелькали сабли… Тем временем пехота, опустив штыки, шла на штурм фермы, где засели французы; впереди, размахивая шляпой, ехал принц Оранский. «Что он делает, что он делает!» – с му́кой думал про себя Уильям, стиснув кулаки. На неопытных ополченцев уже летела французская кавалерия; они смешались, побежали, преследуемые топочущей копытами смертью. Ван Мерлен бросил в бой голландских гусар, только что совершивших девятичасовой переход. Они поскакали вперед на уставших лошадях, не успев как следует построиться в линию; на них ударили лансьеры, выставившие вперед жала пик; голубые фигурки падали с лошадей одна за другой, а принц Оранский, привстав на стременах и нагнувшись к шее своей Векси, удирал от горстки французских драгун.

– Повезло ему: конь отличный, – произнес рядом герцог Веллингтон, тоже следивший за погоней.

Бельгийский линейный батальон успел построиться в каре; французов встретили залпом, принц остался невредим. В подзорную трубу было видно, как он сорвал со своей груди звезду ордена Вильгельма и отдал знаменосцу.

– Де Ланси, оставайтесь здесь. Когда подойдет герцог Брауншвейгский, пусть займет промежуток между фермой и лесом.

Забрав с собой адъютантов, Веллингтон ускакал по намюрской дороге.

Уильям вытер платком вспотевшее лицо. Голова раскалывалась, ужасно хотелось пить. Он еще раз осмотрел позицию, щурясь от безжалостного солнца. Собственно, это даже не позиция, а небольшой пятачок между довольно густым лесом Боссю, перекрестком дорог и раскиданными поблизости хуторами. Местность совершенно плоская – ни одной высоты, на которой можно было бы установить орудия! Из леса, пока еще занятого голландцами, вытекал небольшой ручей, с берега которого французы собирались штурмовать перекресток. Хутор Жемьонкур, ближайший к линиям французов, уже в третий раз переходил из рук в руки. Перед ним простиралось широкое ржаное поле с такими высокими колосьями, что солдаты скрывались в них целиком, поверх торчали только кивера и султаны; полчаса назад люди Пиктона подобрались к французским стрелкам на расстояние выстрела и часть перекололи штыками, однако огонь артиллерийской батареи заставил их отступить на исходные позиции. У герцога Брауншвейгского должна быть с собой конная артиллерия…

Вот и он! Герцог тоже был на злосчастном балу, однако успел переодеться. В Испании черная униформа его корпуса и мертвая голова на киверах наводили ужас на врага. Попыхивая трубкой из-под русых усов, Фридрих Вильгельм слушал пояснения Уильяма. Пушек с ним не оказалось, но его гусары и уланы выправят положение.

Де Ланси видел, как брауншвейгцы строились в боевой порядок, невзирая на артиллерийский обстрел, а затем французы начали яростную мощную атаку. Из леса, пятясь, выходили голландцы; вот они побежали, расстреляв все заряды; за ними выскакивали французские егери. Герцог Брауншвейгский в черном берете с голубой каймой проскакал вдоль рядов своих гусар и встал с краю, чтобы вести их за собой. Они ринулись вперед – прямо под выстрелы стрелков, подкравшихся через рожь. Герцог вылетел из седла; ряды гусаров смешались, на них наскочила французская кавалерия…

Остававшиеся рядом штабные офицеры испытующе смотрели на полковника; Уильям постарался придать своему лицу непроницаемое выражение. Еще ничего не решено, резервы на подходе. Ганноверцы, Королевский германский легион, гвардейцы генерала Кука… Французы тоже не железные, они с самого утра ведут бой после четырех дней усиленных маршей. Дьявол, как хочется пить…

На брюссельской дороге темнело что-то длинное. Уильям поднес к глазам подзорную трубу: это обозные телеги и санитарные повозки! Чего они там дожидаются? Он подозвал молодого ординарца с красным веснушчатым лицом, покрытым грязными разводами от пыли.

– Скачите туда, скажите, пусть забирают раненых и вывозят в Брюссель. Надеюсь, у них есть вода?

…Кавалерийская атака стала неожиданностью для герцога Веллингтона, возвращавшегося на командный пункт. Развернув коня, он поскакал обратно, собираясь перескочить через ручей, как вдруг впереди вырос частокол из ружей с примкнутыми штыками, рядом с которыми колыхались черные перья на беретах.

– Дорогу! Дорогу! – завопил герцог что есть мочи.

Перед ним четко расступились, построившись из шеренг в колонну; он проскакал по пестрому коридору из ало-белых мундиров с желтыми воротниками и килтов в сине-зеленую клетку.

– Девяносто второй, не стрелять без моего приказа! – крикнул Веллингтон, оказавшись позади линий шотландских горцев.

Кавалерия стремительно надвигалась, до нее оставалось пятьдесят шагов… сорок… тридцать…

– Пли!

Падали всадники, падали лошади, давя седоков; остальные развернулись и помчались обратно; по смятым колосьям волочились люди, застрявшие одной ногой в стремени.

Де Ланси доложил обстановку: герцог Брауншвейгский скончался; Чёрная стража[25]25
  42-й Шотландский пехотный полк.


[Закрыть] переколола штыками французскую пехоту, но была смята атакой кирасиров, не успев построиться в каре, подполковник Макара захвачен раненым и убит; генерал-лейтенант Пиктон отправил на помощь шотландцам Двадцать восьмой пехотный. Не желаете ли глоточек воды? Веллингтон жадно прильнул ртом к горлышку фляги.

– Спасибо, де Ланси! У вас, как всегда, всё под рукой.

– Сволочи, мерзавцы, подонки, негодяи!

Пиктон выплевывал ругательства, стиснув в руках поводья; его левое бедро было кое-как перевязано носовым платком, чулок весь в крови. Веллингтон посмотрел в направлении его взгляда: Двадцать восьмой бежал через поле, раздвигая локтями колосья. Узнать его было легко: на киверах, напоминавших собой печные трубы, цифра «28» красовалась и спереди, и сзади – в память о подвиге в Александрии, когда солдаты сражались спина к спине.

– Ну, ну, зачем же так, – спокойно сказал Веллингтон. – Все бегут время от времени. Скоро они остановятся и снова будут ваши. Мы должны поддержать их.

– Двадцать восьмой, вспомните Египет! – прокричал Пиктон, словно его могли услышать отсюда.

Но его как будто услышали: солдаты останавливались, поворачивались к врагу лицом, передние опускались на колено и заряжали ружья, задние стреляли поверх их голов. Гнавшиеся за ними лансьеры разворачивали коней; один воткнул в землю пику значком вверх, перед тем как ускакать. Задумавшись о том, зачем он это сделал, Уильям скоро догадался: это метка, чтобы знать, где находится пехота, иначе ее можно и не найти во ржи. Генерал-майор Джеймс Кемпт поскакал туда. «Браво, Двадцать восьмой!» – кричал он, размахивая шляпой. Солдаты быстро строились в каре.

Атаки шли одна за другой; гренадеры отражали их уже три четверти часа. Поле заволокло дымом, разглядеть что-либо стало невозможно. Со стороны Брюсселя подошли ганноверцы; одну бригаду Веллингтон послал штурмовать хутор Пиромон на правом фланге французов, а второй завладел принц Оранский, отправив ее поддержать изнемогавших людей Пиктона. В это время прискакал гонец от генерала Гнейзенау, загнав своего коня: начальник штаба Блюхера сообщал, что пруссаки проигрывают сражение, пусть Веллингтон хотя бы задержит Нея у Катр-Бра. Герцог пообещал сделать всё возможное.

Снова загрохотали французские пушки; картечь со сладострастным чмоканьем впивалась в свежее мясо, гранаты вертелись на земле, прежде чем лопнуть на тысячу убийственных кусков. А потом в прогал между лесом и хутором Жемьонкур неожиданно хлынули кирасиры, пустившие коней сразу галопом.

Шестьдесят девятый пехотный, которому принц Оранский приказал строиться в линию, оказался застигнут врасплох; залп из ружей почти в упор не остановил латников, смявших пехоту своими конями. Палаши мелькали разящими молниями, кирасы сверкали тысячью солнц среди туч пороховой гари. Знаменосец упал на полковой стяг, закрывая его собой; его растоптали копытами; кирасир нагнулся, выдернул знамя из-под мертвого тела, с треском оторвал его от древка…

Уильям смотрел, как тяжелая кавалерия мчится к перекрестку, прямо на него. Пехота разбегалась перед ней, ища спасения в лесу и в поле. Кровь в висках пульсировала, отсчитывая секунды, тело словно онемело, голова была пуста – ни страха, ни единой мысли. Наверное, так чувствует себя кролик, зачарованный удавом.

– Картечью заряжай! Батарея, огонь!

От выстрелов вздрогнула земля, кони штабных офицеров попятились. Когда развеялся дым, стало видно, что треть латников лежит на земле. Кони без седоков ошалело метались или бились на земле с истошным ржанием; уцелевшие кирасиры скакали назад; между двумя всадниками висел, уцепившись за сбрую, оставшийся без коня генерал…

Шел седьмой час; со стороны Нивеля прибыла гвардейская дивизия генерала Кука. Теперь у Веллингтона было полсотни пушек, двойной численный перевес и два с половиной часа до захода солнца; он отправил гвардейцев выбить французов из леса.

Французы стреляли из-за каждого укрытия; между деревьями со свистом проносились ядра, ломая с треском толстые стволы, которые падали на головы англичанам. И всё же два часа спустя с опушки доносилось победное «Hurrah!». Солнце скрылось за грязно-серой ширмой, окрасив ее края багровым цветом. Из леса выносили убитых и раненых; изуродованные тела складывали в ряд. Живые – с закопченными лицами, мокрые от пота, в грязных мундирах и продранных на коленях панталонах – сидели на земле, тупо глядя перед собой. Где-то еще били в барабаны и трубили в рожки, сзывая заблудившихся.

Де Ланси первым уехал в Женапп, в трех милях к северу от Катр-Бра, чтобы подготовить ночлег для герцога. Постоялый двор на Брюссельской улице назывался «Испанский король», но был совсем не похож на одноименную столичную гостиницу: неказистое двухэтажное здание под черепичной крышей, с кирпичным фасадом, в котором окна проделывали, точно впопыхах, как придется. Только над входной дверью с резными косяками и притолокой, украшенной кованым узором, поработали настоящие мастера. На первом этаже были четыре свободные комнаты; Уильям занял их все под штаб, распорядившись также насчет ужина. Оставшись, наконец, один, он написал записку Магдалене; подумал и адресовал ее капитану Митчеллу в Антверпене.

Нужно было еще написать герцогу Ричмонду в Брюссель – дать необходимые указания насчет обороны города и мер по эвакуации пленных… Уильям очнулся, когда лорд Фицрой тряс его за плечо: оказывается, он заснул прямо за столом, упав лицом на листок.

Выспаться в эту ночь не удалось: в три часа герцог был уже на ногах. Наскоро умывшись и позавтракав стаканом молока с хлебом, штаб поскакал обратно в Катр-Бра: Веллингтон намеревался окончательно разгромить Нея и двигаться на помощь Блюхеру.

Солдаты спали вповалку возле сложенных в козлы ружей, только часовые вглядывались в редеющий сумрак. Объехав позиции и убедившись, что всё в порядке, Веллингтон спрыгнул с коня и тоже растянулся на земле, предложив лорду Фицрою и сэру Уильяму последовать его примеру. Принц Оранский еще вечером уехал в Брюссель, чтобы узнать, как обстоят дела, и привезти из штаба подробную карту Бельгии.

Земля остыла, хотя и не была холодной; небо затянуло серой пеленой со сгустками туч, ласточки носились над самой дорогой – видно, быть дождю. Барабанщики били побудку. Со стороны леса, где складывали трупы, уже доносился неприятный запах; надо бы созвать крестьян копать могилы. Странно, что от пруссаков нет никаких известий. Чем кончилось вчерашнее сражение? Жив ли Блюхер, который вечно лезет в самое пекло? Уильям сказал об этом герцогу, тот сел и подозвал полковника Гордона. Через пару минут сэр Александр, взяв с собой десяток гусар, уже удалялся рысью по Намюрской дороге.

– Если пруссаки разбиты, Ней должен об этом знать, – рассуждал Веллингтон вслух. – Наполеон наверняка известил бы его! Почему же тогда французы не готовятся к бою?

– Тоже устали? – предположил лорд Фицрой, кивнув головой в сторону солдат, которые брели умываться.

– И Ней ждет подкрепления, – докончил герцог. – Если сюда придет свежий корпус, нам придется отступить на север и соединиться там с пруссаками. Осталось же от них хоть что-нибудь.

– Как далеко отступить? – спросил Уильям.

– Есть у кого-нибудь карта? Ах да, ее должен привезти принц. Но я и так помню, что, какой бы дорогой ни пошел Буонапарте, в Брюссель он сможет попасть только через Ватерлоо. Вот туда мы и отступим.

– Начинать уже писать приказы?

– Да, полковник.

Тучи сгустились, над дорогой часто проносился ветер, взвихряя пыль, и всё же чувствовать прохладу после изнурительной жары было приятно. Неприятель по-прежнему стоял у поселка Фран; британские солдаты завтракали хлебом и обжигающим чаем из кружек. Около семи утра вернулся Гордон с гусарами на взмыленных лошадях; им встретились только передовые разъезды неприятеля, отступавшие при их появлении, зато удалось поговорить с офицерами арьергарда, прикрывавшими отступление пруссаков. Фельдмаршал Блюхер жив, армия отходит к Вавру.

Вавр? Где это? Черт побери, карта!

Штабные офицеры переглядывались в замешательстве. Все точно помнили, что Вавр – это где-то… рядом… кажется, к востоку от Линьи… и чуть к северу…

– Вавр? – воскликнул подошедший генерал Мюффлинг. – Ma foi, c’est bien loin![26]26
  Клянусь честью, это очень далеко! (франц.)


[Закрыть]

Веллингтон кивнул; де Ланси подозвал к себе скучавшего лейтенанта и отправил его к генералу Пиктону: пусть готовится немедленно выступать к Ватерлоо.

Женапп напоминал теперь лондонский перекресток, только вместо запрудивших улицы карет, колясок, рекламных экипажей и пробиравшихся между ними кэбов были крестьянские телеги, фуры с провизией, зарядные ящики, повозки с ранеными. «В Брюсселе сейчас, наверное, то же самое, – подумал про себя Уильям. – Лишь бы Магдалена оставалась в Антверпене». Он отругал себя за то, что не объехал городок стороной: здесь можно застрять надолго. В самом центре столпотворения размахивал саблей молодой лейтенант, лупя по крупам лошадей и мулов и ругаясь на трех языках. Как ни странно, оба эти приема подействовали: пробка начинала рассасываться. Подъехав к лейтенанту сзади, Уильям похлопал его по плечу, тот резко обернулся.

– О, полковник де Ланси! – Он отсалютовал. – Лейтенант Бэзил Джексон, сэр! Имею приказ явиться в Ватерлоо и поступить в ваше распоряжение, сэр!

– Бэзил? – Уильям улыбнулся своим мыслям. – Как вы очутились здесь вперед меня?

– Напрямик через поле.

Лейтенант слегка смутился.

– Военная необходимость… Урожай, похоже, всё равно погибнет…

– Считайте, что вы уже поступили в мое распоряжение. У вас прекрасно получается, лейтенант Джексон, оставайтесь здесь и расчищайте дорогу для прохождения войск; здесь вы нужнее, чем в Ватерлоо.

Переполненные тучи наконец пролились потоками воды. Когда Уильям прискакал к постоялому двору «Бель-Альянс», то уже вымок до нитки, но ливень кончился. Дорога покрылась глубокими лужами; де Ланси ехал через поле, выбирая место для позиции. Вот здесь было бы неплохо… Хотя нет: чтобы перегородить всю эту равнину, придется слишком растянуть линию войск. У поселка Мон-Сен-Жан, южной окраины Ватерлоо, ровная местность вспучивалась грядой холмов. За ними можно будет спрятать резерв, укрыв его от неприятельской артиллерии. Близ дороги из Нивеля в Брюссель стоял окруженный садом большой сельский дом – местные жители называли его «замком». Кирпичные стены, черепичная крыша… Здесь можно будет долго удерживать оборону, подводя подкрепления незаметно для противника. А вон там – еще одна ферма, обнесенная стеной, ее смогут занять стрелки. Высокий, могучий вяз неподалеку от перекрестка притягивал к себе взгляд и словно звал к себе. Уильям встал под ним; оттуда хорошо просматривалась вся равнина. Да, пожалуй, именно здесь.

* * *

«Дорогая Магдалена! Я жив и невредим, французы разбиты, но завтра будет еще сражение. Ни о чём не тревожься. Навеки твой, У.».

Магдалена перечитала эти две строчки тысячу раз и покрыла их тысячей поцелуев. Капитан Митчелл принес записку около полуночи, она тотчас написала небольшое письмецо Уильяму, которое он пообещал отправить. «Жив и невредим!» Благодарю тебя, Господи!

Проснулась она поздно, часов в девять. Никакого далекого гула слышно не было, а около полудня пошел дождь – настоящий ливень! Струи хлестали в окно, его закрыли, но на пол натекла большая лужа, которую пришлось вытирать Эмме. Капитан Митчелл больше не приходил, занятый своими делами, зато к леди де Ланси явился мэр Антверпена, приведший с собой жену. Она пригласила Магдалену прокатиться в карете за город, но та отказалась: вдруг принесут письмо от Уильяма, а ее нет?

Почему не слышно канонады? Должно же быть еще сражение! Хотя прошел такой ливень… Под сильным дождем невозможно воевать – наверное, порох намок и… Главное, что Уильям жив и невредим.

Магдалена весь день просидела в комнате, никуда не отлучаясь. Эмма принесла обед из трактира. За едой они молчали, верные своему уговору не обращать внимание на то, что делается за этими четырьмя стенами. Но вечером Эмма всё же нарушила уговор: она пошла купить вина в гостинице, где они останавливались по приезде, поднялась в мансарду посмотреть, не забыли ли они чего, а там, на той же кровати, где отдыхала хозяйка, – покойник! Ей сказали, что это герцог Брауншвейгский…