Текст книги "Портал"

Глава 8

Когда мне было десять, я и мой шестилетний братишка остались сиротами. Наши родители погибли на лайнере, который пошел на морское дно. Эта утрата заставила нас моментально повзрослеть, взглянуть на жизнь другими глазами.

Родной дядя, брат нашего с Доми отца, приютил нас у себя на ферме, научил зарабатывать, а не получать хлеб просто так. Я благодарен ему. Он позволил нам учиться, надеяться и верить в успех. Но ни я, ни Доминик не видели своей жизни на полях и в хлеву, с коровами и курочками.

Полученный в то время опыт был бесценен. Джордан оказался очень понимающим человеком. Он не мешал нашим увлечениям, поощрял нас и верил в то, что мы непременно станем хорошими людьми, обзаведемся семьями, гектаром земли и будем так же, как он, обрабатывать землю для пропитания человечества.

Но я не мог полностью отдаваться этим занятиям, но часто пропадал с камерой, фотографируя всех и вся. Мне нравилось созерцать на снимке застывшее мгновение, которое уже не вернешь: улитку на капустном листе, мощного быка, смотрящего на закат. Я тогда в первый раз заинтересовался, о чем он думает. Неужели о траве? Или он тоже может ощущать свою силу и любоваться прекрасной природой Англии?

Но в доме дядюшки Джордана произошло еще одно событие, которое, возможно, поставило крест на моей карьере фермера.

Однажды дядя вошел в кухню с суровой физиономией и сказал мне металлическим голосом:

– Идем, Майкл, пришло время и тебе поучаствовать в серьезном и очень прибыльном деле!

Я молча последовал за ним. В хлеву нас дожидался бык по кличке Леон.

Я помнил его еще теленком – я кормил его из соски молоком, чистил его стойло, пока Леон пасся с коровами на лугу.

И теперь я стою и молча наблюдаю, как мой дядя берет дубину.

– Появятся деньги, сможешь купить себе самую лучшую камеру, Майки.

В такие моменты ты осознаешь, что животные тоже имеют чувства. Им свойственен страх, их глаза беспомощно спрашивают: за что ты так со мной? Что я тебе сделал? Мы же были друзьями. Мы топтали одну и ту же траву, дышали одним и тем же воздухом. Кто дал тебе право отнимать жизнь? Когда ты успел назвать себя богом и вершителем судеб?

– Я не смогу, дядя, – горько отвечаю я.

– Я тебя об этом и не прошу. Только смотри…

– Зачем? Мне не нужна камера, я и старой обойдусь!

– А на какие деньги, скажи, я должен покупать твоему брату компьютер, чтобы он так же, как и ты, смог исполнить свою мечту? Видишь, я на все ради вас иду, а ты не способен хладнокровно выстоять и минуты!

– Он не должен терпеть боль и не должен расплачиваться жизнью за чьи-то глупые желания…

Дядя безжалостно режет Леона по горлу. От вида крови, хлынувшей потоком, меня выворачивает наизнанку.

– Мальчишка, я думал, ты повзрослел. Мы с твоим отцом знаешь, сколько скота постреляли! Это бизнес, ничего личного. Люди едят мясо, им плевать на чувства баранов, они даже не задумываются о подобном.

– А вдруг мы для кого-то – такой же скот! Если бы к тебе обратились существа, во много раз разумнее человека, с предложением стать гастрономическим чудом уходящего тысячелетия?

– Шутник, – ворчит дядя, засаживая лезвие глубоко в плоть.

– Ненавижу людей, жрущих трупы. Мерзкие, отвратительные стервятники.

Тогда я убежал из дома в первый раз.

Доминик нашел меня на том лугу, где любил жевать траву бык Леон. Я не смог спрятать слезы и покрасневшее лицо: брат внезапно подкрался сбоку.

– Джордан велел тебя разыскать, – говорит Доминик тихим голосом. – Ужин почти готов, идем.

– Доми, тебе четырнадцать. Есть хоть что-нибудь в этом мире, за что ты готов побороться?

– Да, в первую очередь за тебя, Майки. И для этого мне срочно нужен компьютер, если ты, конечно, помнишь и о моей мечте…

За столом собирается трое членов семьи: я, мой брат и дядя. Дядя, словно назло, наполняет мою тарелку мясными рулетами, котлетами и запеченной индейкой. Смотрит на меня из-под густых черных бровей с разочарованием.

– Ты теперь не будешь это есть?

Обычно у Джордана строгий голос, но сейчас он звучит снисходительнее.

Я ничего не ответил.

– Ты иди, расскажи о своем гуманизме людоедским племенам. Они оценят по достоинству мораль вкусного белого человечка.

– Леон был не просто бык. Он жил, чувствовал и все видел. Он знал об отношении к себе. Как ты не можешь понять, дядя, что убийство никогда не найдет себе оправдания?

– Даже если оно спасет невинные жизни?

– Спасение не в поедании плоти. Ты меня не слушаешь.

– Все, я не хочу больше это выслушивать в своем доме. Либо ешь, либо проваливай к себе в комнату.

Я выбрал второе, и с тех пор перестал есть мясо: у меня всегда перед глазами возникают перепуганные грустные глаза Леона.

Я и не замечаю, как останавливаюсь напротив лавки «Талисманы & Обереги».

Я не надеюсь на радостный прием. Адмунт Риз в этот раз имеет полное право меня игнорировать. Жаль, что тогда я не созрел для серьезного разговора и не поверил ему.

Несколько минут я провожу около витрины, тщетно пытаясь рассмотреть через полупрозрачное стекло голову с седыми волосами. Дверь не поддается, и я уже собираюсь сесть в машину, как вдруг щелкает дверной замок, скрипят несмазанные петли. В проеме появляется голова старика. Его лицо вмиг оживает при виде меня:

– Ах, это вы! – удивляется он, шире раскрывая вход в лавку.

– Вы удивлены? – уточняю я, косясь на старика с видимым недоверием.

– Нет. Ну что вы, – он наконец пропускает меня внутрь, отодвигается вбок и быстро запирает за моей спиной дверь. – Меня почти невозможно удивить, так как в мире не осталось тайн и вещей с безупречной ценностью. Я знаю, зачем вы пришли, поэтому, прошу, следуйте за мной, Майкл Эсм!

– Польщен, что вы все еще помните мое имя.

– Мне приходиться запоминать гостей и жителей этого города, иначе все начнут упрекать старого продавца в невежливости. Чем еще, по-вашему, мне здесь приходиться заниматься…

– Они и вправду так считают?! Эти жители, которые каждый день встречают вас на улице?

– К счастью, я редко выбираюсь наружу. И мне абсолютно плевать, что творится вне стен моего дома.

– Это ваш дом?! – я оглядываюсь вокруг. По центру зала, образуя узкий проход, стоят рядами стеллажи. На их полках устроились камни и минералы разнообразной фактуры и цвета, маленькие и большие, идеальной формы и будто расколовшиеся после удара. Матово-черные, бледно-розовые, красные, бурые, фиолетовые, коричневые, белые, голубые, синие. Некоторые лежат в мешочках, другие – на клочках мятой бумаги, остальные и вовсе завернуты в кольца шерстяных ниток.

Я зачарованно движусь вперед, следуя за удаляющимся голосом мистера Риза. Натыкаюсь на стол – рабочее место, заваленное бархатными мешками и коробками из-под драгоценных изделий. Справа, на краю стола, лежит огромная круглая лупа, вероятно, предназначавшаяся для оценки всего добра, что я успел увидеть.

– Вы спокойны, сдержанны и уверены в себе. Хорошие качества в человеке, но я ценю открытость, способность здраво рассуждать, видеть иногда то, чего попросту нет или что мы не можем разглядеть в силу нашего слабого зрения или слепоты.

– О чем вы, к чему клоните? – я скрещиваю руки на груди и останавливаюсь напротив стола, за которым уже успел расположиться собеседник.

– Могу предложить вам тигровый глаз, лучший помощник от сглаза. Он прекрасно оберегает хозяина от энергетических ударов, которым подвержены мы с вами в той или иной степени…

– Меня никто не сглазил, я никогда не верил в подобную чепуху! – сдержанно отвечаю я.

– Напрасно, Майкл, очень напрасно! – Адмунт устраивает на переносице овальные очки, извлекает из алого мешочка стопку прелестных филигранных камней, раскладывает их перед собой рядами и берет первый попавшийся в руку. – Выбор огромен – от талисманов-оракулов до амулетов от всех тревог и невзгод, на все случаи жизни. Камни, молодой человек, живые! Они чувствуют мысли, питаются энергией носителя, чтобы в дальнейшем благотворно повлиять на его судьбу. Где-то уберечь от нежелательной поездки, где-то подсказать ответ, ну и сам Бог велел защитить слабые ментальные, астральные тела от паразитов и физических хворей. Присядьте! Вон там стоит стул, – он любезно указывает на деревянный ничем не примечательный стул из старого мореного дуба, который приходится тащить от дальней стены.

За широкой сутулой спиной Риза находится закрытая дверь, окрашенная в цвет индиго и поэтому ярко выделяющаяся на фоне бежевых стен.

Я располагаюсь напротив, косясь на манипуляции гибких быстрых пальцев.

– Что это? – мой вопрос звучит без всякой заинтересованности, просто хочу потянуть время.

– Все это камни! Но в то же время единый комплекс, общающийся с помощью телепатии. Они сейчас переговариваются о вас, Майкл.

– Обо мне?! – кажется, старик точно сумасшедший. – И что они говорят?

– Они хотят прочесть ваши мысли и рассказать об этом мне!

Я молчу.

– Не смотрите на меня так! – хмурится Адмунт. Он раскрывает левую ладонь и протягивает ближе ко мне полупрозрачный камень зеленого цвета с золотистым оттенком. – Хризолит – он верит, что способен оградить вас от безрассудства и помочь близким вам людям, если вы прислушаетесь к голосу разума.

От прикосновения к хризолиту мое тело пронзает дрожь. Камень напоминает мне глаза Миры и притягивает к себе. Я теряю дар речи. Не знаю как, но ему удалось угадать камень, название которого я всегда использовал для цвета ее глаз.

– Если возникает связь, то налаженный контакт непременно проявляется в виде положительного результата. По-другому просто быть не может, – продолжает Риз. – Посмотрите, Майк, какой очаровательный ярко-розовато-сиреневатый аметист. Еще вот этот: агат – слоистый халцедон, обязательно придаст вам мужества перед жизненными трудностями и наполнит вас уверенностью. Александрит – успокоит нервы, снимет усталость с глазных яблок. Приятно, а главное – полезно любоваться им в дневное время суток, когда малыш меняется в окраске. Великолепный изумрудно-зеленый цвет. Что может лучше действовать на человека, по вашему мнению?

– Отдых, путешествия! Гм. Больше мне нечего добавить к этому списку…

– Затрудняетесь, значит, Майкл! Но вы недалеки от истины. Главное, где вы оставляете нити. Что тянется за вами по пятам. Если это темнота, то как воздействует она на человека?

– Пагубно, она ломает его изнутри…

– Верно. Я повторю вопрос. Что все-таки меняет человека?

– Не знаю… Может, осознанность?!

– Наконец-то вы поняли, к чему я клоню!

– Не уверен, что это так, – я сосредотачиваюсь на камне, что лежит сейчас у меня на ладони.

– Осознанность не дает мозгу уснуть, а значит, он способен сопротивляться. Может и должен побеждать себя каждый день. Верить в то, что еще вчера казалось бредом. Ломать себя очень непросто, когда вокруг навязанные стереотипы, однобокие мнения. Кому, как не вам, это знать. Ведь и в вашей жизни теперь происходят немыслимые вещи! Непросто сознавать себя пешкой в игре опасных невидимых сил, Майкл. Есть предел убеждениям и слепой вере. Есть много чего, что человечество боится признавать и замечать. А вы, Майкл, готовы открыть своему разуму нечто большее? Услышать сейчас внутри того, кто шепчет вам ответ…

– Нет, постойте! – внутренне съеживаюсь я, мой мозг протестует. – У меня сейчас крыша поедет от ваших скользких намеков на сверхъестественные силы.

Я не понимаю, что вы пытаетесь мне донести…

– Неудивительно. Вы захлопываете раковину стальной крышкой, как только слышите в своей груди свербящий страх. Успокаиваетесь, как наркоман, своими пустыми отрицаниями и не верите тому, что происходит прямо у вас под носом.

Как только вы столько времени провели один в особняке?

– Может, о нем и поговорим? – предлагаю я Адмунту.

Старик молча хватает со стола черный непрозрачный камень с матовым блеском и интригующе задерживает на мне сосредоточенный взгляд холодных стальных глаз.

– Это гагат. Известный также как черный янтарь или черная яшма. Красивый камень, но кажется зловещим из-за своего природного цвета. Но не все видимое реально имеет под собой характер, приписанный ущербным мнением большинства. Согласно поверью, черный цвет камня связан с темнотой, ночью – как вам угодно. Следовательно, – он уклончиво косится за мою спину, – может предупреждать о возможном насилии. Создавать астральную защиту и оберегать человека от кошмаров. Несмотря на свой естественный цвет, он самый лучший защитник. Смысл не в том, какого ты цвета снаружи, а что ты несешь внутри.

– Звучит занимательно. Я вижу, вы готовились к нашей встрече, не правда ли?

Адмунт натянуто улыбается и быстрым движением кладет гагат на дно алого мешочка.

– Изменения приходят, когда человек готов пройти барьер слепого блуждания либо чтобы изменить его навсегда. Вам приходилось разочаровываться, Майкл?

– Естественно, как и всем в этом мире.

– Что такого сделал мир, чтобы вы начали о нем думать в подобном роде?

– Я боюсь подумать, что крутится у вас на языке…

– Вы не заметили, как дали мне исчерпывающий ответ. Страх! Первое, что заставило вас так думать, да и все человечество в целом, это Страх!

– Он же естественен, как любая эмоция.

– Он, может, и естественен, но он же и концентрирует вокруг биополя человека мощный сгусток энергии, которая трансформируется в нашу реальность. Все обязано куда-то уходить. Создавать нам проблемы. Страх перед смертью – это почти то же, что и страх перед жизнью.

Адмунт Риз замолкает, а потом вдруг выпаливает:

– Вы обращаетесь к Богу?

– Зачем? В этом нет нужды, – я начинаю ерзать на жестком сиденье.

– А что для вас он, где звучит? – любопытный старик продолжает забрасывать меня своими странными вопросами.

– Везде. Разве не он это все создал? Меня, вас, эту комнату, воздух, время и так далее и тому подобное… К чему весь этот треп?

– А если он создал не только нас? Что, если есть много разнообразных видов существ, скрывающих от слепого человечества свои настоящие лица и облики?!

– Для чего?

– Чтобы играть в игру. В страшную игру, у которой нет правил и кукловодов.

– Пожалуй, я возьму этот камень.

Я убираю хризолит в карман куртки и достаю бумажник.

– Интересный выбор. Душевный порыв или сердце подсказало?

– У меня возникла связь и ассоциации с этим камнем. Но это личного характера. Сколько я должен?

– Вы мне нравитесь, Майкл, правда, жаль, что ваш разум непрошибаем и уперт. Но главное – оставаться верным себе до конца, не правда ли? Возможно, в этом и есть ваша сила и величие. Шанс победить…

– Кого победить? – я хмурюсь.

– Ну, для начала – себя! Заставить себя поверить в то, о чем раньше вы читали только в фантастических книгах. Именно с таким предметом вы пришли сюда. Хотите знать, что он такое!

– О чем вы говорите? У меня нет ничего с собой…

– У вас есть вопросы, и я готов вас выслушать, – перебивает меня Адмунт Риз.

– Ну, да.

Риз задумчиво свистит, выдвигает правой рукой нижний ящик стола, роется внутри, шуршит стопками бумаг и перекладывает из одного угла в другой какие-то коробки или, возможно, книги в жестком переплете. Ищет он тщательно, усердно, роняя овальные очки с переносицы, которые потом ловко возвращает на законное место.

– Что же вас мучает, Майкл? Привидение, фантом, демон?

– Не знаю, но в доме творится что-то непонятное! Я не только чувствую, но и… Я не знаю, что точно хочу услышать от вас. Имею ли я право вам все рассказывать?

– Но вы же здесь! Так говорит ли это обо мне как о человеке, который умеет хранить тайны?

– Вам виднее. Хотя вы правы. Я почему-то доверяю вам.

– Польщен. Хотите откровенней? Так давайте начнем по порядку. Я не буду задавать вопросов, только если в этом не будет необходимости. Вы расскажете мне столько, сколько посчитаете нужным, и тогда я дам вам совет. Идет?

– Идет, – не раздумывая, отвечаю я. Что здесь думать, я за этим сюда и приехал.

Я обо всем рассказал ему, кроме знакомства с Мирой.

– Браслет ночью исчез бесследно, но я прекрасно помню: он был при мне.

Мне с трудом даются ночные воспоминания.

Адмунт бережно собирает со стола полудрагоценные камни, словно какие-то хрупкие, разрушающиеся под гнетом времени реликвии. В коробке каждому отведено свое место; топазы, бирюза, лунный камень, бесцветный кристалл хризоберилл и многие другие невиданные мною ранее минералы лежат в углублениях и сверкают.

– Понимаю, – грустно добавляет он в ответ на мой всплеск воспоминаний и вдруг выпрямляет полусогнутую спину и начинает серьезно говорить: – Моих способностей, увы, недостаточно для того, чтобы заглянуть глубоко в проблему особняка. Хотя я немного знаю о предшествующем хозяине, но, боюсь, даже если я расскажу это вам, мы не подойдем ни на шаг к тому, что вы видели и будете продолжать видеть в нем. Только, боюсь, дальше будет еще хуже. Я дам вам совет, как и обещал. Уезжайте! Уезжайте обратно домой, не в Темный Бор. Забудьте об особняке, оставьте его в прошлом, иначе вас постигнет беда, как и других его жителей. Или же окончите свои лучшие годы, как прежний хозяин.

– Уехать всегда легко. А что случится с домом, когда я его продам? Заедут следующие люди, и после них еще, и так далее! Кто подумает о них? – раньше меня самого не интересовал этот вопрос.

– Я даю вам только совет, ваше право – решать, как поступать.

– Я решаю, что мне делать дальше. Играть в эту игру, как вы ее охарактеризовали, или бежать. А если у семьи будут дети, кто защитит их?

– Если пропадете и вы, особняк нескоро продадут. Возможно, этим вы и поможете следующим.

– Так неправильно. Вам не кажется, что ваше равнодушие погубило всех тех жильцов? Вы прекрасно знаете, что за чертовщина происходила в его проклятых стенах, но ни один из вас не пришел и не предупредил их. Они все пострадали по вашей вине. Вы осмелились искать свою собаку, но сами не можете подойти ни на метр к ограждению. Вам дороже своя шкура.

– Что именно вы хотите от меня, Майк? Когда достигается точка апогея и натягивается струна, она обязательно рвется. Иногда быстро, иногда медленно.

В вашем случае решает время и то, насколько вы умеете видеть и читать знаки. Если предупреждения не поняты, наступают грабли. В прямом смысле. Если вы серьезно подошли к вопросу и готовы оказать сопротивление – вперед, на баррикады. Размахивать флагом и играть по чужим правилам. Но вдруг это игра не на жизнь, а на смерть? Вы готовы поставить на кон самое ценное, что имеете? Неужели вы надеетесь, что кто-то в этом городке рискнет занять ваше место?

– Меня убивает ваше равнодушие.

– Вы здесь недавно, а нам приходится сталкиваться с подобным чуть ли не всю жизнь. Вы думаете, только вам небезразлична судьба следующих жильцов?

Мы пытались надавить на власти, но никто и слышать не желает о сносе дома. Да! Мы требовали его сломать.

– Поймите, Адмунт, внутри него действительно кто-то обитает. Мне кажется, он ищет этот браслет, он ему нужен для чего-то. Поверьте, эта вещица имеет не совсем земное происхождение. Если бы вы только смогли его увидеть, вам бы все сразу стало ясно. Там не просто какой-нибудь призрак, есть что-то, что ускользает от разума. Вы правильно заметили, я не вижу это напрямую, но могу поклясться, что оно опасно и агрессивно.

Мой голос срывается.

Старик многозначительно молчит, но потом негромко говорит:

– Прошлый хозяин был моложе вас. Мистер Боб Ленгретти – журналист, и он приобрел имение. У него происходило все так же стремительно, как и у вас. Чудак несколько раз приезжал ко мне за советом и вскоре пропал. Через две недели он объявился в кафе – взъерошенный, с синяками под глазами, худой. Я как раз завтракал, был совсем один в зале и уже начал забывать о его существовании.

Он говорил много, быстро и без остановок. Я сначала прислушивался и даже переспрашивал о его приключениях, но потом вошли копы и увезли Ленгретти.

Мне кажется, в психушку. Обычно люди всех стараются сразу упечь туда, если ты говоришь о странных вещах. Если призываешь верить в нелепицы.

– Что он вам рассказал? – я чувствую, что у меня перехватывает дыхание.

– Он говорил обрывками, путаясь. Половину из того, что я слышал, не помню. Слишком мало времени и слишком быстро его увезли.

– Почему вы решили, что его просто взяли и упекли в дурдом? И как копы так быстро среагировали?

– Хороший вопрос. Я пару раз слышал полицейскую сирену и один интересный разговор в кафе. По соседству вели живую и непринужденную беседу два человека в форме. «Опять ехать по вызову Ленгретти. Лучше бы сразу пригласил священника и изгнал бы нечистую силу из своего больного воображения. Надоел со своими причудами, идиот, на следующий вызов приготовь телефон самой далекой клиники. Я пригляжу за ним, чтобы он жителей не баламутил».

– И что же он тогда вам поведал, этот загадочный Ленгретти?

– Если принять на веру его слова, то там обитает чудовище, которое выбирается из некоего портала и бродит по коридорам и комнатам. Оно ищет. Оно всегда в поисках чего-то…

– И оно всех их забрало с собой?

– По-видимому, да, Майк! Вы хотите стать следующим в списке? – Адмунт будто издевается, задавая такой вопрос.

Он откидывается на мягкую спинку кресла.

– С ним возможно связаться? – говорю я совершенно серьезно, начиная отвлекаться на посторонний глухой стук за закрытой дверью, прямо за Ризом.

– Конечно же, нет! Кто вам скажет адрес больницы, в которой человек провел целый год? Те полицейские болтали слишком громко. Там, наверху, не станут ворошить эту историю. Всем проще забыть, так меньше проблем. Многие пожилые люди, всюду сующие носы, и знать не знают, кто такой этот журналист Ленгретти. Им нет никакого дела до чужих проблем, пока они не коснутся их лично. Был и был, мало ли что бывает в жизни. Так же будет и с вами. Никто, услышьте меня сейчас, Майкл, не полезет вас спасать. В лучшем случае приедут копы и упекут вас в надежное местечко. Желаете пополнить списки счастливчиков, коротающих будни в компании Наполеонов, Мессий и всяких разнообразных персонажей истории? Может, вы и внесете в их мирок что-нибудь новенькое, но я сомневаюсь, что это вам нужно!

– Я не могу просто взять и уехать. Бросить все. Особняк немалых денег, между прочим, стоит! – меня разрывают на части жадность и здравый смысл. Я еще раз смотрю на дверь и замечаю испуг в его серых глубоко посаженных глазах. – Успел вам тогда Ленгретти сказать что-нибудь важное? Что-то, что может пролить свет на то, что я замечаю и слышу внутри стен?

– Он сказал, что оставил подсказку, – ответ звучит мгновенно. – Это были последние слова, когда его скрутили. Они не прислушались тогда ко мне. Я не смог повлиять на их ужасное решение. Мне до сих пор жалко вспоминать его лицо…

Он замечает мой взгляд на дверь, поэтому решает сменить тему.

– И все-таки я настаиваю на своем, Майкл Эсм. Вы принесли сюда нечто интересное. Я чувствую вырывающуюся от вас энергию. Но она не принадлежит вам. Вы просто ее носитель.

– Ошибаетесь, – возражаю я. – У меня ничего нет.

– Как найдете, возвращайтесь, – Адмунт задвигает ящик в стол и приподнимается, чтобы проводить меня к выходу.

Мне ничего не остается, как тоже встать. Я угрюмо смотрю вперед, поворачиваюсь направо, лицом к узкому проходу между стеллажами с закрытыми резными дверцами. На стене напротив – прямоугольное окно с деревянными распахнутыми настежь ставнями. Через него льется солнечный свет, которого катастрофически не хватает помещению, как если бы на аквариум с рыбками накинули ткань, а потом включили освещение.

Паркетины темно-охристого цвета, сложенные елочкой, блестят от лака.

Пол будто только что вымыт и отполирован, в нем отражается слабое мерцание медных подсвечников и люстры с лампами в виде пылающих свечей.

Мебель из ореха и потолок были достаточно темными. В этом вечном полумраке можно очень быстро лишиться зрения. И потом ни одна лупа, какой бы ни был ее размер, не поможет разглядеть даже самую крупную трещину на поверхности полудрагоценных камней. Никогда не любил старомодный стиль, да еще выдержанный в оттенках индиго и темно-коричневого дерева.

– Люди должны знать, что представляет собой поместье «Темный бор». Никто не должен селиться в опасных для жизни домах, Адмунт.

– Зачем вам это надо? Уезжайте, другие об этом побеспокоятся. Для чего вам доводить ситуацию да критичной? Уезжайте сегодня же, и не нужно больше заводить разговор на эту тему, – хозяин вдруг становится резким и раздражительным. Он пытается теперь всеми силами выпроводить меня, даже не дав возможности расплатиться с ним за хризолит. Или здесь не принято получать плату за свою работу?

Я оборачиваюсь к коллекционеру и просто безумному человеку.

– Мне кажется или за той дверью кто-то есть?

– Вас это не касается, – нервничает Адмунт, обходя стол.

– Вы прогоняете меня из беспричинного страха, так и не дав исчерпывающего ответа на мой вопрос… – говорю я с нажимом.

– Какие доказательства мне необходимо предоставить, чтобы они убедили вас? Зарубите себе на носу: я ни в коем случае не собираюсь брать на себя ответственность перед каждым полоумным и объяснять, объяснять одно и то же!

Я чувствую энергию гнева, вашего гнева, Майкл, и того, что вы хитро скрываете в правом кармане куртки. Можете не верить и продолжать забрасывать меня вопросами, на которые я уже давно вам ответил! К чему страдания? Зачем доводить интригу до трагической развязки?

– Не все исчезли…

– Да, но те данные, которыми мы располагаем, едва помогут мне, да что мне – вам разобраться, что к чему. Уходите, – он устало проводит пальцами по лицу. – Мне нужно идти, я занят.

Я притрагиваюсь к правому карману, и мое сердце вздрагивает. Я аккуратно извлекаю на свет божий браслет. Вижу, как недоумение застывает на лице Риза.

Я передаю ему в руки реликвию, и он стрелой мчится к столу, хватает лупу и принимается через нее рассматривать вещицу.

Тщательное, скрупулезное познание горит, а потом стремительно затухает в широких зрачках пожилого мужчины.

– Интересно, – единственное слово, которое он удосуживается произнести за десять минут. – Чудесная работа. Хм. Постойте…

Он водит пальцами по шероховатой поверхности, будто гладит ее, довольно внимательно рассматривает идеальную выпуклость, из которой исходил луч синего света.

– Интересно, – повторяет он.

Я тем временем слышу шаги за стеной, но внимание Риза полностью приковано к изучению браслета.

Я первым прерываю молчание:

– Что-нибудь разглядели?

– Отсюда, вы говорите, бил свет? Эта выпуклость является излучателем и, видимо, проводником световой энергии. Но каков механизм его работы?

– Он внутри. Разве не ясно?

– Не знаю, кто и с какой целью его создавал, могу сказать наверняка, что мастер был от Бога!

– Или нет.

Адмунт бросает на меня испепеляющий взгляд. К нему, наконец, возвращается здравомыслие, и он передает мне браслет.

– Вы знаете, кто бродит у меня по коридорам, мистер Адмунт. Я прекрасно помню слова, сказанные вами в тот день. Вы сказали, что оно приходило ко мне в человеческом облике, вы даже знали, что это женщина, но откуда? Ответьте мне.

Адмунт меняется в лице. Он резко выскакивает из-за стола, сбрасывает тесный шерстяной пиджак и бежит к окну. На узком подоконнике стоит причудливо изукрашенный графин с водой. Старик опрокидывает стакан за стаканом, утирает рукавом голубой рубашки густые торчащие усы.

– Я вам уже говорил раньше, что иногда способен видеть гораздо больше вас. Могу определять энергетику, эмоциональный фон и некоторые размытые детали.

Я бы и рад помочь, да только не могу слукавить. Это ни мне, ни вам не по плечу. Плохо кончите, попомните мои слова. В лучшем случае, я услышу о вас, Майкл, от полицейских, как они вас отвезут сами знаете куда.

– У вас есть хоть капля сочувствия к тем, кто может пострадать в дальнейшем? С таким даром мы оба смогли бы…

– Что? Вы сказали «мы»? Нет, даже не помышляйте! – визжит он. – Уходите. Нога моя туда больше не ступит.

– А как же ваша псина?

– Черт с ней, сама виновата, что с поводка сорвалась. В лесу ее не найти. Волки уже давно ее порвали, небось.

Возможно. Я давно не слышал лай возле изгороди.

– Нас подслушивают? – я начинаю выходить из себя. – Кто там прячется?

– Там никого нет, – ответ старика звучит как минимум неубедительно. Он громко откашливается, чтобы заглушить усиливающийся стук за стеной.

Внезапно дверь цвета индиго отворяется, и через порог переступает человек. Его почти невозможно рассмотреть в свете окна. Коренастая фигура движется ко мне, заслоняя телом оконный свет, потом я вижу, кто это.

Не успел Стив появиться, а в воздухе уже запахло жареным. Лицо героя-любовника, оказывается, в результате моих ударов изрядно пострадало. На щеке и подбородке красуются два здоровенных темно-синих синяка, вид неважный.

– Знакомьтесь, это мой сын, – бурчит Риз-старший. Он подтягивает серые брюки на животе за черный кожаный поясок.

– Ты! Здесь! – задыхается от эмоций Стив. Его трясет и немного качает. Видимо, причина этому – я. – Чертов ублюдок…

– Я вижу, вы познакомились где-то? – Адмунт заходится страшным кашлем. Ему становится не по себе от этой канонады.

– Отец, это он увел мою Миру. Это про него я тебе рассказал.

– Ты еще заплачь, – подытожил я. – Она и не собиралась быть с тобой, парень.

– Сволочь! – кричит он, словно в припадке, и я вздрагиваю от неожиданности. – Что ты с ней сделал, ублюдок? Она моя, слышишь… Ты не крутой… Она никогда не будет твоей…

– Тебя это не касается, – отвечаю ровным, отрешенным голосом.

Его глаза полны ненависти и злобы. Он чувствует себя так, будто я отнял его жизнь. Он никогда не простит того, что я сделал. Я бы еще пару-тройку раз врезал ему по роже, чтобы поменьше открывал свой поганый рот.

– Стив, какая собака тебя укусила? Прекрати! – успокаивает старик сына, но безрезультатно.

– Послушай, Стив, ты отыскал свою собаку? Помнишь, она у тебя когда-то была, по кличке Джек! – не вижу смысла в том, что я спрашиваю, но ничего другого на ум мне не приходит.

Лицо Стива выразительно намекает мне, чтобы я убирался к черту.

– К сожалению, Майкл, мы ее не нашли, – быстро соображает отец, возвращаясь к столу. Он не сводит глаз с сына. Парню нелегко сдерживаться, его кулаки сжимаются до белизны костей, и на месте он стоит только благодаря присутствию отца. Тот неодобрительно смотрит на Стива и глухо, словно из могилы, мычит:

– Думаю, пришло время удалиться, Майкл. Идите же скорее, пока вы оба не наделали глупостей.

Я разворачиваюсь, но меня окликают:

– И куда ты направишься? Опять к ней? Вали в свой чертов дом с привидениями. Пусть они тебя сожрут. Обглодают твои косточки… – плюется и шипит, как змея, Стив.

– Прекрати, хватит, Стив, что на тебя нашло? Он наш гость, нельзя же так…

Адмунт в дверях хватает меня за плечо и шепчет:

– Ни в коем случае не расставайтесь с браслетом. Ни при каких условиях…