Текст книги "Криминальное средневековье"

Около 1140 года произошло событие, огромную значимость которого в тот момент, конечно, никто не смог бы оценить по достоинству. Некто Грациан написал трактат, который озаглавил Concordantia discordantum canonum («Согласование несогласованных канонов»). По сути это была огромная трудоемкая компиляция из четырех тысяч текстов, охватывающих весь спектр юридических отношений внутри церкви: источники права, назначения и полномочия черного и белого духовенства, процессуальные нормы в церковных делах, наказания за преступления, санкции религиозного характера, юридическое значение церковных таинств и т. д.

Проверка на импотенцию. Декрет Грациана. Миниатюра. XIII век

В этот трактат вошли отрывки из Священного Писания, сотни отрывков из пастырских трудов Отцов Церкви, в частности Блаженного Августина и святого Исидора Севильского, отрывки из Апостольских правил, решения церковных соборов и синодов, папские указы, фрагменты литургических книг, Liber Diurnus[39]39
  Liber Diurnus (Ежедневник Римских понтификов) – сборник шаблонов и формуляров официальных документов, использовавшихся папской канцелярией в раннем Средневековье.


[Закрыть], а также светские законы – тексты римского права (в том числе отрывки из Кодексов Феодосия и Юстиниана), отрывки из Вестготской правды и других варварских правд, меровингские и каролингские капитулярии, церковные постановления германских императоров Генриха I Птицелова и Оттона I. Причем в основном трактат состоял из конкретных судебных дел и правовых казусов – абстрактно сформулированные нормы права там встречаются редко. В дальнейшем этот монументальный труд стал широко известен под названием «Декрет Грациана».

Декреты Григория IX с комментариями Бернарда Пармского. Ок. 1290

Кто такой был сам Грациан, на самом деле никто не знает. Традиционно считается, что его звали то ли Джованни, то ли Франческо, он жил в Болонье, был монахом-правоведом и преподавал в Болонском университете. Но все попытки как-то связать автора Декрета с каким-нибудь конкретным историческим лицом до сих пор ни к чему не привели. Практически единственное, о чем можно сказать довольно уверенно, так это что Грациан был действительно профессором права в Болонском университете – самая первая версия Декрета, которую называют Gratian 1, явно создавалась как личный учительский учебник по каноническому праву – так сказать, пособие для ведения преподавательской деятельности. Потом его еще дописывали и переписывали, сначала сам Грациан, затем его последователи (к работе приложили руку около 200 юристов), и из простого учебника Декрет превратился в полноценный свод канонического права Римской католической церкви, использовавшийся до 1917 года.

В чем была ценность Декрета Грациана? Прежде всего, разумеется, уже в том, что Грациан систематизировал церковные источники по праву за тысячу с лишним лет и даже больше – потому что туда вошли и ссылки на ветхозаветные тексты, используемые при решении спорных вопросов. Ничего подобного никто не делал к тому времени уже несколько сотен лет, со времен Свода Юстиниана, то есть с VI века (хотя попытки были). Как говорят некоторые исследователи, до Грациана в средневековой Европе фактически не было юриспруденции как таковой.

Кроме того, Грациан стал первым канонистом, который «отказался от рассмотрения теологических вопросов и сосредоточил свое внимание только на правовых аспектах церковной жизни. Наряду с этим “Декрет Грациана” внес большой вклад в процесс рецепции римского права, задав направление развития канонической юриспруденции и обусловив ее легалистический характер, что в свою очередь способствовало формированию ius commune (общего права). Собственно, именно по этим причинам Грациана вполне обоснованно называют “Отцом канонического права”…

В зарубежных исследованиях неоднократно доказывалось, что до двенадцатого века в Европе не было правоведов, которые могли бы интерпретировать канонические тексты так, чтобы поместить одни каноны в контексте с другими или примирить противоречия, которые неизбежно возникали на протяжении веков… “Декрет Грациана” – это не просто источник, устранивший противоречия в средневековом западноевропейском каноническом праве. Это история целой эпохи, эпохи становления юриспруденции в Западной Европе. Главным достижением Грациана являлось то, что он использовал каноны, найденные в различных канонических коллекциях не просто с целью составления очередного сборника, а с целью глубокого освоения теории и практики применения того или иного закона»[40]40
  Кондратьева А. Н. К вопросу об истории создания «Декрета Грациана».


[Закрыть].

Декрет Грациана никогда не был открыто признан католической церковью в качестве ее официального свода законов, но на него практически сразу стали ссылаться папы, что сделало его таковым фактически. Именно по нему с тех пор преподавалось каноническое право и в университетах. А в XVI веке на основе Декрета под эгидой святого престола был создан Corpus juris canonici – официальный свод канонического права, который, как я уже упоминала, действовал до 1917 года.

Я не зря уделяю столько внимания развитию канонического права – именно церковные юристы, воспитанные благодаря Грациану в условиях более-менее понятного правового поля и сложившейся юридической системы, произвели великий поворот в системе средневекового правосудия. Причем сами они таких глобальных целей не ставили, их к этому подвела сама жизнь, само политическое, экономическое и социальное развитие общества.

Власть церкви росла, папа и его ставленники все больше вмешивались в политику, а епископы становились все более значимыми феодалами, от действий которых зависело, удержится ли корона на голове того или иного монарха. Одновременно возвышение Церкви как института и распространение власти папства на отдаленные уголки Европы привело к тому, что ей вновь пришлось решать обострившиеся внутренние проблемы.

Мастер Оноре. Декреты Грациана. Миниатюра. XIII век

Это уже упоминаемые стяжательство священнослужителей, прелюбодеяния (особенно после окончательного введения строгого целибата) и злоупотребления, вызванные в основном такими искушениями, как власть и деньги. Но в первую очередь речь, конечно, о симонии, все больше разъедавшей ставшую слишком богатой католическую церковь. Неподсудность клириков[41]41
  Клирик – в широком смысле – представитель духовенства, но иногда в их число включались даже мирские лица, занимавшие определенные должности при церкви, епископе или монастыре.


[Закрыть] светской власти и крайне мягкое церковное законодательство только усугубляли ситуацию, развращая деятелей церкви ощущением безнаказанности и провоцируя светских государей на нарушение законов.

Проблема назревала долго, и рано или поздно должна была где-то прорваться. Полыхнуло, что неудивительно, в Англии – на редкость централизованном для Средневековья государстве. Во второй половине XII века там произошел острый конфликт между короной и церковью, а точнее между представлявшими их бывшими лучшими друзьями – королем Генрихом II и архиепископом Томасом Бекетом.

Когда Генрих II надавил на капитул, чтобы тот избрал архиепископом Кентерберийским Бекета – его друга, канцлера и воспитателя наследника престола, он, конечно, ожидал, что этот друг будет проводить максимально лояльную короне политику. И поможет получить перевес в вечном противостоянии духовной и светской власти.

Но неожиданно для всех Томас Бекет настолько серьезно отнесся к своей новой должности, что даже сменил образ жизни – из веселого придворного превратился в настоящего аскета. Он рьяно занялся делами церкви и пресек все королевские попытки взять под контроль церковные земли, назначение епископов и судебную власть над клириками, а также заставить церковь платить налоги. Закончилось их шестилетнее противостояние, в которое были вовлечены папа и несколько европейских монархов, тем, что 29 декабря 1170 года Бекет был убит прямо у алтаря Кентерберийского собора.

Скандал был громкий. Бекета через три года уже причислили к лику святых, на его гробнице стали происходить чудеса, и вскоре его культ приобрел большую популярность. В Англии строптивый канцлер и вовсе стал одним из самых популярных святых[42]42
  В 1538 году, после Реформации, Бекет был объявлен лжесвятым, а его гробница уничтожена, но в народе его культ продолжил существовать.


[Закрыть]. Именно к его гробнице едут паломники в «Кентерберийских рассказах» Чосера. Королю Генриху II пришлось изо всех сил отмежевываться от подозрений в том, что это он приказал убить Бекета. Вплоть до того, что в 1174 году он сам показательно приходил босиком поклониться его мощам.

Трагическая гибель Бекета вызвала временный подъем авторитета церкви, и короли какое-то время не решались снова поднимать вопросы, из-за которых он рассорился с Генрихом II. Но проблема никуда не делась, периодически она опять обострялась, и наконец в 1203 году, то есть через тридцать лет после канонизации Бекета, епископ Лондонский Уильям Сент-Мер-Эглиз обратился к папе Иннокентию III[43]43
  Здесь надо обязательно отметить, что, во-первых, Иннокентий III (был папой с 1198 по 1216 г.) сам был богословом и юристом, он изучал богословие в Парижском, а каноническое право в Болонском университете. А во-вторых, именно в правление Иннокентия III папство переживало свой расцвет. Он считался самым могущественным и влиятельным человеком в Европе.


[Закрыть] с двумя важными вопросами[44]44
  По версии доктора Кена Пеннингтона, профессора Католического университета Америки, специализирующегося на истории права, с этими вопросами к папе обратился архиепископ Лундский, и дело касалось шведского духовенства. Декрет папы в его работе называется Ut fame.


[Закрыть]. Во-первых, его интересовало мнение папы по поводу ужесточения наказаний клирикам, которые неоднократно совершали серьезные правонарушения, сбегали из монастырей, где их обязали оставаться, и вообще на которых не оказывали перевоспитывающее воздействие традиционные методы вроде епитимий. В частности он спрашивал, можно ли тогда насильственно сажать их в тюрьму. Во-вторых, Уильяма интересовало, могут ли миряне избежать наказания в виде отлучения от церкви, если они применят силу против мятежных церковнослужителей – для их поимки и привлечения к ответственности.

Григорий IX. Иоганн Фалькенштейн. Миниатюра. XV век

Это были очень важные вопросы, напрямую затрагивающие проблему неприкосновенности и фактической безнаказанности клириков, которые делали их практически полностью независимыми от светских властей. Ответ Иннокентия III – декрет Ut fame – стал поворотной точкой в истории юриспруденции и европейского права.

В частности, папа ответил, что церковные иерархи могут и должны сажать в тюрьму неисправимых преступников из числа клириков. Причем и высокопоставленных тоже. И что миряне имеют право применять силу для взятия под стражу клириков, обвиняемых в серьезных преступлениях. Правда, сделал оговорку, что в таком случае миряне должны действовать строго по указанию церковных иерархов и применять силу ровно в той степени, какая требуется, чтобы преодолеть их бунт и привлечь их к суду.

Что же такого было в папском ответе, что в итоге перевернуло всю систему средневекового правосудия? По сути ведь ни епископ, ни Иннокентий III не ставили перед собой глобальных целей. Речь шла о вполне конкретной и давно назревшей проблеме – неконтролируемом росте преступности среди духовенства, пользовавшегося иммунитетом от светского преследования.

Однако решая эту проблему, Иннокентий III сформулировал несколько принципов, которые в дальнейшем легли в основу канонического права, а потом распространились и на светское. Во-первых, он возложил на церковных иерархов ответственность за действия подчиненных, обязав присматривать за теми и наказывать, если потребуется. А во-вторых, он осудил безнаказанность как развращающую и провоцирующую людей на новые преступления:

[Prelati] excessus corrigere debeant subditorum, et publicae utilitatis intersit, ne crimina remaneant impunita, et per impunitatis audaciam fiant qui nequam fuerant nequiores. – Прелатам надлежит исправлять бесчинства своих подданных, и это в интересах общественного блага, чтобы преступления не оставались безнаказанными и по дерзости безнаказанности те, кто были нечестивыми, становились еще более нечестивыми.

«Такой подход к уголовному праву, – пишет Ричард Фраэр, – привел к поразительным изменениям в правовом и общественном отношении к государственному преследованию преступников и гарантиям защиты их прав… Юристы-схоласты ухватились за декрет Иннокентия как за смысл существования практически каждого нововведения в уголовном праве с XIII по XVI век». Фраза же publicae utilitatis intersit, ne crimina remaneant impunita («в интересах общественного блага, чтобы преступления не оставались безнаказанными») быстро стала крылатой и разлетелась по многочисленным юридическим трудам, сборникам речей и т. д.

Кстати, исследователи долго искали, откуда Иннокентий III ее процитировал (традиционно считалось, что он привел цитату из римского права, как это было принято в юридических трудах), но так и не нашли. У римских авторов действительно есть немало похожих по духу высказываний, но конкретно это Иннокентий либо взял у какого-то малоизвестного современного ему автора, чьи работы до нас не дошли, либо сформулировал сам.

Мысль, что уголовное преследование может проводиться в интересах общества, а не частного лица, для того времени была революционной. В самом деле, убийство, кража, ограбление, изнасилование и тому подобные преступления всегда были в первую очередь делом личным. Наказания преступника требовал пострадавший или его представитель, он и выступал как обвинитель. Идея, что в поимке и наказании преступника заинтересовано общество и государство, подводила к полному пересмотру самой системы правосудия.

Среди увлекшихся этой мыслью юристов был и Генрих Сергузио (ок. 1200–1271), профессор канонического права, папский легат, впоследствии кардинал, а главное – талантливый и уважаемый канонист[45]45
  Канонисты – составители и комментаторы положений канонического права, то есть церковных законов. Сначала изучение канонического права состояло в объяснительном чтении канонов и в примечаниях, имевших целью согласование их между собою и с гражданскими законами. То есть по сути они читали разрозненные источники по каноническому праву и объясняли, что там имеется в виду. Из примечаний канонистов в итоге и сложилась полноценная система канонического права. Тех юристов, кто так же работал с источниками по римскому праву, называли глоссаторами.


[Закрыть]. Именно он подробно рассмотрел и обосновал идею заинтересованности общества в наказании преступников, а также изменения как в самом процессе расследования, так и в правах и обязанностях его участников.

Иоганн Фалькенштейн. Сцена суда. Миниатюра. XV век

Так, обязанностью судей, по мнению Сергузио, было не только наказание за преступления, но и борьба со злом. В связи с этим он отстаивал право судей принуждать свидетелей к даче показаний вне зависимости от их желания. И вообще считал, что преступления – это сфера интересов всего общества, и каждый гражданин должен быть заинтересован в восстановлении справедливости, а дело государства – способствовать этому любыми средствами. Ну то есть все то же «в интересах общественного блага, чтобы преступления не оставались безнаказанными», только расширенное и с пояснениями.

Убийца и жертва. Декрет Грациана. Миниатюра. XII век

Поэтому Сергузио считал, что государство само должно возбуждать дело, если известен факт совершения преступления, и для этого не требуется никакая частная инициатива – даже если пострадавший совсем никому не интересен и не важен. Нам сейчас удивительно, что когда-то было не так, но как бы это ни было странно – да, привычная нам концепция, что любое преступление должно быть раскрыто, потому что преступник представляет потенциальную опасность для всего общества, родилась только в XIII веке.

Такую систему, с возбуждением дела для защиты интересов общества и государства, а не отдельных лиц, с досудебным расследованием и судебным процессом, где суд имеет право заставлять всех участников говорить «правду и ничего кроме правды», называют инквизиционной, от латинского inquisition, то есть «расследование».

И все бы хорошо, и общественное благо – это важно, но недостатки этой системы, позже превратившиеся в глобальную проблему, тоже возникли сразу же и защищались все тем же Сергузио. В частности, он считал, что в интересах истины и государства судьи не обязаны считаться с интересами обвиняемого, да и свидетелей тоже. Главным доказательством вины считалось признание, и для его получения полагались годными любые способы, в том числе пытка.

Да и в целом в инквизиционной системе очень быстро стала господствовать презумпция виновности. Исследователи видят частичную причину этого в том бардаке, который царил в XII веке – когда строгое следование римскому праву и соблюдение прав человека приводило к тому, что преступники с легкостью избегали наказания. Как я уже писала, это особенно заметно было в среде священнослужителей, потому что их мог судить только церковный суд, действовавший именно в соответствии с римским правом. Светским лицам было не так просто.

Когда в 1270-х годах появился трактат профессора, юриста и папского легата Вильгельма Дуранда Speculum iudiciale («Зерцало правосудия»), посвященный в общем-то каноническому праву, он был встречен на ура не только канонистами, но и юридическим сообществом в целом. Дуранд обобщил наработки глоссаторов[46]46
  Глоссаторы – средневековые юристы (доктора права и студенты), занимавшиеся римским правом в рамках традиции, заложенной в Болонском университете. Школа глоссаторов была популярна в Италии, Франции и Германии в XI–XIII веках. Результаты работ школы глоссаторов были соединены в одно целое Аккурсием в Glossa ordinaria. Глоссаторам принадлежит заслуга ознакомления Европы с римским правом в его полном и чистом виде.


[Закрыть], легистов и канонистов XII–XIII веков, а также свой опыт практической работы судьи и создал трактат, который стал вершиной юридической мысли своего времени и долго оставался авторитетным источником процессуального права. Развил он и идеи инквизиционного процесса, и в том числе мысль, что, когда речь идет об интересах общества, никаких прав у обвиняемых быть не может.

Дальнейшее развитие эти идеи получили в написанном около 1290 года Tractatus de Maleficiis («Трактате о злых делах») итальянского юриста и судьи Альберто Гандино. Там уже четко оформилась мысль, что, если совершено преступление, судья обязан возбудить уголовное дело и любым способом добиться выявления и наказания преступника. Кроме того, Гандино писал, что судья – это защитник общества от злодеев, и одна из его функций – вселять ужас в сердца потенциальных преступников жестокостью судебного процесса.

Я бы сказала, что все это очень печально: прекрасная, нужная идея о защите интересов всего общества и о важности полноценного расследования преступлений привела к оправданию пыток (в том числе и свидетелей), жестокости и злоупотреблениям. Традиция урегулирования конфликта к удовлетворению сторон сменилась требованием неизбежного и жестокого наказания. Но не все так просто. Ужесточение законов стало ответом на требования времени.

Ведь идеи, сформулированные Иннокентием III, взялись не из ниоткуда. Они уже существовали в римском праве, их обсуждали и средневековые юристы, да и безумно популярный в период высокого Средневековья Аристотель тоже высказывал что-то подобное. Так что решение папы стало лишь семенем, павшим на благодатную почву. А главное, все это не зря стало так активно развиваться именно в XIII веке. Росло население, развивались города, росла преступность, и люди все больше требовали от государства защиты своих интересов и сами настаивали на жестких решениях.

Как раз юристы, изучавшие законы и судебную теорию в университетах, старались не забывать о христианской традиции покаяния и реабилитации. Итальянский юрист Бартоло да Сассоферрато[47]47
  Бартоло да Сассоферрато (ок. 1313–1357) – итальянский юрист, глава целой школы толкователей римского права. Был практикующим юристом, писателем и преподавателем права. Его имя стало нарицательным – говорили, что «хороший юрист обязательно бартолист».


[Закрыть] с сожалением писал: «Есть глупые судьи, которые заставляют обвиняемого признаться с помощью пыток, как только у них есть хоть какие-то улики против него. Конечно, они не должны этого делать, потому что они осуждают его на основании обвинений и подозрений. Они должны применять пытки с умеренностью и по ним исследовать истину. Я сам часто делал это, но, если истина не была установлена с помощью пыток, я оправдывал обвиняемого и заносил в протокол, что «подвергнув его умеренным пыткам, я признал его невиновным». И это для того, чтобы мне не могли сказать: «Ты должен был пытать его».

А вот народ обычно жаждал крови! Когда разбирались громкие дела, судьям нередко приходилось использовать свою власть для защиты обвиняемых от расправы. То есть все тот же инквизиционный процесс со всей его жестокостью был защитой от беспредела. Идея общественного блага требовала от судей не только жестокости, но и беспристрастности.

Надо еще заметить, что больше всего внедрению идей инквизиционного процесса сопротивлялась церковь. Папа Иннокентий IV, возглавивший католическую церковь почти через 30 лет после своего тезки Иннокентия III, сам в молодости получил юридическое образование и был не в восторге от новомодных идей. Он защищал право свидетелей молчать, да и вообще был за то, чтобы в церковных делах «не выносить сор из избы» и не позорить клириков, выставляя их преступления на всеобщее обозрение.

Джон Фокс. Император Генрих IV в Каноссе. 1593

Впрочем, это не помешало Иннокентию IV выпустить знаменитую буллу Ad extirpanda, официально позволяющую пытать подозреваемых в ереси. Так что его терпимость и снисхождение распространялись, по-видимому, только на служителей церкви и объяснялись тревогой за «честь мундира».

Веяния времени сказались и на отношении церкви к брачно-семейной сфере. К XIII веку, как я упоминала, моногамный, нерасторжимый, освященный церковью брак стал единственно возможной нормой. Никакие короли уже не могли себе позволить то и дело жениться и держать под рукой толпу наложниц. Однако про брак и так уже говорилось достаточно, и здесь я хочу сказать несколько слов о средневековом разводе.

Пара обвиняется в кровном родстве. Грациан. XIV век

По идее, само это словосочетание является нонсенсом. Христианская церковь не признавала развода. Брак считался абсолютно нерасторжимым.

Но это в теории, а на практике люди высокого и позднего Средневековья разводились на удивление часто, гораздо чаще, чем в просвещенное Новое время. В основном, конечно, это касается королей и аристократии, но люди помельче тоже могли просить о расторжении брака и, бывало, получали положительный ответ. Главное – предъявить достойную причину.

Но с причинам все очень интересно. Что могло стать официальной и законной причиной для развода? Ничего! То есть в период раннего Средневековья, как я уже упоминала, существовали вполне разумные и логичные поводы для расторжения брака, многие из которых актуальны и сейчас: измена, преступление, исчезновение надолго и т. д. Но уже к высокому Средневековью, когда церковь окончательно получила контроль над браком, в большинстве стран он стал считаться пожизненным союзом, причем абсолютно нерасторжимым. По принципу: кого соединил Бог, того не могут разлучить люди. Даже если эти люди – сами супруги.

И в то же время людей все равно разводили.

Как такое возможно? Ответ на удивление прост. Расторгнуть брак было нельзя, но можно было найти причину, по которой он признавался изначально недействительным. И список этих причин был довольно длинный: двоеженство или двоемужие (когда один из супругов уже состоял в браке), генетическое родство, родственные связи через браки родственников (нельзя было жениться на сестрах прежней жены, на крестной своего ребенка, на вдове брата и т. п.), принуждение к браку силой или запугиванием, несовершеннолетие, имеющийся в наличии официальный обет безбрачия, ситуация, когда один из супругов не христианской веры. Если выяснялось, что муж или жена до свадьбы успели принести монашеский обет или солгали о своем имени при заключении брака, это тоже позволяло признать их союз недействительным.

Когда удавалось доказать, что существует одна из этих причин, брак аннулировался и бывшие супруги считались как бы никогда не состоявшими в браке. При этом дети, родившиеся в то время, что они были женаты, по мнению церкви оставались законными. Именно так и развелись, к примеру, Генрих II и Алиенора Аквитанская – они вдруг «вспомнили», что состоят в довольно близком родстве.

Разумеется, когда заключались такие близкородственные браки, все об этом родстве знали. В знатных семьях своих предков и родню помнили наизусть. И церковь знала, но либо закрывала глаза, либо, когда родство было уж совсем вопиюще близкое, выдавала разрешение на брак – документ, удостоверяющий, что люди вроде как и не родня и их брак вроде как не кровосмесительный в глазах Бога. С одной стороны, это было очень удобно – всегда оставлялась лазейка для развода, мало ли – вдруг наследников не будет или политические соображения потребуют расстаться.

Но с другой – папа тоже мог передумать, сначала дать разрешение на брак, а потом забрать его обратно. Или его преемник мог объявить решение прежнего папы недействительным. Такие случаи тоже периодически бывали.

Впрочем, несмотря на длину этого списка оснований для развода, проведенный Гельмгольцем[48]48
  Ричард Гельмгольц, на исследования которого по каноническому праву часто ссылается в своей работе и Карен Джонс, которая будет часто упоминаться во второй части книги, посвященной Англии. Профессор права, французской литературы и средневековой истории, член Американской академии искусств и наук и других серьезных учреждений.


[Закрыть] анализ английских тяжб показал, что уже в позднее Средневековье судебных разбирательств по поводу развода было очень мало. И это притом, что Англия была в этом вопросе одной из самых либеральных стран. Но чем дальше, тем церковь сильнее «закручивала гайки». Поэтому если знатных и богатых людей все равно разводили, когда папа считал это политически целесообразным или финансово выгодным, то людям попроще отказывали на основании того, что самым главным при заключении брака является добровольное согласие: раз согласились, значит, изменить уже ничего нельзя. Единственными полностью надежными причинами для развода оставались только двоеженство, монашеский обет и принуждение силой.